4г27-31 Земелька. Сплошные неприятности

9. Ну и тупы же мы порою!

Послание с решением собрания Убежища произвело на земельке двойное впечатление. Большинство радовалось: оставшиеся «наверху» показали себя настоящими друзьями. И помочь им будет так приятно. «Сенат» оказался несколько сбит с толку. Ведь все их требования стали теперь предложениями Убежища. Значит, нужно подготовить серьёзные, но не вызывающие никаких возражений запросы. А к этому «головы» колонии были не очень готовы. И понятно было, что такое прекрасное решение — не плод доброй воли колонистов, а результат воздействия авторитета и ума капитана и ещё пары сильных голов.

— А я ожидал, что они нам предложат ножи, топоры, самогонку, бусы и зеркальца, — пошутил Юэсюй, не подозревая, какая большая доля горькой правды содержалась в его шутке.

И тут неожиданно в «зал Сената», единственное помещение на Земельке, с которого не было трансляции на Убежище, ворвался Хуан Альвейда.

— Башки мы стоеросовые! Я тут сообразил, что ведь спирт можно перегонять из любой практически органики, и это один из лучших способов использовать местные биоматериалы. Я посмотрел в информатории, и готов за пару дней собрать перегонный куб и готовить чистый спирт.

— Пожалуй, можно этим заняться, Хуан! Пошлём на Убежище чистого, как слеза, спирта. Покажем им, что мы — цивилизованные пьяницы, а не дикари, — улыбнулся Сергей.

— А ведь это действительно символический подарок, — подтвердила Софья. — Сколько я слышала, они на Убежище дрянную самогонку гонят, даже хуже нашего пива.

— Да, верно! Ведь спирт — оптически неактивное вещество… Ох, ну и тупы же мы порою! Ведь здесь уникальная жизнь: половина аминокислот левые, а половина — правые. А мы как-то не обращали внимания на эти данные, — схватилась за голову Джина.

— Действительно, тупы! Я ведь подметила эту уникальную особенность сразу же, во время первой экспедиции, но забыла записать сразу, а потом, когда вспомнила, спросонья хотела было быстрее оформить как статью и послать в «Nature», поскольку это, насколько я знаю, первый такой случай среди известных аминокислотных биосфер. Все они или правые, или левые. Такое открытие! А потом вдруг сообразила, что статью подавать некуда, и грант получать не от кого, и премии с почестями тоже, и вновь всё задвинула в дальний ящик мозга, так что до сегодняшнего дня не вспоминала, — сказала Анна Саркисян.

— Тупы как пробки. Ведь именно это определяет и взаимную несъедобность нас с местными, и исключительно низкую пищевую ценность местных модифицированных видов, и апартеид в почве и внутри нас, — пробурчала Софья.

— Ну ладно. Отвлеклись малость. Но ведь надо организовать ещё одни работы. Ламинарии хорошо развиваются на дне, на глубине не менее пяти метров. Нужно подготовить около колонии бассейн с морской водой, а иначе мы наверняка потеряем ценнейшие проростки, — заметила Индира.

И машины начали долбить грунт, выкапывая большую и глубокую яму недалеко от ограды колонии. Колонисты смекнули, что в этом бассейне можно будет купаться почаще. И с удовольствием участвовали в работах.

Через полсуток после начала процесса порождения Индира мельком глянула на экран первого из запущенных инкубаторов, и вздрогнула: «Первая развилка пройдена. Успешно продолжается изготовление хлореллы». Поскольку инкубатор жрал чертову прорву энергии и требовал постоянного надзора, после краткого совещания биологи его отключили, а другие перевели в режим ручного управления, оставив за программой лишь функции поддержания равновесия.

— А ведь Софья что-то там говорила о лицензии. Это что же, нас за нелицензионное программное обеспечение сейчас наказали? — спросила полушутливо, но весьма горьким голосом, Шуйшуй.

— Давайте посмотрим, — предложила Софья, и все уткнулись в инструкции, лицензии и законы.

Выяснилось, что, поскольку вариант программы для высших растений и животных академический, он настроен лишь на то, что имеется в образовательных стандартах сертифицированных центров, где явно прописаны опыты по созданию хлореллы, собачьей блохи, съедобного червяка, который уже жил на корабле, кактуса и белой мыши. Так что программа была практически бесполезна: новыми видами были лишь блохи и кактусы. Софья, просмотрев законы, нашла, что в критических ситуациях должна быть возможность сделать программу действительно полнофункциональной. В примечаниях к совершенно непредсказуемому пункту длиннющей инструкции удалось найти процедуру активации: капитан должен послать свой секретный код чрезвычайной ситуации, подтвержденный данными биометрической идентификации, в Империю, и на следующем сеансе связи придёт код активации всех возможностей. Оставалось только зло посмеяться.

Поскольку два инкубатора кое-как продолжали работать (хоть и приходилось их контролировать чуть не каждую минуту, так что у них все время оставались двое дежурных), стройку бассейна не остановили. То, что один из инкубаторов сдох, остальные восприняли как небольшую неприятность, и энтузизам жителей отнюдь не погас. А детишки были рады возможности погулять за оградой колонии. Их тоже задействовали: собирать цветные камни для будущей облицовки бассейна. Жан Бриссо предложил даже облицевать бассейн мрамором, но, почитав, что нужно для этого, все решили просто украсить оплавленными гладкими разноцветными камнями. И тут тот же Жан выложил из камней египетский иероглиф:

Все посмеялись, и решили, что хороших рисунков выложить никто ещё не сможет, но всё равно нужно украсить бассейн рисунками (хотя бы на будущее). И колонисты начали выкладывать фигурки людей и земных животных.

Перегонный аппарат был сделан быстро и без проблем, и первый «урожай» чистого спирта, заодно с первой очередью бассейна, решили отметить прямо около бассейна. Чуть выпив (в меру), колонисты стали выкладывать свои примитивные рисунки на стене бассейна, а затем оплавили их.

— Ну точно, потом будут говорить: «Здесь зарождалось искусство каменного века. Смотрите, какие примитивные рисуночки», — сказал Юэсюй и вдруг тяжело задумался.

«А ведь культуру-то мы действительно потеряли. Мы привыкли лишь её потреблять, но не производить. Никто из нас не поёт, разве что наедине с собой. Никто не рисует, не сочиняет стихи. И даже если что пишем, получается в стиле научных либо бюрократических документов». Юэсюй вздохнул и неожиданно для себя продекламировал стихотворение китайского классического поэта Цао Чжи, брата императора, которого братец, завидовавший его дарованиям, хотел даже казнить, но в последний момент одумался и заменил казнь ссылкой на окраину страны:

Путник усталый

дальней бредёт стороной;

Из дому вышел —

тысячи вёрст за спиной.

Думает путник:

«Что же мне делать теперь?

Может, вернуться?

Но где отворится дверь?»

Солнце сокрыто

в непроницаемой мгле,

Ветер печали

рядом с людьми на земле.

Многие заплакали. До сих пор любое упоминание о Земле последних лет, которую все помнили, особенно о тех, кто там остался, было табу. А теперь перед глазами всех встали те, кого они уже никогда не увидят, и кто почти наверняка мертв.

Наступила длинная ночь Земельки. Около полуночи дети вышли поиграть, как это стало уже обычным: ведь тридцать три часа подряд спать никому не хотелось. Адоу, сын бывшего лейтенанта службы вооружений Куань Юйяо и де ла Веги, оставшегося на Убежище, расшалился и вдруг обиделся на Люси, старшую дочь Сары. Он так ее толкнул, что та упала в яму будущего бассейна и сломала себе обе руки. Адоу в панике бросился бежать, и бросился затем с кулаками и укусами на тех, кто его догнал.

Ещё один суд. И теперь обвиняемый — ребёнок. Мухаммед и Сара сразу отошли в сторону, чтобы не влиять на решение, поскольку они были заинтересованы. Юйяо и Лим тоже. Разгорелись жаркие споры, ответственен ли ребенок за насилие? Голоса разделились пополам, последней высказывалась Фрида.

— Насилие начинается с детства. Мало того, что он, наверно, по глупости, но и по злобе тоже, толкнул девочку в яму. Он вместо того, чтобы раскаяться и броситься ей помочь, думал лишь о себе и пытался бежать, а затем сопротивлялся. Он проявил себя как тот тип людей, который уничтожит нас всех, если им дать волю. Я за применение закона в полном объёме: изгнать на трое суток.

Тут выступили Сара и Мухаммед и попросили смягчить наказание. Юйяо кусала губы, но из последних сил молчала. Решили изгнать на сутки. И, поняв, что сейчас её сына отвезут подальше на целых три земных дня, Юйяо без всяких слов бросилась на Фриду и нанесла безжалостный удар по печени, пользуясь приёмами десантного рукопашного боя. Это при нормальных условиях была бы мучительная смерть. Мухаммед и Жанна парализовали взбесившуюся мать точными ударами того же боевого стиля, при этом Мухаммеду сломали ребро. Остальные пытались говорить: «Очень стыдно нападать», но на Юйяо это не действовало. Её связали, но пожалели связать профессионально, и, когда она очнулась, она быстро развязалась и вновь бросилась на всех. Жанне пришлось вновь её вырубить. Сын вовсю помогал маме драться, но, к счастью, приёмам боя она еще не успела его научить. Отец, Лим, стоял в стороне и печально качал головой.

Фриду отнесли на станцию. Выяснилось, что, используя драгоценные запасы лекарственных препаратов и под лучами биостимулятора её можно спасти. Фрида отказывалась, говоря: «Сохраните восстановительные средства для детей», но её не стали слушать, и тоже на всякий случай привязали к постели, чтобы она не покончила с собой.

Второй суд. Все единодушно решили, что атакованные тоже имеют право голоса, поскольку случай вопиющий. Голоса вновь разделились поровну: за изгнание на полгода и за пожизненное изгнание. Почему-то все единодушно отмечали: «И мать, и сына». Пришли к Фриде, и её голос перевесил чашу весов: пожизненное изгнание.

Связанных Юйяо и Адоу увезли за три сотни километров к колодцу с пресной водой и пещере. На всякий случай вездеход немного покружил по пустыне и подъехал с другой стороны, чтобы они не могли по следам добраться до базы. Им оставили бочку с хлореллой и червяками, семена крапивы, овса, споры папоротничка. Выпустили в окрестностях десяток ящерок. Ослабив узлы на Адоу, велели ему развязать мать. Сами её развязать побоялись, поскольку она по-прежнему смотрела на всех бешеными глазами и ругалась:

— Вернусь и всех перебью! Вы все смерти заслуживаете: людоеды, садисты, убийцы!

Вездеход повернулся, и сидевшие в нем Фаридун и Диогу, не оглядываясь и не разговаривая друг с другом, повели его по прежним следам в сторону от базы. Через сотню километров они повернули и поехали на колонию, всё так же не говоря ни слова. А там выпили по стакану спирта и легли спать. Все их понимали.