Глава 13. Лужбурняга

Обитает в болотах Апере моллюск, называемый лужбурняга. Жрёт фиолетовую осоку, но не брезгует и падалью, таскает на спине трубчатый домик, куда и прячется в миг опасности. Защита это невеликая, поэтому едят лужбурнягу все, кто больше и быстрее, да и те, кто меньше, тоже не отстают. Спасают моллюска обилие фиолетовой осоки и плодовитость.

Четырежды в год откладывает лужбурняга икру и сразу покидает кладку. Заботиться о потомстве дальше нет нужды, никакой хищник не позарится на липкие зелёные комки. Когда размножается лужбурняга, болота Апере практически вымирают. Откочёвывают в более сухие места панцирные гнорхи, забиваются в норы и впадают в спячку болотные гургуцы. Царь зверей, король болот — зубастый тражган уходит в предгорья. Даже окрестные кхмепы уползают подальше.

У кхмепа отличное обоняние, а икра лужбурняги чрезвычайно вонюча.

Выйдя на свет, личинка лужбурняги поедает оболочку икринки. Поедает всю, без остатка, и только после этого в болота возвращается жизнь…

***

Брагош ловил жар светила, стоя на вершине высокого столба. Когда кровь нагрелась до нужной температуры, он закрылся от внешней среды, отключил чувства, замер.

Брагош строил в сознании химеру. Цепочка из генома гургуцы, другая принадлежит человеку. Добавить капельку его собственных генов. Заставить такое жить, пусть виртуально, трудно, но иначе какой интерес играть? Вышло лишь с шестой попытки.

Страшненькая получилась тварь. Умная, хитрая, изворотливая. Она поняла, что не существует на самом деле. Она смогла нащупать границы своей тюрьмы, — и это без настоящего зрения и слуха! Она почти взломала эти границы…

Брагош уничтожил её с облегчением.

Капля его генома решила много, но далеко не всё. Злобу и агрессию химере дала гургуца, остальное — от человека. Сознают ли старейшие, что слукавили? Человеки разумны и опасны. Удача, что они не успели войти в силу к тому часу, когда разведка Апере нашла их планету. Теперь и не войдут, — если держать их в кулаке…

— Хорошо сыграл, совершенный?

Брагош открыл глаза, усилием воли погасил раздражение. Глупо злиться на ту, с кем сливал гаметы.

— Да, совершенная, — Брагош спрыгнул со столба, встряхнулся. Кровь побежала быстрее, сознание прояснилось, — удачно сыграл. Поучительно.

— Ищи я место для медитаций, не нашла бы лучше, — сказала Ксотта. — Хорошо у тебя здесь. Горы, свежий воздух. Светило — и никого вокруг.

— Польщён, совершенная, — оскалился Брагош. — Приходи сюда, когда хочешь.

— Буду, — не стала чиниться Ксотта. — Но я не за этим.

— Говори.

— Нашему Обществу два оборота, — сказала Ксотта, — но мы только говорим. Я предлагаю дело!

— Так говори же, — щёлкнул хвостом Брагош.

— Живое желе! — горячо заговорила Ксотта. — Цивилизованная раса поедает мозг живых существ! Добрых, ласковых, эээ… пушистых питомцев. Надо остановить это варварство! Этот ужасный обычай, который…

— Не продолжай, совершенная, — остановил её Брагош.

Ксотта замерла. Брагош обошёл кругом, выпустил язык, ласково огладил её под брюхом.

— Ты умна, совершенная, — сказал он. — Признаюсь, сам я не догадался.

— До… чего, совершенный? — удивилась Ксотта.

— Наисовершеннейший Трауш, глава старейших, — объяснил Брагош. — Он поставляет живое желе на Апере.

— Ну и что?

— Ты ещё и хитра, совершенная, — склонил голову Брагош. — И у тебя гениальная интуиция.

— Ты смеёшься? — разозлилась Ксотта. — Говори, в чём дело, или я откушу тебе голову!

— Наисовершеннейший Кагрум метит на место главы старейших, — рассмеялся Брагош. — Мы поможем ему свалить Трауша, он поможет Обществу.

— Опасные слова, совершенный, — сказала Ксотта. — Откуда ты знаешь, что он не выдаст нас Траушу?

— Не выдаст, — серьёзно ответил Брагош. — Он так хочет свалить Трауша, что пахнет этим желанием. Он держится, не пускает запах наружу, но я услышал.

***

— Ты много просишь! — рычал Наисовершеннейший Кагрум. — Трауш выжил из ума, но за живым желе следит днём и ночью. Он обязательно узнает, кто его ворует. Он вынет из тебя всё, и выйдет на меня! Я не готов драться с ним в открытую. Пока не готов.

— Не надо ничего воровать! — запротестовал Брагош. — Ни капли не пропадёт, я клянусь!

— И в чём тогда смысл? — спросил Кагрум. — Объясни!

— Доверься мне, Наисовершеннейший, — сказал Брагош. — Ни одна порция не пропадёт, каждая дойдёт до заказчика.

— Тогда зачем тебе доступ на транзитный склад? — удивился Кагрум.

— Прости, Наисовершеннейший, — сказал Брагош. — Зачем тебе это знать? У Наисовершеннейшего Трауша могучее чутьё. Вдруг он догадается?

Кагрум в ярости ударил хвостом, выбил осколки из камня стен. Что за намёки? Выскочка, как он смеет?! Потому и смеет, сказал холодный голос внутри, что почуял что-то. Значит, где-то ты ошибся, не сдержался, и должен быть выскочке благодарен.

Потому что он учуял, а не Трауш.

— Хорошо, — решил Кагрум. — Я найду тебе доступ. Но попробуй только обмануть!..

— Ни в коем случае, Наисовершеннейший, — заверил Брагош. — Зачем мне это?

***

Совершенный Гучаргу не торопился. Слишком долго он ждал и бился за статус, чтобы сейчас спешить. Иногда предвкушение слаще обладания.

Зато вот он — заветный контейнер. Плоский, ребристый, неуловимо пахнущий статусом. Радость исполнения мечты оказалась с горчинкой: Трауш недавно понизил ценз на право покупки желе. Это обижало, но не сильно, всё равно Гучаргу принадлежал теперь к элите элит.

Гучаргу царапнул когтем торец контейнера, и тот распался на две половинки.

Крышка сразу исчезла, растворилась в воздухе. Осталось мелкое корытце. В нём, под прозрачной стазис-плёнкой, ждал розовато-серый деликатес… Гучаргу потянулся к нему, и стазис-плёнка лопнула. Живое желе задрожало, подёрнулось сеточкой слабых электрических разрядов. Гучаргу ухватил двузубую вилку и… с края корытца сорвался дымчатый шарик.

Гучаргу удивился. Неужели дела Наисовершеннейшего Трауша так плохи, что он прибегнул к рекламе? Зачем вообще рекламировать то, что не нуждается в отдельном представлении? Что само по себе признак богатства и успеха?

Тем временем шарик всплыл вверх и развернулся в облако. Из него на Гучаргу, жалобно скаля зубки, огромными глазами смотрел человеческий детёныш. Бледный, тонкокожий, с голой, лишённой шерстки головой.

Странная реклама. Гучаргу недовольно шевельнул хвостом: он вовсе не настроен смотреть на человеков, он просто хочет отведать живого желе!

— Исчезни! — приказал Гучаргу, но облако, против его ожиданий, не схлопнулось, а разделилось надвое. Второе облако демонстрировало того же человечка, только теперь он смотрел не на Гучаргу, а вверх. На лице его, сколько мог понять Гучаргу, был написан ужас. Облака снова разделились, потом ещё и ещё раз. Скоро над и вокруг Гучаргу вращались десятки, если не сотни, облачков. Каждое из них изображало одну из стадий приготовления живого желе…

Гучаргу с ненавистью посмотрел на кушенье. Желе дрожало и испускало вкусные ароматы, один из которых было невозможно ни с чем спутать. Кровь. Конечно, Гучаргу не боялся крови, вид свежего мяса радовал древнего хищника внутри него. Но… Гучаргу полагал себя современным, просвещённым разумным существом. Он думал, что далеко обогнал в развитии предка, который рыскал по пустыне, выслеживая или загоняя жертву, а после пожирал её живьём и был тем доволен. Прошли тысячи оборотов… и вообще!

Гучаргу зашипел, подпрыгнул в попытке достать гадкие облака. Те, словно ожидая атаку, тоже поднялись выше. Они изменились. Застывшие картины ожили. Теперь в каждом облаке шёл красочный фильм о том, как человечек превращается в деликатес. Кривые, похожие на когти, ножи. Испуганные, а затем стекленеющие глаза. Потоки крови. Лоскутья кожи, развешанные на блестящих прутьях. Лотки, парящие мясом…

Наконец, результат — аккуратные стопки контейнеров с живым желе.

Гучаргу обиженно зарычал, лапой смёл в угол корытце с долгожданным деликатесом. Пропадёт, ну и пусть. Никогда, никогда!.. Пусть другие пожирают эту гадость, только не он!

Не защищённое более стазис-полем корытце лопнуло. Живое желе вывалилось на пол — и сразу стало таять, впитываться в камень. Дом обнаружил грязь — и принялся за уборку.

***

Закат пылал оранжевым и лиловым. Совершеннейший Ожорг полулежал на открытой террасе своего дома в куче горячего песка. От плит пола поднимались струи нагретого за день воздуха, и в них парил подносик с живым желе.

Совершеннейший Ожорг любил вкушать его по вечерам. Это расслабляло, настраивало на возвышенный, элегический лад. Ожорг давно отошёл от дел, но привык быть рядом с вершиной. Это правильно, к чему менять привычки? Ещё Ожорг привык получать всё самое свежее, минуя склады, непосредственно с транспортного корабля. В старости есть свои преимущества, это связи и знакомства, результат долгой и активной жизни…

Воздух пах песком и остывающим камнем. Иногда прилетал ветер с горных пиков, щекотал кожу под чешуёй. Ожорг медленно выплывал из сладкой истомы; жизнь прошла не зря, у него есть всё: неявная власть, уважение, спокойствие и безопасность. Глупое Общества защиты оставило его в покое, спасибо Кагруму, не оставил в беде старого приятеля.

Иридиевые щипцы так и предлагали прикоснуться к ним. Ожорг схватил их двумя пальцами, содрал стазис-плёнку с кушанья, подцепил кусок живого желе, посмотрел на просвет.

Раздались визг и скрежет, сложились в слова:

— Охохо! Берегись, старый живодёр!

Ожорг замер, повёл головой, огляделся.

— Кто здесь? Кто смеет снова…

— Охохо! — глумливо засмеялся голос. — Никто тебе не поможет. Никому ты не нужен, дряхлая ящерица!

— Я пожалуюсьНаисовершеннейшему Кагруму! — зашипел Ожорг. — Он…

— Забыл про тебя, — издевательски сообщил голос. — Брось бяку!

— Сейчас… Сейчас… — Ожорг спешно развернул четыре облака: Кагрум на службе, Кагрум дома, персональный дискоид Кагрума и, наконец, секретный канал, привязанный к геному Наисовершеннейшего. — Он разотрёт вас в пыль!

Облака были пусты. Наисовершеннейшего Кагрума не оказалось ни на службе, ни дома. Он не летел в дискоиде, и, если верить четвёртому облаку, Наисовершеннейшего Кагрума вообще не существовало в природе!

— Убедилась, ящерица? — захохотал голос. — Последний раз повторяю, брось!

— Ну, уж нет! — зарычал Ожорг. — Это моё право, моя привилегия!

Один за другим он забросил в пасть несколько кусков живого желе, закатил глаза от удовольствия:

— Что, убедились? — он торжествующе засмеялся.

— Ты выбрал, старый живодёр, — печально произнёс голос. — Получай.

— Что… — слова застряли у Ожорга в глотке, а желе, как живое, устремилось наружу.

На подносике, рядом с деликатесом, красовался зелёный комок.

Икра лужбурняги!

Ожорг пискнул как беспомощный детёныш. Желудок его сократился, извергая всё, съеденное с вечера. Ожорг замотал, отплёвываясь, головой и позорно бежал с террасы.

Дома не стало лучше. Запах проникал даже сквозь рефлекторно сжатые ноздри. Запах бил по нервам и ввинчивался в мозг. Отплёвываясь и шипя сквозь зубы, Ожорг добрался до бассейна с горячей нефтью и погрузился с головой.

Вонь потихоньку рассеялась. Она никуда не делась, но её разбавил сильный и стойкий запах углеводородов. Ожорг продул ноздри и пасть и принялся с тоской ждать, когда недостаток кислорода выгонит его из бассейна.

— …Прошло три дня, — прорычал Ожорг. — Есть результаты?

— Ничего, совершеннейший, никакой зацепки.

Чиновник безопасности узла кривил морду и отворачивался. Ожорг кипел от возмущения, но ничего не мог поделать: чиновник его, без сомнения, уважал и боялся, но лужбурнячий дух пересиливал любой страх. Да, Ожорг мог стереть его в песок, но разве любой, кто придёт вместо него, станет более вежливым?

— Этого не может быть, — недовольно сказал Ожорг. — Я уважаемый гражданин, почётный советник!

— Я… — замялся чиновник.

— Отблагодарю! — решительно подался к нему Ожорг.

— Я прошу, совершеннейший, — чиновник извивался, пытаясь одновременно быть и ближе и дальше от многосильного визитёра, — о-о-о… не дышите на меня, совершеннейший, — не выдержал, наконец, он.

Ожорг сдался и сделал шаг назад.

— Я отблагодарю… Но, проклятье, равный, я должен знать, кто это сделал! Вернее, я знаю, но я должен знать точно!

— Только неофициально, совершеннейший, — безопасник узла даже посерел от страха. — Вы не сможете их привлечь.

— Неофициально, — обречённо согласился Ожорг.

Чиновник внезапно пошатнулся. Чтобы не упасть, опёрся лапой о стену, резко повернулся к Ожоргу, зашептал торопливо:

— Я отключил запись, мне попадёт, совершеннейший. Вы обещали…

— Я отблагодарю, — клацнул зубами Ожорг.

— Это Общество защиты прав, — сказал чиновник. — Их хвосты торчат отовсюду, но…

— Что?!

— Мне настойчиво посоветовали не копать, — признался чиновник. — Крайне настойчиво. Их поддерживают на самом верху.

— Кто?

— Один из старейших, совершеннейший, — ответил безопасник. Ещё раз оглянулся и прошептал: — Из самых влиятельных старейших.

Чиновник захлопнул пасть, мотнул головой и шлёпнул хвостом по стене, включая запись.

— Так что ничем не могу помочь вам, совершеннейший, — сказал он, низко склоняя шею. — Невероятное происшествие, небывалое…

***

Чтобы не подвергать грузное тело пагубной гравитации, его рациональнее содержать в жидкой среде. Глава старейших Наисовершеннейший Трауш был исключительно рационален. Обычно он пребывал в ванне с тёплым минеральным маслом, в ней принимал посетителей и даже участвовал в заседаниях совета старейших. Разумеется, дистанционно, поскольку перемещение ванны и сопутствующего оборудования считал затратным и потому бессмысленным с точки зрения термодинамики занятием.

Сейчас Трауш, по собственному определению, «искал аналоги текущих проблем в личных архивах», а на деле дремал, перебирая в сознании картины прошлого. Вполне рациональное поведение. В памяти Наисовершеннейшего хранились, снова по его определению, «как песка в пустыне» казусов и прецедентов, коллизий и способов их разрешения. Мотивы и поступки разумных, в глубинной своей сути, не меняются, поэтому не стоит заново изобретать то, что давно существует.

Так считал глава старейших Трауш, и, значит, так было верно.

Жирный белый червь шевелился в липкой грязи. Слова эти ничего не значили для Трауша-тогда. Время слов придёт потом, когда он переживёт первые часы безумного голода и смертельной опасности. Он хотел есть, и нечто, что Трауш-сейчас, старый Трауш из далёкого будущего назовёт «жирным белым червём», могло утолить его голод. Трауш-тогда пискнул и побежал к червю, чтобы… не успеть. Кто-то, брат или сестра, память Трауша-сейчас не сохранила подробностей, успел первым. Обливково-чёрное существо вонзило зубы в червя. В его червя, его законную добычу!

Наисовершеннейший не запомнил, что почувствовал. Наверное, обиду и гнев. Крохотный Трауш-тогда подпрыгнул и сомкнул зубы на шее злоумышленника. Что-то хрустнуло, и воришка без звука повалился на червя.

Он-тогда наелся до отвала и вовремя унёс ноги, заметив, что к месту пиршества бежит кто-то большой и страшный. Трауш-тогда закопался в горячий песок на склоне холма и заснул.

Это был его первый и самый главный урок. Сожри слабого. От сильного спрячься.

— Наисовершеннейший?

Глава старейших приоткрыл один глаз. Секретарь, единственный, кто смел потревожить его в «часы раздумий».

— Продажи живого желе рухнули, Наисовершеннейший, — доложил секретарь, не дожидаясь дозволения патрона. Достаточно, что тот обратил на него внимание.

Трауш раскрыл глаз полностью, радужка потемнела. Патрон требовал пояснений.

— Именно рухнули, Наисовершеннейший, — продолжил секретарь. — Уменьшились втрое. Причина — травля клиентов со стороны «Общества защиты прав домашних питомцев».

Трауш шевельнулся, секретарь сделал два шага назад:

— Их прикрывает Безопасность, Наисовершеннейший, — испуганно произнёс он. — Сам я не посмел…

— Молчи, — прервал его глава старейших.

Огромное тело Трауша покоилось в ванне, на уровне пола, но сейчас, приподняв голову из масла, он всё равно смотрел на секретаря сверху вниз. Смотрел в оба глаза. Секретарь попятился почти до стены, распластался на полу. Глаза его подёрнулись плёнкой.

— Продажи прекратить, новых заказов не делать, — приказал Трауш. — Остатки на складах… распродавать тайно. Вернуть прежнюю цену… нет, увеличить втрое!

— Да, наисовершеннейший, — сдавленно ответил секретарь.

Трауш без слов погрузился в масло с головой, оставив на поверхности только ноздри. Секретарь убрался, потревожив напоследок масло паническим топотом. Наисовершеннейший отбросил раздражение: нижестоящие слабы и глупы, но без них никак.

Итак, «Общество по защите прав домашних питомцев». Само по себе оно ничтожно, на один коготь, но его поддерживает Безопасность. А Безопасность, как знают все, кто знает хоть что-то, это Кагрум. Значит, Кагрум сделал очередной ход. Он молод и энергичен, он рвётся к власти. Интересно, что он предпримет, когда любители живого желе не получат его вовсе? Настоящие любители, которые не по зубам глупому Обществу. Не мелочь, впервые приобщившаяся деликатеса сильных, и не отошедшие от дел бездельники вроде Ожорга, а элита? Советники и технократы, основа великой цивилизации Апере?

Трауш расслабился и замедлил биение сердца. Внешний мир отдалился, перестал тревожить пустяками…

Самочка была молода, не более половины кужля. Она впервые исполняла долг перед видом и страшно гордилась этим. Траушу-тогда исполнилось почти полтора, но вряд ли он превосходил её опытом. Политика занимала всё время, политика, в которой от сильных прячутся, а слабых пожирают, и никогда не скажешь тому, кто мельче тебя чуть не вдвое:

— Хочу видеть тебя, совершенная. Хочу встретиться с тобой…

***

Советник Гарпагоз злился, досадовал и недоумевал одновременно. Представители Наисовершеннейшего Трауша избегали его, а при случайной встрече отделывались пустой болтовнёй, юлили и ни за что не отвечали на вопрос: когда? Это злило до потери осторожности. Опасно нападать на тех, кто представляет главу старейших, опасно в самом прямом, примитивном смысле, но сдерживался Гарпагоз с трудом. Так и хотелось вцепиться в довольную морду очередного «консультанта» с его постоянными «нет», «не сейчас», «не предвидится»!

Злость эта вызывала досаду, ведь умом советник Гарпагоз обладал аналитическим и никогда не принимал поспешных или опрометчивых решений. Тот же ум подсказывал причину столь странного поведения.

Невозможность получить живое желе!

Именно это смущало советника. Забавных зверьков, которые давали живое желе, проверили сразу после открытия их родины. Ни одна часть их тел не содержала наркотика и не вызывала привыкания. А хотя бы и так! Чистка организма — слишком простая вещь, чтобы советник Гарпагоз не умел её делать.

Советник Гарпагоз чистился, и не один раз. Страсть к деликатесу словно насмехалась над ним. День без утренней порции инопланетных мозгов становился сущим мучением. Мысли о желе не давали жить. Пустой желудок странным образом как будто переезжал в череп — и ныл, ныл, ныл, требовал вожделенной дани. Зато потом, когда нарочный доставлял лакомство, наступало блаженство.

Не найдя сил победить страсть, советник Гарпагоз начал делать запасы. Он истратил кучу решающих голосов, но заставил один из залов своего дома заветными контейнерами, — и жизнь наладилась.

Всё шло хорошо, но однажды живое желе пропало напрочь. Гарпагоз нервничал, глядя, как дни съедают его запасы. Сначала опустел один угол, потом другой, и вот наступил момент, когда остался последний контейнер. Советник выдержал утро, и следующее, и ещё одно, но вечером третьего дня слопал всё без остатка…

…День катился к закату. Хозяева и особенно хозяйки прогуливали своих питомцев перед сном. Встречались, неторопливо обсуждали стати и достоинства человечков, потом расходились, чтобы опять встретиться на следующем круге. Из локального объёма советник Гарпагоз следил за их бессмысленным коловращением. Напыщенные, надутые дураки! На что истрачены их голоса? Попонки с бантиками, пелеринки с узорами, золочёные ошейники и силовые поводки с рубиновым или сапфировым следом. Мягкие тела питомцев источали ароматы дорогих минеральных масел…

Гарпагоз сглотнул. Сердце стучало в клетке ребёр, перед глазами плыл туман. Он хлестал хвостом, рискуя выпасть из объёма, разрушить невидимость. Рано, пока рано! Не всякий питомец подойдёт. Все они слишком жирные, но мелкоголовые. Голова у питомца должна быть большой, а тело — бледное и худощавое. В этом — и только в этом! — случае нервный узел питомца на вкус приблизится к живому желе.

Как же, приблизится! Гарпагоз скрипнул зубами. Живое желе — специально подготовленная нервная ткань. Животное обучают, как бы глупо это ни звучало, для этого существуют специальные методы, долгие и трудоёмкие. Как биолог он ясно видел разницу и понимал её причины, но страсть нашёптывала: «Ерунда! Ты ничего не заметишь. Важно отношение размеров головы и тела». Ночами, проведёнными в полузабытьи, Гарпагоз вывел целевую функцию, и сейчас его мозг непрерывно вычислял соответствие тел питомцев этой функции.

Стоп. Вот эта особь подойдёт! Не идеал, но близко. И хватит привередничать, иначе можно и не дождаться. Хорошо, хозяйка невелика, не придётся драться.

Когда до намеченной жертвы оставалось не более трёх шагов, Гарпагоз выпрыгнул из объёма. Хозяйка, молодая особа с модной перламутровой чешуёй, присела от удивления на хвост. Питомец, угадав свою судьбу в глазах советника, панически заверещал и рванул прочь, но тут же упал, заскулил, держась за шею. Полезные вещи ошейник и поводок, отметил мимоходом Гарпагоз.

— Что это значит?! — пришла в себя перламутровая хозяйка.

Гарпагоз не ответил. Он схватил питомца и откусил ему голову. Хрустнул под зубами хлипкий череп человечка, и Гарпагоз ощутил, наконец, знакомый вкус… Не такой же, нет, но близкий, очень близкий!

— Он съел Андрейку! — заголосила перламутровая. — Ты, отвратительное животное!.. — и она бросилась на советника.

Гарпагоз пребывал в эйфории и лишь краем глаза безразлично наблюдал, как бессильно скользят когти самки по его шкуре. Зарычав от злобы, та подпрыгнула и попыталась вцепиться пастью в его шею.

— Уймись, растущая, — расслабленно пробормотал Гарпагоз, отмахиваясь лапой. — Я компенсирую твои затраты…

— Мои затраты?! — взъярилась перламутровая. — Урод! Варвар!!

— Ты потеряла разум, растущая, — начал злиться Гарпагоз. — Прочь, или тебе будет плохо! Я советник Гарпагоз. Немедленно прими позу подчинения.

— Я подчиняюсь, совершенный, — сбавила тон перламутровая.

Гарпагоз величаво кивнул и вызвал свой дискоид. Уже забираясь внутрь, он услышал реплику, которую она бросила вслед ему:

— Тебе это даром не пройдёт, советник…

Гарпагоз удивился, но не придал значения глупым словам. Самки вообще не очень умны. Самки, запавшие на человечков, неумны втройне. Привязываться к пище — что может быть глупее?

В дом Гарпагоз влетел через крышу, сразу в кабинет, как привык, прошёл, жмурясь от удовольствия, через тамбур дискоида… и запнулся, встал.

Что-то было не так, но, расслабленный и обезоруженный радостью, он не сразу понял, что именно. Когда же понял, то стало поздно. К тому же, осознание пришло тогда, когда тело само, без участия сознания, уже нырнуло обратно в дискоид. Тем самым превратило ситуацию из ужасной в катастрофическую.

Стены и пол кабинета покрывал ровный слой икры лужбурняги. Икра издавала невероятное зловоние, и этим зловонием пропитался весь дом. Как только советник шагнул в кабинет, вонь прилипла и к нему, проникла под чешую, осела на коже, и советник «благоухал» не хуже всепланетной помойки. Теперь же, — Гарпагоз обречённо приоткрыл рефлекторно сжавшиеся ноздри, — и дискоид тоже.

***

Наисовершеннейшему Траушу не спалось. Старейший беспокойно ворочался в бассейне, баламутил тяжёлое масло. Оторвы из Общества по защите прав домашних питомцев, — Трауш даже замер на миг, поражённый несуразностью самого сочетания слов: «Права домашних питомцев», — ничего не понимали и не сбавляли напора. Безопасность всегда вставала на сторону «Общества», поэтому продукт не только боялись покупать, его боялись продавать. И виновато в этом было не «Общество». Оно — инструмент. Виноват в этом был Кагрум.

Масло в бассейне ходило ходуном, выплёскивалось на плиты пола. Секретарь забился в угол. Он давно сбежал бы, но не смел. Он ждал. Чего — неизвестно, но точно не ласки и наград.