Примеряем альфочки!

— Следующий!

Дверь в кабинет доктора Комарова открылась. Вошёл молодой мужчина лет приблизительно тридцати.

— Заходите, садитесь. Ваша фамилия?

— Кудряшов.

— Кудряшов, — повторил доктор, отыскивая в стопке нужную карточку. – Виктор Иванович. Я Вас слушаю. На что жалуетесь?

— Понимаете, доктор, я страдаю галлюцинациями.

— С какого времени?

— Это началось около месяца назад. Меня тогда отправили в командировку в Чили. В Сантьяго конференция была по химии – я должен был переводить.

— Так-так… И что же случилось на конференции? – спросил доктор.

— На самой конференции ничего. Как говорится, без эксцессов. А вот вечером… Вышел прогуляться по площади, бродил около Ла Монеды, где статуя свергнутого президента. У него ещё фамилия была такая интересная – с инопланетянами связанная.

— Альенде? – подсказал Комаров.

— Да, точно, Альенде. В общем, гуляю, глазею по сторонам – а тут какой-то мужик подошёл – точь-в-точь похожий на эту статую – говорит: «Buenos tardes, marciano!». По-испански: добрый вечер, марсианин! Я уже и не помню, что ответил. Всё-таки не каждый день меня марсианином называют. Так пробормотал что-то. Но не придал значения – мало ли на свете чокнутых?

Потом через неделю, уже в Москве, встретился с Андрюхой (это мой друг ещё со школы, давно не виделись – всё дела). Купили пивка, чипсов, сидим в парке на скамейке за жизнь болтаем. А тут опять этот товарищ (и откуда он только   тут взялся?): «Добрый день, марсиане!» Теперь уже, значит, и Андрюха типа с Марса! Ну, я спрашиваю: «С чего Вы взяли, что мы марсиане?». А он: «Я таких за километр вижу». А Андрюха мне: чего? Он же по-испански не понимает. Ну, я ему объясняю: «Этот нас марсианами обозвал». Андрюха: «Какой этот? Никого не вижу! Видно ты, Витёк, перебрал». А я выпил ну совсем чуть-чуть. Да и вообще никогда не напивался так чтоб до глюков.

Потом через два дня опять. Стою с курилке с мужиками, а этот тип заходит, спрашивает: «Как дела, марсианин?». Я говорю: как у марсиан – не знаю, а у меня нормалёк. А мужики на меня косятся: ты с кем, Витёк, разговариваешь? В один голос говорят, что никто из посторонних сюда не заходил. А я тогда точно не пил. Начальник зверь, попробуй в рабочее время – даст пинка под зад без разговоров. У самого язва – ему нельзя, вот и вредничает.

А через неделю, представляете, домой позвонил. Беру трубку, слышу голос этого же типа. Опять меня марсианином обзывает. Я ему: послушайте, чего Вам от меня нужно. Так он, представляете, говорит: «Да ничего. Тестю от меня привет. Кстати, он тоже с Марса». Но я ещё, слава Богу, не настолько чокнулся, чтобы тестю передавать приветы от собственных глюков. Люська моя как услышала, говорит: Вить, ты чего, заработался? Оказывается, звонка-то не было, а я, как дурак, побежал к телефону, схватил трубку и давай что-то говорить на испанском.

— То есть, никто, кроме Вас, Вашего собеседника не видит и не слышит? – уточнил Комаров.

— Именно так. Спасите, доктор! Не знаю, что делать?

Я покорно иду за своей женой, которая, взяв за руку, ведет меня. Впереди большое, белое здание, поднимаемся по ступенькам и перед нами длинный коридор с бесконечным количеством дверей. Она подходит к маленькому окошечку, заглядывает туда и что-то говорит. Взяв бумагу, снова берет меня за руку и мы идем дальше по коридору, ища нужную нам дверь. Наконец, останавливаемся, жена одна входит в кабинет. Я сажусь на стул, оглядываюсь. «А здесь неплохо, чисто и прохладно. – подумал я, откидываясь на спинку стула. Из-за двери выглянула жена и жестом пригласила зайти, прервав мои размышления. В кабинете сидел пожилой врач и что-то писал, я присел на стул, на против него и замер в ожидании.

— Здравствуйте, на что жалуетесь? – спросил он, не поднимая головы.

-Здравствуйте, ни на что, — ответил я.

— Голова болит или кружится, тошнота бывает? – поинтересовался он, откладывая ручку и внимательно смотря на меня.

— Нет, ничего такого, — равнодушно отвечал я.

— Зачем тогда пришли? – удивился он.

— Я не сам, жена привела, — грустно сказал я.

— Почему? – продолжал спрашивать он.

— Я вот уже месяц говорю ей, что она похожа на Мэрилин Монро. – твердо заявил я.

Врач от удивления поднял брови, непонимающе смотря на меня, потом повернул голову к моей жене, хмыкнул.

— Так она брюнетка и комплекция не та, — сделал он свой вывод.

— Вот и я ей говорю, что не надо было перекрашиваться, а она мне – это мой натуральный цвет, зачем она мне врет? – спросил я, заглядывая ему в глаза.

— Я не вру, просто действительно совсем не похожа. Доктор, выпишите ему каких-нибудь таблеток, что ли, а то это уже выглядит как издевательство, соседи смеяться стали. Говорят: «Твоего мужа приворожил кто-то, смотрит на тебя, а видит совсем другую», обидно. – проговорила моя жена, вытирая слезы с глаз.

— Хм… посмотрите сюда, на молоточек, попробуйте поводить за ним глазами, — предложил доктор, поднимая руку.

Я старательно водил глазами, стараясь не упустить молоток из виду. Потом он меня стучал по коленкам, локтям, заставлял приседать. Наконец ему это надоело и он с задумчивым видом посмотрел в окно, говоря: «Ну, не знаю, давайте положу вас в стационар для полного обследования. Там у нас тишина и покой, стены мягкие в палатах. А вообще давно вы свою жену Мерлин Монро называете?

— Вы знаете доктор, с тех пор как…

Посетитель появился под вечер. Леониду Марковичу хватило одного взгляда для понимания, что гость — человек состоятельный.

— Не желаете прогуляться? Погода – замечательная. – Предложил Леонид Маркович, когда они представились друг другу.

Двое мужчин неспешно направились в сторону парка.

— Я слышал, что в вашей клинике используют довольно необычные и прогрессивные методы лечения.

— Ну какая ж это клиника? Скорее санаторий – парк, сады, лужайки. Есть даже небольшое озеро – территория очень большая. Но везде чисто и ухожено, мы за этим следим. Почти весь персонал живет здесь же – чистый воздух, тихо, спокойно и есть все необходимое. Мой домик на берегу озера, рядом с домом Изобретателя – так одного нашего пациента зовут.

— Он действительно что-то изобрел?

— Да ничего особенного. Из последнего – обычный вечный двигатель. Собрал прототип, показал – работает.

— Даже так? — гость улыбнулся. – И что же вы сделали с этим прототипом?

— Как что? Посмотрели и уничтожили – понятное дело.

— Но ведь подобные изобретения можно использовать во благо всего человечества – разве нет? – в голосе гостя появилась заинтересованность.

— Думаю, вы навели справки и знаете, что все наши пациенты – люди необычные. Гении, вундеркинды, просветленные… ненормальные – одним словом. Нормальное человечество еще не готово без ущерба для себя воспользоваться плодами их творчества.

— И вы их пытаетесь от этого вылечить?

— Пытаемся, но это очень сложно. Боюсь, большинство пациентов неизлечимы. Понимаете, феноменальное свойство разума заключается в том, что он крайне неохотно поддается контролируемому оглуплению, когда не стоит задача сделать из человека полного идиота. По своему эти люди несчастны. Они родились не в свое время и чужие в современном социуме. А здесь они среди себе подобных. Кстати, центральный корпус санатория строился двести лет назад на деньги нашего пациента – могу вас потом познакомить.

— Он до сих пор жив?

— Да, ему не повезло – опыты с эликсиром бессмертия оказались удачными. Как и многие, попробовал на себе… Сейчас он уже смирился со своей участью.

— Понимаю.

— Ну как, остаетесь? Вы ведь за этим сюда приехали?

Я поглядывал на часы. Обычно на моей работе бывает нескучно, но то ли Земля резко выпрямилась относительно своей оси, то ли мир внезапно поумнел и нервно оздоровился, но пациентов сегодня почти не было. День прошёл в перечитывании «Толкования сновидений» да в бесконечных «чашечках кофе» с соседом – семейным психологом Сашкой, который тоже маялся бездельем. Ничто не предвещало сюрпризов, и я последние полчаса только и делал, что поглядывал на время. Мне ничего не мешало сейчас, за пятнадцать минут до официального окончания работы, встать – практика-то частная, сам себе голова! – и уйти, но… «Но что-то его удержало», как пел Чиж в «Вечной молодости».

В дверь постучали.

— Саш? – крикнул я, недоумевая от такой деликатности: Сашка обычно не стучался перед тем, как войти. – Уже уходишь?

Вместо Саши в кабинет заглянул мужчина среднего возраста.

— Доктор, к вам можно? – спросил он, явно робея.

— Да, заходите, – великодушно пригласил я клиента («как-никак, ещё пятнадцать минут!»). – Проходите, присаживайтесь. Вас что-то беспокоит? Неврозы, мании?

— Вы извините, что я так поздно… – начал было мужчина, переступая порог, но тут же замер и стал внимательно осматриваться по сторонам. Его интерес странным образом передался и мне, и я невольно вместе с ним стал осматривать такой знакомый до чёртиков кабинет. Как и ожидалось, нового ничего в нём не прибавилось, поэтому я уже с некоторым любопытством стал осматривать полувошедшего пациента.

Он был ничем не примечателен – обычный человек, способный легко затеряться в толпе, с осмысленным взглядом… Я и сам не понимал, что же меня в нём привлекло. Может, вот эта несвойственная остальным клиентам внимательность?

Наконец мужчина, изучив осмысленным взглядом чуть ли не все уголки моего кабинета, спросил, всё так же робея:

— Простите, доктор, а где вы прячете телевизор?

За время практики я привык ко всякому, но этот вопрос загнал меня в такой тупик, что понадобилась минута, прежде чем я собрался с мыслями и выдал:

— А зачем психиатру телевизор?

— Ну как же, – заговорил посетитель, – у всех врачей в кабинете есть телевизоры.

Он по-прежнему выглядел нормальным. Хотя… если подумать, то человек, стоящий в дверях психиатрического кабинета, уже не совсем нормален…

— У меня нет телевизора в кабинете, – ответил я спокойным голосом, – и он мне не нужен. Проходите, присаживайтесь, у меня мало времени. У вас какая-то проблема? Чем я могу вам помочь?

Мужчина внял голосу разума, прошёл к столу и сел напротив меня.

— Ну?

Он слегка помялся и произнёс:

— Доктор, я телевизору верю.

Это уже становилось интересным…

Больница находилась в самом центре города, но окна кабинета выходили на парк. Живописное и красивое место. Весенние краски уже давно смыло временем, оставив за собой лишь летнюю зелень, но красота природы по-прежнему меня завораживала. Если бы я взглянул в окно, не зная где нахожусь, никогда бы не догадался о наличии города с другой стороны здания.

Думаю, такой пейзаж за окном выбран не случайно, он должен расслаблять и успокаивать душевно больных. Интересно о чем думают психи, когда смотрят на такую красоту. И о чем думаю я? Нет, действительно о чем? Почему я не напуган? Или для меня находится в психиатрическом кресле уже в порядке вещей?

Я сидел в мягком удобном кресле. Полулежащее состояние практически окунало меня в сон, но постоянная беседа с доктором не давала мне окончательно забыться.

– Значит вы нормальный? – Именно эту мысль я и пытался донести в его голову вот уже два дня к ряду.

– Даже не знаю доктор, что вам ответить. – А действительно, что? Сказать правду и окончательно усугубить сове положение или продолжать отрицать произошедшее. – Свои доводы я уже приводил и не раз, и повторяться не имею желания. Давайте лучше закончим на сегодня. Я очень устал.

Со своего положения я не мог видеть, что делает психиатр, но слышал постоянное шуршание ручки по бумаге. Сперва эти скребущие звуки меня пугали, а теперь раздражают. Если беседа каждый раз идет по кругу, что можно там постоянно писать?

Что бы отвлечься от этого напряжения я крутил в руках язычки пламени. Небольшие, теплые и прекрасные огоньки. Их хаотичный, монотонный танец завораживал меня.

Только убедившись, что в кабинете нет камер и что мои руки не видны доктору я начал иногда призывать огонь. Его вид постоянно успокаивал меня. Это одна из моих способностей, но именно из-за нее я здесь.

Он был какой-то странный. Всклоченные волосы, неопрятная бородка с проседью, глаза с неприятными огоньками в глубине зрачков. Вдобавок ко всему одет был исключительно плохо: старый засаленный пиджак из вельвета, брюки с пузырями на коленях и противного лимонного цвета облупленные штиблеты, составляли его незатейливый гардероб.

«Похоже, у него не се дома», — подумал я, присаживаясь в кресло подле него. Нас разделял шикарный письменный стол из ливанского кедра. Единственная дорогая вещь в данном помещении. На стене привычно пылился портрет очередного лидера нации. Тяжелые плюшевые портьеры, когда-то служившие театральным занавесом, приглушали яркий солнечный свет, льющийся в окно.

— И так, молодой человек, вы имеете мне что-то сказать?»

«Господи, он еще и еврей», — пронеслось у меня в голове.

— Одесский, — добавил профессор вслух.

— Что? – глаза у меня округлились.

— До своего совершеннолетия я жил, таки в Одессе.

— Но, как вы узнали, что я подумал?

Профессор взял со стола тяжелые очки с черными непроницаемыми стеклами и водрузил их на нос.

— Будем считать, что догадался. А вы имеете, что-то на евреев, — живо поинтересовался старикан.

— Да, нет, что вы, я интернациалист!

— Кто, кто? – профессор недоуменно приподнял левую бровь.

— Ну, этот – интернациа… — второй раз выговорить это слово у меня почему-то не получилось, — короче я за дружбу народов!

— Похвально, а как вы относитесь к русским?

— Положительно, я ведь и сам русский.

— Ну, знаете ли, не все русские относятся к русским положительно, — дедок загадочно улыбнулся.

— Не может быть, — вырвалось из меня.

— А почему вы так думаете?

— Да, как это? Быть русским и не любить русских. Я понимаю, когда человек одной национальности испытывает антипатию к человеку другой, хотя и не одобряю этого. Но ненавидеть своих, это что-то нереальное.

— А что вы скажите о военных преступниках, предателях, которые выдавали на смерть своих близких родственников и лучших друзей.

Кулаки у меня сжались, потемнело в глазах и вздулись желваки.

— Суки, удавил бы собственными руками!

— Доктор, мне кажется…

— Как вас зовут?

— Ульяна. Ульяна Гринь.

— И чем вы занимаетесь?

— Да так, всем понемногу. Писать люблю. Книги о любви, — Ульяна стыдливо улыбнулась и покраснела. — Заоблачная! Очень люблю эту свою книгу!

— Хорошее занятие, — кивнула врач. — Так в чем ваша проблема?

— Мне кажется, что все вокруг — это я. Мои копии! — Ульяна резко поднялась с мягкого кресла, подошла к окну и резким движением руки отодвинула штору. — Вот смотрю на улицу, а там ходят сплошные Ульяны Гринь. Дети-Ульяны и взрослые — Ульяны, старики — Ульяны, мужчины — Ульяны, женщины — Ульяны, богачи — Ульяны, бедняки Ульяны. Понимаете?

Кивок в ответ заставил Ульяну продолжать.

— Даже президент России — это я. И сейчас она решает конфликт с китайцами! И китайский президент! Актеры в фильмах…

— И я — тоже вы?

— Да! — Ульяна плюхнулась обратно в кресло и исподлобья посмотрела на свою копию в медицинском халате. — И там в очереди к вам тоже стоит три моих клона! Будто все в один момент стали зеркалами! Что со мной?!

— А у вас есть при себе какие-то документы? — спросила врач. — Паспорт? Свидетельство о рождении? Водительские права? Что угодно где написано ваше имя?

Ульяна расстегнула сумочку, принялась вытаскивать оттуда косметику, кошелек, старые чеки из супермаркета, чью-то фотографию…

— Нет. Кажется, остались дома.

— Дело в том, что Ульяна Гринь — это я, — врач поднялась, подошла к окну и задернула штору. — А вы не можете быть мной.

— Да нет же! Стоп! — запнулась Ульяна. — Ведь это невозможно!

— То-то же! Значит, вы соглашаетесь, что вы — не Ульяна Гринь?

— Нет. Но я же помню… Детство, родители, школа, все остальное… Я же… Всегда была Ульяной Гринь…

— Похоже, случай серьезный, — врач сдвинула брови, села за стол, повертела в руках ручку и принялась что-то записывать в карточке.

writercenter.ru/blog/coauthor/novye-pravila-igry-dva-sapoga-utverzhdennye-konkursnym-komitetom.html