А1Б5
Тик-так. Уф, я опять здесь.
Я смотрю на небо. Я вижу небо. Я ласкаю небо своим взглядом.
Алые клочья ваты передо мной. А в высоком и бесконечно мертвом небе – ласточки. И больше ничего. Одни ласточки в мёртвом небе мертвого мира.
Я — кошка. Я могу коснуться. Я могу их поймать.
Позади меня часы. Они тикают. Ужасно мешают.
Ах да. Время. Нужно помнить.
Его всегда не хватает.
Я время. Я плавное время. Я вижу основу, я вижу полотно из многих и многих нитей.
Оно разное. Жизни прожитые, жизни разбитые.
Иные обречены сгореть, как бы я не старался сберечь их. Может, они уже мертвы?
Как этот корабль, чей бок давно порос кустарником. Кораблям — плыть или лететь, а он стоит. Чернеет иллюминаторами окон, алеет листьями.
Печалит. Мешает.
Нет, не буду смотреть. Я кошка. Я пытаюсь поймать тех ласточек, что еще живы. Живы – так сильно, что можно. Можно схватить и унести с этой планеты вечно красных закатов.
Одну я присмотрела давно. Она цельная и яркая, я вижу ее в небе. Я бы давно поймала ее, но она не дается. Она тянет за собой другую, темную. Она не хочет уходить без нее, а я не могу утянуть двоих. Та, вторая, цельной никогда не была. А значит, неинтересна нашим.
Почему так? Ласточка знает – еще немного, и все. Ласточки живы после смерти людей не так уж и долго. Но она готова умереть окончательно, но не спастись одной.
Я даже не знаю, зачем мне поручено это. Мы одиноки. Мы обладаем всем. И нам уже ничего не надо.
А этой ласточке – надо. Надо спасти свою пару.
Я буду смотреть, буду тянуть. Как бы ни тикала вечность за моей спиной.
Тик-так. Холодно. Ощущение небытия.
Вечность уже рядом. Она здесь. Ждет свою жертву.
Накроет, не торопясь, своим саваном и затянет в воронку времени. И живую ласточку затянет. Превратит в ничто. И больше не будет. Никого. Только облака на мертвом небе мертвого мира. Им все равно. День или ночь, холод или тепло. Бездушные.
Я кошка. Я притворюсь вечностью. Я обману ее.
Мне надо время. Еще время.
Совсем немного. Успею. Но времени нет совсем.
Живая ласточка понимает. Трепещит крыльями и кричит так, что больно. Больно слышат надрывный плач. Но сделать не может. Ничего. Выбилась из сил.
Я пригнулась. Я замерла. Я приготовилась к прыжку.
Толчок. Вверх. Зацепиться когтями за облако и схватить. Ту, что еще живая и держит черную. Отпускать нельзя. Отпустить – значит, смерть. А я хочу жить. Тянуть, сколько хватит сил, до крови из носа, до хрипоты. Вниз, к часам, пока они идут…
***
— Борь, привет, — говорила худенькая девушка, сидя на рассохшемся стуле, возле больничной кровати, — вот, отпросилась с работы и пришла. Соскучилась. Представляешь, шла к тебе через центральные ворота больницы и увидела как кошка с них упала. Как только она туда залезла – не понимаю. Вся дымчатая, глаза зеленые. Худа-а-ая. Я ее погладила, а она за мной увязалась. Дошла до дверей отделения, где ты лежишь, и осталась сидеть на ступеньках. Как ты думаешь, может ее домой к нам взять? Пусто там без тебя. И скучно по вечерам. С ней мне легче будет.
Взяв руку парня, она нежно погладила ее по проступающим венам. Он был в коме. Вздохнув, привычными движениями, поправила одеяло, проверила капельницу. Все в порядке. Можно идти. Но ноги, словно приросли. Душа болит и хочет остаться здесь. Ожидание длится долго, очень долго. Сил больше нет. Она отвернулась к окну и заплакала. Там, за прозрачным стеклом, на подоконнике, сидела кошка. Огромными, горящими изумрудным светом, глазами, она смотрела на девушку и на едва уловимый импульс, пробежавший по руке парня. От сердца вниз. К пальцам. Судорожный взмах ресниц и резкий вдох. Открыл глаза. Он будет жить. Для нее.
***
Тик-так. Часы еще идут.
Я – кошка. Я вижу людей. Я чувствую их боль.
Мне больше не вернуться в свой мир. Обратной дороги нет. И жалости нет.
Я – кошка. Я дарую жизнь. Я отдаю в замен свое бессмертие.
Теперь я буду здесь. Всегда.