Глава 30. Ком в горле

Часть четвёртая. Оставаться человеком

ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ. ОСТАВАТЬСЯ ЧЕЛОВЕКОМ

Если ты чувствуешь, что оставаться человеком стоит — пусть это ничего не даёт, — ты всё равно их победил.

Джордж Оруэлл, «1984»

Глава 30. Ком в горле

— …Вставай, боец! — чей-то окрик резко ворвался в сознание Ярого. Если слышит — значит жив. Это уже хорошо. Следом пришла лёгкая боль от пощёчины, но по сравнению с ментальной атакой контролёра она показалась Ярому щекочущей, даже приятной. Авантюрист усилием воли выдернул своё сознание из беспамятства и с трудом открыл глаза. Над Ярым склонились Холод и Шаман, пристально вглядываясь ему в лицо.

— Моргни, если слышишь меня, — сказал Холод. Ярый моргнул. — Отлично! Говорить можешь?

— М-м-могу, — хрипло выдавил Ярый. — Что по обстановке?

— Чисто. База под нашим контролем.

Встать получилось не с первого раза. К счастью, напарники поддержали Ярого под руки.

— Ты молодец, парень, контролёра завалил! — восторженно выпалил Шаман. — Как это у тебя получилось?!

— Оставь его в покое, Шаман, — сказал Холод. — Дай ему оклематься.

Ярый огляделся. Он находился всё в том же кабинете Азазеля. У дальней стены лежал изрешечённый свинцом труп странного существа. Авантюрист, ещё шатаясь, с любопытством подошёл поближе, чтобы рассмотреть контролёра. Мутант походил на карлика с непропорционально большой головой, из одежды на его теле имелись только какие-то жалкие лохмотья. Он был почти лысым, ни следа не осталось от «роскошной» бороды, на голове лишь несколько волосинок. Чёрные, выпученные глаза неподвижно уставились в потолок. С трудом верилось, что это и вправду Азазель. Его истинное обличие разительно отличалось от того «боевого скафандра», который он демонстрировал окружающим. Авантюрист даже грешным делом подумал — а может, всё, не только внешность Азазеля, было сплошным наваждением? И сейчас он выйдет наружу, а там ни памятника Ленину, ни этого странного города?..

— Ты что, никогда контролёра не видел, что ли? — спросил Шаман.

Ярый внезапно почувствовал у себя за пазухой что-то горячее. Жар исходил из внутреннего кармана куртки. Авантюрист расстегнул карман и вытащил… «стальную блоху». Ярый положил её туда давным-давно и забыл, а «серафимы» каким-то чудом не отобрали при обыске.

Плоская окружность, похожая на маленький диск, сильно оплавилась по краям, и сейчас с шипением продолжала плавиться. Авантюрист выронил реликвию на пол — «блоха» едва не прожгла ему перчатку! Ещё мгновение, и она превратилась в дымящуюся лужицу неизвестного вещества серебристо-металлического цвета.

Эту «блоху» Ярый когда-то оставил как память о Карпе, потому что она появилась рядом с подлянкой на том месте, где погиб напарник. Одним из свойств реликвии была защита от пси-воздействия. Так что, похоже, она послужила существенным подспорьем в ментальном поединке с контролёром. Он сам никогда бы не смог этого сделать. Мы, старики, уходим, но вы, молодые, продолжаете ходку за нас…

Отряду Холода действительно удалось застать врасплох капитанов. Кроме Сэнсэя, Степашки и Гулливера, потерь со стороны авантюристов больше не было. Троих капитанов уничтожили на месте, троих, в том числе женщину по прозвищу Пиранья, захватили в плен. Сейчас они находились в помещении бывшей гауптвахты, под присмотром Блэкмора, Пушкина и других.

На улице светало. Памятник Ленину стоял на привычном месте. Рядовые «серафимы» выползали из своих нор, разбуженные пальбой и грохотом, и недоумённо хлопали глазами, не понимая, что стряслось. Ещё не до всех дошло, что власть на базе сменилась. Рассвет ознаменовался неоднозначными чувствами и переживаниями. Одни были счастливы от того, что смогли наконец воссоединиться с друзьями, как, например, Кухня и его давний приятель Винт. А кто-то, наоборот, оплакивал павших товарищей, как Филя своего верного напарника Степашку. Но всё-таки радости это утро принесло больше, чем печали.

Единственным из капитанов, кого не смогли захватить в плен и не нашли среди мёртвых тел, оказался Лучник. Начальник «тайной полиции» Азазеля просто бесследно испарился. Никто из авантюристов его не видел, не обнаружили даже следов побега. Это немного омрачило всеобщий моральный подъём, но лишь самую малость.

Пленных капитанов допросили на предмет того, сколько тайных агентов «серафимы» разослали по разным уголкам Зоны, а также про внешность этих шпионов и прозвища, под которыми они были известны остальным авантюристам. Капитанов не пришлось пытать или долго заставлять, они сами выложили на блюдечке всё, что знали о деятельности секты. Дальнейшая нужда в них отпала. Авантюристы стали совещаться о том, как поступить с пленниками. Совещание длилось недолго: все единогласно выступили за смертный приговор.

— Слушайте, мужики, только я вот чего подумал, — сказал Кухня. — А эта баба, которая с ними, её что, тоже того, мочить?

— Эта «баба» даст фору двум другим, вместе взятым, — заверил Ярый.

— Как скажешь, Ярый, тебе виднее. Ты-то дольше меня с ней знаком.

Решение было принято. А дальше возникло недопонимание. Весельчак рассчитывал, что приговорённых к смерти отдадут ему, чтобы он мог вдоволь «повеселиться». Холод же возразил, что пленные и так уже рассказали всё, что знали, а потому пытать их нет необходимости. Хватит, мол, и обычной пули.

— То есть они годами мучали честных бродяг в своей людоедне, держали их в подвалах, морили голодом, посылали на верную смерть, — возмущённо говорил Весельчак, — и ты хочешь, чтобы они сейчас отделались просто смертью? Нет, Холод, так не пойдёт. Эти выродки у меня ещё молить станут о пуле.

— Мы — не они, — отрезал Холод. — Я сказал, что пытать здесь больше никто никого не будет.

— Что-то я не догоняю, Холод, ты что, за шайтанов вписываешься?

— Я всё сказал. Повторять не буду.

Остальные просто наблюдали за разговором и не вмешивались. Весельчак покраснел от злости, но промолчал, не решился идти против Холода и отступил в сторону. Теперь оставалось лишь привести приговор в исполнение. Первым предсказуемо вызвался Филя, у которого напарник погиб от рук главаря «серафимов». Больше желающих не нашлось. С одной стороны, никто из авантюристов не был против, но с другой, никто и не выказывал рвения самому исполнить приговор. А Весельчак куда-то ушёл, обиженный на всю Зону.

— А давайте рядовым «серафимам» их отдадим, — предложил Кухня. — Наверняка многие неофиты ненавидят капитанов.

— Хочешь на молодых спихнуть грязную работу? Не выйдет. Ну, мужики, кончайте тянуть резину, — сказал Холод. — Нужен ещё кто-то один. Ярый, может быть, ты?

Ярый пожал плечами и нехотя вышел вперёд. Троих пленников вывели на улицу и поставили в ряд, спиной к постаменту памятника Ленину.

— Мужики, — сказал один из капитанов, Иезекииль. — Азазель меня обманул. Я думал, он… гений, сверхчеловек. Теперь я вижу, что он обычный… обычный злобный карлик. Вы открыли мне глаза. Спасибо. Теперь я увидел мир таким, какой он есть на самом деле. Отпустите меня, и я начну новую жизнь, буду защищать слабых и угнетённых.

— Врёш-шь ты всё, гнида, — прошипел Ярый. — Сам упивался чувством власти, жрал на кровавые деньги. А сейчас пощады запросил.

— Да уж, дружище, заливай больше, — сказал Холод. — Вот ты говоришь, тебя Азазель обманул, а Ярого он почему-то не смог обмануть. Ярый просто взял и прострелил его тупую контролёрскую башку. Значит, в чём-то есть разница между вами, сечёшь?

Филя выстрелил в Иезекииля, Холод — в Пиранью. Остался третий капитан, имени которого Ярый не помнил. Авантюрист поднял автомат. «Его» пленник пощады не просил, старался держаться насмешливо и самоуверенно. Но за этой внешней маской безразличия Ярый увидел плохо скрываемые страх и сомнение. Лицо и одежда капитана были забрызганы кровью «соратников», тела которых сейчас лежали сбоку от него.

Странно. Ещё месяц назад Ярый люто ненавидел всех капитанов и готов был растерзать любого из них голыми руками. А сейчас он смотрел в глаза пленнику, видел в них неуверенность, которую тот пытался прятать за показной насмешливостью, и испытывал какую-то жалость на грани брезгливости. В горле был ком. Стрелять не хотелось, и, будь его воля, Ярый бы отпустил капитана на все четыре стороны, но авантюрист знал, что тогда тот непременно возьмётся за старое. Просто потому, что иначе жить не умеет. Некоторые люди рождены специально для того, чтобы творить зло. Они так запрограммированы.

Ты какой угодно, но точно не слабый.

Ярый нажал на спусковой крючок. Раздался выстрел. На постаменте памятника в том месте, где только что были мозги капитана, осталась сочная кровавая клякса. Авантюрист опустил автомат и отошёл в сторону. На душе было погано. Хотелось напиться.

Офонаревшие «серафимы» собрались на площади и наблюдали за расстрелом своих командиров, никто не пытался вмешаться. Авантюристы по мере сил провели среди них небольшую разъяснительную работу. Многие радовались своему нежданному освобождению. Холод сказал, что все желающие могут присоединиться к авантюристам, которые собирались в обратный поход в Бар. Таких желающих сразу же нашлось порядка двух десятков человек.

Пока было неясно, что делать с территорией базы. Но электрический «щит» служил неплохой страховкой от мутантов. Позже можно будет организовать на месте бывшей цитадели «Братства» лагерь для авантюристов. Лагерь, который, в отличие от остальных, будет находиться под контролем авантюристов, а не бандитов.

Рядовых «серафимов» не тронули, не считая тех, что были убиты ночью во время штурма. Тела мёртвых часовых, капитанов и контролёра спалили. Сэнсэя, Степашку и Гулливера решили попытаться похоронить более-менее по-человечески, что оказалось не так-то просто. База располагалась в центре мёртвого города, а потому абсолютное большинство её территории и окрестностей было покрыто асфальтом, пусть потрескавшимся и раздолбанным, но мешающим копать. В связи с чем возникла необходимость вынести тела за пределы базы и перетащить поближе к окраинам леса.

Пока Азазель был жив, другие серьёзные мутанты предпочитали с ним не связываться и старались обходить лагерь десятой или сто десятой дорогой. Ну, или, во всяком случае, нападали не так часто. А тут все как с цепи сорвались. Практически сразу, как только авантюристы покинули базу, их атаковала стая проныр, а затем и парочка упырюг подоспела. Справились только благодаря пополнению из бывших «серафимов», которые присоединились к отряду. Если бы не они, то пришлось бы бросать тела товарищей и драпать, а так удалось не только отбиться, но и похоронить-таки павших авантюристов. Могилу вырыли одну на троих, братскую. Пушкин прочитал трогательную эпитафию в стихах. После того, как яму засыпали землёй, сборный отряд авантюристов выдвинулся по направлению к Бару.

Весельчак затаил крепкую обиду на Холода. За всю обратную дорогу он никак не контактировал с чеченцем, был ещё мрачнее, чем обычно, и не проронил почти ни слова.