Глава 7. Локация 2. У страха глаза велики настолько, что от одних размеров можно дуба дать.

Возвращение из небытия в реальность оказалось неожиданным, и это заставило Диму вздрогнуть, прежде чем открыть глаза. Он ощутил себя до жути перепуганным. Мысли в голове мгновенно соорудили кучу-малу, где ни одной адекватной не обнаружилось. Не понимая, что могло его так напугать, он решил бояться самого состояния страха. Это давало хоть какую-то определённость.

Он лежал, прижавшись щекой к сырому и тёплому камню, накрыв голову руками, словно защищаясь от удара. Дрожащими щёлками приоткрыл глаза, лихорадочно осматриваясь перед собой. Жалкий источник света, находился где-то за спиной, судя по еле ощутимому мерцанию, и ассоциировался с пламенем церковной свечи. Свет играл на сыром камне едва различимыми жёлтыми проблесками.

Где-то громко капала вода. Причём не получалось определить даже примерное направление, откуда доносился этот звонкий бульк. Потому что монотонная капель настигала слух сразу отовсюду. Именно этот ритмичный, подобно метроному, звуковой раздражитель, создавая реверберацию, позволил Диме определить, что помещение, где он находился, замкнутое и достаточно просторное.

Не видя перед собой явной опасности, открыл глаза полностью. Постарался успокоиться, запуская в голове уже привычную мантру: «Я — ведущий». Колотившееся сердце заставило обратить внимание на тело, в котором оказался. Оно было неродным, но и не обезьяньим, что, с одной стороны, внушало оптимизм, но с другой — туловище своими кондициями не порадовало.

Первое, что осознал, — болезненная худоба. Пупок прилип к позвоночнику. Ручки щупленькие, ножки тоненькие. Плечики чуть шире головы. Второе, что валялся одетый в штаны и рубаху. Одежда насквозь мокрая, грубая и, судя по лёгкому сквозняку на различных участках тела, ещё и рваная. Босые ступни буквально окоченели, несмотря на ощущаемый жар во всём теле.

Третью несуразицу нового образа обнаружил, когда осознал, что на голове пышная шевелюра. Притом волос казался толстым и жёстким. А может, просто долгое время немытый и поэтому покрытый приличным слоем грязи, что и создавало иллюзию густоты и пышности.

Дима минут пять потратил на изучение нового туловища, но при этом стараясь не двигаться, кроме как открывать и закрывать глаза. Он с какой-то непонятной для себя маниакальной уверенностью осознавал, что ни в коем случае нельзя шевелиться, потому что любое движение сдаст его с потрохами.

Он не знал, почему этого делать нельзя, но был уверен, что за спиной кто-то есть. Причём этот кто-то внимательно следит и ждёт, когда валяющийся придёт в себя. Мало того, подумав о наблюдателе, Дима отчётливо вспомнил на уровне дежавю, что этот кто-то и был причиной ужаса парнишки, в тело которого переселился.

Тем не менее время, потраченное на изучение нового тела и скудного окружения, позволило восстановить сердцебиение и расслабить напряжённо-скрюченные мышцы. А мерное постукивание капель и вовсе успокоило, дав возможность думать, задав себе ряд вопросов: «А чего это я валяюсь? Где Джей? И кого это я, такой бессмертный, тут боюсь до усрачки?»

С этими, как показалось ему, здравыми мыслями юноша демонстративно медленно сел, опираясь руками за спиной на скользкий пол. Глянул на гипотетического наблюдателя. Закатил глазки. Скривил губки. Ручки в локотках сложились, как самолётные шасси при взлёте, и он, глухо брякнувшись затылком, потерял сознание.

Очнулся в исходном скрюченном положении, прижимаясь к камню щекой. Все мышцы скованны. В голове коллапс, граничащий с паникой и еле терпимой болью. Тем не менее там сформировалась первая мысль, и она касалась не наблюдателя, а выразилась в удивлении от скорости собственной смерти, что называется, с одного взгляда. «Любопытно, — подумал Дима, — меня посетил инфаркт или инсульт? Хотя какая разница».

Но сейчас, в отличие от первого прихода в это тело, он точно знал, кто за его спиной сидит. Вернее, наоборот. Он понятия не имел, что это за монстр. Но более страшного чудовища, да ещё так близко, в жизни видеть не приходилось. Дима не успел запомнить его как следует и, хоть убей, не помнил деталей, но страшно было до одури. Хотя какая уж там одурь, когда попросту кони двинул от одного вида этой нереальной жути.

Пытаясь воссоздать в памяти мельком запечатлённый образ, ему на ум неожиданно пришло понимание, что перед ним была самая настоящая Смерть собственной персоной. Вот только без балахона с капюшоном и сенокосного сельхоз орудия, как её принято изображать где ни попадя.

Притом рук у дистрибьютора загробного мира показалось много, как у какой-нибудь индийской богини. Хотя он тут же усомнился в этом, решив, что это могло и померещиться от страха. Они больше напоминали оленьи рога, раскинувшиеся по кругу на все триста шестьдесят градусов.

Чудо-юдо-бабка-смерть то ли стояла на раскорячку в пацанском приседе, зависнув в воздухе, как иллюзионист, то ли на чём-то сидела, раскидав в стороны костлявые коленки. Последнее дипломированный IT-специалист посчитал более логичным. Только на чём сидела эта жуть, разглядеть не успел.

Но вот что врезалось в память, словно фотография, так это огромный мужской детородный орган, свисавший между ног старухи. Этот атрибут, вызвавший диссонанс с общей картиной, сразу приковал к себе внимание и не позволил как следует рассмотреть всё остальное.

Хотя картинка в голове всё же сложилась. И главное, что удалось осознать, — перед ним была измождённая старуха, несмотря на мужской половой орган конских размеров, хоть и приделанный, где положено, но ни к селу ни к городу. Почему так решил? Да кто его знает. Вот зародилась чёткая уверенность, что эта особь отдалённо женского пола. И всё тут. Эдакий адский гермафродит.

Наверное, потому, что вторым половым признаком оказались молочные железы. Только назвать эти отвислости грудями можно было с большой натяжкой. Тем не менее они когда-то точно ими были. Не такими грудными ушами, как у его Афы, но очень на них похожими.

Дряхлая старушенция восседала абсолютно голая, и в этом был весь ужас апокалиптической инсталляции. Страшилка казалась огромна: ростом больше двух метров. Широка в размахе плеч и грудной решётке рёбер. И при этом с напрочь усохшей талией до толщины позвоночника.

В общих чертах создание представляло собой человекоподобный скелет, обтянутый кожей землисто-грязного цвета, туго охватывающей каждую выпирающую косточку. И от этого экземпляра мира ужасов явно смердело трупной вонью.

Последнее, что запомнил попаданец, — это высохший лик старухи с впалыми щеками и приоткрытой пастью, забитой чёрными острыми клыками и, похоже, ещё не в один ряд. И убивающие одним взглядом мелкие нечеловеческие глазки, глубоко утопленные в провалах глазниц. Дима отчётливо их запомнил. Но вот сопоставить их с кем-нибудь, хоть убей, не получалось. Они вообще казались какими-то нереально жуткими и непохожими ни на кого. Вроде звериные, но у какого зверя могло быть нечто подобное, даже предположить не мог.

Пока валялся и силился зачем-то воссоздать образ той, что сидела за спиной, поймал себя на мысли, что в помещении посветлело. И это было явно не привыкание к темноте. Он уже отчётливо распознавал край пола перед собой, оканчивающийся каменной стеной и огромной, коряво выгрызенной полукругом норой, тёмный проход которой уходил вниз.

Дополнительный свет прибавлялся сверху, и бедолага предположил, что в потолке имеется отверстие. И что за пределами его узилища, похоже, наступает утро. Именно оно, крадучись, пытается заглянуть во мрак его зиндана или пещеры. Он затруднялся пока определить, как именовать место своего пребывания.

Осознание наличия прохода в стене мгновенно настропалило попаданца на героический побег из лап Смерти. Притом решение было принято с бухты-барахты и в полной уверенности, что оно единственно возможное в сложившейся ситуации.

Дима резко подорвался из лежачего положения и с пробуксовкой по мокрому полу руками и ногами кинулся в темноту проёма, даже не удосужившись хоть чуть-чуть подумать: «А что его могло там ожидать?» А ожидали беглеца грубо обгрызенные каменные ступени, как и пол мокрые, по которым он, не останавливаясь, колотясь всеми частями тела и в голос матерясь, будто резиновый мячик, заскакал вниз.

Затормозил задницей в жидкой грязи на полу нижнего помещения и лихорадочно принялся озираться. Но успел разглядеть только местных обитателей. Освещения здесь вообще никакого не было, но оно и не требовалось, потому что светились сами хозяева. Дима их хорошо разглядел и, насколько успел, запомнил. Хотя заставь описать, вряд ли бы из этого что-нибудь получилось.

Его встретили две сказочные твари. Вот только сказка, из которой эти уроды сбежали, больше напоминала отмороженный на всю голову фильм ужасов, в котором больная фантазия сценаристов, непонятно чего обкурившихся, родила на свет звероподобных монстров весом в несколько тонн каждая.

Тела их напоминали перекормленных горилл, если тех увеличить раза в три и основательно подкачать стероидами. Вот только вместо шерсти светилась лысая, ни то хитиновая, ни то каменная кожа, то и дело осыпающаяся флуоресцентным песком на пол, словно перхоть. При этом угловатые прямоугольные морды на могучие торсы насадили то ли от тупоносых крокодилов, то ли от легендарных драконов. Другого аналога Дима подобрать не смог.

И как уже насмешка нового мира, чудовища обладали пятой конечностью в виде огромного эрегированного полового члена. Фаллосы чудовищ бейсбольными битами не просто стояли колом, а ещё дёргались из стороны в сторону, словно жили самостоятельной жизнью.

Две перекаченные сказочными анаболиками твари, недолго думая, с грохотом камнепада кинулись на гостя. Издав низкочастотный, пробирающий до самой задницы внутриутробный рык, монстры распахнули зубастые пасти. А затем раскинули экскаваторные лапищи с когтями-лезвиями, намереваясь ладошками с человеческую голову прихлопнуть появившееся на их территории недоразумение.

Дима, ничего не соображая и действуя исключительно на рефлексах, вместо того чтобы рвануть обратно, со всей дури кинулся то ли на людоедов, то ли на половых извращенцев, почему-то приняв их за меньшее зло, чем то, что обитало наверху.

Заверещав, как недорезанный поросёнок, он попытался проскользнуть между крупногабаритными уродами, наивно полагая, что такие массы должны быть крайне инертны. Но не тут-то было. Несмотря на свою массивность и мнимую неповоротливость, фантастические твари оказались намного шустрее тщедушного человечка.

Первое, что почувствовал прорывающийся, — резкую боль в правой руке, застрявшей в пасти чудовища. Почти одновременно последовала острая боль в ноге, которой захрустел его собрат. И как апофеоз смелого прорыва — потеря сознания от болевого шока и приход в себя в исходной позиции на мокром полу верхнего помещения.

Как ни странно, кроме всепоглощающего страха, отчётливо давала о себе знать фантомная боль в руке и ноге. Правда, она довольно быстро успокоилась, но, оставив после себя до мерзости противное ощущение.

В очередной раз полежав и успокоившись, Дима, поняв, что при любом раскладе при возрождении первый ход всегда оставляется за ним, спешить не стал. Он решил дождаться наступления утра, наличие которого небезосновательно предполагал. В дополнительном успокоении сыграла свою роль и осознание собственной бессмертности.

Именно понимание этого в совокупности с мантрой «Я — ведущий» помогло иномирянину сначала прийти в себя. Затем в том же себе обрести уверенность. И в конечном итоге даже позволить себе обнаглеть. Вальяжно устроившись на боку спиной к ужасающему гермафродиту и подперев голову рукой, он спокойно и без суеты стал ждать наступление светлых времён в этом мире мрака.

Прошло не так много времени, когда рассвет действительно наступил. Притом первое, что уловил, — это ставший уже привычным отдалённый шум джунглей. А именно где-то высоко над толщей каменного свода неожиданно резко заверещало стадо макак. Дима ни с кем не перепутал бы эту истерику шерстяного мяса, пасущегося на деревьях. Но тут помещение резко погрузилось в темноту, а затем сверху раздался странный шелест.

На выключение утреннего света Дима отреагировал вздрагиванием и вжатием головы в плечи, а на последующий шорох — неосознанным и перепуганным взглядом вверх. Всё, что успел рассмотреть, — это изломанную щель в потолочном камне, испускающую жалкий рассеянный свет, и на её фоне что-то падающее прямо ему на голову.

Он инстинктивно перекатился на другой бок, уклоняясь, и это что-то явно мягкое шлёпнулось прямо перед ним. Вчерашний полуобезьян сразу распознал в этом куске плоти животное, и, судя по габаритам, оно точно было макакой. Притом, похоже, только что умершей.

Дима приподнялся на локте. Ещё раз посмотрел на расщелину в потолке и автоматически перевёл недоумённый взгляд на сидящую напротив Смерть, то ли спрашивая: «Что за хмуль?», то ли констатируя: «Вот ни хмуля себе».

Но на этот раз умереть от одного взгляда у него не получилось, так как первое, что бросилось в глаза, — это проступающая в посветлевшем полумраке ярко-красная чёлка на абсолютно лысой башке бабки-смерти. И от осознания этого факта Дима растерялся, застряв в тисках диссонанса. Наверно, поэтому и не окочурился.

С одной стороны, следовало бы уже умереть от её смертоносных зыркалок, но, с другой, с чего это ему отправляться на очередное перерождение от вида сволочной Суккубы? А он уже не сомневался, что перед ним не просто божество смерти, как думал изначально, а самая подлая, изуверская скотина того света, которую и прибить хочется, аж всё чешется. Но и не получится, потому что силёнок не хватит.

— Джей, — выдавил из себя замученный страхами несчастный юноша, переборов неимоверное желание сдохнуть прямо здесь и сейчас. — Какого хмуля?! Ты с дуба рухнула?!

— Что?! — рявкнуло страшилище с интонацией криминального наезда такими басами, что у Димы от прошедшей через него вибрации, кажется, взорвались не только все внутренности, но и все внешности пошли трещинами, отчего он преспокойненько и в очередной раз представился.

Новое возрождение, как и положено, сопровождалось фантомной болью, оставленной всеразрушающим рыком Джей. Болело всё. Не всё тело, а именно ВСЁ. Волосы, глаза, слёзы, сопли, даже грязь под ногтями. Но вместе с тем впервые появился хоть какой-то просвет в этой бестолковщине. И оживший ученик тут же осознал, что училку в таком прикиде лучше не троллить.

— Прошу прощения, Джей, — попытался реабилитироваться Дима, слащаво подмасливая интонацию, но не спеша поворачиваться. — Не могла бы ты убавить душераздирающие басы своего ангельского сабвуфера. А ещё лучше, если бы перешла на привычный тон. Очень сложно, знаешь ли, оставаться живым, когда тебя постоянно норовят убить либо взглядом, либо рыком.

— Да без проблем, — тут же послышался привычный голос Джей.

Дима облегчённо вздохнул, расслабленно улыбнулся, считая, что это зверское испытание наконец-то закончилось, и, усевшись на мокрый пол, развернулся к наставнице. Но, как оказалось, расслабился он рано. Исчадье ада, видите ли, ещё не наигралось. И как только расцветающий в улыбке ученик обратил на неё свой лик, училка небрежно швырнула к его ногам голову бородатого мужика.

Башка оказалась не отрезанной, а оторванной. Из неё торчали лохмотья остатков мышц, сосудов, ещё чего-то непонятного. В общем, выглядела она совсем непрезентабельно, к тому же, громко шмякнувшись о каменный пол, подпрыгнула, словно мячик, размахивая в воздухе ошмётками внутренностей, и тяжело шлёпнулась сидящему ученику в область паха. Радостный до этого Дима вздрогнул, завалился на спину, продолжая кривиться в улыбке, и умер.

Следующее его возрождение ознаменовалось резкими изменениями. Вместо пугающей тишины пещеру заполнял истеричный хохот Джей, услышав который Дима моментально из состояния испуга переключился на бешенство.

Эта вспышка злости оказалась намного действенней для прочистки мозгов, чем крепкий утренний кофе с пробежкой и ледяным душем. Такая бодрость образовалась во всём теле, что худосочный паренёк пулей вскочил в праведном порыве порвать эту дрянь на Андреевский флаг. Но так как костлявая бабка восседала голая, то рвать на ней оказалось нечего. Да и темнота вернулась на прежнее место. Хоть глаз выколи.

Колдовской смех потусторонней сущности сделал своё грязное дело, и вместо порыва порвать он изобразил бег на месте, при этом высоко задирая колени, как футболисты на тренировке. Злость до слёз позволила выполнить эти разминочные упражнения с особым остервенением, до щемящего состояния тянущей боли в мышцах.

Несмотря на полную самоотдачу физподготовке, Дима умудрился рассмотреть на каменном приступке возле головы страшилища небольшой сосудик в виде заварочного чайника. На краю носика этой древности колыхался лепесток жёлтого пламени. Его трудно было не заметить, так как это была единственная иллюминация в кромешной тьме.

Также успел разглядеть, что оторванной бородатой головы у ног не было. Она опять обнаружилась в руке Джей, которой та, неистово хохоча, колотила обо что-то, на чём сидела. Мужицкая башка от подобного обращения напрочь потеряла форму и мерзко брызгалась мозгами в разные стороны.

Джей перестала смеяться резко. После чего неожиданно рассекла со свистом воздух перед самым носом ученика чем-то увесисто-тяжёлым и, чуть подавшись к отпрянувшему на рефлексах ученику, вопросительно прошипела: «Страшно?»

Смертоносный шелест перед носом Диму не испугал, потому что не успел осознать опасность. А вот от этого шёпота чуть штаны не обмочил, которые и так были хоть выжимай. Волосы на всём теле встали дыбом. Размеры глаз устремились к диаметру распахнутого рта. Ответить он в таком состоянии ничего не мог, даже если бы захотел. Но ответа, как оказалось, и не требовалось.

— То-то, — подытожила длительную паузу Джей, отстраняясь обратно.

Только тут обалдевший абитуриент смог рассмотреть, на чём же восседала бабка-смерть. Это было очень странное… дерево! Мало того что оно росло в глухой пещере, вгрызаясь корнями в монолитный камень. Это чудо природы имело массивный ствол примерно в полметра диаметром и метр в высоту. Круглую сплюснутую параллельно стене крону голых веток, создающих причудливую обманчивость многорукости сидящей на этом пне старухи.

Кроме того, из несуразности на лысом черепе Джей с ярко-красной чёлкой соседствовали раскидистые рога, теперь сливающиеся с лысыми ветками в единый фон.

— Для этого ты сюда и прибыл, — закончила запугивание Джей.

— Для чего этого? Помирать тут со страху? — обиженно взвизгнул фальцетом Дима, выдав голосом петуха.

— Да, — с неподражаемым спокойствием ответило чудовище, скребя при этом когтями район паха, отчего огромный член заколыхался, словно изрядно перекормленная дохлая змея.

Диму подобное зрелище покоробило и окончательно эмоционально добило. Он плюхнулся на мокрый пол и закрыл лицо ладонями, чтобы не лицезреть этого уродства, да и вообще всего окружающего. Взбесившиеся мурашки, до этого носившиеся по телу, резко нырнули под кожу, где принялись трясти внутренности, порождая лихорадочный озноб. Наступил отходняк.

— Артистичность — наше всё, — в очередной раз продекламировала Джей свой любимый лозунг, наконец-то хоть что-то начав пояснять. — Но искусство театральной игры — это не только умение излагать заученный текст. Требуется ещё как можно натуральней изображать эмоции, притом иногда доводя их до гротескного состояния оголённых нервов.

Здесь она сделала паузу. Без замаха швырнула размозжённую голову в черноту прохода на нижний уровень. Та, шмякнувшись внизу в жижу, вызвала парный рык и суетливый шум, похожий на камнепад. Попаданец тут же вспомнил чудищ нижнего этажа. Передёрнул плечами от прошедшей по всему телу очередной волны мурашек, соображая, откуда только эти воображаемые насекомые берутся, сволочи, и когда закончатся? И наконец вполне осознанно уставился на педагога-садиста, всем видом показывая ненависть и к ней, и к её методам обучения.

— Открытое проявление чувств, — не обращая внимания на его злую мордашку, продолжила Джей, — всегда проявляется в мимике. Но и обратный процесс имеет место быть. Надев маску соответствующей эмоции и насильно продержав её на лице, ты войдёшь в состояние изображаемой эмоции. Сострой радость на своей тупой моське, и даже обозлённый на всю свою грёбаную жизнь, уже через минуту повеселеешь.

Молодой человек хмыкнул и вместо предложенной радости скорчил недоверие, давая понять, что считает это полной чушью. На что Джей равнодушным тоном, которому верилось больше, чем театрально наигранному, предупредила:

— Будешь корчить неверие, получишь его во внутреннем состоянии. А с ним — неспособность усвоить материал. Что, в свою очередь, приведёт к невозможности сдать экзамен и покинуть данную локацию.

На этих словах исчадье разврата хищно оскалилась. А вот Дима в очередной раз вздрогнул и тут же попробовал воссоздать на своей физиономии маску внимания, почему-то безоговорочно поверив предупреждению с первого раза.

— Правильно, — похвалила Джей, а затем добавила. — Научись обманывать в первую очередь самого себя. Любая эмоция несёт в себе как положительные, так и отрицательные качества. Любая. Не существует строго положительных или безоговорочно отрицательных. Каждая в человеке бесценна и крайне необходима для эволюции.

Джей замолчала, давая возможность ему переварить сказанное. Но даже тогда, когда ученик вновь изобразил на лице внимание, продолжала помалкивать. Пауза затягивалась, и Дима поинтересовался:

— То есть я тут для того, чтобы научиться управлять эмоциями?

— Нет, — покачала рогами Джей. — Ты тут для того, чтобы научиться управлять только одной эмоцией — страхом. Вот только он из вышеупомянутого правила является исключением. Его нельзя породить мимикой. Чем дольше будешь изображать на лице ужас, желая его усугубить, тем вероятнее получишь обратный результат. Принято считать, что страх — это недостойная человека слабость, от которой требуется избавляться. Поэтому все вокруг учат, как его в себе побороть. Но эти учителя забывают одну простую истину: страх — это защитная эмоция организма, без которой человек нежизнеспособен. Страх следует не уничтожать в себе, а уметь им управлять.

— На кой? — выразил недоумение Дима.

Он успел за последнее время уже столько раз обделаться от этого защитного чувства, что на всю жизнь хватит. Причём до смерти в прямом смысле этого слова, и подобное заявление для него выглядело дико.

— Только бесконтрольный страх лишает человека рассудка, порождая неуправляемые ответные реакции: имитация смерти в виде потери сознания, а иногда и умирания по-настоящему. Или реакцию панического убегания. Или рождения такой же бездумной ярости, заставляющей накидываться на источник страха в желании его уничтожить, не считаясь с логикой и адекватностью.

— Стоп! — прервал её Дима, вскидывая руки. — Это всё понятно. Только что на собственной шкуре всё это испробовал. Но при чём тут предмет моего обучения и страх? И почему обязательно это чувство, а не чувство радости, к примеру?

— Смех и половое возбуждение — вещи несовместимые, — с ноткой безразличия ответила Джей. — Хочешь погасить в человеке сексуальное возбуждение — рассмеши его.

— А страх и возбуждение — совместимые? — продолжал упорствовать Дима, постепенно заводясь от непонимания.

— Ещё как! Никогда не задавался вопросом: почему у вас так развита индустрия ужастиков?

— Не знаю, — даже не задумываясь, буркнул ученик, — я не фанат поделок этой индустрии. Но при чём тут это?

— Притом, что зона генерации страха и получения полового удовольствия соседствует в миндалевидном теле головного мозга, переплетаясь между собой пограничными нейронами, — для демонстрации она сцепила скрюченные пальцы рук. — Поэтому, возбуждаясь, одна зона тянет за собой соседнюю. А когда эти зоны возбуждаются одновременно...

Её морду осчастливил хищный оскал, как раз из какого-нибудь фильма ужаса. А мелкие убийственные зрачки закатились куда-то вверх и там спрятались, выставив вместо себя окровавленные белки, отчего жути в её облике только добавилось.

Дима прикрыл лицо руками и поник. Только бы не видеть училку, кроме страха вызывающую ещё и отвращение до рвотных позывов. Чудо-юдо-бабка-смерть недолго пребывала в состоянии блаженства. Она неожиданно перешла на змеиное шипение, чем в очередной раз вызвала в Диме вздрагивание и топот мурашек по телу.

— Страх усиливает всё, к чему прикасается, пуская в разнос любое наполненное им чувство.

— Не понимаю, — с расстановкой, не отнимая рук от лица, упрямо процедил ученик. — На кой ляд всё это нужно?

— Хватит тупить, — зло рыкнула Джей. — Включай мозги. Не скрою, я в этом преследую собственную выгоду. Для меня мало научить тебя разводить на секс любую мокрощёлку. Мне надо, чтобы ты получал при этом максимальное удовольствие, потому что треть его будет моим. Ты забыл об этом?

Рявкнула она под конец так, что нежное сознание ученика в очередной раз не выдержало эмоционального удара, и он рухнул замертво. На что она смачно сплюнула и грязно выругалась.