3г4 Земелька. Первые жертвы

Три дня всё шло прекрасно. Но на четвёртый день колонисты первый раз получили подтверждение, что самое неприспособленное к выживанию животное — цивилизованный человек. Семён потянул в рот местное насекомое и через шесть часов в мучениях умер. Софья тихонько, со слезами на глазах, сказала Андрею:

— Как страшно! Пока мы обсуждали решение насчет похорон как теоретическое, мы могли думать хладнокровно. А теперь первым умер именно наш ребенок!

— Страшно! Но я, как аналитик, и в этот момент рассчитываю варианты и вижу, что то, что мы решили, необходимо. Раз мы были столь безжалостны в мыслях, Бог заставил нас первыми проводить решение в жизнь. Это, пожалуй, самое лучшее из того, что могло случиться.

Из базы вышел консул Мухаммед в скафандре и начал речь:

— Колонисты! Печально, что у нас первая смерть. Но обойтись без этого было невозможно. Ещё печальнее, что это ребенок. Но дети в условиях выживания всегда были наиболее уязвимы. Перед нами простор, на котором для человека почти нет еды. Мы обязаны использовать все возможные пищевые ресурсы. И поэтому я постановляю, что ритуал почётных похорон отныне состоит в поедании тела умершего. Тибетцы, чтобы вернуть тело природе, отдавали своих мёртвых на пожирание стервятникам, а у нас даже земных стервятников нет. Мы восхвалим замечательного мальчика Семёна, показавшего всем детям, что нельзя трогать чуждых животных, и похороним его в наших телах, чтобы они продолжали его жизнь дальше.

Софья и Андрей стоически разделали на глазах у всех своего сына, положили его на противень и поставили жариться в электрическую духовку. Затем они первыми съели по куску мяса ребенка, произнося при этом хвалу Семёну, который своей смелостью показал другим, чего нельзя делать. Из взрослых присоединились к трапезе лишь Анита и Мдлака, а большинство детей устремились к мясу. Куски мяса им давали лишь после того, как они хвалили своего покойного брата Семёна. Кости, как колонисты делали также с костями морских свинок и мышей, размололи в костную муку и удобрили ею грядку ячменя. Ничто не должно было пропадать.

— А теперь я скажу ещё три решения, которые необходимо проводить в жизнь. Мы должны взять пример с бушменов, выживавших и развивавшихся в Калахари. Поэтому первое решение: раз и навсегда категорически запрещается любое насилие человека над человеком, кроме того, которое необходимо, чтобы остановить или предотвратить опасные действия. Во всех других случаях тот, кто подвергся нападению, обязан принять позу покорности и начать говорить: «Очень стыдно нападать!» Все другие должны тоже собраться и стыдить агрессора. Если сам нападающий начинает со всеми повторять те же слова, то его не упрекают и об инциденте не вспоминают. Если он не останавливается, он изгоняется с позором из колонии на два местных дня. Если он выживет и попросится назад, его принимают и тоже не вспоминают о случившемся. Если же он либо повторит нападение, либо же причинит увечье атакованному, он изгоняется навечно. Тело изгнанного почётным похоронам не подлежит, чтобы его злоба и агрессивность не переходила в наши души. Мы должны с самого детства показать всем нашим детям, что человек не должен атаковать человека, и в конце концов добиться того, чтобы это стало немыслимо.

— Какая жестокость! — простонала Лиза Акопян, которую мутило от вида каннибализма.

— Это не жестокость, а необходимость. Жестокостью было бы, если бы мы перебили друг друга, — хладнокровно продолжал Мухаммед. — Второе. Скоро нам придётся расходиться по Калахари, разнося съедобные растения и распространяя съедобных животных. Каждый, кто нашёл нечто съедобное, должен будет поделиться с остальными. Мы можем выжить лишь вместе, на взаимовыручке. Этому с раннего детства необходимо приучать и детей.

Против второго решения никто не возражал.

— А теперь последнее. Взрослый, чувствующий себя бесполезным ввиду слабости, травмы или болезни, обязан покончить с собой, чтобы своими почётными похоронами принести последнюю пользу всем. Убивать друг друга мы не будем, но тем более каждый из нас обязан контролировать, может ли он ещё жить или уже стал дышащим трупом. Если взрослый не может кончить свою жизнь сам ввиду немощи или будучи искалеченным, он имеет право попросить другого человека о помощи, и это убийством или нападением не считается. Пока человек сам не решил уйти из жизни, долг остальных поддерживать его по всей мере возможности.

— У нас получается гибрид каннибалов с самураями! — истошно завопила Лиза.

— И те, и другие были не самыми худшими представителями рода человеческого, — жёстко возразил Мухаммед. — То, что было хорошо в потребительском обществе империи, быстро погубит нас здесь.

Когда Лиси стукнула Жана, оказавшаяся поблизости Янь Шуйшуй быстро придала Жану позу покорности: он сидел, прикрыв голову руками, — и стала вместе с ним кричать: «Очень стыдно нападать!» Вспомнив постановление, взрослые стянулись и начали повторять те же слова. За ними сбежались и дети. Сама Лиси тоже кричала со всеми. Так впервые была показана действенность ритуала, предложенного этологами на основе подобного ритуала у земных галок. После этого каждый раз при детской агрессии, а также при гневных словах взрослого по отношению к другому взрослому или невиновному ребенку, этот ритуал стал повторяться. Даже сам разгневавшийся с облегчением принимал в нём участие, выпуская свой гнев.

Половина людей, остававшаяся на станции, со смешанным чувством зависти и ужаса разглядывала жизнь вышедших. Многие из них расхаживали нагими или носили юбки из крапивного лыка, они плескались в воде ручья, уже пару раз ездили купаться на море, питались не в пример качественнее, поскольку морских свинок и крапивы стало уже много. Огороженная электрической изгородью территория казалась просто громадной: примерно километр на два километра, с двумя родниками и ручьём. Правда, во втором роднике вода была горькой и он был маленьким, но и эта вода была безвредной, а врач даже рекомендовал её пить в качестве минеральной приправы. Около второго родника уже выросли заросли крапивы и вскоре намеревались посадить ещё делянку ячменя. На территории было также пробурено несколько колодцев. Колодцы было решено копать по всей территории Калахари, причём делать основательно, глубокими, каменными, с каменной лестницей для будущей ручной чистки. Колодцы должны были стоять сотни лет, как в земных пустынях.

Для бурения колодцев регулярно посылались отряды вышедших, но детей в них пока ещё не брали. Отряд передвигался на вездеходе. Благоприятное место находили эхолокацией и сейсмолокацией при помощи геологического комбайна, а затем этот же комбайн бурил колодец, оплавлял электрической дугой стены и вырубал ступеньки каменной лестницы. Геологических комбайнов было четыре, так что, израсходовав аккумуляторы одного (на передвижение хватало прямой энергии от атомного источника питания, а вот на геологические работы энергии тратилось неизмеримо больше), его оставляли заряжаться и брали в следующую экспедицию другой. Один комбайн даже до сих пор оставался биологически стерильным, поскольку его ни разу не использовали вышедшие.

Для тех, кто увидит здесь нестыковку, замечу, что, отправив на Убежище большие атомные реакторы баз, колонисты не стали демонтировать атомные источники энергии флаеров и механизмов. Когда механизм станет приходить в негодность, его спокойно можно будет отправить куда подальше, где останки реактора станут почти не опасны, и ума для этого большого не понадобится.

Из каждой поездки ирригаторы привозили попробовать новой воды. Во многих колодцах вода оказывалась горькой или солёной, но и это лучше, чем ничего. Солёную воду можно будет использовать для приготовления пищи или опреснять, а горькую для полива близлежащих полукультурных растений. Через ещё один местный год уже планировалось разрешить готовить пищу из семян ячменя, бобов гороха и сои. Но через год должны были выйти почти все обитатели базы, если всё будет нормально.

Бойко Митич несколько раз вместе с не вышедшими отправлялся в дальние экспедиции для геологической и биологической разведки. Он сильно обиделся на консула, когда ему не разрешили присоединиться к вышедшим и с нетерпением ждал момента, когда будет отправляться в экспедиции с вышедшими. Ему твёрдо обещали, что запрещение временное, если всё будет в порядке, то он выйдет из станции со следующей группой людей.

На фоне того, что всё шло гладко, анекдотом воспринялось происшедшее с доном Хуаном и его жёнами. Они вынесли с собой компьютер. Как самой большой семье, им это разрешили. Поскольку у аналитиков были неясные интуитивные опасения, разрешили только им. Первое, что бросилось в глаза, когда вышедшие стали собираться во время отдыха для просмотра имперских фильмов и концертов: практически ни одного файла без прямой или косвенной пропаганды агрессивности и эгоизма не было. Аналитики с консулом и бывшим консулом Софьей даже собрали по этому поводу тайный совет. Надо было найти красивое решение, поскольку прямое цензурирование вызвало бы громадное возмущение, а в другом случае все попытки отучить детей от агрессии и эгоизма просто потерпели бы крах. Неизвестно, о чем совещались, но собирались они три раза и для сохранения тайны даже устраивали смешанные экспедиции для рытья колодца. Это принесло немало неудобств пока не вышедшим Мухаммеду и Юэсюю, которые вынуждены были даже в кабине вездехода оставаться в скафандрах. Хорошо, что был ещё не открытый для жизни Земельки геологический комбайн. Там они по очереди спали, ели, удовлетворяли противоположные еде потребности, и, конечно же, сами им управляли во время передвижения и работы над колодцем.

Как часто бывает в таких случаях, помогла случайность. Местные грибки и эпифиты через месяц необратимо вывели из строя платы компьютера. Под этим предлогом вынос компьютерного оборудования и других информационных устройств наружу был запрещён. Биологи разводили руками: вакцинировать компьютеры от реальной жизни они не умели. Пришлось заняться проблемой Юэсюю, Мухаммеду, а также Жанне Сенгор и Лиму Нг, ранее ответственным за безопасность. Все они были не вышедшими. А над доном и его гаремом посмеивались, как всегда бывает, когда чему-то завидуют, а потом это портится или пропадает.

Почти все вынесенные наружу цветы и деревца погибли. Кое как выживали пока что лишь пара кактусов и, как ни странно, одна из орхидей, которую посадили в горшке возле ручья и тщательно поливали, поскольку она любила влагу. Кошки и собаки погибли вновь, мышей тоже осталось слишком мало: всё-таки они не привыкли жить в среде, где 95% несъедобного.

Идиллия, конечно же, вновь нарушилась. Однажды Лиси взяла в руки местное насекомое, которое с перепугу ужалило её и девочка умерла от яда, тем более, что она в гневе раскусила насекомое зубами и её ещё раз ужалили в нёбо.

Второй раз пришлось совершать торжественные похороны. Снова Лиси хвалили за смелость, которая показала другим, чего нельзя делать. А взрослые после этого решили, что любой взрослый и любой старший ребёнок имеет право остановить младшего даже силой от недозволенных действий. Лучше побить, чем позволить умереть. На второй раз большинство взрослых приняли участие в похоронах. Правда, многие из них ворчали, что лучше развести побольше морских свинок и белых мышей, но в целом была признана разумность жёстких обычаев. Тем более, что суровость их очень сильно умерялась их изначальной гуманностью.