6

Серия двадцать девять: шестьдесят семь проб и шестьдесят семь положительных результатов. Нейл не хотел думать о менее удачных двадцати восьми сериях, но мысли вновь и вновь возвращались к прочитанному. Три листка, полученных от незнакомца, были заключительными станицами отчета, говорившего о том, что во время Эстафеты можно сохранить самого себя. Пузырек с прозрачной жидкостью — десять порций препарата, похожего по действию на снотворное, только более сильного, насколько Нейл смог разобраться, изучив документы. Подробностей, выраженных формулами и незнакомыми терминами, он не понял. И не хотел понимать. И знать не хотел, каким образом оценивался результат.

«Серия двадцать девять…»

Мысли мчались по кругу, как на обезумевшей карусели — разноцветной до рези в глазах, шумной до головной боли, готовой в любое мгновение слететь с оси и рассыпаться хаосом деталей. Нейл ощущал себя одновременно и зрителем и единственным катающимся на аттракционе.

Поверил ли он выводам в отчете? Сомнений не было. Как можно с уверенностью говорить об успешности опыта? Только проведя его. Причем, как подсказывала неумолимая логика, только на людях. Не у рыб, ни у млекопитающих или птиц — это он точно знал — изменений во время смены светил не происходило. Только человек подвержен воздействию излучения.

«Шестьдесят семь проб и шестьдесят семь положительных результатов…»

Нейл Смотрящий-На-Карусель готов был воскликнуть, что он не слышал, будто кому-то удалось воссоздать излучения создаваемые Старшим Братом. Нейл Катающийся хватался за этот спасательный круг и продолжал кружиться, удерживаемый на карусели цепями логики.

Несколько раз он собирался позвонить в полицию и даже пробовал отрепетировать свое обращение:

«Здравствуйте! Вчера ночью смертельно раненый человек передал мне документы огромной важности…» — бред.

«Я знаю, как пережить Эстафету!» — хорошо, если над ним посмеются.

«Ко мне попали секретные документы…» — а это уже забота Службы Внутренней Безопасности.

Вот же! Простые слова, которыми он достаточно хорошо умел пользоваться в обычной жизни, никак не складывались в нормальную, правдоподобную фразу. Чего доброго, можно и самому за решетку попасть! Поменяй местами слова или подбери не тот синоним, окажешься в руках психиатров или СВБ.

В результате у него разболелась голова, и он решил отложить звонок. Хорошо Дарии не было. Утром он обнаружил записку, где она написала, что ушла с подружками. Это хорошо. Пусть гуляет. Сейчас, небось, на улице полно молодежи. Учеба закончилась, погода великолепная…

Да, но сам-то он катастрофически проспал! Мысли о секретных экспериментах шарахнулись в стороны, Нейл прыгнул через всю комнату к календарю и с облегчением выдохнул. Четверг. А он записался в Храм Памяти на пятницу. Клот обещал принести аванс и денег должно хватить на сценарий фильма.

Поначалу Нейл удивлялся, отчего никто не мог сам себе придумать сценарий. Что может быть проще — рассказал все самое главное и интересное, и готов фильм! Оказалось все намного сложнее. Клот, хитрец, хорошо подготовился к беседе и принес с собой тонкую книжицу, рассказывающую о работе Храма Памяти, о фильмах и сценариях. В брошюрке рассказывалось, что неструктурированный поток эмоций воспринимается посторонними равнодушно или даже негативно.

Бесконечное количество мелочей, которые делают жизнь родных и друзей яркой и необычной теряют всю свою значимость. Расскажи кому, к примеру, о неком парне, который с друзьями отдыхал на море и в первый же день наступил на диком пляже не ежа. Нога распухла, он не мог ходить, и весь отпуск просидел в шезлонге. Смешно? Интересно? Какая-нибудь мамаша скажет своему ребенку: «Вот тебе наука — не ходи босиком по диким пляжам». А для Нейла тот отдых оказался едва ли не самым красочным воспоминанием. За ним ухаживала самая красивая девушка, ставшая потом его женой, которая потом… но это уже другая история и она для постороннего человека точно покажется не интересной.

Так вот и получится, что без сценария после Эстафеты человек только пожмет плечами, увидев себя прежнего, и скажет, что все это никому ненужная ерунда. Может, из вежливости сделает вид, что ему это интересно, но отклика в душе все равно не появится. Он станет посторонним для себя прошлого.

Вот завтра им с Дашкой все и расскажут…

«Да, но зачем делать фильм, если есть препарат? — обожгло Нейла. — Всего один укол и…».

«Нет!» — Нейл сжал челюсти, чтобы ненароком не улыбнуться от кажущейся простоты решения. Он не спорил с самим собой — не мог придумать ни единого аргумента, а над «не правильно» внутренний «Я» только рассмеялся. Наверное, это был Нейл Катающийся и от долгого кружения у него помутилось сознание. Пытаясь заглушить его смех, Нейл Смотрящий потянулся к телефону, чтобы все-таки позвонить в полицию.

Но внутренний голос внезапно успокоился, Нейл Катающийся перестал кружиться и, заглядывая в глаза Нейлу Смотрящему, сказал:

«Подожди! Ты ведь не только для себя, ты не как они… Те парни, что изобрели эту штуку, да и те что украли — хотели использовать его личных целях, а ты расскажи о препарате другим! Фармацевты сделают сколько угодно этой штуки. Тебя будут благодарить…».

Нейл положил трубку и улыбнулся.

Минут через тридцать вернулась Дария.

— Ты дома? — удивилась она.

— У нас почти все поехали в Храм Памяти.

— А мы?

— Погоди…

Они прошли в кухню. Нейл усадил дочь на табуретку, устроился напротив и рассказал все, что произошло. Умолчал, разве что, о волке. Сути истории это не меняло, а лишний раз вспоминать, да еще и рассказывать об испытанном страхе не хотелось.

Дария слушала, разинув рот. Такое приключение, кому расскажи — не поверят! Но как же Эстафета?

— Остальные же изменятся. А мы нет?

— Мы останемся такими же и не потеряем друг друга!

— Но все вокруг станут другими, совершенными людьми!

— Ты правильно сказала — они станут другими. Забудут все, что с ними происходило раньше и начнут с чистого листа.

— И сами будут чистыми. Без грехов и проблем, они будут счастливыми… Я тоже хочу быть счастливой!

— С нами все будет хорошо, и при этом останемся вместе! Мы будем более счастливыми. А грехи — ты меня насмешила. Какие у моего солнечного зайчика могут быть грехи?!

— А у тебя? — Дария разулыбалась.

— Ничего такого не припомню. Было дело, в школе дергал девочек за хвосты…

— Я серьезно, пап!

— И я серьезно, малыш. Мне нечего стыдиться. И в новой жизни я бы повторил все совершенные глупости или умности.

— Все окажутся равными, и у всех будет хорошая работа, не будет бедных...

— И прекрасно! Мы ничем не помешаем остальным. Правда, совсем уж равными люди не будут никогда. Сама посуди, кто-то оставляет в книге Памяти несколько страниц, а кто-то пленки с фильмами. И те, что с фильмами, смогут узнать больше о себе и своих близких.

— Так давай, и мы сделаем фильм!

— Разве фильм сможет заменить наше настоящее? Ты вот в кино ходишь, скажи, стал ли кто-то из персонажей тебе родным человеком?

Дария промолчала, не зная, что ответить. Конечно же, никакую героиню она бы не назвала мамой и отца бы ни на кого не поменяла.

— Понимаешь, люди такие существа… они хоть и живут рядом друг с другом, но каждый при этом сам по себе. Иногда они объединяются в семьи, но и тогда не у всех получается жить друг для друга. Они остаются чужими и расстаются.

— Как ты с мамой?

— Как я с мамой… И я не хочу, чтобы мы с тобой стали чужими, пусть и с фильмом.

— И я не хочу. Но ведь это же будет не правильно, это будет считаться грехом?

— Знаешь, небольшие грешки иметь даже полезно. Осознавая неправильность сделанного, человек будет стараться стать лучше. Совесть — очень хороший стимул для самосовершенствования. Конечно, я не имею в виду что-то серьезное, антиобщественное.

— А это не опасно? Если того человека убили из-за бумаг…

— Ни одна душа не знает, что документы у нас, и мы сами будем очень осторожными.

Нейл позвонил на работу дежурному и сказал, что сегодня не придет. Потом набрал номер Клота, чтобы отказаться от работы, но тот торопился и, не дав произнести и слова, подтвердил завтрашнюю встречу и бросил трубку. Завтра — значит завтра. Нейл и сам торопился — хотел встретиться со старыми друзьями, рассказать о препарате.

Арни Дином он знал со школы. Они сидели за одной партой, вместе рисовали мелом на стуле Луизы Монго, учительницы математики — постоянно брюзжащей и противно двигающей вставной челюстью, вместе пробовали курить и только вдвоем из всех ребят класса не принявшие эту привычку, вместе зубрили уроки и по очереди носили портфель Жуаны — первой красотки в классе. В шестнадцать их интересы разошлись: Нейл, несмотря на детские мечты о космосе, увлекся орнитологией, Арни — остался верен звездам. Но общаться они не перестали, остались друзьями и Нейл хотел с ним первым поделиться тайной.

Дин заведовал кафедрой наблюдений в Целестинской Звездной Академии. Длинный и худой, как будто любовь к звездам заставляла его тело тянуться ввысь.

— Привет, привет! — встретил старого друга Арни и, заговорщицки подмигнув, запер дверь кабинета. — Я как раз собирался сегодня тебе позвонить. У нас получилось!

«Получилось»? Нейл был несколько удивлен. Еще со школы он знал, какой мукой было для него хранить замыслы или секреты. Арни всегда хотел поделиться с друзьями радостью, надеждами и проблемами. Не для того, чтобы, на него обратили внимание, выделили бы или бросились на помощь. Он считал коллектив, частью которого был, единым живым организмом с общими интересами, пониманием и даже планами на будущее. Повзрослев, Арни стел более сдержанным, но если случалось что-то необычное, все знакомые тут же об этом узнавали.

— Я тебе не рассказывал, — его друг, словно прочитал мысль Нейла. — Мы тут работали над специальным проектором. Если без подробностей, ты ж все равно не силен в технике, — мы соединили телескоп и телевизор. Будем наблюдать восход Старшего Брата. Не по одному, уставившись в окуляр, а всем институтом. В креслах, с шампанским… Это же почти как Новый год, только приходящий раз в две тысячи лет — это Новая эра!

— А выпивка вам не помешает?

— Смотреть?

— Нет, эволюционировать.

— Но мы же не собираемся напиваться! Нет, серьезно, — оправдывался Арни, — у нас с этим будет строго. Только одну бутылку — ректор обращался к самому патриарху за разрешением.

У Арни глаза расширились от ужаса, будто ему предложили вообще отменить Эстафету.

— А Пауни?

— Она тоже придет. У нас будет самая настоящая вечеринка, если не считать, что это будет ранее утро, с женами, детьми.

— Вообще, — Нейл немного помялся, — я хотел спросить, про потом, после Эстафеты.

— Мы приготовились! — Восторженности у Арни ничуть не поубавилось. — Пауни все время рисует. Как мы познакомились, как жили — все самое интересное и радостное. Те, кем мы станем, увидев, как были счастливы эти два человека, начнут новую жизнь с ощущения радости. Может быть они захотят остаться друг с другом и начать все заново.

— Это вы хорошо придумали.

Нейл хлопнул приятеля по плечу. Он уже не был уверен, что хочет рассказать Арни свою тайну и, сославшись на занятость, покинул институт. Уже стоя на улице, Нейл понял, что попросту сбежал не в силах разделить радость и оптимизм Арни. К этому примешивалась легкая обида на друга, за то что Дин не приглашал в гости, чтобы Пауни нарисовала их с Дашкой.

Раньше, бывало, они неплохо проводили время. У Динов детей не было и, может быть поэтому, свои чувства они выплескивали на Дарию. В детстве девочка даже терялась, когда ее спрашивали о родителях. Нейл смущался, краснел, злился, когда трехлетняя Дария задумывалась, прежде чем показать своего папу. Правда, она ни разу не ошиблась. Потом наступала очередь краснеть Арни, когда Дашка называла Пауни мамой.

На улице посвежело. Точнее, если можно так сказать, легкий ветерок внес разнообразие в ощущение жары. Рубашка перестала прилипать к телу, припекало теперь местами: то справа, то слева. Но и это уже было приятно. Синоптики предупреждали, что из-за жары возможно усиление ветра, но разве это ветер! Как всегда не угадали.

Нейл дождался трамвая, но, вместо своей остановки сошел раньше. Ноги сами вынесли его на улицу, протащили еще полквартала и свернули в нужный переулок. Не то, чтобы он сильно сопротивлялся, но изначально не планировал приходить в цветочный магазин Итамы.

Хозяйка сидела в окружении цветов. Она всегда их любила и сейчас выглядела как настоящая цветочная королева, восседающая на троне из лозы. Тонкие руки на подлокотниках, прямая спина — в ее манерах всегда было что-то царственное, а близорукий прищур можно было принять за тень равнодушия или снисходительность.

Троном служило раскладное кресло, купленное в каком-нибудь недорогом магазине дачной мебели, балдахином свисал потрепанный годами пестрый зонт от солнца. Но это совершенно не портило ощущения сказки.

Алые остролистые ринии, махровые ольфы всевозможных оттенков желтого, тюльи, похожие на пойманный в паутину туман, десятки других видов — Итама сидела в окружении этого великолепия, улыбалась солнцу и прохожим, приглашая, если не купить, то хотя бы полюбоваться.

Ей было шестьдесят три — Нейл не смог бы забыть возраст своей наставницы, хоть они и не общались последние восемь лет.

— Ты же знаешь, что это брачный танец!

Для Итамы было нормальным продолжать разговор, будто бы он не обрывался и, следовательно, не было нужды здороваться или прощаться. Ночь — не более, чем пауза, после которой можно продолжить развивать мысль. Вернувшись из отпуска вместо приветствия от нее можно было услышать: «И что ты скажешь?» — она ждала ответов на заданные вопросы. Прошло восемь лет, и эта ее привычка не ушла.

— Да, знаю… — Нейл, конечно же, не помнил, о чем шла речь, но согласиться с Итамой — было самым простым способом закрыть позабытую тему.

— Мне было любопытно, явишься ли ты.

— Я тут рядом был… Как дела?

— Ахренительно! — деликатностью королева цветов не отличалась никогда. И Нейл, как всегда, не мог понять, чего ожидать дальше: то ли вспышки гнева, то ли заливистого хохота.

— Расслабься, все на самом деле прекрасно. Воздух, цветы… Садись. Сейчас чаю принесу.

Нейл с облегчением вздохнул и пристроился на трехногую табуретку, отыскавшуюся среди букетов. Итама налила из термоса два стакана травяного чая.

— Что было — то прошло. Хватит дуться.

Когда Итаме исполнилось пятьдесят пять, институтское начальство поспешило отправить ее на пенсию. Уж больно несдержана и остра на язык она была. Место отдали Нейлу — молодому, тихому, исполнительному, знающему работы Итамы. Щуплая на вид любительница птиц и цветов устроила драку, обвинила Нейла в подсиживании и разбила ему голову бюстом профессора Трайка — так сказать, столкнула ученых лбами.

— Да, наверное, это глупо столько лет цепляться за эту историю.

— Вот и хорошо. Как чай?

— Что ты туда добавляешь? — напиток приятно щекотал кислинкой, невольно заставляя улыбаться.

— Травки, цветы… видишь, безделье пошло мне на пользу. Правда! Я даже рада, что так вышло. Кем бы я была, оставшись на кафедре? Старым злым карликом… О, — прервала она Нейла, — я знаю, как меня называли. Это меня даже веселило. А сейчас я просто жи-ву. Ты знаешь, как это — просто жить?

Нейл ухватился за эту мысль. Наконец-то он мог поделиться тайной.

— Ты записалась в Книгу?

— Я называю ее книгой мертвых, — усмехнулась Итама. — Ерунда все это. Зачем мне знать, как и с кем я спала, какой херней занималась?

— А как же дети?

— Что дети? Они давно взрослые, живут своей жизнью, обо мне вспоминают раз в месяц, звонят. Зачем знать, что эти люди были моими детьми, и не видеть в их глазах любви и не испытывать от этого никаких эмоций?

Нейл, тут же перенес ситуацию на них с дочкой. Наверное, когда Дария подрастет, она тоже несколько отдалится, но пока они вместе, пока она его малышка.

— Ты боишься изменений? Но ведь эволюция происходит в нас каждый день, просто слишком медленно и оттого незаметно. Эстафета же сделает это в одно мгновение и со всеми сразу. Это как медленно ползущая лодка с одним гребцом или парусник, летящий на всех парусах, а всякие там книги Памяти — это якоря, цепляющиеся за камни на дне.

— А если бы было возможно остаться собой?

— Я всегда буду собой.

— Понимаю тебя. — Нейл сделал последний глоток и протянул стакан Итаме. — Ладно, поеду я. Был рад тебя увидеть.

— Молодец, что заглянул. — Итама обернулась и выдернула из ведра три ветки светло-розовой каприи. — Передай Дарии.

— Спасибо, Итама.

Нейл вышел под солнце и, не оборачиваясь, направился к трамвайной остановке.

Мимо, завывая сиреной, пронеслась скорая. Звук резко оборвался и, судя по тому, что люди стали останавливаться и оборачиваться, машина остановилась поблизости. Повернув за угол, Нейл увидел разбитые витрины магазина. В груде битого стекла валялись консервные банки, коробки с крупами.

Двое медиков вынесли из магазина носилки, погрузили в машину и скорая уехала. В тишине. Следом, на улицу вышел полицейский, за ним семенил невысокий мужичок. Он все пытался задержать полицейского.

— Разве вы все мои показания записали?

— Конечно же! — полицейский что-то чиркнул в блокноте и, сложив его, засунул в задний карман брюк.

— Вы ничего не измеряли, не снимали отпечатков… разве это правильно?

— Да не волнуйтесь, папаша, все в порядке. Я сделал все, что положено, — полицейский раздражался все сильнее и, не давая ухватить себя под локоть, сел в машину.

— Надеюсь, что вы разыщите его, — со вздохом сказал мужичок вслед удаляющейся машине. Смахнул с витрины осколки и уселся между пакетами, банками и коробками.

Любопытствующих было много. Откуда, ведь сейчас самый разгар рабочего дня! У Нейла промелькнула шальная мысль, что все они бродят по улицам в поиске чего-то неосязаемого, вроде обещания пережить Эстафету. Он представил, как вскочит на… обвел взглядом улицу… вскочит на скамейку возле остановки и крикнет всем: «Я знаю! Я расскажу вам как!».

Конечно же, он этого не сделал.

Люди начали расходиться. Кто-то направился к широким дверям церкви, где должна была начаться дневная служба, кто-то пристроился вслед за молодым человеком, шедшим с плакатом «Десять дней до Эстафеты! Все на митинг!», остальные побрели по своим делам или за покупками. Нейл смотрел на людей, все более отчетливо понимая, что никому из них не нужно это неосязаемое. Он повернулся и без всякой цели пошел вверх по улице.

Слева в скверике между домами играл оркестр. Бравурная музыка, флаги, воздушные шары — над круглой клумбой висел воздушный шар с цифрой десять на боку. Люди улыбались, танцевали, вокруг бегали дети. Стоило свернуть за угол и музыку заглушили выкрики митингующих. С крыши грузовика, застланной белой материей, человек в белом же хитоне выкрикивал что-то о светлом будущем, равенстве и всеобщем благе. Здесь тоже царило радостное возбуждение и улыбки.

Везде одно и то же. Дома вокруг украшены гирляндами и шарами, глухие стены и заборы раскрашены фантастическими картинами смены светил: Верхний брат, с мудрым выражением лица, выглядывал из-за Нижнего, бесшабашно юного.

Но многие прохожие хмурились или выглядели совершенно безразличными — этакие ручейки злобы посреди островков благости и счастья. Взглянув в темное и пыльное окно какой-то лавки, Нейл убедился, что и сам выглядит довольно неприветливо. Еще и взлохмачен, будто беспризорник. Пока пытался расчесаться пальцами, справа хлопнула дверь, и на улицу повалил народ. Последним вышел священник. Преклонных лет, с густой огненно-рыжей бородой, c жезлом Двух Братьев в руках и пламенеющим взглядом. От него

Саму церковь издали и не разглядеть. Таких в последнее время довольно много открылось — в обычном жилом здании, на первом этаже ли в переоборудованном подвале. И хорошо, если табличка крупная, а тут — едва заметный блестящий на солнце прямоугольник.

Ноги сами понесли Нейла вперед, губы сами сложились в улыбку, а с языка сама сорвалась просьба войти.

— О, вижу вас беспокоит что-то! Конечно же, входите! Служба закончилась, и мы можем спокойно поговорить. Возможно, я смогу ответить на ваши вопросы.

— Беспокоит?.. — первый порыв прошел и Нейл уже начал жалеть что вошел внутрь. Хотя, тут было довольно прохладно и можно передохнуть, прежде чем возвращаться домой. Просторный зал, объединенный из нескольких комнат, выглядел по-простому: светлая ткань по стенам, под потолком сияют медью Два Брата, у противоположной от входа стены возвышение, заваленное мягкими подушками, вокруг — скамьи для прихожан.

— Все, кто приходит в церковь, переживает о чем-то, ищет помощи, поддержки или просто хочет выговориться. Эстафета, мой друг, важнейшее событие в нашей жизни. Да что там в нашей — в жизни всего человечества! Немудрено, что возникает волнение и беспокойство.

Они сели на ближайшую лавку.

— Не следует терзаться. Откройтесь и, быть может, я смогу успокоить вас.

— Да, вы правы… — Нейл решил, почему бы и нет, поговорить о том, что его мучит. Но осторожно. — Меня пугает расставание с близкими.

— О, это самая распространенная сейчас фобия. Но вызвана она исключительно эгоизмом. Вот и вы сказали: "меня пугает". Вы считаете, что именно вам будет плохо без близкого человека.

— Но и ему может быть плохо!

— Да, с позиции его эгоизма, — улыбнулся священник.

Он вскочил и показал рукой на проходящую за окном женщину в огромной шляпе.

— Скажите, вы знаете ее? Будете переживать, что она через десять дней не вспомнит вас?

Священник повернулся спиной к окну и вскинул руки

— Поймите, потом не будет вас сегодняшнего! И ваши родственники станут совсем иными людьми.

— Но ведь это страшно...

— Конечно, неизвестность пугает, — священник улыбнулся, как будто разговор шел об обычной вечеринке. — Можно сколько угодно говорить об эволюции, равенстве, но все мы шагаем в неизведанное.

— А если бы нашелся способ остаться самим собой?

— Грешно внимать лжепророческим бредням. Заведут они вас…

— Но все же, если бы такая возможность существовала?

— Несчастен станет тот человек. Он сохранит в себе память прошлого, он и сам останется в прошлом, тогда как все вокруг него изменится. В резком и глобальном изменении наши страхи и наше же спасение. Мы же не боимся проснуться, хотя каждый следующий день — это неизведанное. Конечно, мы не каждый новый день делаем эволюционный шаг, но, по сути, свершится такое же завтра. — глаза священника едва ли не светились. Он верил в то, что говорил, старался поддержать, успокоить и поделиться своей верой.

Ничего нового Нейл не узнал, только укрепился в мысли, что люди стремятся в это неизведанное будущее. Даже самые близкие, которых, как он считал, прекрасно знает, с улыбкой встречают Эстафету. Арни, Итама… казалось, что они первыми к нему присоединятся, у них было что сохранить.

Может это только они с Дашкой хотят нарушить правила этого мира и остаться прежними? Ну и пусть! Они останутся вдвоем. Внезапно Нейлу пришло в голову, что после Эстафеты ему понадобятся средства. Да и сейчас надо бы закупиться продуктами, пока еще хоть что-то осталось в магазинах. Значит, завтра он встретиться с Клотом, заберет аванс и выполнит обещанную работу.