Глава 16. Локация 3. Если долго мучиться, ничего не получится, но обязательно заработаешь сутулость первой степени.

Сидя в шатре на деревянном троне, Дима уже больше часа маялся сомнениями по поводу следующей претендентки. Маму трогать не хотелось. Поэтому соблазнитель не рассматривал доведение её до секса. Он изначально был уверен, что при подборе ключиков к этой рано обабившейся молодой женщине секс априори не предполагался. Вот только всё в этом отношении было уж как-то слишком просто.

Для неё муж — опора семьи и хозяин в доме. А он таковым и являлся по условиям задачи. Какие тут нужны ключики, когда она его по-любому примет как должное? Просто потому, что он законный муж по умолчанию.

И вот здесь-то и всплывала логическая нестыковка. Джей однозначно дала понять, что лёгких и простых в гареме нет. Со всеми придётся поломать голову над сценическим образом. Главное в задании — их нельзя ни в коем случае обидеть.

«Стоп! — остановил себя Дима. — А на что может обидеться девушка-мама? Только на одно. Если я не буду соответствовать её представлениям о муже. А какой идеал мужчины может быть в голове у домохозяйки?»

И тут в памяти замелькали образы из старых фильмов, и все почему-то про деревню, постепенно складываясь в непонятный для него образ эдакого крепкого кулака, по каким-то причинам вовремя не раскулаченного при советской власти. Степенного. Вечно хмурого и несловоохотливого. С мастеровитыми руками, что и топором мастак, и с литовкой, как с ней родился. Да и по дому, где починить да поправить, за сторонними умельцами не побежит. Всё сам сделает.

Образ-то сложился. Вот только ему, разгильдяю по жизни, в этих делах сыграть подобного столпа крепкого домовладения вряд ли получится. По сути дела, Диме требовалось изобразить свою противоположность.

Но при этом он чётко понял, что стоит только вывалиться из образа или, боже упаси, намекнуть на секс, девушка сначала перепугается, а потом обидится на то, что муж попался похотливый, а не такой, как должно быть. А там уже последует неминуемое наказание.

Он неохотно поднялся со своего царского седалища с тяжёлым вздохом, как бы говоря самому себе: «Никуда не денешься, не слюбится, а женишься», и принялся важно разгуливать, стараясь войти в образ степенного, правильного со всех сторон альфа-самца по устоям Домостроя.

Дима не знал, что собой представляет подобный типаж, но чисто визуально ему казалось, что это должно было выглядеть как-то так. Спина прямая, будто кол проглотил. Походка важная и неспешная. Да и всё подобный человек должен делать не спеша, с чувством, с толком, с расстановкой.

Подбородок задрал, грудь выпятил так, что глаза перестали землю видеть. Втянул живот, но, посчитав это моветоном для добропорядочного хозяина скотского двора, наоборот, выпятил. Добавил туда же и нижнюю губу, посчитав, что обязан выглядеть не лихим орлом, а обожравшимся коршуном, небрежно приоткрывшим тяжёлые, сытые от жизни веки.

А обожравшимся он должен выглядеть оттого, что кормят хорошо. Такой добротный вид избыточного достатка в виде жировых отложений любая домохозяйка почтёт за комплимент. Знать, кормит справно. Замер. Постоял, прислушиваясь к организму.

И сдулся до естественного состояния, поняв, что визуально при его сегодняшней комплекции в придуманный идеал себя никак не запихать. Да и стоит ли прямо сейчас? В конце концов, будет к чему стремиться по жизни. Она ведь тоже ещё молодка и не во всех достоинствах заплывшая достатком. Главное — внутренний стержень: сдерживать и корчить из себя порядочного, по её мнению, мужчину. На этом и порешил.

Тем не менее в шатёр мамочки он вошёл с туго натянутым позвоночником в струнку. Степенно снял тагельмуст, взяв его на предплечье, как армейскую фуражку по уставу. Отвесил поклон негнущейся спиной и помпезно поздоровался: «Здрава будь, жена моя».

Хозяйским взором чинно осмотрел убранство шатра, останавливая взгляд на каждой безделушке, словно тут же навешивая ценник, пребывая в процессе инвентаризации. Как бы между делом представился: «Я Тот-Кто-Зовётся-Ди. Но тебе дозволяю звать меня просто: муж мой».

И был день. Самый напряжённый в его жизни. Никогда ещё в Диминой практике не было экзамена такой тягостной протяжённости без перерывов на «расслабиться» и перекуров на «отдышаться». Даже с мочевым пузырём Джей точно что-то сделала, дрянь. Потому что за всё время он ни одного позыва не испытал, а искусственно использовать этот предлог не позволял образ.

Вначале скованность и непонимание того, как правильно себя вести, отчасти даже помогали с ролью. Но чем дольше это продолжалось, тем больше хотелось всё бросить к чёртовой матери и сдаться, в одно мгновение превратившись в разгильдяя, каким он, оказывается, и был на фоне играемого им домовитого хозяйственника.

Спина болела от постоянного напряжения. Дима отчётливо понимал, что если его сегодня Джей не убьёт, то он завтра и так не встанет, превратившись в инвалида I группы. Причём по каменно-вековой социальной несправедливости даже без признаков на заслуженную пенсию.

С шеей вообще творилось нечто странное. Она уже через час гордого пребывания не поворачивалась и не гнулась ни в одном из направлений степеней свободы. Притом при попытке расслабить шея устроила откровенную забастовку, напрочь отказываясь отпустить зажатые позвонки и мышцы. Дима даже испытал приступ панической атаки. А что, если её замкнёт в таком ступоре навсегда?

Ноги от неудобной позы онемели буквально через несколько минут сидения. Ему стоило большого труда поменять дебильный восточный присест на более кровопроводимый. За что получил незабываемые ощущения от миллиона иголок, впившихся в затёкшие конечности. Пытку он стойко перетерпел, лишний раз надолго закрыв рот для разговоров.

До самого обеда парочка вела нескончаемый светский диалог колхозного разлива. Со стороны могло сложиться впечатление, что молодожёны сбежали из анекдотов про заторможенных эстонцев. Каждый перед ответом подолгу раздумывал, а закончив скудную перепасовку фразами, замолкал в ничегонеделании на несколько минут.

Дима, ведя несуразное собеседование, только и вынес полезной информации, что зовут её Та-Что-Спокойная. И то, что она общая прачка на всё поселение. И всё. Остальное — ничего не значащие реплики о погоде, о природе и убранстве жилища, которому было посвящено девяносто процентов всего ими переговоренного.

Наконец терпению молодого человека пришёл конец, и он принялся искать благопристойный предлог для побега. Хотя бы на время. А лучше до вечера. А ещё лучше вообще насовсем.

«А что, собственно, я дурку гоняю? — неожиданно задумался он. — Я же мэр целого поселения, а не отдельно взятого шатра. Хозяйство у меня большое, а за ним пригляд требуется».

— Пойду я, — после очередного десятиминутного молчания произнёс хозяин-муж. — Засиделся. Надобно бы хозяйство проверить. Указания дать, — уже встав и неспешно нахлобучив тюрбан, Дима приглушённо, с видом неприкрытой стыдливости, добавил. — Вечерком зайду на чай.

И тут у хозяйки, до этого пребывавшей в непробиваемой эмоциональной стабильности, глаза вспыхнули, как два прожектора, перепуганных воздушной тревогой, в которых без переводчика читался немой вопрос: «А на чай — это на куда?».

Дима понял, что про колониальный продукт будущего сморозил нелепость, ибо про этот напиток тут никто ещё и слыхом не слыхивал, но и исправлять ошибку не кинулся, а принял для выбранной роли соответствующий вид. Мол, я не маху дал, а Маху выдал, как положено. Вот пусть теперь ломает свою невеликого ума голову «на куда».

Промучившись от безделья до вечера и благодаря водным процедурам волшебной лагуны приведя мышцы тела в исходное состояние, с заходом солнца вынужден был заявиться на продолжение экзамена.

Он надеялся, чего греха таить, что Джей заявится к нему в шатёр, где он первое время прятался. Или нагрянет на пляж, где под звуки фанфар объявит о завершении этого мучения. Но она на глаза так и не показалась, лишний раз давая понять, что до сдачи зачёта по этой «маме» ещё как до Китая пешком.

Спокойная встретила, как положено, со всем радушием и заботливостью. Попотчевала фруктами. Ягодами сладкими. И, о чудо! — травяным чаем! Хоть и назвала его как-то по-другому.

Хозяин наелся, напился, отдохнул с устатку и повёл разговор в нужное русло, решив закончить с этой домохозяйкой как можно скорей. А то ещё немного пообщавшись, он сам превратится в хозяйственного лоха, у которого только работа на уме. И тогда ни о каком исполнении супружеского долга речи уже быть не может. На работу, как принято у нормальных людей, не встаёт.

— Ну ты это, — начал он пламенную речь по совращению, пряча глаза в пол, вроде как от неловкости момента, а на самом деле от непонимания, как правильно следует её уложить в пастель, не выпав из образа. — Темнеет вроде.

Спустя больше минуты молчания домохозяйка выпрашивающим тоном поинтересовалась:

— Где тебе постелить, муж мой? И где прикажешь лечь мне?

Дима даже офигел от подобного запроса. И ещё с минуту соображал, как ей, дуре, объяснить, что «муж её» намерен осчастливить своими наградными сперматозоидами мамину яйцеклетку, произведя зачатие такого желанного для неё дитя. И, пока не понимая, как ему проделать с ней это церемониальное действо, решительно потребовал: «Вместе стели». И, не выходя из образа, добавил, удовлетворительно кивнув, как бы подписывая вердикт: «Так будет правильно».

Спокойная мигом засуетилась, доставая откуда-то от стены скрученные шкуры и с особой тщательностью раскладывая их на полу. Уложила подушки, предварительно долго сбивая. В заключение накинула поверх постели кусок полотна, играющего роль одеяла.

А Дима всё это время старался проигрывать в голове различные варианты развития событий. Даже не заметил, как вспотел от усердия, двигаясь в размышлениях по логическому минному лабиринту, где один неправильный шаг мог ознаменовать взрыв обиды с последующим за ним процессом его аннигиляции.

«С чего начать? — размышлял он. — Приобнять? А дальше что? Полезть целоваться? Ну, если только в щёчку. По-настоящему тут вряд ли приемлемо. А потом что? Мой прототип стал бы раздевать девушку? Да никогда. Скорее всего, он сам спокойно разденется, ляжет как ни в чём не бывало и будет ждать супружницу».

Вот только пока он тормозил, Спокойная решила всё за него. Она быстро разделась, чуть ли не сгорая от стыда, и перепуганной мышкой юркнула под одеяло, накрывшись по самые уши.

Диме ничего не оставалось, как последовать её примеру. Только он старался делать всё степенно, хотя руки потрясывало. А когда залез под одеяло и расположился на спине, то посчитал за правильное подтолкнуть девушку на первый контакт: «Иди ко мне», — велел он, тихо поднимая руку и приглашая жену под бочок.

Спокойная, будто только этого и ждала, тут же прижавшись мягким и тёплым телом, но при этом стараясь не прикасаться к мужу руками. Дима попытался пристроить её голову у себя на плече, чтобы продолжить тары-бары в интимной обстановке. Но не тут-то было. Супружница только глубже уткнулась ему в подмышку и замерла, часто задышав.

Дима полежал, помаялся от неопределённости и в конечном итоге решился.

— Жена моя, — постарался он говорить как можно спокойней, — я бы хотел иметь от тебя ребёнка.

И тут же облегчённо выдохнул, потому что реакция девушки оказалась даже более положительной, чем ожидал. Она встрепенулась, издав некое подобие возгласа ликования, и, не сдержавшись, даже позволила себе в порыве чувств поцеловать его в щёчку.

Вот только тут у соблазнителя возникли реальные проблемы. В эмоциях девушки царила радость с проблесками счастья, но желания сексуальной близости — ни капли. Ученик школы соблазнения в последнее время настолько привык использовать дар Суккубы и перетягивать возбуждение партнёрши на себя для приведения инструмента в положение «к работе готов», что и забыл, как это функционирует без притока вожделения извне.

Он мягко, но настойчиво завалил жену на спину, нависнув над жертвой дознавателем-импотентом, который был готов применить силу, но не способен насиловать. После чего принялся осторожно ласкать тело девушки, пройдясь сверху донизу в надежде, что вот-вот почувствует от неё сладострастное вожделение. Но клуша как лежала бревном, так деревом и оставалась, при этом только радуясь.

Дима попытался переключить внимание с её эмоций на телесную оболочку. Когда ласкал мягкую, податливую грудь, она никак не реагировала, а вот когда сунул руку к лобку, то девушка вздрогнула, резко перестала радоваться и настороженно замерла, явно не допуская в своём морально-этическом кодексе вагинальные ласки.

Она тут же схватила его руку, оттянула обратно к груди, а второй настойчиво принялась подталкивать Диму занять миссионерскую позицию для соития. Спокойная чётко дала понять, что разврата при зачатии ребёнка она не допустит. Это святое.

«Черт бы тебя побрал, кукла резиновая, — выругался про себя Дима. — Ты что, не знаешь, что хозяйство у хозяина куда ни попадя запросто так не вставляется? А ну давай поднимай мой агрегат. Я, что ли, должен за тебя работать?»

Мысленно неистовствуя, волчара-развратник в хозяйственной овечьей шкуре тем не менее подчинился настойчивым требованиям супруги и занял исходную позицию. Протиснулся между её ног, но, так как не обладал необходимым потенциалом для стыковки, то сполз ниже, пристраиваясь на её животике грудью, продолжая лихорадочно искать выход для входа в этой безвыходной ситуации.

Спокойная восприняла это вполне благосклонно, погрузив обе пятерни в волосы мужа и, как мурчащая кошка коготки, принялась втягивать и выпускать свои пальчики, слегка почёсывая кожу головы.

«Что делать? — мысленно запаниковал Дима. — На себе концентрироваться нельзя. На ней — бесполезно. Журналов с картинками тут днём с огнём не найдёшь. О ноутбуке с порнухой я вообще молчу. Как прикажете в этих условиях стояк организовывать? Фантазировать, как спермотоксикозный подросток?»

И тут соблазнитель понял, что другого варианта у него просто нет. Он постарался расслабиться. Принюхался к её телу с закрытыми глазами, и, о чудо! Перед его мысленным взором тут же предстала истекающая желанием блондинка из первого шатра. Она так хотела, так хотела, что тут же возбудила фантазёра.

Дима, не прекращая визуализировать желанный образ, принял упор лёжа. Удерживаясь на дистанции, как было принято держаться на советских школьных дискотеках пионерам и пионеркам при танцах того времени, принялся в ритме медляка совершать исключительно благопристойные фрикции, а не постыдные, какие проделывал всю жизнь до этого.

И тут он нарушил одно из основных правил, притом сознательно. Понимая, что довести это бревно до процесса зацветания аленькими цветочками ему не удастся при всём старании, оплодотворитель переключил внимание на себя, стараясь как можно быстрее закончить начатое.

В конце концов, он целый день держал несвойственный ему образ. Он, не обидев эту антисексуальную особу, довёл до дозволенного секса. Ей от него нужна только сперма для зачатия? Ну так на, получи. А когда жалкое подобие струи эякулята выдавилось со сладострастной судорогой, Дима неожиданно поймал её эмоциональный отклик.

Она, мать её, возбудилась! В тот момент, когда уже всё закончилось!

«Ты что, издеваешься, дрянь?! — мысленно вознегодовал бычок-производитель. — А до этого ты где была? В Монако брагу строганиной закусывала? Это что, мне по новой начинать? Ну уж нет! Я на такой беспредельный разврат не подписывался».

С этими мыслями обиженный муж демонстративно небрежно слез с супруги и, приняв горделивую позу со скрещенными руками на груди, устроился параллельно вошедшей во вкус партнёрше.

Он отчего-то решил, что Джей не зачтёт столь некачественный секс и ему придётся измываться над собственным организмом до утра. А может, и дольше, пока это спиленное бревно не даст либо корни, либо сразу цветы с плодами.

Диме, находящемуся на рубеже последней сессии, захотелось плакать от завышенных учебных нагрузок и несметного объёма материала. Многие бы ему позавидовали, а вот он, находясь в этой развратной шкуре, хотел плакать и мечтал об одиночестве.

«Ну их всех на!» — возмущался он про себя. — «Как эти бабы уже осточертели. Не полезу я больше на неё. Хоть убивай, не полезу. Всё. Я сплю. И мне плевать, обидится она на это или нет. В конце концов, я сделал всё, что мог. Даже прыгнул выше головы».

Тут что-то мягкое и тёплое ткнулось ему в плечо и довольно засопело.

«Не буду я тебя больше трахать!» — продолжил он мысленно негодовать. — «И не проси. Я сплю. И ты давай спи. Вот дрянь. Я же чувствую, как она возбудилась. Так. Замри, Дима. Не давай ей повода для факультативного соития».

Неожиданно обхватившая его руку супруга притихла. Её возбуждение пошло на нет. А ещё буквально через минуту он отчётливо распознал её сонное дыхание.

«Мля! Дрыхнет. Ну слава тебе яйца!» — прошептал он, успокоившись.

Молодой человек не собирался оставаться на ночь, решив, что, как только Спокойная покрепче уснёт, он смотается. Ой, как ему не хотелось ещё и утром продолжать этот цирк и корчить из себя порядочного мужа. Но, ожидая подходящего момента, расслабился, пригрелся и сам уснул.

А вот проснулся Дима уже у себя в шатре под непривычный для себя будильник в виде обострённого чувства, что на него кто-то смотрит. Сон как метлой смело́. Распахнув глаза, он криво улыбнулся. Джей. А кого тут ещё можно было ожидать? Он тяжело вздохнул и попытался перевернуться на другой бок, чтобы не видеть ненавистную училку.

Только переворот с потягушечками закончился ровно на середине лагуны с жёлтым песочком. От неожиданности подобной метаморфозы он захлебнулся, лихорадочно заизвивался, пытаясь определить, где тут верх, а где низ. Через секунду паники голова оказалась над водой, и утопающий дико закашлял. Да так, что чуть до рвоты не дошло.

Обретя опору под ногами, выплёвывая из себя остатки жидкости, с бешеными глазами принялся осматриваться в поисках обидчицы. Но Джей нигде не было. В озерце, кроме него, никто не плавал. На пляже вокруг никто не загорал. Но самое прикольное — он был голый, а одежды на берегу не наблюдалось.

Судя по солнцу, было раннее утро. Единственная, кто мог сюда заявиться, так это Пацанка с подглядывающим поварёнком. Дима ещё раз оглядел пляжный песок в надежде найти одежду и, стиснув от злости зубы, быстрым шагом отправился обратно в шатёр, уверенный, что потусторонняя сволочь развращается именно там, даже не удосужившись дёрнуться из его кресла.

— Как водичка? — издевательски поинтересовалось адское отродье, как только Дима переступил порог.

— Класс, — наигранно весело ответила жертва её дурацких розыгрышей, целенаправленно двигаясь к брошенной у кровати одежде.

— Не стыдно в таком виде разгуливать? — продолжила троллить Джей, залезая на трон с ногами.

— Насрать, — огрызнулся униженный ученик, натягивая штаны, — зато высох.

— Фу, как некультурно, — сделала она манерный жест рукой, помахав у лица, как бы разгоняя запах от его высказывания.

— Ну, пардон, — подхватил навязываемую игру Дима, опускаясь до гротеска, — «нафикалить», если вам будет угодно.

— А чем ты недоволен, прыщ? — сменила наставница тон на раздражённый. — Уморился он, видите ли. Устал вагоны разгружать с надувными бабами. Скажи спасибо, что ты проходишь обучение в детском саду христианской половой культуры — самой бедной из всех существующих. Я бы посмотрела на тебя в обстановке развитых половых культур. Там и архетипов не четыре, и менталитет для тебя как у инопланетян. Даже здесь устрой я тебе реалии того времени — ты бы из стартового шатра не вылезал до скончания собственного века.

Пока она декламировала свою обличающую речь, Дима оделся. А когда закончила, задумался. Вернее, испугался. А вдруг эта дрянь и вправду бросит его на завоевание мирового господства? С одной стороны, интересно, конечно. Но она же не даст просто утолить любопытство, а заставит изучать и культуру, и быт, и целый полк архетипов, каждая из которых будет как шифровка на каком-нибудь «краказябном» наречии, записанная медицинским почерком перепившего спирта доктора.

Дима пристроился на земляном полу напротив училки и, преданно взглянув в глаза наставницы, честно признался:

— Всё равно к следующей с утра не пойду.

На что Джей назидательно проговорила:

— Женщину к вечернему сексу следует готовить с утра, дебил. Она самоподготовкой не занимается.

— Ну, значит, начну с завтрашнего утра, а сейчас не пойду. Самого бы кто подготовил.

— Что вы, мужики, за лентяи? — театрально всплеснуло ручками адское создание.

— Мы в меру ленивы, чтобы в порыве бездумных устремлений сдуру не переделать лишнюю работу.

Джей хмыкнула, расплываясь в улыбке, и растаяла в воздухе.