Возродился Дима танцующим. Вернее, скачущим в тесноте кареты, изображая бег на месте, колотясь тюбетейкой о потолок, оказавшийся совсем не мягким. Откуда такая весёлость? Да оттуда! Адская мерзота заливалась хохотом, держась за живот. Ей, видите ли, было весело.
Вы когда-нибудь просыпались в столь активном состоянии? Нет? И не советую. Сердечникам гарантирован инфаркт, гипертоникам — инсульт, здравомыслящим — шизофрения. Хорошо, что Дима не относился ни к одной из этих категорий.
Посмеялись, поплясали, утомились и на этом успокоились. Джей, продолжая держаться за живот, громко, словно вот-вот родит, протянула тяжкое «Ох». Дима упал на пол и на четвереньках отдышался. Затем наощупь переполз на сидение и, откинувшись на спинку, задрал голову, выказывая полное изнеможение.
— Ну как? — жизнерадостно поинтересовалась наставница, наклоняясь к измотанному пляской ученику.
В ответ он ничего не сказал и даже ничего не подумал. Лишь с видимым усилием опустил голову и одним выражением лица дал понять, какая же она сволочь.
— Да, — протянула Джей, вновь откидываясь на спинку. — Что-то я погорячилась по поводу сдачи экзамена с первого раза. Но ты меня порадовал. Ди, ты уникум, умудрившийся в известном слове из трёх букв сделать аж три ошибки.
— Ха-ха, — это всё, на что его хватило.
Дима на удивление был зол и очень уставший, что не соответствовало стартовым характеристикам, при которых просыпался в прошлый раз. На что Джей, оценив его состояние, не стала ходить вокруг да около, а сразу приступила к разбору ошибок.
— Дебил, — констатировала она, после чего принялась загибать пальцы. — Во-первых, ты какого рожна заговорил с епископом по-русски?
Дима округлил глаза, тут же сообразив, что действительно не переключался на местный говор.
— Во-вторых, — продолжила разбор полётов вредоносная училка, — ты с какого перепугу епископа наградил кардинальским титулом?
— Не понял, — набычился абитуриент.
— «Ваше Преосвященство» — это обращение к кардиналу. А к епископу следует обращаться «Ваше Превосходительство». В быту можешь использовать «Святой отец» или, на худой конец, монсеньёр, что с местного переводится как «мой господин».
— А я-то откуда об этом мог знать? — принялся распаляться ученик начальной школы с высшим светским образованием.
— Это же прописные истины, — сделала она наигранный вид полного непонимания, мол, как этого можно не знать, но тут же махнула рукой. — Ладно, проехали. Он всё равно по-русски ни бум-бум, — но тут заново взвилась на повышенные тона. — И в-третьих. Вот просвети меня, дуру. Ты зачем старался сломать будущему кормильцу длань, поданную тебе для поцелуя?
Молодой человек впал в ступор. Мгновенно в памяти всплыли церемониальные лобызания рук духовным отцам паствой, не раз видимые и по телику, и в фильмах.
— Слушай, но так нельзя! — чуть не плача, запротестовал пристыженный Дима. — Одно дело — усложнение требований по совращению. Но на каком основании ты усложняешь процесс созданием неприемлемой внешней обстановки? Я и так тут как выходец из племени Мумба-Юмба. Ни ха-ха не знаю. Да я, пока такими темпами до их королевы доберусь, она на пенсию уйдёт. Что, так сложно вложить мне в голову хотя бы элементарные основы их быта и нравов?
— Алё! — прервала его потусторонняя сущность, пощёлкивая пальчиками перед его носом. — Ты вообще сейчас о чём? А в реальной жизни тебе кто расклад будет преподносить по окружению и менталитету цели? Вот решил ты оприходовать богатенькую мажорку с целью поправить своё финансовое положение. А для этого ты должен умудриться войти в её круг или, по крайней мере, владеть полной информацией, в какой среде живёт, чем дышит. Кто и как воспитал. Сыграть роль альфонса тут не получится. Здесь требуется погружаться в образ куда глубже и правдоподобнее. Много ты знаешь специфических сообществ, обладающих деньгами? Да ничего ты о них не знаешь. Потому что ты туда не вхож. Ты не знаком ни с культурной богемой, ни с акулами бизнеса, ни тем более с политической элитой. Как ты собираешься там работать? Или после моего обучения решил отыграться на проститутках? Мол, всех, кого купил, — отымел, и ни одна не отказала? Ну ты прям секс-герой!
— Да понял я, — капитулировал Дима с поднятыми руками, повышая голос и прерывая этот дерьмовый разнос.
Орать он себе позволил не оттого, что осмелел, а оттого, что карета выехала на брусчатку и теперь диалог можно было вести только криком. Но до остановки «Собор Парижской Богоматери» тем не менее доехали молча. Дима думал. Джей нагло подслушивала. Местами хмыкая и кривясь, но в целом одобрительно кивая. Итогом рассуждений после морально-поучительной порки стало рождение простой мысли: «Да, всё сложно».
На этот раз абитуриент встречал троицу уже с другим настроем. Он не разглядывал французов начала семнадцатого века, а пытался представить их среду обитания. Такую разную и даже местами антагонистичную. Дима неожиданно понял, отчего мушкетёры такие злые. Вернее, они не злые на самом деле, а отыгрывают заранее предписанную им роль по стереотипам этого времени.
Скорее всего, в их среде так принято. С одной стороны, они нарядные, глаз радуют, но с другой — мушкетёров должны уважать, а значит, бояться. Для доблестных вояк ходить злыми и находиться постоянно готовыми к драке — это всё равно что в современной армии маршировать строем. Этим задиристым петухам средневекового Парижа велено неизменно быть свирепыми и озабоченными до мордобоя. Они и стараются.
А вот с наполовину герцогом, наполовину епископом всё оказалось намного сложнее. Что представляет собой его среда обитания? Как он соотносит светское и церковное? Ну, то, что он не религиозный фанат, это понятно и по одеянию, и по манерам. А раз добился высокого положения и в сфере светской власти, и в церковной иерархии, означает, что Ришелье не просто умён, а талантливый лицедей. Врёт, не краснея, на любом поприще, и так достоверно, что все безоговорочно верят. Тема для размышлений была интересной, но развить её Диме не дали обстоятельства, вернее, подошедшая к его задумчивой фигуре троица.
Мушкетёры повели себя адекватно: обошли с двух сторон, положив руки на эфесы шпаг. Морды ненормально перекошены. Видимо, лицевые мышцы уже устали корчиться, изображая нечто неестественное для себя, и пребывали на грани болезненной судороги.
А вот герцог-епископ на этот раз не имел на лице пренебрежения, как в первый раз, а проявлял интерес к задумчивому и совсем не испугавшемуся мужчине в незнакомых для него одеяниях, указывающих на явлении гостя издалека.
— Я знаю французский, — скороговоркой, как молитву, прошептал себе под нос Дима, резко вспомнив наставления Джей.
Затем усталым голосом, строя из себя умудрённого университетскими знаниями достопочтенного профессора, поздоровался: «Доброе утро, Ваше Превосходительство».
Неспешно поклонился и, выпрямившись, тут же представился, пока не убили: «Меня зовут Ди Балашихинский. Я прибыл по Вашему запросу из Карлова университета».
И, не делая резких движений, плавно вытянул свиток с печатью, протягивая его с поклоном будущему работодателю. Выпрямиться себе позволил лишь после того, как епископ соизволил забрать бумагу.
— Это моё рекомендательное письмо, монсеньёр, — уточнил лжепрофессор, наблюдая брезгливость к поданному манускрипту.
Ришелье держал свиток двумя пальчиками, словно его вынули из отхожего места, продолжая пристально рассматривать гостя.
Дима решил попробовать подавить на жалость, изобразив «лоха педального». Скуля и сетуя, что его обокрали в трактире при въезде в Париж, где снял комнату для ночлега, оставив бедного без гардероба, книг и денег. Ришелье, выслушивая его сбивчивую и заискивающую речь, снисходительно улыбался. Похоже, выбранный Димой образ ему нравился.
По дороге во дворец еретик из будущего по просьбе епископа изложил свою легенду от начала до конца. Герцог слушал молча, но не совсем внимательно, рассматривая пасмурную Сену и набережную, всякий раз останавливая взгляд на редких прохожих и цепко их изучая.
Попаданец поймал себя на мысли, что Ришелье его даже не слушает. Но ему, как и монсеньору, было на это наплевать. Их неинтерес друг к другу оказался взаимным. Дима уже нагляделся на эту заносчивую сволочь, а епископ и разглядывать гостя не собирался, относясь к профессору как к безобидной плесени на сыре.
Прибыв во дворец и без эксцессов покинув карету, патрон направился не к центральному входу, где толпился народ, а пошёл по боковой аллее вдоль дворца. Дима, естественно, посеменил следом, крутя головой и впитывая в себя незнакомую обстановку. Шагать широко, как это делал герцог, он не мог. Узкое снизу одеяние не давало. А задрать его до «беструсового» хозяйства воспитание не позволяло.
Наконец, монсеньёр, обойдя раскидистый куст по большой дуге, вышел к двум скучающим мушкетёрам, стоявшим на посту у небольшой невзрачной дверки, подпирая плечами её косяки.
Увидев неожиданно появившегося перед ними Святого Отца в сопровождении мелко семенящего с выпученными глазами иностранца, парочка охранников встрепенулась. Мушкетёры синхронно отлепились от стены, резко став грозными. Похлопали глазами, производя процесс узнавания, и так же одновременно кинулись подметать шляпами пыль под ногами.
— Доброе утро, судари, — снисходительно процедил Ришелье и, не обращая внимания на вразнобой приветствующих его постовых, не останавливаясь, толкнул дверь и буквально влетел в темноту прохода.
Дима поспешил за ним, небезосновательно полагая, что стоит ему только задержаться, как эти озверевшие от безделья вояки тут же отправят его на очередное перерождение. Вот так, в высшей степени прозаично, человек будущего удостоился посещения величественного дворца средневековья, сердца воспетого на все лады Парижа — Лувра.
Правда, экскурсии по нему, на что так рассчитывал Дима, не получилось. Ришелье проскочил его насквозь и, не сбавляя скорости, вышел во внутренний двор. Дима, всю дорогу изображавший бестелесную тень патрона, стараясь как можно меньше попадаться на глаза окружающим, выскочил следом и на пару секунд оторопел, получив культурный шок.
Во внутреннем дворе королевской резиденции располагался самый настоящий рынок! Открытая торговая площадка состояла из разномастных бутиков, не имеющих единой концепции в застройке. Кто как хотел, тот так и выпендривался в обустройстве своей торговой точки. Лавки, прилавки, витрины, магазины, толпа народа и Димина отвисшая челюсть на фоне всего этого.
Придя в себя и шустро нагнав работодателя, словно собирающегося от него удрать, Дима тем не менее успел разглядеть и сам рынок, и его обитателей. Во-первых, он оценил, что это никакой-то там блошиный развал, а элитный торговый центр. Здесь торговали исключительно дорогостоящей продукцией: ювелирные изделия, изысканные ткани, готовая одежда, созданная в кооперации ткацких и ювелирных лавок. Имелись образцы холодного оружия, опять же не обошедшееся без ювелирного апгрейда. Парфюм, ларцы, шкатулки, дамские аксессуары и всё в том же золотом и самоцветном духе.
И покупатели, и продавцы по одеянию и манерам нисколько не уступали сверкающим на прилавках товарам. Скромно одетых, подобно Диме, здесь не было. Одно успокаивало. На него не обращали внимания, приветствуя лишь епископа. Каждый это делал по-разному, видимо, исходя из своего положения.
Наконец, Ришелье, пройдя торговый лабиринт, остановился у деревянной пристройки к каменному зданию. Только тут епископ Люсона впервые обернулся и как-то подозрительно посмотрел на своё сопровождение.
«Что опять не так?» — высказался Дима про себя, вопросительно вскинув брови. Монсеньёр не Джей. Читать мысли не мог. Поэтому, не ответив на незаданный вопрос, просто распахнул входную дверь и вошёл внутрь, оставив обязанность закрывать её за собой провожатому. Это оказался книжный магазин или лавка, не суть важно.
По всему периметру помещения располагались полки с книгами. Три небольших круглых окна под потолком в трёх стенах пристройки давали вполне сносное освещение. У дальнего стеллажа прилавок в виде массивного стола с тёмной полированной временем столешницей, за которым сидел упитанный монах. Служитель церкви в коричневой рясе что-то с особым усердием записывал в толстый талмуд большим белым пером.
Первое, на что Дима обратил внимание, — это светофорная внешность писаря. Красная морда, жёлтые волосики кружком вокруг лысины и сине-фиолетовый нос. Монах взглянул на вошедших. Не спеша отложил перо. Типа посолил написанное, тряся солонкой. Дунул, подняв облачко пыли. И только после завершения этой церемонии медленно поднялся. Сложив руки перед грудью в молитвенной позе, он замер, опустив голову.
— Доброе утро, отец Симеон, — небрежно приветствовал его епископ, как только тот соизволил встать, и, рассматривая стеллажи, по-хамски представил Пражского профессора. — Это тот, про которого я говорил. Обустройте его.
И с этими словами, манерно развернувшись на каблуках и будто не замечая Диму в упор, устремился на выход. Да с таким напором, что офигевший лжепрофессор чудом успел отскочить в сторону, чтобы не быть вынесенным обратно на базар тщеславия.
Распахнутую дверь за собой монсеньёр в очередной раз закрывать не собирался. Видимо, воспитание не позволяло. Дима пренебрежительно посмотрел вслед удаляющемуся шефу, удержал себя от плевка ему в спину и с мыслью: «Ничего, я не гордый» закрыл дверь и обернулся к стоящему монаху, приготовившись знакомиться.
Пару минут они молча разглядывали друг друга. Монах оказался изрядно перекормленным мужчиной за пятьдесят. Вид имел больной, похмельный, о чём красноречиво говорили цвета лица и носа. Судя по покатости плеч, с физкультурой не дружил. Наличие пивного пуза неимоверных размеров указывало, что, кроме как поесть, он ещё любил по любому поводу попить. И явно не воду.
Служитель культа смотрел как-то нехорошо, и гость из будущего решил прервать этот нерадушный взгляд, представившись первым: «Меня зовут Ди Балашихинский. Я из Пражского университета».
— Фу-у-у, — прервал его представление скривившийся толстяк, — из гуситов, что ли?
— Нет. Из православных, — взаимно скривившись, соврал ни разу не крещённый Дима.
Брови монаха резко взметнулись на лоб, встав дыбом напряжёнными дугами, как выгнутые спины перепуганных котов.
— Не католик? — выказывая верх недоумения, переспросил монах, мгновенно переходя в обескураженное состояние, не веря, как такое может быть на белом свете.
— Нет, — раздражённо процедил Дима, потому что это уже начинало бесить.
Монах глубоко вздохнул и сдулся, уронив плечи ещё ниже, полностью перетекая в живот. Он неспешно закрыл книгу, в которой писал. Закрыл рядом лежащую. Убрал их на полку за спиной. Туда же сложил перо, чернильницу и присыпку. Вытер рукавом стол, жалостно посмотрел на гостя и столь же жалеючи проговорил:
— Ну что ж, будем делать из тебя католика.
И с этими словами, кряхтя, наклонился, вытаскивая из-под стола пузатый бочонок литров на десять, с пробкой в боку и явно с вином. Ни газировку, ни святую воду в такой таре ещё выпускать не додумались. Затем откуда-то из-за книг достал два деревянных стакана, каждый на пол-литра, и, выставив их на стол, кивнул гостю на скамью, на которой до этого сидел сам, пересаживаясь поближе к бочонку.
Дима, услышав намерение монаха его крестить во враждебную по менталитету религию, сначала отзеркалил дуговые брови хозяина бутика. Но, сообразив, каким образом тот собирается это делать, сразу расслабился и с улыбкой отдался в руки проведения. Ел он, судя по отсутствию голода, недавно, а вот алкоголь употреблял ещё в прежней жизни.
После чего началось братание непримиримых церквей самым естественным общенародным способом. Вино оказалось слабеньким, на взгляд попаданца, привыкшего пить водку. Оно больше напоминало забродивший сок. Терпкий и вяжущий, словно недозрелой хурмы поел.
Представители различных конфессий заново познакомились, в результате Ди Балашихинский был окрещён в укороченную версию — Ди Балаш на французский манер. А католический монах Симеон, соответственно, в православного Сёму. Оба не возражали. Оба остались довольны.
Дима, приговорив стакан, отметил, что в голове только полегчало, но ни капли не затуманилось. Хотя тут же, с горем пополам объяснив хозяину, что хочет в туалет отлить по-маленькому, понял всё коварство этого сока. При трезвой голове ноги оказались в умат пьяные.
Туалетом являлось деревянное ведро, стоящее в кладовке, дверью в которую служил книжный стеллаж. Показав, куда отлить, Сёма, заодно обведя рукой этот тёмный, без единого окна закуток, обрадовал новенького, что это теперь его полноправное жилище, где последнему и предстоит обитать в свободное от работы время. Обрадовав халявными апартаментами, монах тактично вышел.
Дима, шатаясь и стараясь не промазать струёй мимо ведра, осмотрелся. Коморка три на три, судя по двери в противоположной стороне, закрытой на засов, когда-то являлась проходным тамбуром. У одной стены сколотили широкую скамью, застеленную, судя по бугристости, травяным матрасом. На нём большая подушка и свёрнутое в скатку грубое одеяло, больше напоминающее напольный коврик. Вот и все постельные принадлежности.
На противоположной стене, в ближнем углу, над ведром на полочке мерцал масляный светильник типа лампадки, дающий света ровно столько, чтобы не промахнуться мимо туалета. Рядом с ведром небольшая тумбочка, на которой в замызганной чашке торчал огрызок толстой свечи. С другой стороны стены вбито четыре массивных гвоздя, больше напоминающих железнодорожные костыли. Дима определил их как вешалку. И всё. Больше в помещении ничего не было.
Облегчив мочевой пузырь и обходя свои каменные хоромы, он подошёл к кровати и решил было присесть, опробовав комфортабельность ложа. Но не успел. В противоположную, закрытую на засов дверь, кто-то громко постучал, притом явно не рукой, а чем-то металлическим.
Дима вздрогнул от неожиданности и замер в полуприседе, так и не успев опустить пятую точку на матрас. Кинул взгляд через открытую дверь в магазин. Сёмы видно не было. Хотел было позвать, но тут вновь постучали, притом более настойчиво. Испуг от неожиданности прошёл, и в нём взыграло подвыпившее любопытство. «Кого там чёрт несёт?»
С этими словами шагнул к закрытой преграде. Сдвинул засов, подавшийся на удивление легко и беззвучно. Он тут же обратил внимание, что смазки на него не пожалели. Легко приоткрыл створку и, узрев, кто там ломится, одновременно перестал дышать, выпучил глаза, открыл рот и зачарованно остолбенел, не в силах сдвинуться с места, мгновенно парализованный божественным явлением.
На пороге стояла сказочно красивая девочка-подросток с кукольным личиком, как у пупсика. В лёгкой плащ-накидке с глубоким капюшоном. Ей было от силы лет шестнадцать. Огромные голубенькие глазки распахнулись от вида незнакомца. Нижняя, более припухлая губка плавно ушла вниз, приоткрыв ротик, но не от испуга, а от по-детски нескрываемого любопытства.
Ростом это неземное создание выглядело выше Димы, но он тут же сообразил, что излишек роста давал накинутый на голову капюшон, который оттопыривала причёска. Идеальная кожа лица в буквальном смысле светилась изнутри. Даже слегка удлинённый нос с незначительным расширением посредине не портил её, а придавал своеобразный шарм, потому что удивительным образом формировал симметричность и вместе с тем запоминаемость личика.
Она не была худа, но и не перекормлена. Мягкие округлые щёчки, за которые так и хотелось потрепать с сюсюканьем: «Ути-пути». Нежный овал подбородка, прикрывающий лебединую шейку. В общем, не девочка, а сказка. В одной руке гостья держала короткий подсвечник со свечой, а пальчик другой пересёк пухленькие губки, мгновенно расцветшие в улыбке, подавая знак: «Тихо».
Тут ошарашенный ангельским явлением Дима ожил и на нетвёрдых ногах инстинктивно отшатнулся назад, пропуская очаровательную незнакомку. Наткнулся на кровать и с гулким грохотом присел на, как оказалось, не очень мягкий матрас. Находясь в неадекватном состоянии, тем не менее поймал себя на том, что тоже взаимно улыбается этой куколке, словно её улыбка оказалась заразна.
Девочка бесшумно скользнула в помещение. И тут обнаружилось, что она не одна. Следом вплыло такое же милое, только чуть постарше создание, осчастливливая сидевшего в ступоре хозяина этой норы не менее обворожительной улыбкой и, уже проходя мимо, добавляя чмок губками, как бы дистанционно его поцеловав.
Неведомые ангельские гостьи прошелестели одеяниями его мрачное пристанище, направляясь в торговый зал. Шагов от их передвижения слышно не было. То ли у ангелочков обувь мягкая, то ли девочки вообще были босиком. Хотя, учитывая каменный пол, который если и видел половую тряпку, то только грязную, это было маловероятно.
Дима одуревшим взглядом проследил за ними, никак не в состоянии прийти в себя. Сердце колотилось как сумасшедшее. Но как только те вошли в торговый зал и предстали пред нетрезвым взором хозяина магазина, раздался грохот падающей лавки. И, судя по шуму, вместе с монахом.
Это вывело Диму из ступора. Он вскочил, собираясь кинуться на помощь, мысленно преследуя куда более меркантильную цель — повод для знакомства с этими милыми девочками. Но заискивающий голос Сёмы всё испортил.
— Ваше Величество, — с придыханием и тонной лести в голосе пропел хозяин лавки.
И Дима, поняв, кого он только что лицезрел, в очередной раз рухнул на задницу, перепроверяя мягкость подстилки. Наконец-то до него дошло: «Анна и Мари! Вот ничего себе королева в девятнадцать лет. Ей и шестнадцати не дашь. Мля-я! А обалденная-то какая!»
Тут что-то заставило его резко перевести взгляд на оставшуюся открытой дверь, откуда вошли девушки, и он с недоумением узрел в проходе почти такой же тамбур, как и у него. Только дальше по ходу находилась металлическая решётка из прута не меньше двадцати миллиметров. И, судя по потолочному своду, за решёткой начинался спуск вниз, в подземелье.
«Не понял. Они что, катакомбами сюда пришли?» — обескураженно подумал Дима, глядя в кромешную темноту прохода.
Находясь в состоянии ничегонепонимания, он тупо пялился на ржавую решётку, принюхиваясь к слабому сквозняку, имевшему явный запах свежего, ещё не протухшего болота, и тихо офигевал. Это ж какими следует быть бесшабашными, чтобы шляться одним по таким кошмарным местам? У попаданца из будущего от одного этого предположения волосы встали дыбом во всех местах, и мгновенно вспомнились мокрые подвалы с асурами.
Отвлекли Диму от жути воспоминаний фыркающие, сдавленные смешки, доносящиеся от дверей торгового зала. Он резко обернулся и в очередной раз попал под гипнотический взгляд королевы Анны. Та стояла в двух шагах и игриво переглядывалась с компаньонкой, с которой то и дело синхронно давилась от смешков по непонятному для Димы поводу.
Наконец, она гордо вскинула голову и, не прекращая улыбаться, двинулась в тёмный тамбур. Но прямо перед Димой, сидевшем в ступоре, остановилась. Повернулась. С любопытством, без зазрения совести просканировала его напряжённо скривившееся лицо, изображающее подобие улыбки. Затем мельком окинула странное, явно незнакомое ей одеяние. Поджала губки, мило выпятив нижнюю, и, удерживая свечу перед собой, выплыла из Диминого гадюшника.
Следовавшая за ней Мари, неся в руках две тоненькие книжки, не стала останавливаться, но вновь вызывающе нагло чмокнула губками обескураженного незнакомца на расстоянии, ещё больше растянула улыбку и юркнула следом за королевой.
Дверь девочки за собой, естественно, не закрыли, как и Ришелье, оставляя это право за Димой. Видимо, при дворе так было принято. Но пошли не к ржавой решётке, как он думал, а повернули налево, откуда почти сразу послышался звук закрывающейся задвижки.
Дима тяжело выдохнул. Утёр выступивший пот с лица, только сейчас осознав, что мокрый, как мышь в норе, залитой водой. Сердце колотилось почему-то в голове вместо груди. Руки потрясывало, а ноги вообще отказали, как у парализованного.
«Что за фигня?» — помотал он головой, сбрасывая наваждение. — «Откуда такая реакция? Джей специально со мной это делает?»
Ухватившись за расстёгнутые лацканы плаща-пальто, обнаружил, что верхняя одежда почти до пояса расстёгнута. Вероятно, ещё сидя за столом, избавился от душащих пуговиц. Потряс отворотами, производя вентиляцию. Тяжело встал на ватные ноги и вышел в соседнюю тёмную комнату с решёткой.
Она действительно оказалась точной копией его коморки, только абсолютно пустой. Вернее, в ней имелось четыре двери. Проход в его апартаменты, напротив — решётка со спуском куда-то в подземелье. Слева, как он определил, проход в королевские покои Анны, а справа — пока неизвестно. Но и левая, и правая двери были закрыты с противоположной стороны. Впрочем, как и его — из данного помещения.
Вернувшись к себе, Дима закрылся на щеколду и задумался: «Так, понятно. По крайней мере, не придётся шастать по всему замку. Да и на базаре светиться нет необходимости. Значит, этот проход ведёт прямо к постели королевы. Может сходить проверить?»
Но не успел будущий королевский соблазнитель решиться на исследования потайных ходов замка, в дверь опять постучали. Он встрепенулся и подумал, что девочки что-то забыли. Поправил пальто и, нацепив заранее улыбку обольщения, открыл засов, распахивая дверь. Да так и замер с гримасой полного идиота. Это всё, что осталось от улыбки, когда он увидел гостя. Вернее, гостью.
В комнату с лицом, полным презрения, вошла очередная королева. В этом почему-то Дима даже не сомневался. Женщина так же, как и молодёжь, заявилась в плаще светло-серого, почти белого цвета, но капюшон не надела, отчего светло-каштановые с рыжим проблеском волосы, собранные в причёску, напоминающую корону Российской империи, к тому же усыпанную жемчугом, сразу давали понять, кто перед ним.
Дима в очередной раз впал в ступор от неожиданности и широко распахнутыми глазами в буквальном смысле поедал королеву-мать взглядом. Он просто не ожидал увидеть Марию Медичи такой. Хорошо питающаяся тётка с надменным белым ликом, как у покойницы, без малейшего признака макияжа. Она больше напоминала дожившую до пенсии продавщицу сельпо, изуродованную длительной работой на вредном производстве с избытком продуктов питания.
И смотрела эта наглая хабалка как из-за прилавка на ненавистного покупателя, имевшего наглость попросить что-то из товара, который она по праву считала своей незыблемой собственностью.
Черные в сумраке слабого освещения глазки обладали холодным, колким и до костей вымораживающим взглядом. С одной стороны, он отталкивал на регламентированную дистанцию, с другой — порождал ощущение недосягаемого величия.
Кроме того, тётенька оказалась высокой, одного с ним роста. Её одеяние порождало ощущение, что на ощупь венценосная особа не плотная, а по фактуре сродни не до конца сдувшемуся воздушному шарику. У Димы тут же промелькнули в памяти все женщины, встреченные им на рынке, и он с удивлением осознал, что не видел среди них ни одной худой или хотя бы стройной. Все как одна представляли собой образцы брейгелевского реализма Рубенса.
«Это что, у них мода такая была? — подумал он. — Или дамы двора из кожи вон лезут, чтобы соответствовать королеве как образцу стиля? Скорее, второе».
Ошарашенный явлением, противоречащим всем его представлениям о королевах средневековья, молодой человек продолжал в офигевшем состоянии бегающими глазками в режиме ускоренного сканирования обегать контуры вошедшей. Застывшая идиотская улыбка, не собирающаяся отклеиваться, со стороны больше соответствовала надписи на лбу: «Неужели это всё моё!»
Похоже, стервозная и всеми брошенная Мария Медичи восприняла потрясённое состояние молодого человека именно в этом ключе. Давненько на неё не смотрели подобным вожделенным образом. Да на неё вообще, кажется, никогда в жизни так нагло не смотрели. И это неожиданно породило в женщине давно забытое чувство надежды на привлекательность.
Она как-то резко смягчилась, став даже ниже ростом. Кокетливо, явно заигрывая, улыбнулась в предвкушении комплиментов и, понимая, что перед ней не придворный, а не пойми кто, покровительственно поинтересовалась: «Вы кто такой, сударь?»
Дима отшатнулся, как от удара, приходя в себя, сообразив наконец, что требуется какие-нибудь реверансы исполнить. Вот только сдуру, вместо подметания пола перед Её Величеством и представления, как положено, тупо нагнулся и ляпнул: «Я здесь живу».
— Где здесь? — мягко, по-доброму уточнила венценосная особа, увеличивая улыбку, отчего, сузив заплывшие щеками глазки, подалась вперёд, сокращая дистанцию чуть ли не до интимной.
— Там, — пискнул Дима перехватившим от волнения горлом, невнятно махнув рукой на кровать за её спиной.
Королева не стала поворачивать голову, повернулась всем туловищем, интересуясь, где это там. Затем вновь таким же макаром вернулась в исходное положение и, уставившись на невинно застенчивого, как она полагала, мальчика, одним взглядом повторила первичный вопрос.
На что хозяин коморки вновь попытался отвесить неуклюжий поклон, отчего вынужден был сделать шаг назад, разрывая дистанцию. И тем избавился от непонятного гипноза, сковывающего сознание.
Быстро проиграв в голове расклад позиций и предчувствуя всю выигрышность партии застенчивого мальчика, он, потупив взгляд и, кажется, вполне естественно раскрасневшись, стыдливо представился, начиная безбожно врать даже сверх легенды:
— Я княжич Ди Балаш, Ваше Величество, — представился он на Сёмин манер. — Я из Московии. Обучался, а затем преподавал в Карловом университете в Праге. По просьбе епископа Люсона прибыл в Париж для работы с древними манускриптами. Я специалист по языкам, Ваше Величество.
При этих словах Дима, как мог, манерно и крайне неуклюже изобразил очередную пародию на реверанс, всем видом показывая, что этому не обучен. Мария доброжелательно улыбнулась представленной сценке и, тихо произнеся: «Шарман», колыхнулась всем телом, изображая, как и Дима, пародию, только на кокетство.
Лишь в этот момент воркующая парочка — гусь да гагарочка — обратили внимание на нарушение интимности обстановки. В проходе в торговый зал, кланяясь, как болванчик, стоял, переминаясь с ноги на ногу, Сёма. Монах уже терял терпение, чтобы не влезть в их диалог, нагло попирая правило третьего лишнего.
— Симеон, — надменно обратилась она к хозяину лавки, даже не думая здороваться, — ты достал, что просила?
— Конечно, Ваше Величество, — чуть ли не фальцетом пропел неуклюжий с виду монах и стремглав кинулся внутрь торгового заведения.
Воспользовавшись воссозданием интима, королева, грузно колыхаясь, вновь развернулась к худощавому мальчику и тихим грудным голосом потребовала, заранее не давая ему возможности возразить и отказаться:
— Перед сном навестите меня, сударь. Я хочу поподробнее узнать о вашей далёкой родине и подумаю, как смогу благоденствовать вам в ваших трудах на благо Франции.
Сказано это было с таким сальным намёком на не менее сальные обстоятельства, что осчастливленный приглашением Дима потерял дар речи. Он хлопал глазками, раскрыв рот, в негодовании от скабрёзности и нахрапистости предложения, с единственно промелькнувшей в голове мыслью: «Что?».
Но королева, мать её всей Франции, восприняла реакцию молоденького «пастушка» как должное, исходя исключительно из собственной степени испорченности, посчитав его застенчивость результатом ещё не испорченности французским двором.
Мария неожиданно шумно засопела, переходя в стадию возбуждения, и Дима, нырнув в её эмоции, в мгновение это ощутил у себя в области паха, где греховный орган, не стеснённый нижним бельём, принялся расправлять крылья, словно петух на заборе.
Но тут вбежал Сёма. Стыдливо пряча небольшую книжку в переплёте из красного бархата. Он крадучись подобрался к августейшей особе и постарался незаметно сунуть королеве, видимо, запрещённый при дворе фолиант.
Но Мария Медичи, в отличие от монаха, стыдливостью не страдала. Она, наоборот, демонстративно показала Диме обложку, будто это о чём-то ему говорило. А затем, манерно раскрыв явно эротический памфлет на титульном листе, с предвкушением улыбнулась, то ли читая название, то ли любуясь скабрёзной картинкой.
И вот тут Дима неожиданно для себя оценил руки Марии. Потому что их идеальная ухоженность и соразмерная изысканность в украшениях сразу бросились в глаза. Они выглядели словно нарисованные и абсолютны в своём совершенстве.
«Мля. А может, у неё там под одеждой не всё так плохо? — мелькнула мысль. — Джей уверяла, что у тётки тело «пэрсик». Хотя эта сволочь могла и соврать».
Пока он любовался идеалом женских рук, она закрыла книгу и, вполне довольная визитом, удалилась в правую дверь соседнего тамбура, раскрывая тайну второго хода. Получалось: если левый вёл к молодой королеве, то правый — к её свекрови. Всё как в плохом романе: просто до безобразия.
После того как обескураженный и донельзя вымотанный всего двумя визитами попаданец закрыл дверь на задвижку, он рухнул на кровать без сил. Сославшись на головную боль и усталость с дороги, он попросил Сёму дать ему возможность отдохнуть, намереваясь как можно скорее уснуть. Хоть на часок. Лишь бы не проходить весь этот грёбаный зоопарк заново.
Монах ехидненько ухмыльнулся, кивнул, расценив просьбу нового напарника по-своему. Мол, слабак ты, православный, со стакана пощады запросил. И с законным чувством победы над очередным еретиком толстяк пошёл допивать недопитое, затворяя дверь в торговый зал и погружая побеждённого в полумрак.
Только зарегистрированные и авторизованные пользователи могут оставлять комментарии.
Если вы используете ВКонтакте, Facebook, Twitter, Google или Яндекс, то регистрация займет у вас несколько секунд, а никаких дополнительных логинов и паролей запоминать не потребуется.