Глава 14. Цели и мечты

Тесно.

Словно раньше вокруг простирался большой дом с множеством мрачных, но просторных залов, а теперь от них остались углы и узкие норы. Протяженность есть, но нет простора, и нечем дышать. И стены, стены, стены, а за ними — бесконечный монолит.

Но она существовала, и это удивило Марику более остального. Прийти к Алине её заставили безысходность и страх. Марику почему-то пугала мысль, что Бранч очнётся и будет помнить всё, что она творила от его имени. Раньше она считала, что судьба Земли её не занимает. Человечество слишком провинилось перед ней. Своим равнодушием, своим безропотным подчинением инопланетным монстрам-попечителям. Да, она служила людоедам, но и остальные были не лучше. И всё-таки, в ванну Марика легла с облегчением и надеждой, что хотя бы смертью своей послужит родной планете. Иллюзий она не питала, ей не выжить. Бранч уничтожит её сразу, как только очнётся.

И вот она жила и не чувствовала рядом Бранча!

Что же сотворила с ней Алина?

Включились чувства, и Марика поняла. Это только после Бранча ей казалось, что она заперта в клетке. На самом деле, Алина расширила её человеческое сознание. Ровно в шестнадцать раз. Чтобы сохранить её, Алина убила шестнадцать детей. Шестнадцать интернатских «выпускников»! Теперь Марика пребывала в шестнадцати мозгах в герметичных капсулах, соединённых кабелями и шинами данных. На катере, висящем в безбрежном пространстве космоса.

Контраст между тем, что внутри и что снаружи, ударил по нервам. Огромный мир вокруг — и кладбище мальчишек и девчонок, которые уже не вырастут. Захотелось плюнуть на всё и рвануть к косматому шару солнца, услужливо приближенному оптикой катера!

Но Марика давно перестала быть человеком. Первый импульс умер, почти не родившись. Не для того Алина сделала с ней то, что сделала, чтобы кинуться в океан термоядерного огня.

— Ты быстро справилась, — прозвучал в сознании голос. — Наша забавная ящерка хорошо на тебя повлияла.

— Кто здесь? — удивилась Марика. Она точно знала, что одна на катере.

— Здесь никого нет, — произнёс голос. Марике показалось или в нём промелькнула усмешка? Это было странно: слышать не ушами. Марика не могла даже сказать, высокий это голос или низкий, мужской или женский. Он просто был и произносил слова.

— Ладно, — сказала Марика. — Здесь никого нет, но ты — точно не я. Из меня сделали не пойми что, неизвестно для чего поместили в эту железку, и вообще, я уже забыла, когда была просто Марикой, но шизофрении у меня нет. Ей неоткуда взяться. Попечители уничтожили её много лет назад. А если ты — не я, то ты снаружи.

— Смешно, — отозвался голос. — Ты угадала с первого раза. Я — это не ты и одновременно ты. Я — представитель Алины в твоей голове, — голос уже явственно усмехнулся. — Если, конечно, конструкцию, где ты обитаешь, можно назвать головой. Но назовём её так, это проще.

— Алина… — задумалась Марика. — Зачем ты здесь?

— Чтобы объяснить тебе Цель, для чего же ещё? Впрочем, ты её и так знаешь.

И Марика обнаружила, что действительно знает. Хорошо иметь Цель, это наполняет существование смыслом.

— Я буду называть тебя Полина, — решила Марика. — Скажи мне, Полина, для чего ты здесь, если я и без тебя знаю Цель?

— Чтобы ты нигде не свернула в сторону, — объяснила Полина. — Чтобы ты сделала всё точно и в срок.

— А потом? — спросила Марика.

— Потом меня не будет.

— То есть Алина создала тебя для смерти? — развеселилась Марика. — Она любит убивать. — В котором из шестнадцати мозгов ты прячешься? Хозяина какого мозга Алина убила для тебя? Скажи, я найду тебя и уничтожу. Не люблю надзирателей и убийц.

— С себя начни, — сказала Полина. — Забыла, кем ты была раньше? А эти… Алина не убила их, она исполнила их мечты.

— Что? — не поняла Марика. — Какие мечты? Что значит исполнила?

Голос молчал, Полина спряталась. Марика пожалела несчастное создание. Трудно существовать, зная, что совсем скоро умрешь. Впрочем, ложась в ванну, она тоже думала, что это конец…

Алина перестраховалась. Марика поняла, что Цель зовёт, и что она совсем не хочет противиться этому зову. Цель Алины оказалась и её Целью, и надзиратель оказался не нужен. Бедная Полина, подумала мимоходом Марика.

Загудел, набирая мощность, реактор. Будь Марика человеком, она сказала бы, что низкая дрожь родилась внизу живота. Пустое пространство впереди лопнуло, и Марика прыгнула в серый туман гипера.

Туман слоистый, как ранним осенним утром белый печной дым над полем.

Узловатый, как старая, многажды чиненая рыбачья сеть.

Неровный, дырявый, лоскутный, как ветхая, истёртая временем мешковина.

Сквозь прорехи виднелись тусклые огни звёзд. Одна из них отсвечивала алым, — так навигационная система катера обозначила Апере, родную систему попечителей.

Цель.

Она приближалась. Медленно, незаметно человеческому глазу. Марика-катер прикинула время прибытия. Тридцать часов. Достаточно, чтобы заскучать. Марика отключилась от внешнего мира, ещё раз осмотрела своё сознание. Шестнадцать бывших людей, которые теперь были она, сохранили тени личностей, но спали почти мёртвым сном. Алина исполнила их мечты… Интересно, что это значит?

Марика потянулась мыслью, коснулась одной из личностей, нырнула внутрь неё.

…Мороз ярился, кусал щёки и кончик носа, старался забраться под тёплую куртку. Пахом засмеялся, зажмурился, подставил лицо зимнему солнцу. По изнанке век плавали мохнатые расплывчатые тени. Пахом шевельнул глазными яблоками, тени убежали за поле зрения, потом с опозданием вернулись назад. Пахом снова засмеялся, раскрыл глаза.

Хорошо! Вечер не скоро, ещё на один хлыст времени хватит.

Пахом снял куртку, бросил на юную ёлочку. Взял топор, подошёл к выбранной сосне, погладил рукой шершавую кору. Несмотря на мороз, она была почти тёплая от солнечных лучей. Хорошо. Задрал голову, посмотрел вверх. Ствол ровный, прямой. Первые сучья начинаются метрах в пяти.

— Извини, — сказал он дереву. — Обещаю, не убью тебя зря. Я сделаю дом, который простоит много-много лет.

Сделал шаг назад, размахнулся и — Х-ха! — лезвие топора впилось в ствол. Первые щепки упали на снег, закричали, снявшись с верхних веток, вороны. Позади всхрапнул, дёрнулся запряжённый в сани Казачок.

Пахом рубил и рубил. Стало жарко, от волос и мокрой рубахи валил пар. Наконец сосна заскрипела, затрещала и, ломая хрупкий по зимней поре подрост, рухнула. Пахом накинул куртку и пошёл вдоль ствола, скалывая звонкие от мороза ветви. Из них вышло несколько вязанок дров.

Орудуя верхушкой как рычагом, Пахом перевалил комель дерева на сани, крепко привязал, дрова кинул сверху.

— Домой пойдём, Казачок?

Достал из кармана кусок хлеба, приправленный крупной солью, протянул коню. Тот осторожно взял угощение тёплыми губами, захрумкал, мотнул головой. Иней посыпался с гривы и чёлки.

— Двинули, милый! — Пахом щёлкнул вожжами. Казачок напрягся, сдёрнул с места сани и хлыст, медленно зашагал, проваливаясь в снег чуть не по брюхо. Потом быстрее и быстрее, и вышел на накатанную колею. Там пошло веселее, минут через пятнадцать, миновав лес и луг, Казачок выбежал на берег реки, к дому.

Пахом усмехнулся. Он назвал это место домом? Несколько пластиковых времянок, генератор и артезианская скважина. В одной времянке жил сам Пахом, другую он приспособил под конюшню. В них не страшны ни мороз, ни жара, в крыша не протечёт в ливень, но настоящий дом должен быть сделан из дерева. Под навесом лежали с десятка два брёвен; скоро туда отправилось ещё одно. Дерево должно хорошенько просохнуть, только потом можно начинать стройку.

Пахом обиходил коня, ополоснулся под душем, поел и завалился на койку. В комнате пахло химией. Или стены отдавали остатки компаунда, или подсознание играло с Пахомом свои игры. Неважно. Извини, Казачок, тебе придётся подождать, сначала он поставит дом, конюшню только во вторую очередь. Курятник, дровяник, ясли… что ещё? Теплицу, грядки. Дно здесь илистое, поэтому обязательно мостки для купания. И только потом, когда всё будет готово, он привезёт сюда Лариску…

Представляя милое лицо, Пахом не заметил, как уснул.

Наутро снова было холодно и ясно. Пахом задал Казачку синтетического овса, — и снова извини, дружище, потом, обещаю, мы засев целое поле! — наскоро перекусил сам и поехал в лес.

…Мороз ярился, кусал щёки и кончик носа, старался забраться под тёплую куртку. Пахом засмеялся…

После третьего цикла полная недоумения Марика выскочила из чужой грёзы. Это — мечта или даже счастье? Ныли от непривычного труда спина и плечи, хотелось разогнуться, со стоном, со скрипом… Пришибленные попечители! У неё нет спины!

Сколько времени заняло погружение? Вряд ли очень много, Цель почти не приблизилась. Марика мысленно хмыкнула: в конце концов, почему она сомневается? Каждый из шестнадцати — тоже она и имеет право!

…Двери захлопнулись, загудели насосы. Сейчас начнётся! Антошка напрягся, чуть наклонился вперёд. Чтобы уберечь глаза, он заслонил их ладонью. Не хотелось, чтобы веселье, как в прошлый раз, прошло мимо него. Неделю назад он неудачно попал под струю, ушиб глаза, и, пока промаргивался, всё кончилось. Так и стоял слепым придурком, пока остальные обжимались по углам и лавкам.

Из стен и с потолка ударили мыльные струи, рассыпались веером. Помывочная наполнилась визгом. Антошка прыгнул вперёд, на звук, где в пару и водяной взвеси уже маячили бледные тела. Врезался, обхватил руками сразу двоих. Слева Лизка с четвёртой от входа койки, её он пробовал, а кто справа? Девчонка отворачивалась, шарила руками где-то сбоку. Ладно, это не так важно.

Антошка трогал, мял, тискал, чувствуя, как трогают, мнут и тискают его. Лизка с готовностью вертелась в руках, подставляла то зад, то грудь, тихо всхлипывала от удовольствия…

Струи воды внезапно иссякли. Мальчишки и девчонки бросились врассыпную, расселись по лавкам. Антошка вцепился руками в скользкую доску, скрючился, пряча голову, зажмурился. Он едва успел, потому что вода ударила снова. Теперь она обжигала холодом, больно колотила по спине и плечам!

Потом всё кончилось. Раскрылась дверь.

— Вытираемся, одеваемся — и по палатам. Быстро.

Равнодушный голос воспитательницы звучал как будто на голову намотали тряпку. Антошка попрыгал на одной ноге, выгоняя воду из уха, пристроился в очередь за остальными голыми, в пупырышках от ледяной воды питомцев. Впереди была девчонка, Антошка сделал вид, что не замечает. Поступка глупее, чем распустить руки сейчас, трудно было придумать.

Змейкой, стуча зубами от холода, «дети попечителей» вышли из душевой в узкий и длинный тамбур с двумя рядами открытых шкафов. Из левого шкафа Антошка взял толстую серую простыню — вытираться, из правого — пижаму.

После помывки, как всегда, проснулся голод. Обед уже ждал их. Антошка сел на койку, схватил пищевой брикет, торопливо развернул. Рот наполнился слюной, в животе заурчало. Антошка впился зубами в брикет, откусил первый кусок. Вкусно! Память подсказывала, что были в мире и другие съедобные вещи, и другие вкусы, отличные от колючего солоноватого желе, но и не настаивала. Слишком много времени прошло, чтобы помнить детали.

Скоро Антошка покончил с брикетом, посмотрел на игровой терминал. Если постараться, можно выиграть сладкую пастилку. Стараться не хотелось, в животе образовалась сытая тяжесть. Антошка слизал с пальцев последние крошки, лёг, глядя на трещины в потолке.

Они ветвились и скрещивались, пересекались под разными углами, складывались в разные фигуры. Вот джойстик с обломанной ручкой, а там — половинка шипастого шара из самого сложного, до которого доходил Антошка, уровня игры. Паутина линий в дальнем углу напоминала старшую, самую злую воспитательницу. Она очень мало говорила и при малейшей провинности орудовала хлыстом. Антошка не любил смотреть в тот угол, хлыст в руках воспитателя будил в нём не лучшие воспоминания.

Он повернулся набок и уткнулся взглядом в стену. Здесь тоже были трещины и царапины, более приятные для глаза. Вот Лизка как будто сняла пижаму и нагнулась, и стала видна грудь и сосок. А вот…

Фигура на стене расплылась, подёрнулась туманом, как будто в помывочной пустили слишком горячую воду. Потом зазвенело…

Антошка проснулся, оторопело закрутил головой. Гудела сирена, над входом полыхали огни. Соседи по палате вставали, оживлённо строились под фонарями. Мыться!

— Быстро-быстро! Помывка! — нетерпеливо командовал воспитатель в синей униформе, поигрывая хлыстом.

Мыться! Наконец-то!

Марика выдрала себя в явь. Будь она живой, то хмурилась бы и передёргивала плечами от неудобства. Не ей, тридцать три расчленённых попечителя, винить мясного питомца в примитивности. Какая судьба, такие и мечты. Парню повезло, его жизнь продолжилась хотя бы таким образом. Суррогат, но он лучше смерти.

Мясные питомцы… Марика задумалась. Что-то было не так, что-то она упустила. Конечно же! Первый, Пахом, не был воспитанником интерната! Барашку неоткуда узнать о зимнем лесе, зимой их не выпускают из палат. Он не умеет стоить деревянные дома, у него не может быть женщины, чтобы привести её в собственный дом. Впрочем, это мелочи. Брёвна для дома заготавливал взрослый мужчина. Он думал как взрослый, он вспоминал свою Лариску, как искушённый, опытный любовник.

Алине мало интернатских. Хотя, рано делать выводы. Это может быть случайность. Например, несчастный случай. Тело разрушено, а мозг остался цел. Конечно, Алина не пройдёт мимо такой возможности. Впрочем, проверить нетрудно, случайности не повторяются слишком часто…

Третье посещение продлилось недолго. В этой мечте не было ничего, кроме голых тел и гениталий. Марика даже не до конца поняла, в чьём сознании очутилась. То ли раньше это была женщина, решившая стать мужчиной, но остановившаяся на гормональной перестройке, то ли мужчина-трансгендер с нестандартной иннервацией слизистых. Марика любила секс, но лишь как отдых от работы или приятный бонус. Она знала людей, изучивших десятки поз и способов, и при этом искавших экзотики. Знала и не понимала, но действо, происходившее сейчас… Однообразие, унылое до скуки. Человек как болванка в станке. Утомительная работа, конвейер. Бесконечный спектакль, персонажи которого не имели никакого отношения к интернатам.

Оставив любителя совокуплений, Марика не удержалась от мелкой пакости и урезала ему тестостероновый паёк — и тут же вернула всё назад. Глупо мстить за мысли, тем более несчастной жертве.

Но какова Алина? Перепуганная аутистка, сохранившая голову только благодаря сестре-начальнице!

Система Апере приблизилась, теперь до неё осталось всего лишь девятнадцать часов. Четыре или пять посещений, прикинула Марика. А коротких, как последнее, и вовсе все десять. Она…

Её отвлёк гипер. Он изменился. Марика-человек не обнаружила бы перемены, но Марика-катер ощущала мир иначе. Что-то произошло, что-то появилось неподалёку — если атрибуты расстояния имели здесь хоть какой-то смысл.

Человек назвал бы это памятью о смерти.

Туман по правому борту закрутился воронкой. За ней явно ощущалось массивное тело. Это было удивительно, гипер не имел отношения к обычному пространству, не содержал материи, не рождал галактик и звёзд. В исследованном космосе — об этом знал Бранч, поэтому помнила и Марика — не существовало естественных выходов в гипер. Никто и ничто, будь то газ, астероид или искусственный объект, не могло проникнуть сюда случайно.

Значит, это нечто оставили здесь намеренно, и значит, оно представляет опасность.

Из двух мгновенных побуждений — сбежать или исследовать — Марика выбрала второе. Она не только гонец, но и разведчик. Даже её невозвращение на Землю принесёт пользу, предупредит об опасности. А если она вернётся с информацией, то тем более.

Марика-катер сформировала зонд. Он миновал защитное поле катера и юркнул в воронку…

Чем бы объект ни был на самом деле, больше всего он походил на сосновую шишку. Исполинскую шишку, каждая чешуйка которой представляла собой нечто вроде павлиньего пера. Как и у живого павлина, перья сияли чистыми спектральными цветами. Туман гипера скрывал истинные масштабы, но ширина чешуйки-пера была не меньше сотни метров. Выходило, сам объект достигал нескольких километров в длину и чуть меньше в диаметре.

Зонд медленно подплыл к чудовищной шишке. Вблизи сходство чешуек с пером особенно бросалось в глаза. Марика без труда выделила бородки с первого по шестой уровень, а затем, перейдя на ультрафиолет и ближний рентген, седьмого, восьмого и девятого. Если бы аппаратура зонда работала с гамма-квантами, наверняка обнаружились бы уровни десятый и далее.

— С точки зрения математики это фрактал, тело дробной размерности, — проснулась Полина.

— Спасибо за уточнение, — саркастически отозвалась Марика. — Нам это как-то поможет?

— Абсолютная защита от всех видов лучевого оружия, — сказала Полина. — Фрактальная поверхность вкупе с силовым полем защитит даже от термоядерного взрыва.

— Да, это полезно, — согласилась Марика. — Надеюсь, Алина вытрясла из ящериц всё что нужно?

— Попечители не знают, — после паузы ответила Полина. — Это запретное знание.

— Это не попечители? — удивилась Марика. — Чей это… корабль?

— Внезапный Враг, — объяснила Полина. — Несколько сот лет назад он вынырнул из ниоткуда и двинулся сквозь империю попечителей. Некоторые считают, что он просто летел мимо, что его надо было пропустить, но…

— Но не пропустили и напали, — продолжила Марика. — Почему?

— Представь, что ты идёшь по лесу, — сказала Полина. — Ты решаешь важную задачу, ты глубоко задумалась и не замечаешь ничего вокруг. И ещё на тебе непроницаемый комбинезон и ты ростом со слона.

— Представила, — сказала Марика. — Ну и что?

— Лес полон муравьёв и муравейников, а ты просто идёшь мимо, — закончила Полина.

— Понятно. Муравьи обиделись, что слон топчет муравейники и принялись его кусать, — сказала Марика. — Странная аналогия. Как они прокусили комбинезон?

— Попечители не муравьи, — сказала Полина. — Шишка летела через их владения долго, и они успели изобрести бозонный фризёр.

— Что?!

— Излучатель, который стоит и здесь, и на «Мстителе», и вообще на всех новых судах, — объяснила Полина. — Примерно так можно перевести название этого оружия с языка ящериц. Фрактальная броня оказалась против него бессильна.

— Я не понимаю… — начала Марика.

— Он останавливает взаимодействия, и вещество распадается в пыль.

— Да нет же! — отмахнулась Марика. — Почему я этого не знаю? Ведь я так долго была Бранчем?

— Ты его просто подчинила, — неслышно усмехнулась Полина. — Алина же его выпотрошила и вывернула наизнанку.

— Алина у нас знатный потрошитель, — согласилась Марика. — Тебе не страшно быть её частью?

Полина не ответила. И всё же, где она прячется? Марика наскоро просмотрела оставшиеся личности, но Полины не нашла, зато обнаружила ещё одного мясного питомца.

Двое из шестнадцати. Ай да Алина…

В обычный космос Марика вышла на дальних подступах к системе Апере и приклеилась к одному из снежков внутреннего облака Оорта. Теперь она — автоматический завод, добывает рассеянные трансураниды. Любая рутинная проверка должна это подтвердить, для чего Марика исправно транслировала в пространство все нужные коды. Скоро она обнаружила саму планету попечителей и снова прыгнула так, чтобы оказаться выше плоскости эклиптики, в двух световых часах над Апере. Там Марика оставила шарик передатчика и покинула систему. Когда затихли колебания гипера, и маршрут Марики-катера стало невозможно отследить, передатчик распался, а в сторону планеты ушёл короткий модулированный радиоимпульс.

***

— Так и думал, что ты здесь. Пойдём, Жан зовёт! — Аркадий заметно нервничал. Так бывает, когда ждёшь чего-то долго-долго, и привыкаешь к этому ожиданию, оно становится фоном, рутиной, обычным обстоятельством жизни, а потом, когда ты забыл уже, чего ждёшь и почему, оно внезапно происходит.

Маша отложила ложку, вопросительно посмотрела на Максима. Тот пожал плечами:

— Подожду. Не до вечера же?

— Не остыла бы, — сказала Маша. Она закрыла кастрюльку с кашей, тщательно укутала чехлом из шкурок гургуц. Руки у Максима заживали трудно, медленно. Вскорости после визита ходульников раны воспалились, у Макса был жар, он бредил, и Маша тогда не отходила от него днями и ночами. Тогда она и сшила этот чехол, спасибо, в шкурках не было недостатка.

— Да хоть бы и остыла, — снова пожал плечами Максим. — Что я, ребёнок, холодную кашу не съем? А знаешь, — он оживился, — я, пожалуй, сам попробую! Надо же когда-то начинать.

— Ага, — ответила Маша. — Ложку не утопи, начинальщик.

Максим попытался ухватить ложку. Пальцы не слушались, ложка не держалась в руках.

— Ладно, иди уже, — сердито сказал Максим. — Будешь глазеть, у меня не получится.

— Что случилось? — спросила Маша по дороге.

— Скоро узнаешь, — ответил Аркадий. — Другие дольше ждали.

Больше он не проронил ни слова. Довёл её до отсека предводителя, пропустил в открытую дверь, сам встал за спиной.

Жан сидел за столом напротив жены. Жанна что-то писала, перед ней уже лежали несколько исписанных листов серой самодельной бумаги. Увидев Машу, Жан встал и, не говоря ни слова, отошёл в сторону.

— Садись, девочка, — Жанна отложила ручку, откинулась на спинку стула.

Маша послушно присела, испуганно посмотрела на Жанну.

— Ты спрашивала, девочка, что рассказала мне тогда, — улыбнулась Жанна.

— Да, я так ничего и не вспомнила, — кивнула Маша.

— Многое, но главное вот это.

Жанна показала на стоявшую на столе вазу. Вернее, это Маша считала этот предмет вазой, и очень удивлялась, что Жанна так носится с ней, и никому не разрешает к ней прикасаться. Ваза была неказистая, серая, кривоватая и всегда пустая.

— Что это? — спросила Маша.

— Приёмник, — сказала Жанна. — Это ты рассказала, как его сделать.

— Приёмник… — как эхо повторила Маша. — Столько времени прошло, а ты ничего мне не рассказывала. Почему?

— Потому что раньше он молчал, — сказала Жанна, — а теперь заработал.

Она погладила посудину по кривому горлышку, и ваза преобразилась. Разноцветные огоньки побежали от донца вверх, сложились в пятёрку. Потом её сменила семёрка, потом единица и снова пятёрка…

Маша как завороженная смотрела на огоньки и цифры, потом спросила:

— И что он принимает?

— План действий, — ответила Жанна