Глава 6. Среда обитания

Беспомощность Марики сыграла с Бранчем дурную шутку. Неизвестно, были это легкомысленность или самоуверенность, но он почти забыл о слепке чужой личности в собственном сознании. Да и как опасаться того, кого контролируешь более чем полностью? Кого можешь уничтожить, раздавить, стереть в любой момент?

Сознание Марики, оглушённое водопадом знаний и императивов, молчало, зато подсознание не засыпало ни на миг. Изучало, сортировало, классифицировало, не обращая внимания на чудовищную сложность данных. Подсознание не умеет бояться, оценивать и ужасаться умеет только личность.

Однажды его труд закончился.

Очнувшись, Марика поняла, что читает мозг попечителя как открытую книгу и в силах управлять им. Она усыпила сторожевые структуры, пока они не забили тревогу. Она создала своих сторожей, благо материала вокруг хватало, и встроила их во все сенсорные и управляющие цепи. После чего стала изучать необъятную память попечителя.

Бранч ничего не заметил, он был уверен: человеческая самка в коме, разбудить её сможет только он сам.

***

Сигнальное облако задышало, вспыхнуло тревожными огнями — кто-то просил связи. Бранч недовольно дёрнул хвостом: кому он мог понадобиться в такое время? Важные вопросы, по давней традиции, не решались после заката. Закат звезды это холод, это оцепенение. Потом Бранч утихомирил сердце. Кто бы это ни был, причина, наверняка, важна. Традиции важны — пока они не мешают делу.

— Связь, — приказал он.

Туман в облаке рассеялся, оттуда выглянул незнакомец.

— Я Брагош, совершенный Бранч, — представился незнакомец.

— Ты брал у меня щенка, равный Брагош, — вспомнил Бранч. — Проблемы? Он тебя не устраивает? Свяжись со мной завтра, сейчас я...

— Прости, равный Бранч, — сказал Брагош. — Человечка я выгнал.

— За что же? — удивился Бранч. — Это умная особь. Я хорошо их готовлю.

— Наверное, — сказал Брагош. — Дело не в нём. Дело серьёзнее, равный Бранч.

— Говори.

— Я глава Общества защиты прав питомцев, — начал Брагош. — Ячейки Общества есть везде, где есть питомцы.

— Прости, равный Брагош, — Бранч удивлённо рассмеялся. — Ты в самом деле считаешь, что человечкам нужны права?

— Питомцам требуется кормёжка и подстилка, — ответил Брагош.

— Тогда зачем?.. — не понял Бранч.

— Общество нужно их хозяевам, — клацнул зубами Брагош. — Они не слишком умны, но их много. Это политика, равный Бранч. Это голоса и статус. С моей стороны было бы глупо пропустить такую возможность.

— Уважаю твои мотивы, — сказал Бранч. — Но что ты хочешь от меня?

— Скоро сезон размножения, равный Бранч, — сообщил Брагош. — Я выбрал партнёршу, она из моей ячейки.

— Поздравляю, — Бранч изогнул хвост кольцом. — Дальше.

— Её человечка сбежала, — сказал Брагош. — Она думает, что сделала что-то не так. Она требует от меня больше знаний. Иначе...

— Ей мало Наставления? — рассердился Бранч. — Пусть изучает Наставление, там есть всё.

— Ей мало Наставления, — согласился Брагош. — Она хочет знать среду обитания питомцев. Побывать на… забыл, как называется их планета.

— Они называют её Земля, — недовольно сказал Бранч. — Она открыта для посещений, обычная периферийная планетка. Зачем вам нужен я?

— Ты специалист, — ответил Брагош. — Ты знаешь её лучше всех, ты сможешь показать важное и быстро.

— Не нахожу смысла...

Бранч остановился на середине фразы. Умнее всего было отказать. Такую поездку можно устроить, но зачем? Дикие питомцы не похожи на ручных. Они глупы, они — Бранч вспомнил самку из интерната номер двадцать пять — невоспитанны и непослушны. Их придётся приучать и приручать, это хлопоты, а у него много забот и здесь. Это расходы, это...

— Это будет стоить голосов, — неожиданно согласился он.

— Конечно, — сказал Брагош. — Рад твоему решению, совершенный Бранч.

Он кивнул и отключился.

В чём дело? Бранч тронул лапой поверхность бассейна. Горячая жидкость всколыхнулась, волны медленно облизали борта. Воздух наполнил приятный нефтяной запах. Он будил воспоминания… Когда-то Бранч не мог себе позволить такую роскошь, когда-то он завидовал старому Ожоргу. Из-за чего? Из-за тяжёлых углеводородов! Нефть не стоит ничего, можно залить жилище нефтью, можно утопить в ней пустыню так, что только верхушки барханов поднимутся над чёрным морем. Но чтобы купаться в нефти, необходим статус. Любой может отправиться на Землю и добыть живое желе, но лакомиться придётся в одиночестве. Чтобы есть его при всех, необходим статус. Наконец, каждый может развести человечков — если у него довольно голосов и статуса! Ограничения в доступном и доступнейшем — лучший стимул для развития. Брагош обещал голоса и статус, Брагош их обеспечит. Если для этого требуется свозить на Землю нескольких недоумков, то почему нет? Это не займёт много времени.

Бранч вошёл в бассейн и погрузился в нефть по глаза. Наисовершеннейший Кагрум унизил его. Он отомстит, а для этого нужны голоса и статус, статус и голоса.

И всё же, почему он согласился, если хотел отказать?

***

В сотне миллионов километров над плоскостью земной орбиты вспыхнула и сразу погасла звёздочка. Вырожденный газ изнанки пространства вспух серебристым облачком — и рассеялся без следа, мутировал в нейтрино, испарился, оставив после себя чёрный диск — яхту попечителя Бранча. Словно нехотя диск тронулся с места, потом тоже исчез, словно провалился. Внешний наблюдатель сказал бы, что яхта почти мгновенно набрала половину скорости света и полетела по направлению к Земле. Кому, однако, придёт в голову мысль приглядывать за всесильными попечителями?..

Директор Рудольф проснулся в своей резиденции от тяжести на сердце и смутной тревоги. Перворанговая, только из лицея синенькая, имени которой он не запомнил, разметалась в полкровати, закинув руку и ногу на его сторону. Спина и изгиб бедра нежно светились в лучах Луны из открытого окна.

Может, его потревожила она? Вряд ли. Девушка дышала размеренно и тихо, не трепетали ресницы, не шевелились губы, как иногда бывает в фазе быстрого сна.

Рудольф встал у окна. Шальной комар, которого восходящие потоки воздуха занесли на высоту семидесятого этажа, тупо и безуспешно бился о плёнку поля. Рудольф втянул ночной воздух и, в который раз, восхитился хитроумием попечителей. Поле, затянувшее оконный проём, легко пропускало внутрь свежий воздух, но надёжно защищало от любых ядовитых газов или пыли. Директор протянул руку: пусто. Для него поле неощутимо, хоть шагай наружу, навстречу недолгому полёту. Снаружи его не достать ни хлыстом, ни пулей, ни даже ракетой, так что комар зря старается. Только оружие попечителей… ну, на то они и попечители. Обидно, раздери его попечитель.

Алина обещала решить этот маленький вопрос через год или два. Так и выразилась — маленький вопрос. И верно, маленький. Ящеры, если что, мелочиться не станут, разнесут всю планету.

Алина! Рыжее чудовище пожирало мозги не хуже попечителей. Рудольф, что ни год, открывал под её цели новый интернат. Директора на миг продрал озноб. Если рассудить, попасть к Алине — всё равно, что умереть. Потерять себя, раствориться в Алине, стать молекулой её распределённого сознания.

Возможно, это хуже смерти.

Руку кольнуло. Комар нашёл надёжный аэродром между средним и безымянным пальцами, пробурил кожу и на глазах толстел, наливался кровью. Рудольф размазал нахала по ладони, вытер руки о простыню. Спать совершенно расхотелось, но чем занять себя до рассвета? Разбудить юницу?

Потолочная панель над дверями рабочего кабинета беззвучно полыхнула белым, потом замигала попеременно красным и зелёным. Сигнализация. Умный сенсор обнаружил, что директор не спит и заблокировал звук. Кто-то просил связи. Рудольф махнул рукой, и панель погасла. Кто-то… Алина, кто же ещё. Из тройки заговорщиков только для неё не существовало дня, ночи и понятия времени суток вообще. И только сестрички могли связаться с ним по красно-зелёному каналу. Раньше это был секретный код Марики, она проговорилась о нём в миг страсти. Хотя, Марика и страсть — из области фантастики. Единственный раз в жизни она потеряла голову, и сразу навсегда.

Рудольф усмехнулся дурному каламбуру, накинул халат и прошёл в кабинет. Интересно, что потребовалось этому монстру? Снова не хватает вычислительной мощности?

— Люди в это время спят… — проворчал директор, активируя канал. — Какого… — и замолчал.

Из глубины видеокуба на него глянула хищная морда с янтарными глазами.

— Бранч?.. — выдохнул Рудольф. — Совершенный Бранч, прости. Откуда ты знаешь…

— Я ещё и не то знаю, — со странной интонацией сообщил Бранч. Очень знакомой, но совершенно немыслимой интонацией! Четверть века назад так могла выразиться управленец восьмого ранга Марика, но она мертва те же двадцать пять лет.

— Боюсь, я тебя не понимаю, совершенный Бранч, — справившись с изумлением, сказал Рудольф.

— Понимаешь, Рудик, понимаешь, — теперь уже точно марикиным голосом заявил попечитель. — Я — Марика, и я сижу внутри этой глупой ящерицы!

— Как… кхм… это? — колени у Рудольфа подогнулись, и он бессильно, совершенно по-старчески опустился в кресло. — Он откусил тебе голову. Я видел это собственными глазами. И где ты была все эти годы? Это что, такой дурацкий розыгрыш? Ты смеёшься, совершенный Бранч?!

Рептилия в видеокубе засмеялась странным каркающим смехом.

— Извини, Рудик, — сказала, отсмеявшись, Марика, и это была точно она, Рудольф уже не сомневался. — Довольно трудно управлять этим зверем. Он не сдаётся, он сопротивляется, но я учусь с каждым часом. Он уже считает мои решения своими, осталось самое трудное — вернуть его естественную моторику. Личность, знаешь ли, очень сильно влияет на тело…

— А наоборот?

— Боишься, что стану зубастой ящерицей? — снова засмеялась Марика-попечитель. — Это долго объяснять, и ты всё равно не поймёшь. Надо испытать на себе. Слушай, директор, что тебе надо сделать, и постарайся всё-таки поверить.

***

Обычно отряд Канта-Эммануила-семнадцатого нёс службу двумя этажами ниже резиденции директора Рудольфа. Парни протирали форменные штаны в мягких креслах, флиртовали помаленьку с девицами из обслуги, в общем, бездельничали. Неудивительно, Департамент смотрителей охраняли и сверху, и снизу, и люди, и технологии попечителей. Никакой злоумышленник или просто дурак не добрался бы до шестьдесят восьмого этажа, его бы выследили, отловили и скрутили, не прибегая к помощи спецотряда. Кто-то считал их работу синекурой, платой за особые услуги. Особые — выделяли тоном, кривя губы. Знаем, мол, чем вы заслужили такое положение. Директору Рудольфу надоели девочки, поэтому он держит при себе мальчиков. Шептались за спиной, не смея сказать вслух, потому что знали тяжесть кулаков Канта-Эммануила. Глупые, свёрнутая челюсть или разбитый нос всё лучше гнева директора!

Сам пятиранговый Кант-Эммануил сидел, закинув ноги на стол, в своём служебном кабинете и недовольно вертел в руках древнюю головоломку. Пластиковый рубик скрипел в его пальцах: от себя, к себе, разворот… К себе, разворот, от себя… За два часа Кант-Эммануил смог собрать только нижнюю плоскость, теперь сопел и злился от бессилия и досады. Цвета не слушались, белые квадратики норовили разбежаться, и приходилось каждый раз с трудом возвращать их на нужные места.

Существовал формальный алгоритм сборки, Кант-Эммануил даже распечатал его на бумаге — и кинул листки в ящик стола. Собрать рубик по схеме сможет распоследний попечитель. Неужели он глупее простой игрушки? Неужели не сможет достичь победы своим умом?

— Развлекаешься?

Кант-Эммануил без лишней спешки отложил рубик в сторону, принял подобающую позу и взглянул в видеокуб, в глаза директора.

— Ни в коем случае, господин смотритель девятого ранга, — почтительно, но с достоинством ответил он. — Тренирую пространственное воображение.

— Очень полезный навык, — язвительно произнёс директор Рудольф.

— Ещё это помогает не заснуть, — признался Кант-Эммануил. — Ночь всё-таки.

— Ночь, — согласился директор. — Слушай приказ. Подготовь грузовой винтолёт и трёх-четырёх человек. Самых верных, слышишь?

— У меня все верные, господин директор, — с тенью недовольства сказал Кант-Эммануил. Подчинённых он подбирал сам, в каждом был уверен как в самом себе, и директорские слова его немного удивили.

— И, тем не менее, — повторил директор Рудольф. — Самых верных и молчаливых. Люди не кегли, одинаковые не бывают, — и, отвечая на невысказанный вопрос, добавил: — На верхней площадке, через полчаса.

На верхней, значит. Как обычно. Кант-Эммануил минуту посидел, глядя в опустевший куб. Всего в башне смотрителей было две винтолётных площадки. Первая, официальная и парадная, внизу, во дворе, вторая — на крыше. Если за первой площадкой могли следить из всех окон, выходящих во двор башни, то вторую от взглядов укрывала не только высота, но и защитный купол. Он открывался на считанные секунды, на взлёт или посадку.

Кант-Эммануил помнил только один раз, когда его группа улетала с нижней площадки. Несколько лет назад, парадный визит на семидесятилетний юбилей лицея управления. Препаршивые воспоминания, между прочим. Лучше провести три секретных задания, чем ещё раз выстоять два часа при полном параде, рассматривая зелёных кадетов и кадеток. Безделье и впустую убитое время.

Во всех остальных случаях Кант-Эммануил отправлялся на задание с крыши. Его группа выполняла самые важные, самые секретные поручения директора Рудольфа.

Кант-Эммануил-семнадцатый вздохнул и вызвал заместителя. Бедный Андрей-одиннадцать-двадцать четыре-шестьсот двенадцать. Надо же кому-то тащить службу, пока самые верные будут развлекаться?

Через двадцать четыре минуты Кант-Эммануил с тремя парнями прибыл на крышу. Директор Рудольф уже был там. Он стоял, облокотившись на парапет, и смотрел сквозь защитную завесу на огни города.

— Мы готовы, господин смотритель девятого ранга, — доложил Кант-Эммануил.

— Хорошо, — кивнул директор, — ждём. Скажи, — он обернулся к Канту-Эммануилу, — ты не задумывался, что среди них, — Рудольф показал взглядом на ночной город, — было бы спокойнее?

— Не понял, господин директор, — пожал плечами Кант-Эммануил. — Кому спокойнее?

— Тебе, — директор ткнул его пальцем в грудь, — мне, им, — он махнул в сторону стоящих у лифта верных и молчаливых. — Всем? Не знать, не слышать, не подозревать, не беспокоиться? Уходить утром на работу, возвращаться вечером? Пить, есть и спать без снов и кошмаров? Заниматься сексом, который угоден попечителям и ни о чём не думать?

— Никогда не задумывался о таких вещах, — сказал Кант-Эммануил. — Думаю, мне было бы скучно так жить.

— Скучно? — с удивлением переспросил директор. — Ты сказал — скучно?

— Да, — подтвердил Кант-Эммануил. — Разве это жизнь, господин директор? Жизнь, это когда…

— Вот он! — не дал ему договорить директор Рудольф.

В небе над башней словно лопнула струна. Небо на миг раскололось, из трещины вывалился чёрный диск и повис в двух-трёх метрах над крышей башни. В днище диска протаяло отверстие, оттуда ударил сноп света.

— Знакомьтесь, — объявил директор Рудольф. — Совершенный Бранч.

— Где?.. — начал Кант-Эммануил и замолчал. Рядом с директором Рудольфом стоял попечитель с янтарными глазами. Кант-Эммануил не понял, откуда он взялся, только что рядом было пусто, только слепящий свет, — и вот бьёт хвостом оливковый ящер размером с медведя!

— Смотритель пятого ранга Кант-Эммануил-семнадцатый! — гаркнул Кант-Эммануил. — А также мои подчинённые…

— Это не важно, Семнадцатый, — сказал попечитель. — Делай свою работу, директор.

— Но где… совершенный? — спросил директор Рудольф.

— Ты всегда был слепым, — проворчал попечитель. — Вот же они.

Только сейчас Кант-Эммануил заметил рядом с диском чёрное плоское нечто, похожее на невысокий обелиск или дверь. Просто закрытую дверь в пустоте, без стен и потолка.

— Ага, — глухо сказал директор. — За мной.

Он сделал шаг …и пропал в прямоугольной черноте.

— Двинулись, парни, — приказал Кант-Эммануил и, запретив себе удивляться, шагнул вслед за директором.

…И вышел из предрассветного сумрака в оранжевый полдень большого круглого зала! Вдоль его стен на низеньких столах лежали носилки с продолговатыми тюками.

— Опа! — сказал сзади кто-то из парней.

— Отставить удивления, — приказал директор. — В Центре развлечений никогда не были? Здесь то же самое.

— Так то Центр развлечений, такая бандура, а тут просто дверь, господин директор! — произнёс тот же голос.

— С тобой, Чингиз, я потом поговорю, — не оборачиваясь, пообещал Кант-Эммануил. — Что делаем, господин смотритель девятого ранга?

— Груз — на винтолёт, — бросил директор Рудольф.

Парни примерились к одному из тюков.

— Тяжёлые, растопчи их попечитель!

Чингиз сгонял до винтолёта, вернулся с гравитележкой.

— Раз! Два! Взяли!

Тюк грузно шлёпнулся на тележку.

— Осторожно! Не картошку таскаете! — вскинулся директор

А что мы таскаем, хотел, было, спросить Кант-Эммануил, да вовремя прикусил язык. Уж больно злое и в то же время испуганное выражение было у господина смотрителя девятого ранга…

Один за другим перетаскали тюки в винтолёт. Директор тенью сопровождал каждый рейс, болезненно морщился, стоило кому-то из парней запнуться или просто тряхнуть груз. Кант-Эммануил удивился бы ещё больше, если бы узнал, что под тканью каждый тюк окружало стазис-поле, и значит, груз был абсолютно неуязвим, и с ним бы ничего не сделалось, хоть с крыши роняй. С самого восьмидесятого этажа.

— Теперь свободны, — сказал директор, когда последние носилки легли в грузовой отсек винтолёта.

Дверца хлопнула, закрываясь, потом снова открылась и оттуда выбрался обескураженный винтолётчик. Он крутил головой, оглядывался и ёжился, но молчал, и только разевал рот, как рыба на берегу. Машина замолотила лопастями и свечкой ушла в облака. Тут к винтолётчику вернулся дар речи.

— Вылазь, говорит, из кабины, — сообщил он Канту-Эммануилу, — верну потом. И кто я такой — целому директору возражать, а, пятиранговый? А если он машину мне раскокает, кто отвечать будет?

— Раскокает — отправим тебя в загон, — сказал Кант-Эммануил, потом рассмеялся в вытянувшуюся физиономию летуна: — Шучу, не бойся! Ничего с тобой не будет. Считай, господин директор взял его напрокат…

Взлетев над облаками, директор Рудольф включил прибор, который незаметно передал ему Бранч-Марика. В маленьком кубе были отлично видны и команда Канта-Эммануила, задравшая головы к небесам, и размахивающий руками винтолётчик. Рудольф дождался, пока Кант-Эммануил уведёт людей с крыши и пустил машину по широкой дуге вокруг города. Доверие к подчинённым — дело хорошее, но люди любопытны, а они и так увидели куда больше допустимого. Допустим, в Канте-Эммануиле Рудольф был уверен, как и в его ребятах. Кант-Эммануил первым вырвет болтуну язык, но что делать с летуном? Будь на его месте Марика, винтолётчик бы просто исчез. Ушёл с вечера на дежурство — и пропал. Мир несовершенен, даже в наше время случается всякое. Способ хороший, но чреватый дурной бесконечностью. Что делать с исполнителем? Исполнителем исполнителя? И так далее? Марика не брезговала замыкать цепочку на себя. Вот ведь баба, пожри её попечитель. Гхм…

Почти завершив круг, Рудольф бросил винтолёт вниз, к защитному куполу над крышей Управы. Теперь бояться нечего, попечительская машинка обеспечила маскировку, и даже сам летун не узнал бы свою птичку.

Его ждали. Лично директор Алёна в окружении безликих управленцев с незапоминающимися лицами. Через минуту груз исчез в лифте.

— Директор, конечно, знает, что там? — спросила Алёна.

— Конечно, директор, — ответил Рудольф.

— Тогда поторопимся, она ждёт.

— По ней никогда не понятно, ждёт она или размышляет о вечном, — буркнул Рудольф. — Мне надо вернуть на место винтолёт.

— Без тебя вернут, — сказала Алёна. — Неужели тебе не интересно?

— Мне много что интересно, — зыркнул на неё Рудольф. — Пошли, директор. Наша интрижка подошла… — он не договорил.

— Скажи, что ты не рад.

— Я рад, но мне страшно.

— Всем страшно.

— Даже ей? — скривился Рудольф.

— Ты про неё ничего не знаешь, — тихо сказала Алёна. — Ей страшнее всего. В случае чего она теряет больше всех.

— Куда уж больше, — усмехнулся Рудольф. — Жизнь.

— Значит, она теряет больше жизни.

Со времени последнего посещения обиталище Алины расширилось ещё минимум на один этаж. Здесь поддерживали лабораторную чистоту, поэтому воздух нестерпимо пах страданием. «Уйми воображение, — приказал себе Рудольф, — они ничего не чувствуют. Они давно ничего не чувствуют, кроме цифр».

Широкое пространство в центре зала несло следы поспешного демонтажа. Кое-где торчали из пола пучки проводов, блестели в свете ламп свежие сварные швы. Шесть больших и глубоких ванн, по числу грузов, наполняли исходящие паром растворы. Змеились готовые присосаться к пациентам шланги и кабеля.

Откуда-то появилась Марика-Бранч.

— Оперативно, — сказала она.

Металлические плиты пола содрогались под её тяжёлыми шагами. Она прошла вдоль ряда гравитележек, нежно оглаживая тюки острым когтем. Ткань покровов распадалась, беззвучно лопалось стазис-поле.

На тележках лежали шесть попечителей. Управленцы споро перегрузили рептилий в ванны, умело, будто выполняли скучную, рутинную работу, подключили кабеля и шланги, потом закрыли ванны прозрачными колпаками.

— Они не очнутся? — обеспокоенно спросила Алёна.

— Они спят крепко, — ласково сказала Марика. — Они верили мне, они не ожидали.

Голос её изменился, последние фразы она почти рычала:

— Возьми у них всё, слышишь? Всё, что они знают, всё, что они могут дать!

— Я возьму больше, чем ты способна представить, — прозвучал со всех сторон равнодушный голос.