Глава 2. Марика

Сначала была мгновенная боль, потом темнота. Она не знала, сколько прошло времени, для неё темнота пролетела как единый миг. Осталась только память о боли. Потом память расширилась, и Она вспомнила блик потолочных ламп на зубах Бранча. Новые слова и понятия — Бранч, зубы, лампа, блик — подействовали как взрыв. Она обнаружила, что боль была в горле, что боль сопровождало короткое удушье, и что темнота, которая наступила после боли и удушья, не равна темноте, в которой Она пребывала сейчас. Здесь и после тянули за собой тогда и множество других понятий и фактов, из которых главными были да: её звали Марика и она жива.

Сознание включились полностью, словно по нажатию кнопки. Марика потянулась к шее… и обнаружила, что не ощущает ни шеи, ни рук, ни вообще ничего! Темнота, пустота и тишина.

На миг она усомнилась в собственном существовании, но сразу себя одёрнула. Несуществующее не может вспоминать о реальном, а зубы попечителя Бранча никак не выглядели иллюзией. Несуществующее не может иметь имени и рефлексировать, наконец, оно не может страдать от прошедшей боли.

Марика успокоилась. Совсем недавно её не было, и вот она уже есть и думает, и вспоминает, значит, будут и другие изменения к лучшему.

Всё к лучшему, что отдаляет от небытия.

Она замерла в безмыслии. Оказалось, можно просто приказать себе не думать. Время замедлилось, потом вовсе остановилось, и включилось зрение.

Не настоящее зрение, конечно. Странное чувство, которое просто позволило знать, что происходит вокруг, позволило отделить одни части тьмы от других, выявить в ней течения и острова, глубокие заводи и мели, смерчи и водовороты, разрешило оценить её высоту и объём. И масштаб.

Марика обнаружила вдруг, насколько она — бледная амёба с десятком ложноножек — мала по сравнению с этим местом. Она испугалась. Океан, а место можно было назвать и океаном, опасен не только размерами. В нём могут обитать хищные твари, для которых она в её нынешнем виде — перекус на один зуб.

Сожрут и не заметят!

Марика рванулась и поняла, что может двигаться. Тогда она забилась в самый укромный угол, в самую надёжную нору, которую смогла найти, зачерпнула тьмы и окружила себя самой чёрной, самой непроницаемой тьмой, которую смогла измыслить. И снова затихла, потому что вслед за тем, что заменило ей зрение, включилось то, что смогло заменить слух.

Мир звучал.

Гудел, звенел, стрекотал и шелестел. И каждая нота была преисполнена смысла. Симфония звуков дышала мощью и властью. Марика захотела присвоить часть этой силы, не из-за злого умысла, просто для безопасности.

Один из ближайших потоков висел в пустоте толстенным пожарным шлангом. Марика вскрыла его и зачерпнула…

По случайности, ей повезло. Специалист в теории информации определил бы, что взломанный поток передавал некодированный видеосигнал. Марика просто обрадовалась и приникла мысленным взором.

Она увидела мешанину цветов и линий. Постепенно её сознание приспособилось и из этого хаоса возникло человеческое лицо.

Человек возмужал и даже постарел, но Марика узнала его сразу. Заноза в пальце, мелкая, досадная помеха, которая стала главным раздражителем в её жизни. Тот, за кем она гонялась много месяцев. Насмешка над её долгом, оскорбление её службы.

Ивась что-то говорил, рыжая борода дёргалась согласно с шевелением губ. Если бы Марика могла дышать, то задохнулась от ненависти. Отомстить! Выместить все обиды, истинные и мнимые! Смять! Уничтожить! Убить! Всем существом она ринулась к Ивасю…

Его лицо надвинулось, приблизилось. Стали заметены морщины на лбу и в углах рта, крупные поры на носу, мельчайшие капельки пота. Глаза Ивася округлились от удивления, в них отразился… попечитель Бранч.

Мощный удар обрушился на Марику! Картины мира исчезли, Ивась пропал как и не было. Зрение и слух снова отключились, а в пустоте и темноте сознания возник рассерженный голос Бранча:

— Сиди смирно, несносная самка, иначе я съем тебя окончательно!

***

— Что случилось, совершенный? — Жан отшатнулся и присел. Он побледнел, от него запахло страхом и бессилием.

— Уже ничего, — сказал Бранч. — Даже если я расскажу тебе, ты не поверишь. А я не расскажу.

— Как скажешь, совершенный, — пробормотал Жан.

— Именно так и скажу, — согласился Бранч. — О чём ты хотел меня спросить?

— Мои жёны, совершенный, просили узнать, — нерешительно начал Жан, — и я сам тоже…

— Короче, или я рассержусь!

— Всё ли хорошо у наших детей, совершенный?

— Зачем вам это? — спросил Бранч.

— Для спокойствия, — ответил Жан. — Это в твоих интересах, совершенный, — торопливо добавил он, умоляюще сложив ладони. — Если женщина знает, что с её ребёнком всё в порядке, она легче носит нового! Если она нервничает… бывают проблемы, совершенный.

Жан наклонил голову и замолчал.

Он не врал. Он действительно беспокоился за своих самок, а те… Живородящим свойственно излишне переживать за детёнышей.

— Хорошо, — сказал Бранч. — Я задам вопрос компаньонам. Жди и надейся.

— Спасибо, совершенный.

За разговором Бранч полностью успокоился. Какая хитрая самка, чуть не застала его врасплох. Люди изворотливые существа, в каждом поступке или слове может быть двойное дно. Примитивные, но настырные, и требуют внимания, за минувший кужль Бранч это понял и смирился. Зато они обеспечили ему статус и приток голосов, а это стоит толики усердия. Статус и голоса — главное, за что стоит бороться. Например, теперь на его катере самые быстрые движки из тех, что можно приобрести за голоса. Быстрее — только у старейших.

Бранч поднял катер и полетел вдоль побережья. Спрос на людей велик, одна ферма уже не справляется. Надо устроить ещё одну, а лучше две. Теплокровные не умеют рожать много и часто, даже удивительно, за счёт чего они поднялись столь высоко в пищевой пирамиде. Пожалуй, вот этот заливчик подойдёт; здесь можно поставить даже три фермы. Совершенный Ожорг точно не откажет старому приятелю.

Совершенный Ожорг… Разница в статусе почти исчезла, Бранч и сам может обратиться к нему «равный», но не стоит торопиться, всему своё время. Пусть Ожорг надувается от гордости, для Бранча его покровительство давно значит не больше, чем песок под брюхом.

Бранч прогнал ненужные мысли. Ожорг подождёт. Сначала надо разобраться, что за игру затеяло смешное существо Алина. У него есть десять или двенадцать свободных циклов, как раз хватит…

…Попечитель. Бранч. Её. Съел. Съел и неизъяснимым образом усвоил её сознание, засунул его в свою голову.

С некоторым удивлением Марика обнаружила, что этот факт её не задевает совершенно. Ни ужаса, ни злости, ни сожалений о положении, которого она добивалась столько лет, и которое потеряла в один миг. Вспышку, которая произошла с ней при виде Ивася, она вспомнила с удивлением. Кончилась власть — вот это было досадно. Власть над жизнью и, чего скрывать, смертью тысяч человек и человеческих полуфабрикатов.

Марика решила: это вызов. Она никто? Значит, должна стать кем-то. Растрачена, рассыпалась в пыль власть? Нужно получить её здесь. Захватить, отобрать, подгрести под себя. Для начала — не дать Бранчу, этой ящерице-переростку, выполнить свою угрозу. В идеале — чтобы забыл даже думать о подобном!

***

Дмитрий семнадцать-семнадцать-семнадцать-один гордился своим номером. Во-первых, он читался одинаково как справа налево, так и в обратном порядке. Во-вторых, сумма цифр составляла двадцать пять, и именно столько человек было в его подчинении. И это в двадцать пять лет! Так что Дмитрий с полным правом гордился не только номером, но и собой. Далеко не все в этом возрасте руководят большим коллективом, и далеко не у всех такая важная и ответственная работа.

Дмитрий заведовал интернатом для мясных питомцев за номером двадцать пять.

Закинув ноги на пульт, он следил за главным экраном. На территории, в палатах и лазарете не происходило ничего особенного. Зелёные огоньки, обозначавшие питомцев, находились на своих местах, то есть возле коек — играли в образовательную игру. Воспитатели и охранники тоже занимались положенными делами. Никто не болел, никто не отсутствовал, и даже запасы пастилок-наград в спинках кроватей пребывали в пределах нормы.

Дима улыбнулся отражению в зеркале. Вот что значит правильное отношение к персоналу. Полгода назад, когда его двинули на должность, в заведении творилось попечитель знает что! Воспитатели гуляли где не попадя и отлынивали от работы. Питомцы бродили без дела, мальчики бегали к девочкам, а девочки к мальчикам. Всё бы ничего, секс угоден попечителям, но снизился выход кондиционного продукта! Неудивительно, где секс, там не до занятий. Не так-то просто поместить знания в голову, занятую тем, что между ног. Дальше — больше. Нет знаний — нет нервных связей и цепочек ассоциаций. А без ассоциативных связей какой продукт? Негодный.

Приняв должность, Дмитрий поступил просто: отправил в мясной закон бывшего руководителя, а вслед за ним — парочку воспитателей, которые не явились на общее построение. Ну и что, что секс угоден попечителям? Дело важнее.

Люди всё поняли и воспряли духом. Теперь, проходя по территории, Дима видел только светлые, одухотворённые лица.

Часы показывали четверть третьего, питомцев покормили, теперь они спят. У него свободное время, он заслужил сладкое.

Дима протянул руку к пульту, пошевелил пальцами над кнопками. Кто у него на сейчас? Да вот хотя бы…

Он коснулся нужной кнопки. Картинка на экране сменилась: миловидная девушка примерно его лет стояла под душем. Тугие струги били по белым плечам, стекали по ложбинке между грудей. Это кстати.

Сейчас в её комнате звучал пронзительный сигнал. Дима в своё время думал, не поменять ли звуки, но решил оставить всё как есть. Начальство — это начальство, нечего расслабляться.

— Воспитатель Лидия триста восемьдесят-двадцать-шесть! — отрапортовала, развернувшись в его сторону и вытянувшись в струнку, девушка.

— Лидочка, зайди ко мне, — почти пропел Дима. — Можешь не одеваться.

Лида потупилась. Вот паршивка! Знала, как он любил притворную покорность — и умело этим знанием пользовалась.

Он едва дождался. Как только Лида закрыла за собой дверь, сорвал с неё полотенце, нагнул и поставил лицом к пульту.

— Я бы сама всё сделала… — пролепетала Лида.

— Некогда, работа не терпит, — отмахнулся Дима. — Сегодня по-простому.

…Лидочка визгливо стонала, Дима сипло дышал и хекал. Сейчас… О, сейчас!.. Он был почти на пике, когда в дверь застучали.

— Я занят! — прорычал Дима. — Через полчаса!

Дверь потряс сильный удар, потом второй. Она не выдержала и рухнула внутрь. Застучали по экрану осколки пластика.

— Кто посмел?.. — Дмитрий обернулся и обмер: в кабинет, кроша остатки дверных косяков, влез попечитель Бранч. Лидочка ойкнула и спряталась под пультом. Попечитель величаво отряхнулся и заявил:

— Мне некогда ждать полчаса. Внезапная проверка.

— А-ва… У-вы… — заикаясь, начал Дмитрий семнадцать-семнадцать-семнадцать-один. Слова никак не хотели звучать, заплутали между языком и зубами. Было очень неприятно чувствовать себя голым и беззащитным. Ещё казалось, будто его, как школьника младших классов, застали за неразрешённым, постыдным делом.

— Вольно, — разрешил Бранч. — Ты кто?

— Эээ… Дмитрий семнадцать-семнадцать-семнадцать-один, — выдавил из себя Дима. — Эээ, человек я. Мужчина…

Проклятые попечители! Что за ересь лезет в голову? От досады заболело в затылке: Дима очень хотел познакомиться с попечителем Бранчем, он мечтал о встрече и собирал видеоролики с участием Бранча. И вот — такой конфуз!

Попечитель выпустил длинный язык, мазнул Диму по щеке, по груди. Б-р-р… Язык был холодный и скользкий. Неприятный. Дыхание Бранча пахло минеральным маслом и почему-то земляникой.

— Я вижу, что мужчина, — сказал Бранч. — Кто ты такой, мужчина Дмитрий и что делаешь в этом кабинете?

Дима собрался с силами и доложил:

— Управленец пятого ранга Дмитрий семнадцать-семнадцать-семнадцать-один, совершенный. Заведую интернатом номер двадцать пять. Это мой кабинет, совершенный Бранч.

— Хочу видеть подготовку продукта, растущий пятого ранга, — сказал Бранч. — Образовательную программу.

— Есть! Так точно, совершенный! — засуетился Дима. — А можно, я оденусь?

…Изучать мыслящее существо лучше, когда оно спит и не может сопротивляться. Сначала понять его инстинкты и простые реакции, потом перейти к более сложным механизмам. Подчинить существо чудовищной интеллектуальной мощи возможно одним способом: оседлать мотивы. Убедить его, что твои цели — это его цели, а твои желания — его желания.

Спал ли попечитель Бранч? Марика не смогла обнаружить какой-то периодичности в работе его нервной системы. То ли он не отдыхал вовсе, то ли она не там искала. Самой ей казалось, что миновало не менее недели, но… Время здесь шло так странно! Быть может, её субъективные часы во внешнем мире равнялись минутам? В таком случае она успеет больше.

Кое-чем Марика могла гордиться уже сейчас: кажется, она смогла изолировать мысли от Бранча. Знай он, что она замыслила, ей бы не поздоровилось. Никто не хочет быть марионеткой.

— Пришло время отработать своё существование!

Не трожь лихо, пока оно тихо… Бранч проявился внезапно.

— Сейчас ты будешь видеть, — продолжил попечитель. — Потом расскажешь, что думаешь об увиденном.

Как? Как она расскажет, запаниковала Марика. Получается, ящер слышит её мысли? Иначе как он узнает?..

— Ты спишь, человеческая самка? — осведомился Бранч. — Скажи что-нибудь.

Он издевается, поняла Марика. Лишил её всего — и смеётся!

— Нет, не сплю! — рявкнула она во весь голос.

Попыталась рявкнуть. Ни лёгких, ни голосовых связок у неё не осталось. Не осталось даже нейронов, отвечавших за речь. Осталось лишь их образ в нервной системе попечителя.

Нейроны не знали, что они эхо. Нейроны не знали, что нет ни лёгких, ни воздуха в них. Нейроны честно послали серию сигналов. Грудным мышцам, которые тоже не знали, что их нет. Иллюзорной диафрагме, существующей лишь в виде образа. Отсутствующим голосовым связкам…

— До чего примитивное существо, — проворчал Бранч. — Наконец-то ты поняла. Теперь смотри!

Марика прозрела и увидела… обычную палату для питомцев. Два ряда складных коек, серые стены, экраны в спинках коек — и сами питомцы, кучкой сгрудившиеся в дальнем углу палаты. Юноши в синих пижамах, бледные, одутловатые, с безразличными взглядами. Только двое или трое со слабым интересом смотрели на неё, остальные уткнулись взглядами в пол.

Странно. Она делала инспекции и бывала во многих интернатах и многих подобных палатах, но никогда не видала таких равнодушных питомцев. Дети любопытны, даже если это просто скот. Её всегда охраняли воспитатели с хлыстами, потому что иначе питомцы лезли чуть не под ноги. А здесь… Где воспитатели? И это чудовище… Трудно головой покрутить, ящерица?

Койка впереди двумя рывками приблизилась — это попечитель сделал два шага вперёд. На экране появилась заставка образовательной игры. Картинка на миг затуманилась, по ней сверху вниз, и после снизу вверх пробежал полупрозрачный валик. Попечитель мигнул, догадалась Марика. Рептилия драная, попечителя ему на голову! Чешуйчатая лапа схватила джойстик…

…Затаив дыхание, воспитатели следили, как один за другим попечитель глотал уровни. Первый год десятилетнего цикла он проскочил за четверть часа и два джойстика спустя. Второй год потребовал уже получаса времени. Техник, которого Дмитрий поставил рядом, только успевал менять джойстики.

— Два контейнера джойстиков сюда, живо! — прошипел Дмитрий семнадцать-семнадцать-семнадцать-один подвернувшемуся воспитателю. Осколки пластика скрипели под ногами.

Бранч терзал программу пять часов. Питомцев давно увели в другую палату, а Дмитрий так и простоял за плечом ящера. Призовой механизм заело, пастилки выпадали мятые, в рваной упаковке, и грязь эту некому было убрать, потому что Дмитрий сам услал всех подчинённых, кроме техника, прочь. Бранч хлестал хвостом, изорвал две койки. Несколько раз иззубренный кончик хвоста пролетал вблизи от головы заведующего. Дима вздрагивал, зажмуривался, но так и не рискнул сойти с места. Рану можно залечить, даже выбитый глаз вырастить, спасти репутацию — нет.

— Я доволен.

Дима открыл глаза. Оказывается, он так и стоял замжурившись. Попечитель Бранч уже стоял, демонстрируя экрану зад. Программа сдалась, выкинула, словно белый флаг, транспарант: «Конец десятого уровня».

Дима сглотнул и рискнул спросить:

— И что теперь, совершенный?

— Мы вернёмся в твой кабинет, растущий, — сказал Бранч. — Я напишу тебе благодарственное письмо.

Письмо? За пять лет в Департаменте порядка и интернатов Дима ни разу не слышал ни о каких благодарственных письмах.

— Что? — тупо спросил он.

Попечитель засмеялся:

— Расслабься, мужчина Дмитрий, я шучу.

Он прошёл мимо, небрежно отодвинув Диму бронированной щекой. Дима шлёпнулся на испорченную койку, подскочил и побежал за попечителем.

Дверь в кабинет успели поменять. Бранч неотвратимо приближался и, похоже, не собирался тормозить. Дима проскочил вперёд, приложил ладонь к сенсору. Попечитель ввалился внутрь и вновь засмеялся.

— Что ты делаешь здесь, самка?

Дима протиснулся следом. Лида? Девушка настолько перепугалась, что так и просидела все это время под пультом.

Попечитель согнулся, сунул голову под пульт; Лидочка задрожала и вжалась в стену, подальше от зубастой пасти.

— Не бойся меня, человечка, — неожиданно ласково произнёс Бранч. — Вылазь оттуда, я сыт и не стану тебя есть.

Лида зашевелилась и, загораживаясь от ящера полотенцем, явилась на свет.

— Как звать? — так же тихо спросил Бранч.

— Лидия триста восемьдесят-двадцать-шесть, — прошептала девушка.

— Человек Лидия, — Бранч сильно втянул ноздрями воздух. Так, что волосы девушки зашевелились, потянулись к его морде. — Человек Лидия, — повторил он. — Ты любишь секс?

— Что? — Лида от неожиданности широко распахнула глаза.

— От тебя пахнет сексом, — сказал попечитель. — Прошло столько времени, а от тебя всё ещё пахнет сексом.

— Секс угоден попечителям, совершенный, — ответила Лида, пожимая плечами. — Мне нравится.

— Хочешь, отвезу тебя в мой мир? — спросил Бранч. — У тебя не будет никакой работы и много-много секса.

— Зачем это тебе, совершенный? — удивилась Лида.

— Мне интересно твоё потомство, — серьёзно сказал попечитель.

— Потомство? — переспросила Лида и громко засмеялась, всплеснув руками. Полотенце свалилось с её плеч, теперь она стояла перед ними голая. — Мне нравится секс, — дерзко заявила Лида, — и потомство не интересует меня! От детей слишком много мороки. А секс… Мне хватает секса. Зачем мне лететь за ним в твой мир, совершенный?

Бранч с лязгом захлопнул пасть. Постоял, слегка покачиваясь и переступая ногами, потом сказал:

— Не надо меня провожать.

И вышел в дверь.

— Чего это он? — спросила Лида, поднимая с пола полотенце.

— Не знаю, — ответил Дима. — Ты его озадачила.

— Чем? — удивилась Лида.

— Не знаю, — повторил Дима. — Очень странное существо. Ты знаешь, — он отобрал у девушки полотенце, — я так перенервничал… Вдруг у меня перестанет получаться? Надо проверить, всё ли в порядке.

И они проверили раз, потом другой и третий, и даже не стали закрывать дверь. Никто не рискнул к ним заглядывать до самого вечера.

***

Марика наблюдала за происходящим глазами Бранча и радовалась. Глупая девчонка выставила всесильного попечителя совершенным дураком! Бранч был так обескуражен, что даже никак её не наказал. Так-то, ящерица, знай наших. Марика веселилась от души, и почти не расстроилась, когда попечитель снова погрузил её в мир тьмы и черных теней на фоне тьмы.

— Рассказывай, — приказал он.

— Что? — не поняла Марика.

— Чему научила тебя программа? — объяснил Бранч. — Программа сделана для человека. Ты — человек. Ты должна увидеть особенное.

Марика задумалась. Чего именно хочет от ней попечитель? Она не увидела ничего, о чём стоит говорить. Бессмысленное мельтешение, ничего больше. Она вообще думала о постороннем, пока попечитель...

Покорность!

— Покорность, — как сомнамбула повторила Марика.

Интернатскую программу создавали изощрённые существа. Она действовала помимо рассудка, на его нижние, корневые уровни. Марика задумалась, начала вспоминать, и хлипкая плотина, защищавшая её сознание, дала течь. Навязанные знания, идеи и императивы хлынули наружу.

— Безоговорочная преданность! — выкрикнула Марика. — Самопожертвование! Самоотречение...

Замолчала. Десятилетний объём информации, упакованный в пять часов, перегрузил её разум, сработали психические предохранители, и сознание отключилось.

— Женщина Марика? — позвал попечитель.

Молчание. Хриплые стоны. Место условно разумного существа — человека занял страдающий доисторический зверь. Требовать от него ответов — бессмысленно, наказывать и угрожать — бесполезно.

Примитивные, слабые, хрупкие существа, в который раз отметил Бранч. Вы так легко приходите в негодность, вас так просто убить, а всё туда же — строить планы на сопротивление!

Покорность, подчинение, безоговорочная преданность и самопожертвование, — всё это привнёс в программу он, Бранч. Домашний питомец должен любить своего хозяина, слушаться и радостно подчиняться, и даже счастливо умереть по его приказу.

Странное существо Алина добавила маленький нюанс, который менял всё. Питомец будет любить и слушаться хозяина, пока не получит иной приказ от человеческих существ по имени Жанна и Жан. Был ещё один уровень, глубоко спрятанный и закодированный. Ключом к нему служила специальная фраза, которую должен произнести Жан. Стоит ему сделать это, и ласковый питомец превратится… во что?

Что же, решил Бранч, настырной самке Марике придётся пожить ещё немного, чтобы успеть прийти в себя и ответить на его вопросы.