+6 дней

Утром Нейл поделился своей идеей с Советом. Итама просияла, Клот хмыкнул, сказав, что на это банально нет времени, Трев, громче всех кричавший о бесполезности любых попыток повлиять на изменившихся, услышал только то, что совпадало с его позицией — оставить активное вмешательство, остальное прошло мимо его ушей.

— Похоже, мы еще долго не придем к согласию, — сказала Итама. — Ты все же начни писать. Не будем отбрасывать ни один из возможных вариантов.

Присутствующие закивали. Единодушно, будто долго репетировали, и тут же нашлась дефицитная бумага и карандаши. Никаких объяснений не требовалось — это упрощало ситуацию, избавляло от третьей позиции и продолжения споров. А закрыв тему, вернулись к бесконечному обсуждению темы «что же нам теперь делать».

Нейл понял, что его присутствие не обязательно и покинул собрание, чтобы поскорее приняться за работу. Он прекрасно понимал, что выражаться сухим научным языком дело бесполезное. Его аудитория не просто обыватели — изменившиеся. Кто знает, что они помнят, что забыли, а что в их сознании искажено. Нужны короткие простые фразы или образы, которые легче понять, выучить и пересказать.

Сказки? Религиозные тексты? И о том, и о другом он имел довольно смутное представление, поскольку чтение сказок осталось в Дашкином детстве, а церковной литературой он не интересовался. Но религиозные идеи оказались потрясающе сильными и за два-три десятка лет мало кому интересные теории обрели миллионы последователей. Значит, работает! Конечно, он не настолько владеет письменным языком и совершенно не знаком с психологией. Он просто расскажет о том, что знает.

«По очереди нам светят два светила — Верхний Брат и Нижний Брат. Раз в две тысячи лет сменяют они друг друга, и это называется Эстафетой…».

В своем письме Нейл решил описать жизнь Танги: основные сведения о планете, краткий исторический экскурс — но не глубже периода многокняжья; подробнее об устройстве общества перед Эстафетой: уклад, промышленность, мечты, но без политики. Во-первых, сам он в ней не очень разбирался, во-вторых, не хотел, чтобы это каким-то образом помешала людям осознать себя. Было еще и в-третьих — он не верил современной политике — вон она куда завела — и хотел, чтобы будущее общество выросло более человечным.

«… люди рождаются без всякого намеренья. Взрослея, одни становится добрыми, другие — злыми, третьи хотят творить, четвертые — разрушать, пятым нравится дарить, шестым — забирать, у седьмых все это вперемешку. Не всякий из них будет прав, когда вырастет, но всякий прав при рождении…».

Незаметно пролетел день. Нейл ушел с головой в свою идею, распланировал, разбил на главы, представив их каркасом здания, который начал обрастать кирпичиками знаний и фактов. Он хотел заставить читателя взглянуть на окружающий мир и, пусть не вспомнить, но задуматься. Жить надо не по чьему-то велению, а согласно собственным взглядам, всегда стремиться к лучшему. Для этого надо начать думать.

«… Эстафета возвращает нас к началу и всякий взрослый как будто рождается заново. И кем бы он ни был раньше, он вновь становится правым и равным соседу своему ближнему, а так же человеку, живущему далеко от него. И как всякому родившемуся, ему только предстоит познать окружающий мир и самого себя. Что же он видит? Он видит траву и деревья, птиц и животных, реки, озера — Природу. Даря красоту, свет и тепло, Природа создает жизнь — это правота и истинная ценность.

Человек — творение природы и все то хорошо для него, что созидает и противно то, что разрушает. И дан человеку разум, чтобы не следовать животным инстинктам, а создавать хорошее…».

Как член Совета Нейл на следующий день снова пришел на собрание. Но сидел молча. Вчера дали понять, что его мнением никто не интересуется и заглянул он сюда, скорее, в надежде, что спорщики найдут какой-нибудь компромисс. Да куда там, обсуждение едва не переросло в драку! Итама вовремя остудила спорщиков, вылив им на головы полведра воды.

— Ведете себя хуже детей, — вздохнула она. — Вы тут четыре дня только и делаете, что грызетесь. Давайте так: ночью вы снова все обдумаете, а завтра утром мы соберемся вновь, проголосуем и примем определенное решение. У нас нет времени толочь воду.

То ли момент она выбрала правильный, то ли авторитет Итамы был настолько велик, но спорщики притихли. Если бы она сама знала, как поступить… Нейл очень хорошо помнил, как она могла защищать свою позицию, когда была уверена в своей правоте — удар гипсовой чушкой по голове сложно забыть. И перед Эстафетой она смогла собрать вокруг себя людей, убедить их, не дать им разбежаться в творившемся хаосе. Сейчас Итама не знала, что делать, потому и допустила весь этот плюрализм.

Все разошлись. Последним вышел Нейл с Дарией, а на улице их встретил Клот.

— Есть минута? — спросил он. — Может я слишком резок был, но я хотел бы объяснить…

— Я внимательно слушал вас обоих, — Нейл спешил домой, чтобы продолжить писать. В голове роились мысли, и он боялся упустить их, занимаясь пустой болтовней.

— Его позиция грозит нам гибелью! — мгновенно завелся Клот, словно снова оказался на кухне пророчицы в разгар спора.

— Может да, может — нет.

— Ты не понимаешь, что за человек Кравис!

— А ты его хорошо знаешь?

— Если ты намекаешь, не знаком ли я с ним лично — нет, не знаком. Но я общался с людьми подобным Кравису. Я знаю их образ мышления. С ними можно разговаривать только с позиции силы и каждый день, что мы теряем за разговорами, только укрепляет его позиции. Как только Трев придет к нему, мы покойники.

— Ты считаешь, что нападения на их людей, погромы, уничтожение имущества и разорение складов сможет нас защитить?

— Да! Необходимо вооружиться и когда мы станем действовать единой слаженной силой…

— Извини, я не очень в это верю, — Нейл дошел до своего подъезда и нырнул внутрь.

— Ты всегда был бесхребетной тихоней! — крикнул ему вслед Клот.

— Не в этот раз, — сказал Нейл себе под нос.

Он поднялся к себе и снова принялся писать, споря на бумаге с Клотом, доказывая ему и себе, что он, может и тихоня, но никак не бесхребетная. Времени оставалось не много. Он чувствовал, что спокойствие последних дней подошло к концу. Трев ли, Клот — не важно, любой из них послужит первым камушком, который вызовет лавину. Не эти двое? Найдется другой. Может, таким «камушком» окажется он сам, хотя больше всего Нейл хотел бы избежать разрушительного удара. И он торопился выложить накопившиеся мысли, едва ли обратив внимание на то, что Дария вышла из квартиры.

«… Знающий и мудрый — тот кто уже сам испробовал и нашел лучший путь. Он может передать опыт другим, научить молодых, ибо умение созидать должно преумножаться. И пусть молодой внемлет и задумается, но пусть сделает по собственному разумению, поскольку, зная как хорошо, сможет сделать лучше.

Обратная сторона — когда кто-то заставляет остальных жить по собственным правилам, лишает возможности думать и созидать. Это уподабливает разумное существо жующему скоту…».

От работы его отвлекала Дария, принесшая тарелки с едой. В нос ударил запах тушенки. Всесокрушающий, подавляющий волю аромат, разогнавший все мысли кроме одной — положить на язык кусочек мяса и долго наслаждаться жирным горячим соком, а потом, как в детстве, вылизать тарелку. На улице кто-то закричал, но на общую тревогу это не походило, и Нейл не обратил на шум внимания. Но едва он успел доесть, в коридоре раздались шаги и приглушенный стук в стену.

— Заходите! — крикнул Нейл.

В комнату ввалился незнакомый паренек. Запыхавшийся и встревоженный.

— Простите, — сказал он, переводя дыхание, — за вами послала Итама. Трева убили.

Нейл почувствовал себя так, будто из-под него выдернули стул. Кажущееся падение все длилось и длилось, каждый вдох давался с трудом, а выдох, напротив, происходил как будто сам по себе, и вскоре легким перестало хватать воздуха.

— Мерзавец! — просипел Нейл, хватая ртом воздух. Не было сомнений, Клот все же пошел на убийство, и осознание этого оказалось той точкой опоры, которая позволила перевести дух.

— Я его видела, — тихо сказала Дария.

— Кого?

— Клота. Он выходил из подъезда, в котором живет… Жил Трев.

— Пойдем, расскажешь это Итаме.

Все уже собрались. Дария повторила свои слова о том, при каких обстоятельствах видела Клота.

— Ничего сказать не хочешь? — спросила Итама, глядя на опустившего голову Клота.

— А что говорить, — процедил он. — Заходил я к нему, чего уж тут, хотел еще раз поговорить. Он выставил меня.

— И никто этого даже не услышал? Обычно вы не скупитесь на брань, — сказал Морт. Ничего кроме ехидства Нейл от него не слышал и вообще не понимал, что тот делает в Совете. Но поскольку сам почти отстранился от обсуждений и принятия решений, то и не интересовался. Раз остальные не гонят, значит, видят от него какую-то пользу.

— Он наставил на меня ружье, — пожал плечами Клот, — и мне нечего было возразить. Мы даже двумя словами не обменялись, я развернулся и ушел.

— А потом вернулся, незаметно подкрался и всадил ему нож в спину, — в интонации Морта не промелькнуло даже намека на вопрос, он был совершенно уверен в своих подозрениях. Нейл в свою очередь понял, что окажись Трев на месте Клота, позиция Морта не изменилась бы ни на йоту. Есть такие люди, которые считают, что спокойное течение жизни должно чередоваться неприятностями (естественно, происходящими с кем-то другим) и каждый такой момент следует превращать в широко освещаемый общественный акт порицания. Кого? Это уже не так важно.

— У нас нет возможности собирать доказательства, — вздохнула Итама.

Она встала и подошла к окну, повернувшись спиной к остальным.

— Честно говоря, самое лучшее, что мне приходит в голову — это послать вас всех на хер. Увы, конструктивного в этом минимум. С другой стороны, я не хочу устраивать голосований. Начнутся бесконечные споры — это единственное, на что вы способны. Между прочим Клот и Трев были единственными из вас, кто предлагал хоть что-то. Я считаю, что Клот должен покинуть нас. Иначе напряженность и недоверие разрушат то хрупкое равновесие, которое еще осталось в нашей общине.

— Уверена, ты не пропадешь, — сказала она Клоту, повернувшись.

— Но это будет не так весело, — хмыкнул он и вышел.

— Это не все, — сказала она, опять повернувшись к окну и провожая взглядом шедшего через двор Клота. — Предполагая худшее, считаю, что мы находимся под пристальным вниманием Крависа. Наши люди в открытую перемещаются по городу, шарят в зданиях, нападают на продуктовые конвои. Своими вылазками и шумом мы дразним полусонного монстра, мечтая при этом оставаться с ним в дружеских отношениях.

— И что ты предлагаешь?

— Для начала, нам нужно покинуть Целестин-Сити, причем, немедленно, — ничуть не смутившись, ответила Итама. — Сейчас собираем только самое необходимое и ночью, соблюдая максимальную скрытность, уходим из города.

Конечно же, ее слова были встречены недовольным ворчанием, но это и в прежние времени не смущало Итаму. Она смотрела на них с легкой улыбкой — Нейл то знал, сколько в этом было презрения — и молчала. А спустя несколько минут поднялся самый старый член совета, Герат — тучный, постоянно промакивающий лоб платком. Нейл еще не слышал, чтобы тот высказывался по какому-либо вопросу.

— Ты права, Итама. Надо уходить. И чем скорее, тем лучше.

— Но мы не успеем… — начал было Морт.

— Заткнись, идиот, — не дал ему договорить Герат. — Хватит языком молоть, иди вещи лучше пакуй. Да соседям помоги. Все толку будет больше.

Морт хотел ответить, но Герат, игнорируя его, обратился к остальным члена Совета:

— Согласен, уходить надо. Но куда: в Наймс, Клев, Мистин? Такую толпу сразу обнаружат. Нужно место, где удастся переждать и посмотреть, что предпримет Кравис. Может, мы ему и не нужны. Вот тогда и обдумаем, как жить дальше.

— В горы, — неожиданно даже для себя сказал Нейл. — Надо отправляться в горы. Я там пережидал Эстафету. Там и спрятаться легко и наблюдать удобно.

В отсутствии Трева и Клота спорить никто не стал, и члены Совета разошлись, чтобы поторопиться со сборами. Нейл отправил Дарию домой — собрать пару сумок она вполне может, — а сам направился на склад, устроенный в будке неработающей сейчас электрической подстанции, помочь паковать вещи.

Вышли поздней ночью, как и планировали. Над головой переливались звезды, мерцала туманность Двух дев. Света было немного, но вполне хватало, чтобы видеть дорогу. Люди шли нестройной колонной вслед за тремя грузовиками — бывшими полевыми кухнями, похищенными у изменившихся.

Как Итама не шумела, как не ругалась, но люди отказались бросать то, что с таким трудом было собрано. Над бортами перетянутые веревками высились коробки, мешки, доски. И это при том, что с собой не брали мебель, грубо сколоченную уже после Эстафеты или найденную в городе, которая чудом уцелела в огне.

Двигатели машин едва урчали, но казалось, что этот звук слышен за много километров. Оставалось надеяться, что поблизости не окажется наблюдателей или те достаточно крепко спят. Медленно уходили назад темные пятна зданий. Сначала сплошной стеной — когда они двигались по проспекту, потом с просветами — если можно так назвать менее темные участки, где виднелось звездное небо. Хорошо еще, что лагерь располагался на окраине, и часа через два удалось добраться до остатков КПП на выезде из города. Здесь пришлось остановиться, чтобы убрать с дороги несколько брошенных машин и поваленный шлагбаум.

Внезапно сверху ударил свет. Дорога, поле вокруг, люди — все растворилось в ослепительно ярком свечении.