Глава 7. Пилот, сын пилота

— Всё-таки, ты уходишь? — спросил начальник отряда Карл-Людвиг.

— Да, — ответил Вадим.

— И не передумаешь?

— Нет.

— Почему? — Карл-Людвиг вышел из-за стола, подошёл к окну. — Что произошло? Ты не хочешь больше летать?

— Хочу, — честно ответил Вадим, — но…

Он встал рядом с начальником, выглянул в окно.

Внизу, на поле, кипела работа. На сегодня были назначены три старта, и техперсонал трудился не покладая рук. Подготовить челнок к полёту — немалая работа, хотя и не такая муторная, как в прошлом. Движки попечителей, которые стояли на челноках, обслуживания не требовали вообще, но движок — это не всё, далеко не всё…

— …не могу, — закончил Вадим. — Не спрашивайте почему, я всё равно не отвечу.

Давным-давно, при первой встрече, Карл-Людвиг сказал: «У нас — имена, у нас нет номеров, запомни». Вадим запомнил и провёл в отряде лучшие годы. Он уважал Карла-Людвига больше всех, почти так же, как и отца, по примеру которого и пошёл в пилоты, поэтому и не хотел объяснять причину.

— Жаль, очень жаль, — покачал головой Карл-Людвиг. — И чем же ты займёшься?

— Не знаю пока, — пожал плечами Вадим. — Может быть, в деревню уеду, на ферму. Бычков буду разводить.

— Смеёшься?! — нахмурился Карл-Людвиг.

— Ни в коем случае, — сказал Вадим. — Я просто… ладно, неинтересно это никому. Думайте, как хотите, шеф, только за штурвал я больше не сяду.

— Хорошо, — сказал начальник. — Надумаешь, возвращайся.

После чего, не прощаясь, вернулся за стол и развернул видеокуб, всем видом своим показывая, что слова все сказаны и терпение его закончилось, что Вадим давно не мальчик, и если что-то решил, то он, Карл-Людвиг, решение его уважает, хотя и не одобряет. Мало того, обижен, потому что Вадим отныне свободен как ветер, а ему, Карлу-Людвигу, нужно срочно искать замену, потому что пилотов довольно, а хороших мало.

— Извините, шеф, — не выдержал Вадим, — но поймите, не могу я больше!

— Не можешь и не можешь, — поднял на него глаза бывший начальник. — Иди, баюкай совесть, а нам, начальникам, совесть не положена.

Вадим почувствовал, как кровь бросилась ему в лицо. Он молча развернулся и вышел из кабинета. Всё знал когда-то классный пилот, а теперь администратор Карл-Людвиг, не мог не знать. К орбитальной платформе попечителей летали лучшие и самые надёжные, и возили они только один груз.

Вадим потерянно шёл по коридору, а в душе была пустота. С ним здоровались, он с кем-то здоровался — не видя лиц, не разбирая голосов. Двенадцать лет он ходил по этому коридору, а теперь идёт в последний раз, потому что он больше не пилот и не имеет права здесь находиться.

На улице, у выхода, спасибо Карлу-Людвигу, уже стоял служебный мобиль. Чувствуя себя предателем, Вадим сел на водительское кресло и тронулся с места. Куда отправиться? Возвращаться в собственную квартиру не хотелось совершенно, там его никто не ждал. За двенадцать лет, проведённых в отряде, Вадим не завёл ни жены, ни детей, ни даже постоянной любовницы. Читать? Смотреть голосериалы? Спортивные соревнования? Трансляции оргий? Вадима передёрнуло. Он ничего не имел против секса, но секс угоден попечителям, а попечители…

Противно.

Вадим вызвал из памяти мобиля адрес родителей и откинулся на спинку кресла. Сёстры и братья давно разъехались, разлетелись, у них своя жизнь, но мама и папа всегда дома.

Они поймут.

Отец, открывший ему двери, сразу понял: что-то случилось.

— В чём дело, Вадик? — пропуская его комнаты, спросил он. — На тебе лица нет. На работе неприятности?

— Ничего-то от тебя не скроешь, — криво улыбнулся Вадим.

— Ты не умеешь, — сказал отец.

И правда. Это за штурвалом челнока Вадим, по словам Карла-Людвига, напоминал «хладный камень, он же кирпич», а зачем сдерживаться в обычной жизни? Селезёнка лопнет, как говорила мама. Правда, она говорила это совсем по другому поводу, когда призывала держать себя в руках, не бушевать и не нервничать.

Вадиму просто нравилось выражение. Селезёнка лопнет. Надо же так придумать! Как будто это возможно внизу, без перегрузок космоса…

— Так что? — настаивал отец.

— Я ушёл, — коротко ответил Вадим.

— Какого попечителя!.. — начал отец.

— Отстань от ребёнка, — решительно прервала его мама. — Все разговоры после обеда. Живо мыть руки и к столу.

У Вадима защипало в глазах. Мама до сих пор считала — и называла — его ребёнком, и это нисколько не обижало, он просто знал, что его любят, любят просто так, не за успехи, не за то, что он классный пилот и на хорошем счету, а потому, что он есть.

— Что ты такое говоришь, мама, — смущённо сказал он. — Я не ребёнок уже, пятый десяток вот-вот пойдёт.

— Всё равно, — ответила мама, — ты для меня всегда будешь ребёнком. Любимым сыном.

— А остальные? — удивился Вадим.

— И остальные любимые, — посмотрела на него как на несмышлёныша мама. — Я всех вас одинаково люблю и любить буду, даже когда вы делаете глупости. Вот как ты сейчас. И всё, хватит! Обедать!

Мама, и это Вадима удивляло несказанно, готовила вручную. То есть сама чистила и варила овощи, сама разделывала мясо, даже солила и перчила — и то сама. Во-первых, это было грязно, во-вторых — долго, куда медленнее, чем разогреть в печке готовый борщ или рагу. Спасибо, хлеб брали в магазине, кажется, выпечка хлеба — вещь совсем уж неаппетитная.

Хотя, по справедливости, мамина еда ничем не уступала покупной, а даже и превосходила. Но тратить на это столько сил?

Первым номером сегодня шёл настоящий грибной суп, на второе — его любимая гречневая каша с курицей. Мама постаралась. То ли предчувствовала, то ли просто надеялась, что он сегодня у них объявится. Вадим даже на время забыл о своих проблемах, а выпив настоящего же клюквенного морса, совсем расслабился.

— Рассказывай, — вернул его с небес на землю отец. — Что случилось? С Карлом-Людвигом поцапался? Так он мужик правильный и понимающий, в крайнем случае, мне бы сказал, я бы с ним поговорил.

— Карл-Людвиг тут ни при чём, — с досадой ответил Вадим. — Не могу больше это делать.

— Что именно?! — изумился отец.

— Вот это.

Повинуясь движению руки, над столом перед Вадимом раскрылся видеокуб. Мама, едва увидела первые кадры фильма, кинула на супруга странный взгляд, поджала губы и ушла. Папа смотрел сюжет молча, играя желваками.

— Вот поэтому я ушёл, — сказал Вадим, сворачивая куб.

— Где ты взял эту фальшивку? — мрачно спросил отец.

— Фальшивку?! — взвился Вадим. — Я вижу эти ящики каждый рейс! Совпадает всё, вплоть до деталей. Они ничего не меняют попечитель знает сколько времени! И почему ты вдруг решил, что это фальшивка?!

— Потому что фальшивка, — почти не меняя тона, заявил отец. И Вадим заметил, как трудно ему сдерживаться. — Потому что я знаю, кто её делал. Потому что я воевал с ними!

— Что? — не понял Вадим.

— Воевал! — отец впервые повысил голос. — Двадцать пять лет назад они вышли на улицы. Они лезли как тараканы или крысы, они стреляли и убивали!

— Кто?

— Бандиты, которые придумали эту дрянь! — рявкнул отец. — Ты знаешь, как мы живём, ты видишь, как много сделали для нас попечители. Как ты можешь в это верить?! Зачем ты принёс эту гадость в наш дом?..

— Потому что я вижу это каждый день, почти! — тоже закричал Вадим. — Я не хочу быть убийцей, слышишь? Я не хочу принимать участие в убийствах! Я не хочу близко к этому быть!

— То есть я, по-твоему, убийца? — мёртвым голосом осведомился отец.

— Папа, я… — Вадим замолчал. Какой он дурак. Зачем завёл разговор? Зачем сказал, что уходит? Он, что, не знал, как папа относится к службе пилота или к попечителям?

— Папа, я не хотел, — начал он оправдываться…

— Не надо, сын, — отец встал, держась за грудь. — Не надо ничего говорить, пока ты не сказал чего-нибудь ещё… Я, пожалуй, лягу. Мне… нехорошо…

Он покачнулся и упал бы, не подхвати его Вадим его под локоть.

Прибежала мама, захлопотала вокруг. Запахло медициной, появились на свет какие-то медицинские приборы, блестящие пластины и кабели.

— Вот что, дорогой сын, — строго сказала Вадиму мама, — иди-ка ты домой. Пришёл, проведал, спасибо тебе больше.

— Мама, ну откуда же я знал!..

— Надо было знать! — отрезала мама. — Приходи в другой день. До свиданья.

Совершенно одуревший, Вадим выскочил из квартиры…

На площадке лифта, поглядывая на город с сорокового этажа, сидел немолодой пятиранговый синий, а рядом с ним — боевики с парой шевронов на двоих.

— Вадим, сын Ференца? — спросил пятиранговый, поднимаясь таким слитным, таким единым движением, что сразу стало ясно: именно он тут самый опасный, и, если что, справится с Вадимом один, без помощи подручных, которые нужны ему, максимум, для солидности.

— Да, — ответил Вадим. — А почему вы называете меня так странно, да ещё без номера?

— Я Кант-Эммануил, — проигнорировав вопрос, представился синий. — Мне поручено пригласить вас для беседы.

— Беседы? — Вадим скептически посмотрел на боевиков. — Это так у вас принято приглашать на беседу?

— Эти-то? — усмехнулся Кант-Эммануил. — Это моя охрана.

— Очень интересно, — сказал Вадим. — Ну, что же, пойдёмте беседовать. Или я могу отказаться?

— Можете, — пожал плечами Кант-Эммануил, — но не рекомендую. От таких приглашений не отказываются.

— Ага, — сказал Вадим горько, — тогда за мной придут другие люди, не такие вежливые, и пригласят опять?

Синий снова пожал плечами.

На крыше их ждал винтолёт с жёлтой полосой. Один из боевиков сел за штурвал, второй — в салоне, рядом с Вадимом. Кант-Эммануил расположился напротив.

Как всё быстро-то! Кто мог его сдать? Кому он рассказывал о скачанном из сети ролике? Вадим смотрел в спокойные глаза пятирангового и лихорадочно перебирал в памяти сослуживцев. Неужели сам Карл-Людвиг? Неужели он ошибся в начальнике? И ведь казался таким хорошим человеком, столько лет играл роль честного и справедливого…

— У нас свои методы, — словно подслушав его мысли, сказал вдруг Кант-Эммануил. — Если честно, я даже не знаю, почему вас пригласили, Вадим, мне и дела до этого нет. Поверьте, мы действительно отправляемся на беседу, во всяком случае, такой у меня приказ, а уж судьба ваша, наверняка, зависит от того, как вы поговорите.

— С кем?

— Погодите немножко, — ответил Кант-Эммануил и замолчал.

Попечитель его знал, можно ли ему верить, но Вадим чуть успокоился. Не такая он персона, чтобы арестовывал его пятиранговый. Поживём — увидим, тем более, как сказал Кант-Эммануил, ждать недолго.

С винтолётной высоты земля выглядела иначе, совсем не так, как из кабины челнока. Вадим отвык от малых высот, на службу и со службы он ездил на мобиле, и теперь с любопытством рассматривал город. Винтолёт шёл по широкой дуге, неумолимо приближаясь к центру, к двум свечкам — смотрительской и Управе. Оставив обитель синих с левого борта, чему Вадим немало удивился, машина устремилась к Управе. Почему тогда за ним послали синих? Управленцы и смотрители недолюбливали друг друга, и была эта вражда искренней и давней. Управа могла вызвать его обычным порядком, через Карла-Людвига. Который ему больше не начальник. Вот и ответ, хотя… Мало ли в Управе служб, которые могли его доставить?

Додумать Вадим не успел. Площадка на крыше Управы рванула к винтолёту. Мгновенная невесомость, — компенсацией боевик за штурвалом не озаботился, — и машина замерла посреди пустого серого круга.

— Прилетели, — сказал Кант-Эммануил, — выходите.

— И что дальше? — спросил Вадим, спрыгивая на пружинистое покрытие, но ответом ему был только порыв ветра и шум винтов. Винтолёт косо уходил в темнеющее небо. Несмотря на неприязнь к синим, пилотирование Вадим оценил. Машина мигнула бортовыми огнями и ввинтилась в облака. И всё же, что это всё?..

— Мне долго вас ждать? — раздался странно знакомый голос.

Вадим обернулся и замер. У раскрытых дверей лифта стоял собственной персоной директор департамента смотрителей Рудольф. Член директората, один из самых могущественных людей на Земле.

Преступник номер один.

— Ак-ха… — вдруг потерял голос Вадим. — Господин смотритель девятого ранга…

— Отставить, — нетерпеливо сказал директор. — Проходите скорее.

Вадим на негнущихся ногах прошёл в лифт. Директор Рудольф молча встал рядом с ним. Совсем рядом… Один удачный удар, и его не станет! Главный мясник согнётся и упадёт на пол кабины, и напрасно будет раскрывать рот в попытке вдохнуть, а через несколько секунд он умрёт. И это будет глупо и бесполезно, потому что смотрители — это не один человек, это огромная структура, которая легко заменит выбывшего. Директор Рудольф — просто винтик в её механизме. Важный и кровавый, но винтик.

Вадим сжал зубы, чтобы не выдать своих мыслей. К счастью, синий смотрел мимо него.

Лифт остановился, директор кивнул Вадиму на открывшуюся дверь. За ней был обычный холл, как в любом административном или жилом здании, только без окон и без дверей.

— Мы на минус третьем, — угадал невысказанный вопрос директор Рудольф. — Прошу.

— Куда, господин директор? — удивился Вадим, ощутил дуновение воздуха позади… и мир мигнул.

Вадим обнаружил себя в тёплой ванне. Он попытался встать — и не смог. Голову и шею фиксировал высокий жёсткий воротник. Скосив глаза, Вадим увидел свои руки в зажимах. Запястья охватывали широкие блестящие манжеты. Лоб и виски холодил металл. Вадим был абсолютно гол.

Директор Рудольф сидел напротив и хмуро смотрел на него.

— Что это значит, господин смотритель? — тихо, стараясь не сорваться, спросил Вадим. — Это допрос?

— Какие глупости, — скучным тоном сказал директор Рудольф. — Это ни в коем случае не допрос. Зачем мне вас допрашивать?

— Я не понимаю.

— Я предлагал записать нужные знания и императивы напрямую в мозг, — задумчиво ответил Рудольф. — Меня убедили, что нам нужны искренние сторонники. Не им, конечно, говорить об искренности, но… — директор криво усмехнулся.

— Кто уговорил? Какие императивы?! Освободите меня! — потребовал Вадим.

— Непременно, — пообещал синий. — Чуть позже, — и сразу, без перехода спросил: — Что вы думаете о попечителях?

— Что?..

— Что вы думаете о попечителях? — терпеливо повторил директор…

Вопросы следовали один за другим. Директор Рудольф задавал их размеренным, равнодушным голосом, и все они сводились к попечителям. Их визит благо для человечества или зло? Известен ли Вадиму единственный экспортируемый на Апере товар? Как он относится к самому этому факту? Знает ли он историю Встречи? И снова, и снова, и снова — одно и то же, только другими словами.

Наконец, Вадим не выдержал:

— Попечителем вам по голове, директор! Вы же всё и так про меня знаете! Зачем эти вопросы? Попечители — зло, а вы, синие, ещё большее зло, потому что попечители просто звери! И вас я ненавижу куда больше, и ваше счастье, что я скован…

— Иначе что? — вдруг заинтересовался Рудольф.

— Не знаю, — ответил Вадим и замолчал.

— Он не врёт, — сказал вдруг искусственный голос. Он раздавался отовсюду: со стен, с потолка, кажется, даже из толщи воды в ванне.

— Тебе виднее, — проворчал директор.

Оковы всхлипнули и распались.

— Одевайтесь, — директор кинул Вадиму полотенцу, — да поживее. Сюрпризы, — он внезапно подмигнул, — ещё не кончились.

Едва ничего не понимающий пилот успел привести себя в порядок, как панель в стене ушла в сторону и в комнату вошла… госпожа управленец девятого ранга, директор Алёна.

— Здравствуйте, Вадим Ференцевич, — сказала она.

— Здравствуйте, госпожа директор, — обескуражено ответил Вадим. — А что это значит? Что вообще это всё значит?

— Я объясню, — сказала Алёна. — Да вы садитесь, какой смысл тянуться? У нас будет… возможно, будет долгий разговор.

Ближняя стена разошлась, открыла проход в смежную комнату с тремя мягкими креслами вокруг низкого стола. Вадим кивнул и осторожно присел на край одного из кресел. Директора расположились напротив.

— Минералка, сок, — предложила директор Алёна, — пейте, Вадим. И… ничего, если я на ты? В матери тебе гожусь.

— Да-да, конечно! — торопливо согласился Вадим. Сглотнул и поморщился: горло саднило, словно он безостановочно выступал не полчаса, а часов шесть подряд. Выбрал простую минералку в запотевшей бутылке, наполнил наполовину стакан, торопливо отпил.

— Сначала прошу простить нас с Рудольфом, — внезапно сказала госпожа директор. Директор синих кивнул.

Вадим поперхнулся. Что за день сегодня? Голова шла кругом. Разговор с начальником, увольнение, ссора с родителями, допрос, и теперь: пожалуйста! Целых два директора просят у него прощения.

— За что? — спросил он.

— За грубость, — ответил за Алёну Рудольф. — Мы так обрадовались, что нашли нужного человека. И я поторопился, госпожа Алёна тут ни при чём.

— Для чего нужного? — насторожился Вадим.

— Ты, конечно, видел этот фильм? — сказала вместо ответа директор Алёна.

Видеокуб над столом показал поляну в летнем лесу и людей на поляне. Молодые люди в странной пятнистой форме, а с ними измученный старик. Ножом старик пытался открыть ребристый чемодан. Грузовой контейнер попечителей.

— Не надо, — попросил Вадим, — я видел.

Картинка замерла и схлопнулась.

— Этому фильму двадцать пять лет, — сказала Алёна. — Люди, которых ты видел, мертвы. Они восстали и поэтому отправились в мясной загон. Все. Почти все… И это правда, истинная правда, и так происходит много десятилетий, с самой Встречи. Ящеры едят мозг наших детей.

— А вы им помогаете, — пробормотал Вадим.

— У нас нет выхода, — резко сказал директор Рудольф. — И кто ты такой, чтобы обвинять нас? Ты вырос в сытости и любви, а разве ты спрашивал, чем оплачена эта сытость?!

— Я бы не смог… — Вадим сжал кулаки. Его душила злость. — Я бы не стал им служить!

— Ты служил, — сказала Алёна. — Сколько лет ты летаешь к платформе попечителей? Пять? Десять?

— Я не знал! А почему вы знали — и не сделали ничего?! — вскочил Вадим.

Алёна отпрянула. Директор Рудольф не шелохнулся.

— Сядь, пилот! — приказал он. — Судить будешь потом, когда всё кончится.

— А оно может кончиться?

— Теперь — да, — слабо улыбнулась директор Алёна. — Теперь у нас есть оружие. Осталось немного — найти людей, которые сумеют его применить.

— Мы предлагаем тебе стать одним из них, — сказал Рудольф. — Первым и одним из самых важных.

Он так произнёс эти слова, что Вадим поверил — сразу и бесповоротно. Да и не было смысла двум всесильным директорам крутить хитрую интригу вокруг обычного пилота. Ничего не изменилось в мире, но Вадим словно увидел его с другой стороны: более светлой, ясной, правильной.

— Я согласен, — просто ответил он, помолчал, потом развернулся к директору Алёне: — Вы обещали объяснить, почему вы меня так назвали. Вадим… э-э-э… Френцевич?

— Вадим Ференцевич, — рассмеялась Алёна. — Так было принято в древности, до Встречи. Это значит: Вадим, сын Ференца. Раньше люди помнили своих отцов, и отцов отцов, и так — далеко в прошлое. Мы хотим вернуть то время.

— А номера?

— Номера придумали попечители. Специально, чтобы люди забыли предков, — сказал Рудольф. — Человеком, который не помнит предков, легче управлять. Не только из-за этого, конечно, но и из-за этого тоже. Попечители очень умные существа.

— Теперь я ненавижу попечителей ещё больше, — признался Вадим. — А как мне называть вас, господа директора? И что я должен делать?

— Зови меня Алёна Игоревна, — улыбнулась директор Алёна.

— А вы? — спросил Вадим у Рудольфа.

Лицо директора Рудольфа дрогнуло.

— Рудольф, — глухо сказал он. — Просто директор Рудольф…

— Сейчас отдыхай, — прервала наступившее молчание Алёна Игоревна. — Завтра, всё завтра. Куда тебя отвезти? Если хочешь, можешь остаться здесь, место найдётся.

— К родителям, — не задумываясь, ответил Вадим.

— Я провожу тебя до лифта, — сказал директор Рудольф.

Шуршание раздвигающихся стен, ванна с парящим раствором, — занятый мыслями, Вадим почти не замечал дороги. В холле лифта ноги его внезапно ослабели, а сердце дало сбой.

Возле открытого лифта стоял попечитель с янтарными глазами и с любопытством смотрел на Вадима. Совершенный Бранч…

— Спокойно, пилот.

Вадим упал бы самым постыдным образом, не подхвати его под руку директор Рудольф. И всё равно, Вадим был ни жив и ни мёртв, не понимая, что происходит и что ему теперь делать.

Бранч выстрелил языком, облизал воздух вблизи головы Вадима.

— Хорошая генетика, весь в отца, — произнёс попечитель. — Должен справиться.

— Не пугай пилота, — недовольно сказал директор Рудольф. — Ему и так досталось.

— Справится, — повторил попечитель. — Иначе, зачем он нужен?

Только когда ящер остался за дверями лифта, Вадим перевёл дух. Сердце колотилось, а кровь прилила к щекам — обычная его реакция на сильное переживание.

— Не думай об этом, — сказал директор Рудольф. — Ей захотелось удостовериться.

— Кому ей? — почему-то шёпотом спросил Вадим.

Рудольф не ответил, только недовольно покачал головой.

Родители не умеют долго сердиться на своих детей, пусть даже и делают такой вид. Спустя час Вадим дул раскалённый чай, макая пышные оладьи в розетку с настоящим малиновым вареньем. Мама сидела рядом и с любовью смотрела на него.

— Надеюсь, ты передумал уходить? — спросил от окна отец. Он старался не встречаться с сыном глазами. До сих пор дулся — или наоборот, ему самому было неудобно.

— Управа предложила мне новую работу, — не покривил душой Вадим.

— Значит, Карл-Людвиг не дал делу хода, — сказал отец. — Тебе с ним повезло.

— Наверное, так, — сказал Вадим. — Папа… я хотел спросить…

— Спрашивай, — отец покинул свой наблюдательный пункт и сел напротив. Глаза его покраснели, веки набрякли. Вадиму стало стыдно. Впредь надо быть умнее, родителям трудно перемениться.

— Как звали твоего отца?

— Иштван, — удивлённо ответил папа.

— А его отца?

— Эээ… Денеш, — самую малость помедлил отец. — А зачем это тебе?

— Не знаю пока, — ответил Вадим. — Но думаю, что это важно.