Глава 18. Родственные души

«…А настоящий ли я?»

Этот вопрос неожиданно задал сам себе Ярый. Он вдруг осознал, что большую часть жизни им всегда что-то руководило. Вот, например, он так фанатично стремился найти «лампу», потому что вожделел Дашу и страстно жаждал быть с ней вместе. Но откуда вообще изначально возникло это желание? Что явилось его первопричиной?

Может быть, мысли о ней вызывали у него сильные эмоции, что постепенно привело к формированию эмоциональной зависимости, а он внушил себе, что это любовь? Или что-то извне подтолкнуло его? Возможно ли, что некие высшие силы подстроили цепочку случайных на первый взгляд совпадений, которая привела к тому, что Ярослав влюбился в Дарью? Потому что этим силам зачем-то было нужно, чтобы он оказался в Зоне, в определённое время и в определённом месте? Ярый не мог знать точно, и ему оставалось лишь теряться в догадках.

«Вот, допустим, в литературе каждый уважающий себя положительный или отрицательный персонаж должен, просто обязан иметь мотивацию, — рассуждал Ярый. — Представим, что я герой книги. Тогда мою мотивацию можно кратко обозначить так: “безответная любовь”. Но разве это чувство говорит обо мне всё, даёт исчерпывающую характеристику меня? Если есть сильное, непреодолимое желание, которое определяет все мои действия, значит ли это, что оно определяет и меня самого? А если не определяет — то что же тогда есть “Я”? Набор привычек, качеств характера, фактов из биографии… Манера речи, склонность к саморефлексии, черты внешности, национальность, пол… И всё? Получается, что меня, как литературного персонажа, можно разобрать по частям, свести к строгому набору переменных? Или есть ещё нечто, что составляет мою собственную уникальную идентичность?»

Сейчас он вдруг передумал и решил раз и навсегда покончить с Зоной. Но что если и это тоже не его собственное желание? Вдруг оно тоже навязано кем-то или чем-то извне?.. «И если я всего лишь фальшивка, марионетка для высших сил, какой тогда вообще смысл хоть что-либо делать? Можно, конечно, пустить себе пулю в лоб. Но от этого я не стану свободнее, не стану более реальным, настоящим». От таких мрачных мыслей Ярый ощутил удручающее опустошение и разочарование.

— О чём задумался? — спросила Косатка.

— Да так, ни о чём.

Они сидели в деревянном домике, в котором, к счастью, больше не наблюдалось никакой паранормальной активности, а погода на улице тем временем продолжала ухудшаться. Надвигался очередной Шухер, и двое авантюристов решили переждать его здесь.

— Кстати, держи, — сказал Ярый и протянул Косатке пачку сигарет.

Девушка вопросительно посмотрела на него.

— Купил, когда затаривался на базе Батьки.

— И ты только сейчас мне их даёшь? — она жадно выхватила у него из рук пачку. — Дурак.

— И это вместо «спасибо»?

— Спасибо, — сказала она и с наслаждением затянулась. — Ох, как же давно я об этом мечтала. В секте было запрещено курить. Так только, иногда, во время вылазок за пределы базы, где-нибудь в сторонке от товарищей, в уединении, изредка удавалось… И не дай Зона, если у тебя найдут в вещах сигареты. Там, в «Братстве», у человека нет ничего своего, всё как бы «общее». В любой момент в твоих вещах кто-то может порыться.

— Прямо концлагерь какой-то. И как ты это терпела?

— Видишь ли, многие вещи воспринимаются очень по-разному до и после ухода из секты. Пока ты там, ты веришь, что Учитель свят. Что бы он ни вытворял и как тебя ни унижал, всё делает ради добра — тебя, никчёмного и неправильного, отечески исправляет. Ты любишь его как отца и наставника несмотря ни на что. Как в романе Оруэлла «1984», помнишь? Когда главный герой после всех издевательств вновь видит того, кто его сюда поместил и кто руководил пытками, и когда тот гладит его по голове, Уинстон вдруг испытывает к нему уважение и благодарность?

— Да, кажется, припоминаю… Читал когда-то давно. Слушай, я тоже слабый. Хотя я не был в секте, но я такой же, как и ты, сломанный. Так что нам, родственным душам, нужно держаться поближе друг к другу.

— Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что ты сломанный?

— Помнишь, я рассказывал, что у меня был напарник, Кортик? Но я тебе не говорил, как он погиб. В общем, отправились мы в очередную авантюру, в развалины Агро-Комплекса. И там наткнулись на толпу оживших мертвецов. Обычно они довольно вялые, а эти попались какие-то больно шустрые и агрессивные. Видимо, совсем ещё свежие. И их оказалось ОЧЕНЬ много, не меньше полусотни точно. У некоторых было оружие.

И так получилось, что моего напарника зацепило шальной пулей. Это как, знаешь, говорят, мол, и незаряженное ружьё один раз в году само стреляет. Также и овощ один раз в году может случайно в кого-нибудь попасть. Так вот, Кортик оказался «везунчиком» и «выиграл» в эту «лотерею». В общем, его ранило в ногу, не насмерть. И я его сначала тащил на себе.

Но нам от них было не оторваться. Мертвяки всё равно нагоняли. А он взмолился: «Ярый, — говорит, — дружище! Не бросай меня тут, пожалуйста, на растерзание этим тварям! Я не хочу так умирать». А кадавры всё ближе и ближе. И Кортик просит: «Ну или хотя бы пристрели меня, чтоб не мучился, а сам сматывайся. Сам я не смогу, духу не хватит. Пристрели, сделай одолжение, только не оставляй меня им».

И вот я направил на него пистолет, и… ничего. Я испугался. Не смог выстрелить. Монстры уже были совсем рядом, и я убежал. Просто убежал, а Кортик остался там. Я до сих пор виню себя за то, что не сумел выполнить его последнюю просьбу. И тащить дальше на себе тоже не мог, тогда нас бы обоих сожрали. Я знаю, что я трус и слабак.

— Послушай… — сказала Косатка и крепко сжала его руку. — Ты не слабый. Ты какой угодно, но точно не слабый. А то, что было в прошлом, пусть там и остаётся. Прошлое не определяет тебя. Сейчас ты другой человек.

Они держались за руки, но их руки не лежали спокойно, а тоже, как бы независимо от хозяев, вели свой «разговор» без слов, или «танец»… Сначала Косатка легонько поглаживала пальцами ладонь Ярого, а тот, в свою очередь, мягко сжимал её запястье… Потом они менялись ролями…

— Ладно… Раз уж мы решили нарушать все табу, — начала Косатка. — Ещё одна негласная заповедь авантюриста гласит: «Не рассказывать о своей жизни до Зоны». Расскажу-ка я пару слов о себе. Итак… Меня всегда манило неизведанное. В школе я была этаким «гадким утёнком». У меня с детства были «мальчишеские» увлечения. В пять лет вместо того, чтобы играть в куклы, я лазила через заборы и потом выгребала от матери за порванные колготки.

Меня всегда тянуло к оружию. Уже в четырнадцать лет я знала, чем отличается АК от АКМ. На пустыре за гаражами мы вместе с приятелями с соседнего двора стреляли из пневматического оружия. Страйкбол, само собой, был одним из любимых развлечений. Несколько раз выпадала возможность пострелять и из настоящих стволов. Также я увлекалась ножами и рукопашным боем. Косметику, розовый цвет и всё «девчачье» презирала. Стригла волосы коротко, носила рваные джинсы.

И ещё я читала книги запоем. Особенно меня завораживал магический реализм. Магический реализм — это Маркес, Борхес, Кортасар, Павич… из тех, кто самые известные. Там не столько про сказки, сколько про иррациональное. Инфернальное даже. Зазеркалья зазеркалий, сны о нас во сне спящих людей (в зазеркалье). Это я утрирую, но там что-то вот такое неуловимое, про сны, которые можно попробовать на вкус, звуки, которые можно потрогать, странные письмена на теле. Но суть в том, что это реализм (почти), там такая очень-очень тонкая, очень неуловимая грань (описать точно не выйдет). Там не столько про отношения, там про ощущение мира, такого слегка пограничного. Ну вот, я немного отвлеклась…

Но, похоже, память всё больше и больше восстанавливается. Так о чём это я? Ах, да. В Зону я отправилась, потому что мне не было места в Большом Мире, я была асоциальна и не вписывалась в общепринятые рамки. Плюс к тому, у меня на тот момент появились серьёзные материальные проблемы, а я слышала, что в Зоне можно заработать крупные бабки.

И самое главное, меня притягивала тайна Зоны, её необъяснимость и непредсказуемость. У меня был такой период, когда я впервые серьёзно задумалась над вопросами вроде: «В чём смысл жизни?» И я надеялась, что здесь, в Зоне, мне удастся получить какие-то ответы. Ну и, может быть, просто хотелось испытать себя, узнать, на что способна, смогу ли выжить в агрессивной чужеродной среде…

И я смогла. Я стала авантюристом, причём вполне успешным. Правда, пришлось приспособиться, мимикрировать под среду. Моя «пацанская» внешность здорово мне помогла. Я нередко «косила» под парня, грубо разговаривала и вставляла мат через слово, хотя раньше вполне могла без этого обойтись. Чего только ни сделаешь, лишь бы влиться в социум. Со временем я даже двигаться стала немного иначе, изменила походку на более «мужскую».

Особо озабоченных самцов, не знающих, куда приткнуть свой писюн, отшивала. Тех, кто не понимал по-хорошему, убеждала по-плохому. Сами виноваты. Хотя на самом деле, я не всем отказывала, только тем, кто не умел найти подход по-человечески. Когда предлагали нормально, я и сама была не прочь, но такие экземпляры попадались очень редко… И всё равно это было не то, не по-настоящему, не по любви. Так, краткий перепихон, без души, — Косатка закурила ещё одну сигарету.

— Когда я пришла в Зону, я была занозой в жопе, отчаянной нонконформисткой, честно верящей, что весь мир для неё. Я хотела докопаться, в чём смысл жизни, понять, как устроено мироздание. Я была очень сильной и бесстрашной. Однако за несколько лет я ни на шаг не приблизилась к разгадке тайны Зоны и пониманию своего предназначения в этом мире. И тут как раз я и встретила Его. Вергилия…

— Ты его до сих пор любишь?

— Любила тогда. Но после того, что он сделал… Я могла бы, наверно, простить его. Любить, как раньше — уже нет.

— Слушай… А можно я нарушу ещё одно табу? — спросил Ярый.

— Какое?

Ярый поцеловал её в губы, подспудно ожидая схлопотать удар в солнечное сплетение, но ничего не произошло. Девушка не противилась ему.

— Так странно, — сказала она. — Тогда, в «Братстве», когда меня заперли на гауптвахте, я была в таком отчаянии… И думала, что никогда в жизни больше ничего не смогу чувствовать. И даже когда ты меня спас, сначала мне тоже казалось, что всё кончено, что моё дальнейшее существование не имеет смысла, и что лучше бы я умерла. Но теперь, ты знаешь… я ЧУВСТВУЮ что-то! И тогда… после битвы с двоедушником, возле Подлого Места. Я тоже почувствовала.

И Ярый вдруг понял, что он тоже чувствует. Он любит Косатку. И никому не даст её в обиду. А те, кто с ней такое сотворил — ещё сильно пожалеют об этом. Уж он-то их найдёт и накажет. Сейчас авантюрист наконец осознал, что он — настоящий, и его чувства не навязаны кем-то посторонним. «Я люблю, следовательно, я существую».

На улице бушевал шквальный ветер, небо снова заалело. Ярого скрутила боль, но он обнаружил, что, когда рядом сидит Косатка, и они держатся за руки, это значительно облегчает неприятные ощущения. Прикосновение девушки словно бы обладало для него целительным эффектом. Сознание оба авантюриста потеряли практически одновременно…

В этот раз у Ярого тоже было видение, но оно оказалось не столько мрачным, сколько странным. Будто во время Шухера он оказался под открытым небом, а не в укрытии. Небо стало кроваво-красным. Огненная волна, хлынувшая с севера, накрыла его, но, что удивительно, не причинила авантюристу ни малейшего вреда. Во всяком случае, он не почувствовал ни боли, ни страха.

И он пошёл на горизонт, к центру Зоны, туда, где родилась эта огненная вспышка. Он шёл, шёл и очутился в каком-то непонятном месте. Там не было никакой «лампы Аладдина», как он себе представлял, а находилось что-то вроде лаборатории, где группа учёных ставила опыты над ноосферой. И выяснилось, что вся Зона — не более, чем полигон для их экспериментов…