Глава 12. Чей дом?

Ксотта купалась в запахах.

Оказалась, потревоженная древесина испускает множество ароматов: новых и смутно знакомых, резких и едва заметных, будоражащих и навевающих сон.

…Когда Гриша, старший из новых её питомцев, попросил инструменты для постройки дома, Ксотта его не поняла.

— Мой дом — это ваш дом, — обиженно сказала она. — Зачем вам какой-то другой, тем более, зачем вам его делать самим?

— Прости, хозяйка, — начал Гриша, — но…

— И я просила не называть меня хозяйкой, — клацнула зубами Ксотта. — Мы друзья!

— Я не хотел сказать ничего плохого, — спокойно объяснил Гриша, — Ты хозяйка этого места, а мы твои гости.

— Хорошо, — успокоилась Ксотта. — Объясни, чем плох мой?

— Это твой дом, — сказал Гриша, — а мы хотим свой. Такой, который принадлежит только нам, где мы будем хозяева, а ты, хозяйка, — он улыбнулся, — гостьей…

Саша и Данила молча закивали головами.

— Как сложно у вас устроено, — произнесла Ксотта. — Дом — это просто место, где можно спать и где ты в безопасности. Но раз уж вам так хочется…

— Хочется, хозяйка, — подтвердил Данила.

— …то будь по-вашему, — закончила попечительница. — Итак, что вам нужно?

…Особенно понравился Ксотте запах древесины брурчча, который в изобилии рос на окрестных островах. За крепость и нестираемость питомцы пустили брурчч на покрытие пола. Ксотта вставала у входа в странное деревянное строение и с наслаждением тянула носом смесь ароматов. Входить внутрь она пока не решалась, уж больно ненадёжной казалась ей конструкция этого «дома». Разве выдержит её вес тонкая, на четверть когтя, древесная пластина?

— Зря, хозяйка, — посмеивался Саша, похлопывая рукой по стопке таких же пластин, которые человеки называли словом «доски». — Ты не представляешь, какой прочный материал дерево. Особенно брурчч!

Наконец, Ксотта рискнула. Пригнулась, сколько было возможно, — человеки, всё же, слишком низкие существа! — и шагнула через порог.

Как ни странно, дерево выдержало, даже не заскрипело. Внутри «дома» оказалось достаточно места, она, даже выпрямившись, не касалась головой потолка.

Здесь брурччем пахло особенно сильно. Данила катал по полу прибор, который Ксотта не смогла нигде найти, и его пришлось заказывать у механиков. Прибор ровно гудел, пол позади прибора выглядел светлее и глаже; прикреплённый к прибору мешок медленно распухал.

Гриша сверлил в стенах дырки.

Эля и Вероника натирали стены составом, от которого пахло чуть ли не сильнее, чем от брурчча. При виде Ксотты они дружно прыснули.

— Я смешная? — удивилась Ксотта.

— Есть немножко, хозяйка, — ответила Эля. — Никогда не видела, как циклюют пол?

— Не знаю, что это значит, — сказала Ксотта. — И знать не хочу. Как, нравится вам дом?

— Конечно, — сказала Вероника, — только… — она снова засмеялась.

— Только что?

— Никогда не думала, что буду жить в доме из кактусов! — смеясь, пояснила Вероника.

— Кактус? — не поняла Ксотта.

— Так мы называем такие деревья, — сказал Гриша. Он дунул в только что сделанную дырку; стена в ответ выпустила облачко мелкой стружки и пыли. — Они растут в пустынях, у них нет листьев, а только ствол, хозяйка.

— Я просила! Теперь вы в своём доме, всё, как ты говорил.

— Извини, Ксотта, — сказал Гриша. — Мы хозяева, ты гостья. Я прошу тебя, Ксотта, — он замялся на миг, — прячь когти. Брурчч очень прочный, но не настолько!

Ксотта посмотрела вниз. От её когтей на лиловом полу остались глубокие борозды.

— Глупый дом, — заявила она. — Он не чинит себя сам!

Развернулась и выбралась наружу. Из-за спины снова донеслось пение странного прибора. Циклевать… Ксотта покрутила слово в голове. Зачем делать полы, которые не умеют затягивать раны от когтей? Как ходить по таким полам? Как жить в таком доме? Странные существа эти человечки. Может быть, старейшие были правы, объявив их условно разумными?

Подумав так, Ксотта тут же устыдилась. У человечков нет таких когтей и они не виноваты, что не придумали правильных домов до Встречи. Тем более они не виноваты в том, что не придумали их после Встречи, ведь зачем изобретать то, что и так уже есть?

Раздался скрип шагов по песку.

— Скоро дом будет готов, хозяйка, — сказал Гриша. — Приходи к нам, когда хочешь, мы всегда тебе рады.

— Всё равно ты называешь меня хозяйкой. — сказала Ксотта. Она наклонила голову и внимательно посмотрела на Гришу одним глазом. — Объясни, в чём дело? Только не говори, что в двух шагах от дома ты перестал быть его хозяином.

— Нет, Ксотта, — печально ответил Гриша, — не перестал. В доме или около дома мы хозяева, а ты гостья. Мы так договорились — и так и будет. Но кроме тебя и нас… На вашей планете никто не признает, что это наш дом. Это твой дом, он построен на твоей земле.

— Земля тут ни при чём! — запротестовала Ксотта. — Оформим договором как использование в производственных целях! Точно! — она оживилась, загорелась новой идеей. Каждая чешуйка шкуры на боках и шее по контуру окрасилась в ярко-оранжевый цвет, иглы вдоль позвоночника, обычно спрятанные по кожу, встали дыбом. — Откроем народный промысел и станем продавать ваши дома! Думаю, нет, я уверена, каждый разумный владелец питомцев… извини, Гриша, что так говорю, но мы решим и это, скоро решим, обещаю! Каждый разумный попечитель обязательно приобретёт для своих питомцев такой дом. Это память о родной планете, это спокойствие и хорошее настроение… Клянусь, у вас будет много решающих голосов и статуса! Ведь раньше такого никто не делал! Особенно заинтересуется молодёжь… Старики, конечно, станут брюзжать, но кому хуже от их ворчания? Не забыть бы купить достаточно брурчча! Для начала хотя бы на десяток домов, как думаешь, Гриша?

— Конечно, мы поможем тебе набрать голосов, Ксотта, — сказал Гриша. — Но наш дом, ты забыла про него? Чей будет дом?

Ксотта остановилась. У человека было такое растерянное лицо! Она совсем перегрузила ему голову, а человеки проще, тут уж ничего не поделаешь…

— Сейчас всё решим! — торжественно заявила она. — И не говори, что поможете мне. Это я вам помогу. И никаких голосов мне не надо, у меня их и так достаточно. Идём!

Большими прыжками Ксотта помчалась к своим апартаментам, оглянулась, заметила, что Гриша за ней не поспевает, и подхватила его на руки. Человек, был совершенно ошеломлен её напором. Он судорожно вцепился в её лапу и только тряс головой при особо резких движениях хозяйки. Ксотта не заметила его испуга.

Оказавшись, наконец, на твёрдой земле, Гриша перевёл дух — и сразу же болезненно сморщился:

— О-ох, хозяйка…

— Прости, сейчас поправлю!

Холодным языком попечительница прошлась по его телу. Да-а… Какая она торопливая, неаккуратная какая. Но до чего же хрупкие существа! И как их вид смог выжить в этом жестоком мире?

Боль пропала почти сразу, развеялись чёрные точки в глазах. От лап рептилии распространялся жар, но не обжигал, а приятно грел, проникал под кожу, ласкал кости…

— Ты как, Гриша?

— А? — Гриша встрепенулся. Заснул!

— Хорошо, — улыбнулся он. — Что со мной было?

— Я тебе немножко рёбра поломала, — виновато сказала Ксотта. — Но уже всё в порядке. Ничего не болит?

— Нет, хозяйка! — сказал с восхищением Гриша. — Какая ты замечательная, хозяйка!

— Сейчас всё сделаем, — сказала попечительница. Было видно, что она смущена и растрогана. — Клади лапу… руку вот на этот камень.

Гриша послушно прижал ладонь к той облицовочной плитке, на которую показала Ксотта. Плитка ничем не отличалась от остальных, то есть отличалась всем: цветом, размером, формой. Интересно, остальные плитки тоже чем-то управляют? Он не первый раз видел эту стену и думал, что перед ним просто декоративный узор.

В воздухе раскрылось пустое облако.

— Что дальше? — спросил Гриша.

— Странно… — пробормотала Ксотта. — Должно поприветствовать и попросить выбрать, что ты хочешь сделать. А оно не просит. Испортилось? Дай-ка я…

Ксотта приложила к стене когтистую лапу, и рядом с пустым облаком возникло новое облако, ярко освещённое, переполненое символами.

— Теперь снова ты! — потребовала она.

После нескольких попыток стало ясно: машина Гришу не видит и не признаёт.

— Я же говорил, — грустно сказал Гриша.

— Ей должно быть всё равно! — прорычала Ксотта. — Всё равно кто, всё равно когда! Её дело выполнять приказы!

— Наверное, не все имеют право отдавать приказы, хозяйка? — спросил Гриша.

— Нет! — отрезала попечительница. — Все. Так устроено, что все! А! Я поняла! — завопила она так громко, что Гриша схватился за голову. — Это глупая система, я не проследила, не думала просто, что понадобится. Мы прямо сейчас летим в ближайший узел и сделаем это лично!

— И дом будет совсем-совсем наш?

— Я уверена!

…Величественная регистраторша в узле оскалилась, произнесла:

— Приветствую, совершенная! Чем могу помочь?

— Собственность на жилое помещение, оформление прав на производство, совершенная, — ответила Ксотта.

— Не понимаю тебя, совершенная, — регистраторша склонила голову набок, посмотрела на Ксотту с изумлением. — Это мелочь, зачем ты прибыла лично?

— Система неисправна, — ответила Ксотта. — Не слушается, не распознаёт.

— Позволь координаты в узле? — удивилась чиновница. — Проверю.

Она раскрыла несколько облаков, скрутила хвост кольцом, снова с любопытством глянула на Ксотту: — Твоя система полностью исправна, совершенная. Зачем ты обманываешь меня?

— Она не хочет опознавать его! — рассердилась Ксотта, показывая на Гришу.

Только сейчас чиновница обратила внимания на Гришу. Вперила в него жёлтый глаз, понюхала воздух возле его лица.

— Домашний питомец? — удивлённо спросила у Ксотты. — Ты хочешь оформить все эти права на питомца?!

— Да.

— Это невозможно, совершенная, — твёрдо сказала чиновница. — Это невозможно потому, что это невозможно. Ты отнимаешь моё время.

— Они сами сделали дом, — затараторила Ксотта. — Почему они не могут официально владеть домом, совершенная?

Регистраторша совершенно по-человечески вздохнула.

— Глупая гургуца может найти пустой ствол аргахура, — сказала она. — Глупая гургуца, если представить, что она умеет думать и говорить, может назвать его своим домом. Но это просто ствол аргахура.

— Но они сделали сами! — не сдавалась Ксотта. — Они попросили нужные инструменты и сделали.

— Гургуца тоже шипит, — наставительно сказала регистраторша. — Опытный охотник поймёт, чего она хочет. Гургуца может проделать дыры в стволе аргахура и назвать их окнами. Это всё равно не дом, это просто дырявый ствол. Ты так долго общаешься с человеками, совершенная, — она усмехнулась, — что стала считать их разумными.

— А разве нет?..

— Конечно, нет, — сказала чиновница. — Они умело притворяются.

— А подарить этот дом? Подарить я могу?

— Питомца? — спросила регистраторша.

— Питомцу! — рыкнула Ксотта.

— Нет, совершенная.

Попечители рычали и пёрхали, клацали зубами и били хвостом, и Гриша перестал вслушиваться. Он всё равно не понимал ни слова, даже слов вычленить не мог. Ксотта и вторая ящерица общались на своём языке, а он оказался чрезвычайно сложен для понимания. Трудно научиться тому, что при всём желании не сможешь повторить. Практически невозможно.

Одно Гриша мог сказать точно — хозяйка сердилась. Не выгорало дельце, не складывалось. Гриша усмехнулся про себя: ничего другого он и не ждал. Ксотта — идеалистка, и сейчас ей объясняют реальное положение дел. Ставят на место, щёлкают по носу. Такой вид, во всяком случае, имела чиновница узла. Мордой, языком, глазами излучала снисходительность и ласковое злорадство.

Оно и к лучшему. Ксотта не только идеалистка, она деятельная идеалистка, значит, или добьётся своего — или свернёт себе шею. Первое — удача, второе — просто приятно.

Он в который раз огляделся. Помещение узла не отличалась особо от любой комнаты в доме Ксотты. Тот же «каменный» пол, те же стены, инкрустированные керамической плиткой, которую он ещё недавно считал украшением. Те же лежбища в виде продолговатых люлек. У Ксотты в одном из углов возвышалась гора горячего песка; попечительница нежилась в нём, закопавшись чуть не по горло. Здесь такого не было, что и понятно: контора для работы, не для удовольствий.

Над головой зарычали особенно пронзительно, поводок впился Грише в шею, вздёрнул на ноги.

— Кха-кха, хозяйка, — закашлялся Гриша. — Задушишь.

— Извини, мой хороший, — рассеянно отозвалась Ксотта, уже на пиджин. — Пойдём отсюда.

— Всё хорошо? Дом теперь наш? — подпустил простодушия Гриша.

— Нет, но скоро будет.

Нет, но какова регистраторша? Упёрлась, как кхмеп, и никак её с места не сдвинешь!

Озабоченная неуступчивой чиновницей, Ксотта, не замечая ничего вокруг, вихляющей походкой двинулась к дискоиду. Гриша, чтобы случайно не удушили, вприпрыжку побежал следом. Только в машине хозяйка так же рассеянно отстегнула поводок. Гриша виновато улыбнулся и принялся растирать уставшую от рывков шею. Ксотта снова не обратила на него внимания…

Дискоид взвился в бирюзовое небо и взял курс на нижний магнитный полюс.

— Ксотта! — закричал вдруг Гриша.

Впереди вполовину неба развертывалось действо. Огромный алый попечитель замер неподвижно в ванне с чёрной жирной нефтью. От нефти шёл пар, ящер блаженно жмурился. Потом он открыл один глаз и заинтересованно посмотрел куда-то вверх. Потом открыл второй и выпустил длинный язык. На морде его было написано предвкушение. Скоро стало понятно, за чем он так заинтересованно следил: из зенита спустился поднос с блюдом из двух полусфер. Попечитель радостно раззявил пасть и схватил блюдо за верхнюю полусферу-крышку, снял её…

— Что это, хозяйка?! — в панике закричал Гриша.

— Что? — встрепенулась Ксотта. — А… Это реклама, милый. Ты знаешь, что такое реклама?

— Что у него там, хозяйка? — дрожащим голосом спросил Гриша.

На блюде дрожала серая с красными прожилками масса, покрытая бороздами и извилинами. Ящер схватил изящную двузубую вилку; с острых кончиков сорвались искорки, ударили в бороздчатое яство, и оно затрепетало. Ящер щелкнул зубами и погрузил вилку в деликатес; зубцы провернулись, словно это не вилка, а миксер, вырвали из массы розово-серый кусок…

— Это всего лишь живое желе, милый, почему ты… — начала Ксотта и замолчала.

— Не отдавай меня им, хозяйка!.. — Гриша бросился под защиту передних лап Ксотты, прижался к холодной твёрдой груди. — Не отдавай, слышишь?!

— Никогда, Гриша, никогда. Как ты мог подумать?

Стены дискоида помутнели и скрыли ужасную картину. Гриша, спрятавшись на груди Ксотты, постепенно затих…

В избу он возвратился совсем спокойным, только печальным.

— Извини мне, Ксотта, — сказал в дверях попечительнице, — в дом не приглашаю. Не до гостей. Извини.

Его ждали и спать не ложились.

— Ну? — вскочила на ноги Эля, едва Гриша зашёл в горницу.

— Просто отлично! — ответил Гриша на йоруба, старательно делая постное лицо. — Настолько отлично, что даже удивительно.

— Давай, не томи, — на том же языке сказал Данила. — Мы тут извелись все.

— Подожди, — сказал Саша. — Григорий, ты общаешься с ней больше всех. Ты точно уверен, что ящерица не понимает йоруба? Не хотелось бы погореть на ерунде.

— Абсолютно, — успокоил его Гриша. — Я проверял. Она не понимает, переспрашивает. Думает, что я подражаю какому-то зверю, пытаюсь так её развлечь. Да и не может она знать, мозги ей промыли как следует.

— Ну, будем надеяться, — сказал Саша. — Говори.

— Конечно, у неё ничего не получилось, — начал рассказывать Гриша. — В узле ей отказали, да ещё и обсмеяли вдобавок.

— Как ты узнал?

— Да там бы любой понял, — отмахнулся Гриша. — По интонациям. Она такая злая с узла дёрнула. Чуть голову мне не оторвала, Ары…

Он осторожно дотронулся до ссадины под подбородком:

— Теперь синяк будет…

— Ничего, я синяков не боюсь, — усмехнулась Вероника. — Садись рядом.

Она подвинулась. Гриша плюхнулся рядом, ткнулся носом в её плечо, мечтательно сказал:

— Тёплое… живое… не то, что ящерица!..

— После! — потребовал Данила. — Ты сказал, отлично просто. Что она решила? Почему вдруг? Ну, отказали ей, ну и что?

— Мы когда улетали, рекламу в небе подвесили… — пробормотал Гриша, закидывая ноги на кровать и поворачиваясь на спину. Голова его легла на колени Веронике. — Такая гадость, бррр! Живое желе, если кто знает.

— Да уж знаем, кха-кха… — закашлялся Саша.

— И ты? — настаивал Данила.

— И я истерику устроил, — сказал Гриша. — Ящерка наша сентиментальная. Расчувствовалась, обещала всё-всё сделать! Значит, что-нибудь да получится… Вот ты скажи, — он снова сел, подался к Даниле, — как они сентиментальными могут быть? Гады холодные?

— Попечитель их, гхм, знает, — ответил Данила. — Вернёшься, у Алины спроси. Алина больше всех про них знает.

— Ага, спрошу, — сказал Гриша. — Она такая меня лично пригласит и всё-всё расскажет! А потом запакует.

— Не хочу про Алину! — надула губки Вероника. — И про ящерицу не хочу больше! Хватит уже, они друг друга стоят. Обе, обе…

— Успокойся, Ника, — Гриша обнял девушку, прижал к себе. — Не будем про ящериц, будем про тебя. Будем про тебя?

— Бу-удем… — Вероника запрокинула голову, повела плечами, освобождаясь от накидки.

— И точно, — что мы всё о делах да о делах, — Данила, прищурившись, посмотрел на Элю. Она с готовностью села рядом.

— Рваные попечители, — сказал, глядя на две пары, Саша. — Ленки-то как не хватает!..

— Глупости. Падай сюда!

Эля прижалась теснее к Даниле, теперь между ней и Вероникой оказалось свободное место, как раз для одного человека.

Дверь захлопнулась, Ксотта не успела ничего сказать. Было странно. За это борется их Общество? Чтобы питомцы закрывали перед носом дверь? Питомцы, ради которых она делает всё, для которых не жалеет ни времени, ни сил?

В раздражении Ксотта хлестнула хвостом. Между нею и наглыми питомцами лишь хлипкие доски, двух ударов хватит, чтобы их разметать! Разнести и схватить за шею теплокровного человечка, оторвать ему голову, второму и третьему…

Усилием воли Ксотта задавила злобу. Умерила ток крови, сорбировала лишние гормоны.

Нельзя считать питомцев игрушками, если борешься за их права!

Нельзя быть одновременно хозяйкой — и гостьей, требуется выбрать одно.

Нельзя совместить приятные права хозяйки и обязанности гостьи.

Нельзя, наконец, быть другом тому, кем владеешь…

Нельзя, нельзя, нельзя! Одни запреты для тех, кто думает о справедливости!

Но как обидно: с её статусом, с её голосами нельзя сделать простую вещь — подарить питомцу безделицу, собственноручно сделанное гнездо…

Ксотта приникла к стене, прислушалась. Внутри неразборчиво бубнили в несколько голосов. Ксотта втянула воздух… Нет, и обоняние было бессильно, всё забили запахи дерева и масла.

Всем видом выражая оскорблённое достоинство, Ксотта проследовала к себе… и подключилась к камерам в жилище питомцев. Что она была бы за хозяйка, не знай всё, что творится в поместье?

Теплокровные совокуплялись. Странные существа, они были готовы совокупляться всегда и везде, не обращая внимания на сезоны. Долг перед видом? Они не признавали и не собирались признавать таких понятий, всё, что их интересовало — удовольствие. Природа лишила их возможности скрывать внутри тела репродуктивные органы, и второе, что интересовало человеческих самцов после совокуплений, была их защита. Поэтому, наверное, они остались теми, кто они есть. Питомцами в её доме!

Подумав так, Ксотта злорадно облизнулась. Злость и досада улетучились, теперь она откровенно веселилась.

Ещё теплокровные издавали нечленораздельные звуки. Не речь, а звериное ворчание. Так что стены и запахи — ни при чём. Совокупляясь, теплокровные глупели. А были они вообще разумны?

Ксотта задумалась и отвлеклась от просмотра. Возможно, регистраторша права? Возможно, человеки просто притворяются разумными? Мимикрия, известное явление в живой природе. Безобидная ящерка притворяется ядовитой змеёй, мягкий червь делает вид, что он сухая и несъедобная веточка.

Человеки же, чтобы получить эволюционные преимущества, имитируют интеллект и речь.

На миг Ксотте стало обидно за Общество. Чем они занимаются? Ради чего? Ради справедливости и высоких принципов, одёрнула она себя. Объект не стоит забот? Зато цели высоки.

Страсть схлынула, уступила место приятной усталости. Гриша потянулся, осторожно откинулся назад, уложил затылок на мягкий Элин живот. Вероника лежала рядом, свернувшись в клубочек подмышкой у Данилы. Саша откатился в сторону и тяжело дышал, приходя в себя.

— Иногда я спрашиваю себя, — сказал вдруг Данила, — правильно я сделал, когда согласился лететь, или нет?

— Директор Рудольф был чрезвычайно убедителен, — попробовал съязвить Гриша.

— Ерунда, — вяло отмахнулся Данила. — Выбор есть всегда. Неизвестно, в конце концов, что лучше: быстрая смерть или то, что нас ожидает.

— Пока я вполне довольна, — подала голос Эля. Гриша почувствовал её горячие пальцы на своём затылке.

— Пока, да, — согласился Данила. — А потом?

— Мы все думали, — сказал Гриша. — Мы все решили так, а не иначе. Ты, вообще, зачем это говоришь?

— Не знаю, — отозвался Данила. — Просто я подумал…

— Лучше ужасный конец, чем ужас без конца, — сказал Саша. Он сел, выпрямился. У него была отличная фигура, и Гриша мимолётно пожалел Ленку, которой пришлось отделиться. Такого любовника потеряла! Зато Элька и Ника приобрели…

— Что ты хочешь сказать? — поинтересовался Данила.

— Сидел бы ты сейчас на Земле, — начал объяснять Саша, — и не знал, что думать и чего ждать. Рудольф всё объяснил, трудно жить, когда знаешь такое. А здесь, — он оскалился. — Если ничего не получится, то хоть будем знать, почему умираем. А если получится, то мы герои и все девки наши!

— Мы и так все ваши, — сказала Ника. — А вы наши, и прямо сейчас!

— Эй, эй! — запротестовал Гриша. — Дай отдохнуть-то.

— В процессе отдохнёшь, — зловеще произнесла Ника и села на него верхом. — Просыпайся, герой. Не время спать.