Глава 17. Мы начинаем

В трёх световых неделях от Апере «Мститель» вынырнул из гипера, передал короткое сообщение и снова исчез из реального пространства.

Примерно через час перехваченный и расшифрованный текст передали Наисовершеннейшему Кагруму. Отсмеявшись, Кагрум сделал необходимые распоряжения и вылетел к Наисовершеннейшему Траушу. Его приняли незамедлительно.

Трауш и не подумал выбраться из бассейна. Приподняв над маслом голову, он с любопытством следил, как Кагрум наворачивает вокруг него круги; один, второй, третий…

— Нужна твоя помощь, Наисовершеннейший, — заявил, наконец, Кагрум.

— Странно, — похоже, Трауш ожидал чего-то совсем иного. — Ты должен понимать, Наисовершеннейший, я — последний, на чью помощь ты можешь рассчитывать.

— Я знаю, Трауш, — клацнул челюстями Кагрум. — Но, прежде чем отказать, выслушай. Тебе понравится.

— Да? — Трауш с сомнение наклонил голову. — Предлагай.

— Наверное, тебе известно «Общество по защите прав домашних питомцев»? — невинно поинтересовался Кагрум.

— Ты смеёшься надо мной, — сказал, поднимаясь, Трауш. Бассейн сразу обмелел наполовину, масло водопадом устремилось вниз с необъятных спины и боков старого ящера.

Кагрум с любопытством посмотрел на Трауша.

— Большой, — сказал он без тени страха. — Могучий. Когда-то могучий, — повторил с еле заметной издёвкой. — Сам-то из бассейна выберешься?

— На тебя хватит! — рыкнул Трауш и ударил хвостом. Масло поднялось тяжёлой волной, плеснуло на борта и опало.

— Не будем ссориться, — сказал Кагрум. — Так я продолжаю?

— Да, — ответил Трауш и снова погрузился в масло.

— Благодарю, Наисовершеннейший, — серьёзно ответил Кагрум. — Итак, Общество и его глава, Брагош, рвётся к власти. У них довольно голосов, чтобы один, а то и двое попали в советники. Брагош точно станет советником на следующей ротации.

— Это я знаю и так, — проворчал Трауш. — Что ты хочешь от меня?

— Я хочу ввести его в советники уже сейчас, не дожидаясь ротации. Моих голосов не хватает. С твоими вместе — это будет легко.

— Я не хочу видеть его советником! — взревел Трауш.

— Я тоже, — согласился Кагрум. — Поэтому и прошу твоей помощи.

Наисовершеннейший Трауш недовольно клацнул зубами и ушёл в масло с головой. Кагрум прикрыл глаза и стал ждать.

Старый Трауш думал. На первый взгляд, в предложении Кагрума не было подвоха. Советником можно стать двумя путями. Первый — дождаться ротации, которая проходила раз в восемь оборотов, и пройти по голосам. Решающих голосов у Общества много, любители питомцев, да вытопит Светило мозги из их голов, постарались. Следующая ротация — через шесть оборотов. Брагош молод и нетерпелив, он не захочет ждать. Он, конечно, ухватится за второй путь — стать временным советником, занять место выбывшего, тем более, такое место как раз освободилось. Советник Гарпагоз… впрочем, к гургуцам этого слизняка! Брагош не только молод, он ещё и неискушён, и наверняка не знает одну маленькую деталь. Временного советника, в отличие от тех, кто прошёл по ротации, можно сместить в любой момент, простым голосованием старейших. Сомнительно, чтобы Кагруму в самом деле был нужен этот нахрапистый юнец. От него одни хлопоты, а Кагрум играет в долгие игры. Они не терпят суеты.

Трауш поднял голову над поверхностью, выдохнул и пророкотал:

— Он знает?

— Ты шутишь, Наисовершеннейший, — оскалился Кагрум. — Кто же ему расскажет?

— Поклянись, что он не пробудет советником долго! — потребовал Трауш.

— Он будет изгнан при первой же возможности, — торжественно объявил Кагрум. — Клянусь скорлупой яйца и первой добычей!

— Ах-ха… — удивлённо втянул воздух Трауш. Кагрум не стал мелочиться. Скорлупа яйца и первая добыча — главная клятва. Её нельзя преступить, это позор на всю жизнь. И уж тем более, нарушителю не долго быть старейшим, его съедят на первом же собрании. Сожрут во всех смыслах. — Ты уверен, Наисовершеннейший, что Брагош стоит такой клятвы?

— Такой клятвы стоит твоё доверие, Наисовершеннейший, — в тон ему ответил Кагрум. — И твои решающие голоса.

— Хорошо, — сказал Трауш. — Я поддержу тебя. Брагош станет советником. А теперь иди, у меня много дел.

— Конечно, — сказал, отступая к выходу, Кагрум. — Я извещу тебя о времени. Это будет скоро.

«А то я сам не узнаю», — подумал, погружаясь в дрёму, Трауш. Трудно скрыть время собрания от старейшего, даже если ты — Безопасность.

***

Как и у Брагоша, в доме Наисовершеннейшего Кагрума оказался маленький внутренний дворик, только здесь не росло дерево с длинными, похожими на ленты листьями. Дворик заполонила жёсткая, покрытая острыми шипами, лиловая трава. Посредине каждого шипа угнездилась семенная коробочка; стоило сжать её пальцами, коробочка лопалась и выпускала облачко пыльцы, от которой щекотало в носу. Так же, как и у Брагоша, в центре дворика обнаружилось забранное решёткой отверстие. Улучив момент, Ваня сбросил туда записку.

На неё никто не ответил. Сначала Ваня выбирался к дыре каждый день, потом через день, потом только время от времени, а потом почти забросил проверки. Раз в десять дней, для очистки совести. Наверное, его забыли или не знали, что в этом доме может жить питомец. Или, и это всё объясняло, сюда было невозможно попасть. Не во все же места можно пройти подземельем?

Ваня так и не разобрался, зачем его, умирающего от злого солнца Апере, подобрал Кагрум. Он дал Ване всё, что нужно для жизни. Лучший бассейн, лучшее жилище, самую лучшую еду. Дом угадывал все его желания, нянькал и баюкал его, а сам Наисовершеннейший… Безразличие — именно это слово точнее всего описывало поведение Кагрума. Безразлично берёг, безразлично отвечал на вопросы, безразлично брал с собой в поездки. Или столь же безразлично не делал ни первого, ни второго, ни третьего. И уж совершенно точно, Кагрум не интересовался, чем занимается Ваня в его отсутствие.

И это было настолько кстати, что Ваня опасался, не было ли поведение ящера игрой. Странной, изощрённой игрой с неизвестными целями. Так пешка на шахматной доске не знает, почему Игрок бросает её вперёд, под удар, или наоборот, бьётся за её безопасность, жертвуя и слона, и ладью, и ферзя…

Обидно быть себя пешкой. Ещё обиднее понимать, что ты даже не пешка. Ты мельче, тебя почти что нет. Зато тебя и не видно…

Наисовершеннейший Кагрум ничем не ограничивал свободу своего питомца. Иди куда хочешь, делай что угодно. Хоть в кабинет, хоть в ангар, где стоял дискоид. Пульт наблюдения в кабинете Наисовершеннейшего стал для Вани окном в мир ящеров.

Наблюдать за ящерами скоро наскучило.

Обычно попечители пребывали в неподвижности.

Погрузившись в нефть или распластавшись на раскалённом песке. Замерев у видеооблаков. Нависнув над пультами, подобным пульту в доме Кагрума. Собравшись вместе, лениво переговариваясь рычащими, шипящими, скрежечущими голосами. Даже прогуливаясь, они старались шествовать плавно и неторопливо…

Мир попечителей казался куда живее их самих.

Бежали хаотичными маршрутами дома, мелькали в небе дискоиды. Гигантские шагающие механизмы рыли землю пустынь и нагорий, закапывались в глубину, наполняли небо разноцветными дымами. За ними шли другие машины, заравнивали, закапывали, улавливали разноцветные дымы. После них пустыня или нагорье принимали изначальный девственный вид.

Бороздили моря и океаны механические кальмары и кашалоты, таскали за собой тралы.

В огромных ангарах похожие на пауков машины перекладывали многочисленные контейнеры. Принимали извне и отправляли вовне, бросали, ловили, позволяли упасть — или оставляли висеть в воздухе.

В туманах и испарениях, скрытые под силовыми колпаками, играли фейерверками огней автоматические фабрики. Впрочем, таких картин было мало, большинство производств попечители давно перевели в космос.

Была у Кагрума и обзорная камера. Ваня включал её редко-редко. От внешнего мира у него кружилась голова, а трава во внутреннем дворике никогда не менялась. Но однажды, случайно заглянув в него, Ваня увидел на краю дыры прижатый камнем клочок бумаги…

Это было письмо от отца.

«Наша жизнь изменилась, — писал, помимо прочего, Жан. — Наша жизнь изменилась благодаря девочке Маше, которую ты помог переправить к нам. Спасибо тебе. Остался последний рывок, и мы станем свободными. Постарайся сделать всё, что в твоих силах».

Ниже, другой рукой, была записана инструкция.

Ваня перевернул листок, осторожно отклеил от бумаги перламутровое зёрнышко, крутанул в пальцах. Неужели эта штучка поможет победить могучих попечителей?

На миг стало страшно. Жизнь поменялась, она никогда не станет прежней, даже если он откажется. Просто его будет грызть совесть, потому он будет помнить, что мог — и не сделал! Во рту внезапно пересохло. Ваня вздохнул и слизнул зёрнышко с ладони непослушным языком.

Как это будет?

Ночью он долго ворочался на своей мягкой подстилке. Мысли не давали уснуть, ему было страшно. Потом накатила дурнота, и Ване стало не до тревог. Ломило кости, озноб и жар сменялись потным бессилием. От плеч и до кончиков пальцев, будто натёртая желчью кхмепа, горела кожа рук. Когда стало совсем невмоготу, Ваня дополз до бассейна, сунул руки в прохладную воду. Полегчало, слегка прояснилось в голове, и Ваня сполз в бассейн весь. Повис, уцепившись за поручень.

Сначала было хорошо, потом снова поднялась температура, и Ваня стал мёрзнуть. Зубы отбивали дробь, а ведь на подстилке тепло, там одеяло!.. Дом как будто подслушал его мысли, и вода потеплела.

Утром Ваня был почти здоров. От ужасной ночи осталась слабость и круги под глазами. Он умылся и жадно набросился на приготовленный Домом завтрак. Сладкая крупнозернистая каша, тушёные овощи, кусок сочного мяса. То, что выглядело как каша, овощи и мясо. И как сок, чуть кисловатый и холоднючий до ломоты в зубах.

Гладь воды в бассейне покрылась рябью, Ваня обернулся на тяжкие шлепки. Наисовершеннейший Кагрум обошёл его кругом, огладил длинным языком, выдохнул, обдав ванильной волной.

— Ты болен, человечек Ваня?

Ваня похолодел. Почему Наисовершеннейшему вдруг стало интересно его здоровье? Что-то заподозрил?

— Немножко, хозяин, — ответил Ваня. — Был болен ночью, но сейчас уже всё прошло!

Кагрум нагнул голову, посмотрел на Ваню огромным глазом. Кончик его языка плясал над тарелкой, потом нырнул в стакан с остатками сока.

— Да, — сказал, наконец, попечитель, — сейчас ты уже здоров. Дом лечит.

Он выпрямился, сразу став выше Вани чуть не втрое, и направился прочь. У выхода, не оборачиваясь, бросил:

— Дела, долго.

Всхлипнула, смыкаясь, дверь-перепонка. Ваня остался один. Самое время проверить, не врёт ли инструкция…

Он встал, подошёл к стене, провёл по ней кончиками пальцев. Камень. Обычный камень, холодный, пористый, чуть влажный из-за водяной пыли от бьющего неподалёку фонтанчика. Точно таким же камнем прикидывался выход, но Ваня-то знал, что никакой это не камень, это что-то гораздо более сложное. Стоило ударить по нему ладонью, и стена раскрывалась, лопалась как перепонка, и вот он — остальной дом Кагрума. Точно так же были устроены жилища Маши и других его знакомых. На вид — большой зал с бассейном, уголком для игр и отдыха, с садом и большим окном, а на деле — вообще неизвестно где находящееся пространство. Неизвестно где, потому что, если подходить к этому залу снаружи, то рядом — окно, а за ним пустыня и летучие дома, и залу с бассейном просто неоткуда взяться.

Кончики пальцев кольнуло, и Ваня очнулся. Оказывается, занятый мыслями, он успел прошагать половину расстояния от бассейна до выхода. Что не так с этим местом? Всё так же, только камень суше, и зудят пальцы…

Неспроста это. Ваня прижал к стене ладонь, надавил, и она разошлась, освобождая проход в ангар с дискоидами. Ваня с опаской заглянул внутрь, словно боялся ошибиться, но это был именно ангар. Обычно Ваня попадал сюда вместе с хозяином, сразу из его кабинета, вот только кабинет Кагрума совсем в другой стороне, за два зала и три перехода отсюда.

Ангар был рассчитан на три дискоида, сейчас здесь стояли два, один забрал Наисовершеннейший. И обещал вернуться нескоро.

Почти ни на что не надеясь, Ваня подошёл к одной из машин, провел рукой по гладкому ребру. Пальцы отозвались покалыванием. Тогда он снова нажал раскрытой ладонью… и очутился внутри.

Подчиняясь его мысленному приказу, дискоид вырастил посреди пустоты кресло. Обыкновенное человеческое кресло, и разве можно ожидать иного? Дискоид умная машина, он не мог перепутать человека и ящера, и, значит, он признал в Ване хозяина.

Ваня сел в кресло и зажмурился. Мир изменился, теперь внешние камеры дискоида стали его глазами, генератор сердцем, а двигатель — крыльями. Стены ангара растаяли. Сверху было низкое оранжево-жёлтое небо, лимонные перистые облака и ослепительный диск Светила. Внизу, в крестце родился неслышный гул, побежала по позвоночнику горячая волна. Гул набирал мощь, небо стало ближе, и Ваня с сожалением разорвал связь. Не время.

Он встал с кресла, попрощался с дискоидом и снова не уловил миг переноса. Только что он был внутри — и вот уже стоит на ребристом полу ангара.

К себе Ваня вернулся тем же путём, увидел накрытый стол и понял, что страшно проголодался. Только что завтракал, но вот — опять бурчит в животе. Спасибо Дому, что следит за комфортом питомца, и спасибо Кагруму. Ваня вздохнул: никак не получалось у него ненавидеть равнодушного, но всё равно заботливого хозяина…

***

— Не расстраивайся, хозяйка.

Говорил Гриша. Он стоял чуть впереди, остальные — и Саша с Данилой, и Эля с Вероникой, сгрудились за его спиной и смотрели, насколько Ксотта научилась разбирать их эмоции, с участием.

Ксотта поднялась и слезла с горячей песчаной кучи.

Досадно, когда тебе сочувствуют столь примитивные существа. Да, примитивные! И это не снобизм, это очевидность. Глупо спорить с фактами.

— Они оскорбили меня, — клацнула она челюстями. — Они не имели права мне отказывать! Я заставлю их!..

— Конечно, хозяйка! — широко улыбнулся Гриша.

«Какие у него маленькие и тупые зубы, — подумала Ксотта. — Почему Бранч в Наставлении называет их хищниками? Эти существа… Какое право они имеют меня утешать?»

— Ты заставишь их, ты сможешь, — продолжал Гриша. — А мы поможем.

— Как? — удивилась Ксотта.

— Мы станем полезны, — ответил Гриша. — Мы будет делать дома для питомцев, настоящие земные дома. Это будут хорошие дома. Ты будешь их продавать, и все увидят, что ты права, и мы не животные. У нас и проект готов.

— Проект? Зачем? Есть же образец — ваш собственный дом?!

— Не скажи, хозяйка, — вступил Данила. — Наш дом не подойдёт, он большой, на пять человек рассчитан.

— Разве больше — не лучше?

— Нет, — сказал Данила. — Если дом слишком большой, питомец тосковать будет. Скучно одному в таком доме, пустые комнаты пугают, от этого настроение портится.

— Показывай свой проект, — решила Ксотта.

— Конечно, хозяйка! — обрадовался Гриша. — Вот, — он развернул на полу большой чертёжный лист, — смотри!

Ксотта заглянула через его голову. Что это? Какие-то неровные борозды, россыпь серых крошек… Мысленно обругала себя за забывчивость: она всё время забывает, что зрение человеков столь же примитивно, как и они сами. Ксотта перенастроила зрительный канал, убрала нормальную детализацию… Ага!

Рисовальщик постарался, изобразил воду, разбросал по берегу деревья — странные земные деревья с зелёными листьями, — а между ними домик с двумя окошками и двускатной крышей. Красивый, ничего не скажешь, домик, особенно если забыть, как он выглядит на самом деле. Интересно, кто это делал? Ксотта оглядела питомцев. Разумеется, Эля. От самочки настолько несло самодовольством, что Ксотта понизила чувствительность обонятельных рецепторов. Вернулось раздражение: если так пойдёт дальше, она сравняется с ними в примитивизме! Отключит зрение и слух, откажется от власти над собственным телом, будет так же, как и они, мёрзнуть, когда холодно, или страдать от жары. Не видеть мелких предметов, забыть, как пахнет отдельная молекула…

— Мы готовы начать хоть сейчас, — объявил Гриша.

Надо же, они готовы! Ксотта прошлась взад и вперёд, нервно подёргивая хвостом. Чего у них не отнять, так это отваги. Гриша морщился, моргал, но не отходил, так и стоял в опасной близости. Подмывало ударить хвостом со всей силы, чтобы крошки со стен, вмятины в полу! А если она не уследит и заденет его?

— Да, — сказала Ксотта, останавливаясь вплотную к человечку. — Мы займёмся домами. Вы будете их строить, а я — продавать. И когда-нибудь они поймут!.. Что нужно сейчас?

— Материалы, хозяйка, — сказал Гриша. — Много дерева, много всего. И новые инструменты, крепкие, мощные.

— Хорошо, — сказала Ксотта. — Будет всё, что ты скажешь. Но не сразу.

— Только вода должна обязательно течь! — добавил Данила.

— Хорошо, — снова согласилась Ксотта. — Она будет течь.

Ударила напоследок хвостом и удалилась. Почему бы и нет? Это не самое трудное.

…Хорошее дерево — а делать дома имеет смысл только из самого лучшего дерева, иначе как их потом продашь? — стоит голосов. Ксотта не стала рисковать и заказала материалов только на один коттедж — так назвал дом на рисунке Данила. Когда коттедж был готов, она тайно привезла его на собрание Общества…

— Мои питомцы, — шепнула она по секрету Зоиной хозяйке Траголе, — придумали странное. Проверь, как оно действует? Буду благодарна, совершенная.

Траголе польстило такое обращение. Ещё бы, Ксотта совсем недавно отдала долг виду вместе с Брагошем, и это сразу повысило её статус.

— Конечно, совершенная, — ответила Трагола и приняла у Ксотты пространственный контейнер. — Сегодня же, когда вернёмся с собрания.

…Зоя не сразу заметила обновку, уж больно неожиданно было увидеть то, что она увидела. Домик, настоящий домик! Точь-в-точь как в детской книжке, которую много лет назад читала ей в Колонии мама. Весёлые, апельсиново-жёлтые стены, высокое крыльцо, веранда с круглыми перильцами, зелёная черепичная крыша и приветливо открытые окна. Зоя обошла домик кругом, взбежала на крыльца, заглянула в окно. Присела, провела рукой по дощатому полу. Он пах ванилью. Зоя никогда не слышала запаха ванили, она только читала о нём, но сразу решила, что так приятно может пахнуть именно ваниль.

Домик стоял на возвышении, вокруг шумел сад, а от крыльца к бассейну вела жёлтая дорожка.

— Нравится? — спросила Трагола.

— Очень, хозяйка, — прошептала Зоя. — Можно, я зайду внутрь?

— Конечно, — сказала Трагола. — Он твой.

— Спасибо, хозяйка! — кинулась попечительнице на шею Зоя…

— …Ты замечала, совершенная, — рассказывала Трагола Ксотте, — они издают такие странные звуки, когда рады?

— О, да! — согласилась Ксотта. — Твоей питомице понравился дом?

— Очень, — ответила Трагола. — Она сразу забралась внутрь и долго не выходила. Я даже забеспокоилась, не случилось ли чего. Представляешь, просто лежала, раскинув руки, на полу, и смотрела в потолок. Даже есть, когда пришло время, вышла с неохотой. Наверное, — она пытливо пристально посмотрела на Ксотту, — это очень дорогая вещь?

— Не дешёвая, — согласилась Ксотта. — Но тебе, как первому клиенту, отдам за полцены.

— Благодарю, совершенная, — ответила Трагола. — Разумное решение. Я поговорю среди своих, уверена, желающие найдутся. Тогда ты простишь мне вторую половину? Это будет справедливо.

— Это будет справедливо, совершенная, — рассмеялась Ксотта. — Поговори.

***

Тяжёлая фреза дрожала в руках Аркадия, синеватая стружка вилась из-под зубьев. Потом труба вздохнула, выпустила наружу облачко морозного пара. Аркадий отложил инструмент, вытер мокрый лоб.

— Две минуты, отец, — сказал он. — Руки эту бандуру не держат уже.

— Две минуты у нас есть, — кивнул сидевший на краю раскопа Жан. — Кстати, дыру прикрой, волновод перегреется.

— Да, отец, — согласился Аркадий.

Он постелил сверху разреза влажную тряпку, а сверху насыпал немного дымящегося сухого льда из термоса. После сел, выпрямив спину и расслабленно опустив руки.

Жан оглядел тёмный, освещённый только налобными фонарями тоннель. Им повезло, что магистральный волновод пролегал здесь так близко. Им повезло дважды, пол тоннеля за десятилетия потрескался, выкрошился, и до трубы удалось добраться без лишнего шума.

Да, уж!.. Жан поднял руки, — они дрожали после двух часов адского напряжения. Большая удача, что вообще смогли сделать раскоп. Попечители, похоже, просто забыли эту ветку. Хотя, гадать о мотивах ящеров бессмысленно, добрались — и ладно.

— Отдохнул? — спросил Жан. — Я должен видеть главную жилу, иначе промажу.

— Да, отец, — ответил Аркадий. — Скоро увидишь.

Снова завизжала, запела фреза…

— Готово, — отрапортовал Аркадий и выбрался из ямы наружу.

Жан, не мешкая, спустился к трубе, к пропилу. Посветил фонариком внутрь: вот она, главная жила. Матово-дымчатая, толщиной в руку взрослого мужчины. Жан наклонился ниже. Дохнуло холодом. Чтобы не слезились глаза, Жан надвинул на них очки-консервы. Вынул приготовленное зерно на тонкой леске, медленно опустил в щель. Задержал дыхание и осторожно приблизил зерно к жиле. Рука его дрожала, и леска раскачивалась из стороны в сторону. Можно, конечно, позвать Аркадия, но вряд ли его руки после фрезы трясутся меньше. От холода занемели пальцы, но тут зерно, как почувствовав его досаду, прилипло к жиле — и растворилось в ней.

— Есть! — воскликнул Жан. — Закрывай!

Той же фрезой Аркадий прогрел разрез, потом залил его цементом и заполировал сверху.

— Готово.

Подхватив лопаты, они быстро закидали яму щебнем и ушли. Тоннель погрузился во тьму, в которой и пребывал последние лет сорок или пятьдесят.

— …Хорошая машинка, — Михаил похлопал переносной синтезатор, вывезенный Жаном когда-то из Колонии, по гладкому боку. — Не представляю, как бы мы без него обошлись.

Жан молча кивнул. Синтезатор им не просто помог, без него вся затея была невозможна. Без синтезатора, а главное, без инструкций, которые передала Алёна полгода назад. Где взяла она эту информацию, неизвестно, но это и не важно. Теперь синтезатор не только копировал, но и создавал новое. Они гоняли машину круглосуточно, и Жан боялся даже, что синтезатор не выдержит, остановится. Всё обошлось, попечители делали прочные вещи.

Пусть технологии ящеров послужат против своих хозяев.

Жан разжал кулак. На ладони лежало зерно, похожее на то, которое они скормили волноводу. Вирус, но не компьютерный, а биологический. Программа тотальной перестройки организма. Эти два вида зёрен днями и неделями выпекал синтезатор, одно за четыре часа. Они снабдили такими всех питомцев, до кого смогли дотянуться. И всё равно, Жан боялся. Каким он станет, когда проглотит его? Не монстром, конечно, Мишка съел зерно одним из первых и совсем не изменился внешне. Ишь, улыбается.

Жан поёжился. Стыдно. Его обогнали уже десятки и сотни мальчиков и девочек. Неужели он спрячется за их спины?

— Не бойся, отец, — сказал Михаил. — Это не больно… не очень больно.

— Спасибо, успокоил, — хмыкнул Жан и отправил зерно в рот. — Воды дай.

Михаил молча подал ему стакан. Жан медленно выцедил чуть кисловатую, железистую влагу. Это хорошо, что не очень больно. Он вытерпит, он не должен отличаться от детей.