Встречаем пары!

Посетитель появился под вечер. Леониду Марковичу хватило одного взгляда для понимания, что гость — человек состоятельный.

— Не желаете прогуляться? Погода – замечательная. – Предложил Леонид Маркович, когда они представились друг другу.

Двое мужчин неспешно направились в сторону парка.

— Я слышал, что в вашей клинике используют довольно необычные и прогрессивные методы лечения.

— Ну какая ж это клиника? Скорее санаторий – парк, сады, лужайки. Есть даже небольшое озеро – территория очень большая. Но везде чисто и ухожено, мы за этим следим. Почти весь персонал живет здесь же – чистый воздух, тихо, спокойно и есть все необходимое. Мой домик на берегу озера, рядом с домом Изобретателя – так одного нашего пациента зовут.

— Он действительно что-то изобрел?

— Да ничего особенного. Из последнего – обычный вечный двигатель. Собрал прототип, показал – работает.

— Даже так? — гость улыбнулся. – И что же вы сделали с этим прототипом?

— Как что? Посмотрели и уничтожили – понятное дело.

— Но ведь подобные изобретения можно использовать во благо всего человечества – разве нет? – в голосе   гостя появилась заинтересованность.

— Думаю, вы навели справки и знаете, что все наши пациенты – люди необычные. Гении, вундеркинды, просветленные… ненормальные – одним словом. Нормальное человечество еще не готово без ущерба для себя воспользоваться плодами их творчества.

— И вы их пытаетесь от этого вылечить?

— Пытаемся, но это очень сложно. Боюсь, большинство пациентов неизлечимы. Понимаете, феноменальное свойство разума заключается в том, что он крайне неохотно поддается контролируемому оглуплению, когда не стоит задача сделать из человека полного идиота. По своему эти люди несчастны. Они родились не в свое время и чужие в современном социуме. А здесь они среди себе подобных. Кстати, центральный корпус санатория строился двести лет назад на деньги нашего пациента – могу вас потом познакомить.

— Он до сих пор жив?

— Да, ему не повезло – опыты с эликсиром бессмертия оказались удачными. Как и многие, попробовал на себе… Сейчас он уже смирился со своей участью.

— Понимаю.

— Ну как, остаетесь? Вы ведь за этим сюда приехали?

Двое мужчин сидели на кухне. Один, в очках и с усами, с убелённой сединами головой, смотрел на экран прибора, отдалённо напоминающего мобильный телефон. При этом лицо у него было как у Карского, когда тот разгуливал по «лагерю смерти». И это у бывалого правозащитника, что насмотрелся много всяких ужасов ещё в Чечне!

— Всё это я насканировал из мыслей доктора, — заговорил его собеседник. – Благо, времени было достаточно. Сначала мы с Леонидом Марковичем гуляли по парку, потом пошли осматривать его заведение (а надо сказать, там и вправду такая красотень!), потом пошли в ресторан. Знаешь, Серёга, я едва удержался, чтобы не придушить эту тварь на месте!

— Да уж, Колька! – ответил Сергей. – Мне самому хочется того же самого! Гурман хренов! Выходит, прав был тот сбежавший пациент (кажется, Бессмертный его фамилия). Но вижу, этот доктор поверил, что ты богатенький Буратино и только что изобрёл супероружие.

— Ну, не говорить же этому уроду про мыслесканер. Зато теперь я знаю наверняка, что творится в его «санатории». Я бы пошёл в полицию, но что я им предъявлю? Отсканированные мысли психиатра? К тому же, он личный друг президента. И президент, как видишь, знает про его делишки.

— Да, на наше правосудие надежды мало, — согласился правозащитник. – Но я добьюсь, чтобы это дело вышло на международный уровень. Завтра же загляну в эту «обитель собственных Платонов и быстрых разумов Невтонов»…

Попрощавшись с другом, Николай, никуда больше не заходя, устремился к себе домой. Там он первым делом пошарил по антресолям. Вот оно – запылившийся шлем, усеянный густой сеткой проводов. Встав перед зеркалом, он надел его на голову и нажал едва заметную кнопку у виска. Не увидев в зеркале собственного отражения, он с удовлетворением улыбнулся. Работает!

Сергей тщательно рассматривал оставленную другом запись, записывая в тетради наиболее важную информацию: расположение объектов, фамилии сотрудников и жертв, коды замков, когда на его электронную почту пришло сообщение. От Кольки.

«Прости, Серёга, сегодня мы виделись в последний раз. Я так и не сказал тебе самого главного. Траванул я эту гниду – в том же ресторане, где мы ужинали, отмечая уже почти состоявшуюся сделку. Леонид Маркович, по моими расчётам, должен быть уже мёртвым. Яд изобрёл я сам (недаром двадцать лет работаю учителем химии), и противоядия от него ещё не придумали. Мысль убить его пришла мне в голову, когда доктор заговорил про Изобретателя. Антон Фадеев был мой лучший ученик. Ещё в школе он всё время что-то изобретал. Как-то на День учителя подарил мне шапку-невидимку. Оказывается, она до сих пор работает. Умный был парень! Он, как и многие несчастные, сгинул в желудке этого изверга. Тогда мне на ум и пришла формула смертельного яда. Забежал по пути в аптеку якобы купить таблеток от головной боли… Наверное, ты Серёга, очень удивишься – ты же меня ещё со школы знаешь. Я в своей жизни даже воробья не убил, а тут нате! Но я ни в чём не раскаиваюсь. Напротив, я горд, что избавил мир от этого чудовища и психопата. Конечно, рано или поздно меня вычислят, поэтому я собираюсь бежать из города как можно скорее. Надеюсь, шапка-невидимка мне в этом поможет.

Прощай, дружище!

Береги себя!

Коля».

Я поглядывал на часы. Обычно на моей работе бывает нескучно, но то ли Земля резко выпрямилась относительно своей оси, то ли мир внезапно поумнел и нервно оздоровился, но пациентов сегодня почти не было. День прошёл в перечитывании «Толкования сновидений» да в бесконечных «чашечках кофе» с соседом – семейным психологом Сашкой, который тоже маялся бездельем. Ничто не предвещало сюрпризов, и я последние полчаса только и делал, что поглядывал на время. Мне ничего не мешало сейчас, за пятнадцать минут до официального окончания работы, встать – практика-то частная, сам себе голова! – и уйти, но… «Но что-то его удержало», как пел Чиж в «Вечной молодости».

В дверь постучали.

— Саш? – крикнул я, недоумевая от такой деликатности: Сашка обычно не стучался перед тем, как войти. – Уже уходишь?

Вместо Саши в кабинет заглянул мужчина среднего возраста.

— Доктор, к вам можно? – спросил он, явно робея.

— Да, заходите, – великодушно пригласил я клиента («как-никак, ещё пятнадцать минут!»). – Проходите, присаживайтесь. Вас что-то беспокоит? Неврозы, мании?

— Вы извините, что я так поздно… – начал было мужчина, переступая порог, но тут же замер и стал внимательно осматриваться по сторонам. Его интерес странным образом передался и мне, и я невольно вместе с ним стал осматривать такой знакомый до чёртиков кабинет. Как и ожидалось, нового ничего в нём не прибавилось, поэтому я уже с некоторым любопытством стал осматривать полувошедшего пациента.

Он был ничем не примечателен – обычный человек, способный легко затеряться в толпе, с осмысленным взглядом… Я и сам не понимал, что же меня в нём привлекло. Может, вот эта несвойственная остальным клиентам внимательность?

Наконец мужчина, изучив осмысленным взглядом чуть ли не все уголки моего кабинета, спросил, всё так же робея:

— Простите, доктор, а где вы прячете телевизор?

За время практики я привык ко всякому, но этот вопрос загнал меня в такой тупик, что понадобилась минута, прежде чем я собрался с мыслями и выдал:

— А зачем психиатру телевизор?

— Ну как же, – заговорил посетитель, – у всех врачей в кабинете есть телевизоры.

Он по-прежнему выглядел нормальным. Хотя… если подумать, то человек, стоящий в дверях психиатрического кабинета, уже не совсем нормален…

— У меня нет телевизора в кабинете, – ответил я спокойным голосом, – и он мне не нужен. Проходите, присаживайтесь, у меня мало времени. У вас какая-то проблема? Чем я могу вам помочь?

Мужчина внял голосу разума, прошёл к столу и сел напротив меня.

— Ну?

Он слегка помялся и произнёс:

— Доктор, я телевизору верю.

Это уже становилось интересным…

Но я не подал вида, а решил подыграть ему.

— Я тоже верю телевизору, особенно программе новостей. Кстати, как вас зовут, уважаемый?

— Называйте меня Графом. Нет док, вы не поняли, я верю всему, что показывают по телевизору.

— Даже рекламе?

— Ей особенно, вплоть до того, что мне приходится покупать все рекламируемые товары, у меня не дом, а склад готовой продукции.

— У вас хватает средств для этого?

— Естественно, я очень богатый человек.

— Вы, эту информацию так же почерпнули из телевизора? – недоверчиво поинтересовался я.

— Нет, я осознал это в пять лет, когда папа на день рождения подарил мне «Бентли» из чистого золота.

«Ну, вот настал и мой час, — пронеслось в моей голове, — похоже, я все же поеду в этом году на Карибы, куплю новый автомобиль и отправлю любимую тещу на два месяца в элитный санаторий. Главное, это не вспугнуть».

— Очень запущенный случай, господин Граф, — я начал осторожно подбирать слова, — лечение будет долгим, сложным и довольно затратным.

— Я все понимаю, — Граф вынул из нагрудного кармана платиновую кредитную карту, — здесь сто тысяч, это мой первый взнос за предстоящее лечение.

У меня перехватило дыхание, и задрожали руки. В ящике стола раздалось довольное лошадиное ржание.

— Извините телефон, — я приложил трубку к уху.

— Серж, включай телек смотри? Наш «пример» подарил своему пятилетнему внуку «Бентли» из чистого золота, а на карманные расходы каждый день выдает по сто тысяч. Зажрались капиталюги! На площадь идешь? Наши идут, будем требовать отставки премьера.

— Саш, у меня нет в кабинете телека, и вообще я занят, пока.

Я задумчиво глянул на посетителя.

— Вы правда верите всему, что показывают по телевидению?

— Абсолютно!

« И ведь верит, — автомобиль, Карибы и счастливая теща растаяли в голубом мареве телевизионного экрана, — хоть приколюсь напоследок».

— Хорошо, тогда начнем лечение, жду вас завтра, вот поэтому адресу. Подъедите на своем золотом «Бентли» в сопровождении двух полисменов на мотоциклах.

Я подал ему свою визитную карточку. Молодой мужчина приятно улыбнулся, кивнул головой и вежливо удалился. Я швырнул карточку в мусорное ведро и отправился домой.

Спал неважно, снились ржавые запорожцы, медные лбы кабминовцев и укоризненный тещин взгляд. Разбудил меня звук автомобильного клаксона. Выглянув в окно, я уронил нижнюю челюсть на подоконник.

Золотой «Бентли» в сопровождении двух полисменов на мотоциклах, стоял у парадного. А молодой человек с осмысленным взглядом, приветливо махал мне рукой.

— Следующий!

Дверь в кабинет доктора Комарова открылась. Вошёл мужчина лет тридцати.

— Проходите, садитесь. Ваша фамилия?

— Кудряшов.

— Кудряшов, — повторил доктор, отыскивая в стопке нужную карточку. – Виктор Иванович. Я вас слушаю. На что жалуетесь?

— Понимаете, доктор, я страдаю галлюцинациями.

— С какого времени?

— Это началось около месяца назад. Меня тогда отправили в командировку в Чили. В Сантьяго конференция была по химии – я должен был переводить.

— Так-так… И что же случилось на конференции?

— На самой конференции ничего. Как говорится, без эксцессов. А вот вечером… Вышел прогуляться по площади, бродил около Ла Монеды, где статуя свергнутого президента. У него ещё фамилия была такая интересная – с инопланетянами связанная.

— Альенде? – подсказал Комаров.

— Да, точно, Альенде. В общем, гуляю, глазею по сторонам, а тут какой-то мужик подошёл – точь-в-точь похожий на эту статую, – и говорит: «Buenos tardes, marciano!». По-испански: «добрый вечер, марсианин!» Я уже и не помню, что ответил. Всё-таки не каждый день меня марсианином называют. Так, пробормотал что-то. Но не придал значения – мало ли на свете чокнутых?.. Потом через неделю, уже в Москве, встретился с Андрюхой (это мой друг ещё со школы). Купили пивка, чипсов, сидим в парке на скамейке, за жизнь болтаем. А тут опять этот товарищ (и откуда он только тут взялся?): «Добрый день, марсиане!» Теперь уже, значит, и Андрюха типа с Марса! Ну, я спрашиваю: «С чего вы взяли, что мы марсиане?». А он: «Я таких за километр вижу». А Андрюха мне: «Чего?» Он же по-испански не понимает. Ну, я ему объясняю: «Этот нас марсианами обозвал». Андрюха: «Какой этот? Никого не вижу! Ты, Витёк, перебрал, наверно». А я выпил ну совсем чуть-чуть. Да и вообще никогда не напивался так, чтоб до глюков. Через два дня — опять. Стою с курилке с мужиками, а этот тип заходит, спрашивает: «Как дела, марсианин?». Я говорю: «Как у марсиан – не знаю, а у меня нормалёк». А мужики на меня косятся: «Ты с кем, Витёк, разговариваешь?» В один голос говорят, что никто из посторонних сюда не заходил. А я тогда точно не пил. Начальник зверь, попробуй в рабочее время – даст пинка под зад без разговоров. У самого язва – ему нельзя, вот и вредничает. А через неделю, представляете, домой позвонил. Беру трубку, слышу голос этого же типа. Опять меня марсианином обзывает. Я ему: «Послушайте, чего вам от меня нужно?» Так он, представляете, говорит: «Да ничего. Тестю от меня привет. Кстати, он тоже с Марса». Но я ещё, слава Богу, не настолько чокнулся, чтобы тестю передавать приветы от собственных глюков. Люська моя как услышала, говорит: «Вить, ты чего, заработался?» Оказывается, звонка-то не было, а я, как дурак, побежал к телефону, схватил трубку и давай что-то говорить на испанском.

— То есть, никто, кроме вас, вашего собеседника не видит и не слышит? — уточнил Комаров.

— Именно так. Спасите, доктор! Не знаю прям, что делать.

— Хм, что делать-то, что делать… Значит, привет вы не передали… — в раздумьях проговорил психиатр.

— Конечно, нет, — подтвердил переводчик. — Я что, похож на психа?

— А это вы зря, — построжел Комаров. — Вас же просили передать привет. Нехорошо, Виктор Иванович, нехорошо… Вот позвоните сейчас тестю и передайте привет.

— Доктор…

— Давайте-давайте, звоните, — нетерпеливо повторил психиатр.

Кудряшов, недоумевая и не сводя с него взгляд, вытащил мобильный и стал набирать номер.

— На громкую связь включите, — небрежно обронил доктор.

— Не, ну вы даёте! — не удержался переводчик. — От кого хоть привет передавать? От марсианина, что ли?

Комаров чуть задумался.

— Нет, не надо. Скажите просто — вам привет из Чили. От Альенде. И всё.

Только он замолчал, как в трубке раздалось:

— Слушаю.

— Здравствуйте, Сергей Алексеич.

— О, Витёк! Здоров-здоров. Куда пропал-то, а? Как вернулся из командировки, так даже в гости не зайдёшь. А ведь через квартал живём… Забыл старика, да?

— Да вот, как-то так, дела… Сергей Алексеич, вам это… привет из Чили просили передать.

— Серьёзно? – в трубке раздался смешок. – И от кого же?

— От… хм… от Альенде.

Комаров чуть подался вперёд.

— Альенде… Альенде, — покатал слово туда-сюда невидимый Сергей Алексеевич. — А-а-а… Знаю, знаю… И писали про него, и фильмы снимали. Хороший был мужик, кстати. Я не рассказывал тебе, как он в семьдесят втором в Киев приезжал?

— Н-нет…

— Правда? — искренне удивился голос. — Так ты приходи ко мне, посидим за пивом, поговорим. Я ж с ним тогда, как сейчас с тобой… Эх, Витёк, вот времена-то были!.. В общем, заглядывай!

Разговор прервался. Кудряшов потрясённо посмотрел на Комарова:

— Что-то не так?

— Доктор… он даже не удивился! А Альенде уже сорок лет как в живых нет!

— Вот и выясните всё с вашим тестем, — улыбнулся доктор, радуясь возможности избавиться от пациента. — И про Альенде, и про марсиан… И не волнуйтесь так – всё теперь будет в порядке.

Кудряшов пожал плечами, поднялся и направился к выходу.

— Минуточку, – окликнул его Комаров. — А… можно адрес ваш уточнить? Тут, на карточке, может, ошибка…

— Северный округ, улица Сальваторе Альенде… — не оборачиваясь, начал было Кудряшов…

… и не закончил.

Благочинность кабинета нарушил громкий до неприличия хохот доктора.

Больница находилась в самом центре города, но окна кабинета выходили на парк. Живописное и красивое место. Весенние краски уже давно смыло временем, оставив за собой лишь летнюю зелень, но красота природы по-прежнему меня завораживала. Если бы я взглянул в окно, не зная где нахожусь, никогда бы не догадался о наличии города с другой стороны здания. Думаю, такой пейзаж за окном выбран не случайно, он должен расслаблять и успокаивать душевно больных. Интересно о чем думают психи, когда смотрят на такую красоту. И о чем думаю я? Нет, действительно о чем? Почему я не напуган? Или для меня находится в психиатрическом кресле уже в порядке вещей?

Я сидел в мягком удобном кресле. Полулежащее состояние практически окунало меня в сон, но постоянная беседа с доктором не давала мне окончательно забыться.

– Значит, вы нормальный?

Именно эту мысль я и пытался донести в его голову вот уже два дня кряду.

– Даже не знаю доктор, что вам ответить. – А действительно, что? Сказать правду и окончательно усугубить свое положение или продолжать отрицать произошедшее. – Свои доводы я уже приводил не раз, и повторяться не имею желания. Давайте лучше закончим на сегодня. Я очень устал.

Со своего положения я не мог видеть, что делает психиатр, но слышал постоянное шуршание ручки по бумаге. Сперва эти скребущие звуки меня пугали, а теперь начали раздражать. Если беседа каждый раз идет по кругу, что можно там постоянно писать?

Чтобы отвлечься от этого напряжения, я крутил в руках язычки пламени. Небольшие, теплые и прекрасные огоньки. Их хаотичный, монотонный танец завораживал меня.

Только убедившись, что в кабинете нет камер и мои руки не видны доктору, я начал иногда призывать огонь. Его вид успокаивал меня. Это одна из моих способностей, но именно из-за нее я здесь.

Два дня назад, возвращаясь домой после вечеринки, захотел закурить, но не нашел в карманах зажигалки – наверно, забыл на столе. Навстречу, как назло, ни одного прохожего. Привычно размяв пальцы, я сосредоточился, чтобы сотворить небольшой огонек, но не рассчитал, и через мгновение у меня в руках полыхал целый костер. Кто ж знал, что именно в этот момент у меня за спиной окажутся две подруги, которые испугаются и расскажут об этом встречному наряду полиции? Возможно, если бы я не был пьян, то этого всего не случилось и я не оказался бы сначала в полицейском участке, а потом и в этом кресле. И дернул меня черт ляпнуть, что понятия не имею, как это произошло и почему… Да чего уж теперь – поздно. Осталось только продолжать гнуть свою линию, прикидываясь «шлангом».

— Прекратите! – голос доктора за спиной заставил меня вздрогнуть. Резко наклонившись, он сильно дунул мне на руки, и их свело от ледяного холода. Огоньки сразу погасли. – Все ваши беды от несдержанности и импульсивности – похоже, жизнь ничему не научила. Ладно… Я напишу в своем заключении, что у вас явные признаки кратковременной амнезии, которую инициировали состояние алкогольного опьянения и травмирующие воспоминания, относящиеся к личной жизни. Запомните – у вас в руках загорелся бракованный китайский фейерверк. Деталей вы пока еще не помните, память возвращается медленно. Думаю, никаких обвинений полиция предъявлять не будет, если я предложу понаблюдать вас пару месяцев. Советую согласиться, а там – сами думайте. Выпишу вам курс таблеточек – попьете, это слабое успокоительное. И учитесь держать себя в руках, на будущее.

Психиатр подошел к окну, подул на него, и стекло сразу покрылось инеем. Он стоял и ждал моей реакции, рисуя на стекле чертиков. А у меня голова шла кругом – потерял дар речи.

— Я сделаю так, как вы мне предлагаете, — наконец, удалось выдавить из себя. — Поразительно, что вы тоже обладаете… способностями. Но как такое возможно? Не понимаю…

— С кем поведешься, от того и наберешься, — задумчиво произнес доктор, старательно вырисовывая у чертика кисточку хвоста.

Он был какой-то странный. Всклоченные волосы, неопрятная бородка с проседью, глаза с неприятными огоньками в глубине зрачков. Вдобавок ко всему одет был исключительно плохо: старый засаленный пиджак из вельвета, брюки с пузырями на коленях и противного лимонного цвета облупленные штиблеты, составляли его незатейливый гардероб.

«Похоже, у него не все дома», — подумал я, присаживаясь в кресло подле него. Нас разделял шикарный письменный стол из ливанского кедра. Единственная дорогая вещь в данном помещении. На стене привычно пылился портрет очередного лидера нации. Тяжелые плюшевые портьеры, когда-то служившие театральным занавесом, приглушали яркий солнечный свет, льющийся в окно.

— И так, молодой человек, вы имеете мне что-то сказать?

«Господи, он еще и еврей», — пронеслось у меня в голове.

— Одесский, — добавил профессор вслух.

— Что? – глаза у меня округлились.

— До своего совершеннолетия я жил, таки в Одессе.

— Но, как вы узнали, что я подумал?

Профессор взял со стола тяжелые очки с черными непроницаемыми стеклами и водрузил их на нос.

— Будем считать, что догадался. А вы имеете что-то на евреев, — живо поинтересовался старикан.

— Да, нет, что вы, я интернациалист!

— Кто, кто? – профессор недоуменно приподнял левую бровь.

— Ну, этот – интернациа… — второй раз выговорить это слово у меня почему-то не получилось, — короче я за дружбу народов!

— Похвально, а как вы относитесь к русским?

— Положительно, я ведь и сам русский.

— Ну, знаете ли, не все русские относятся к русским положительно, — дедок загадочно улыбнулся.

— Не может быть, — вырвалось из меня.

— А почему вы так думаете?

— Да, как это? Быть русским и не любить русских. Я понимаю, когда человек одной национальности испытывает антипатию к человеку другой, хотя и не одобряю этого. Но ненавидеть своих, это что-то нереальное.

— А что вы скажите о военных преступниках, предателях, которые выдавали на смерть своих близких родственников и лучших друзей.

Кулаки у меня сжались, потемнело в глазах и вздулись желваки.

— Суки, удавил бы собственными руками!

— Так вы немного вспыльчивы, молодой человек, таки нервишки шалят?

Стало неудобно, я смутился, разжал руки и положил их на колени как в первом классе. Моего деда в войну замучили в концлагере, поэтому реакция на таких людей была болезненной.

— Так вы имеете мне что-то сказать или будем вести приятную беседу? – спросил снова профессор, поправляя привычным жестом очки и устраиваясь поудобней в кресле.

— Я к вам за справкой пришел, мне надо для института, — неохотно буркнул я, ожидая нудных, стандартных вопросов. «И почему нельзя упростить выдачу справок, ведь учусь в институте – значит нормальный», — вздохнул я, хотелось на улицу, на свежий воздух.

— Справка значимая вещь, ею нельзя пренебрегать. — словно угадав мои мысли, заговорил профессор. — Когда началась война мои родители погибли в бомбежке, я не смог вовремя получить документ, что сирота, направление в детский дом, и попал в плен. Меня в Одессу привезли в вагоне, как скот, с другими пленными детьми, состав поставили на запасной путь. Сколько вагон простоял там – не знаю, дети вокруг меня начали умирали от жажды и голода, я им тихонько закрывал глаза и прощался. Как не сошел тогда с ума не понимаю, а может просто не заметил что сошел от неимоверного страха и боли, переходящей в ненависть. В голодный обморок упал самый последний, но мне повезло, в это время наша армия прорвала оборону и заняла вокзал, я просто не успел умереть. Солдаты отодвинули дверь и замерли в ужасе – целый вагон детских трупиков. Один лишь я открыл глаза…

Он замолчал, но мне показалось, что за черными стеклами очков его глаза наполнились слезами. Повисла тишина. Профессор неторопливо встал, подошел к старому шкафу, открыл скрипучую дверь, достал коньяк и две стопки. Поставил бутылку на стол из ливанского дерева и аккуратно разлил.

— Давайте, молодой человек, выпьем за тех, кто не дожил до победы. Вы ведь то же потеряли близких на войне? – тихо проговорил он, выпил и сел в кресло. Я молча опрокинул стопку, не в силах осознать тот ужас, который пережил этот человек в то далекое время.

— Да, потерял. Просто догадались?

— Как не печально, в этой войне каждая семья получила похоронку… Меня определили в детский дом, но после совершеннолетия я уехал подальше от места, которое вводило меня в ступор от пережитого. Поступил в медицинский, на психологический факультет, хотел лечить исковерканные войной души…

Я молча взял коньяк и налил еще, у нас дома портрет деда висел на стене и я очень гордился им. Раненный в бою, он бросился с гранатой на дзот, который расстреливал бойцов, и закрыл его собой, был награжден посмертно медалью за отвагу. Мы долго сидели и разговаривали с профессором о жизни, вернее, он рассказывал, я всего лишь слушал, словно поменялся с ним ролями. Человек выговаривался, пока сон не сморил его. «Пора домой, — подумал я, — а дедок-то нормальный, боевой, хотя с первого взгляда и не скажешь. За справкой зайду завтра».

Я никогда не отличался ретивостью. И вот сейчас, когда моя рука находится в такой нежной ладошке, мне ничего не остается, как безвольно следовать за своей женой.

Впереди большое, светло-желтое здание, поднимаемся по ступенькам и перед нами длинный коридор с бесконечным количеством дверей. Она подходит к маленькому окошечку, заглядывает туда и что-то говорит. Взяв бумагу, снова берет меня за руку, и мы идем дальше по коридору, ища нужную ей дверь. Наконец останавливаемся, и жена одна заходит в кабинет. Я сажусь на стул, оглядываюсь. “А здесь уютно: чисто и прохладно” – подумал я, откидываясь на спинку стула.

Из-за двери выглянула жена и жестом пригласила зайти, прервав мои размышления. В кабинете сидел пожилой врач и что-то писал, я присел в мягкое кресло, напротив него и замер в ожидании.

— Здравствуйте, на что жалуетесь? – спросил доктор, не поднимая головы.

– Здравствуйте, а я и не жалуюсь.

— Голова болит или кружится, тошнота бывает? – поинтересовался он, откладывая ручку и внимательно осматривая меня.

— Нет, ничего такого.

— Тогда зачем пришли?

— Я не сам, жена привела.

— Раз привела, значит, есть причины?

— Она говорит, что я ее уже целый месяц называю Мерлин Монро и просит этого не делать.

Врач от удивления поднял брови, потом повернул голову к моей жене и хмыкнул.

— Так она брюнетка и комплекция не та, — сделал он свой вывод.

— Вот и я ей говорю, что не надо было перекрашиваться, а она мне – это мой натуральный цвет, зачем она мне врет? – спросил я, заглядывая ему в глаза.

— Я не вру, просто действительно совсем не похожа. Доктор, выпишите ему каких-нибудь таблеток, что ли, а то это уже выглядит как издевательство, соседи смеяться стали. Говорят: «Твоего мужа приворожил кто-то, смотрит на тебя, а видит совсем другую», обидно, – последние слова почти срывались с губ, а на глазах появились слезы.

— Хм… посмотрите сюда, на молоточек, попробуйте поводить за ним глазами, — предложил доктор, поднимая руку.

Я старательно водил глазами, стараясь не упустить молоток из виду. Потом он меня стучал по коленкам, локтям, заставлял приседать. Наконец ему это надоело и он с задумчивым видом посмотрел в окно.

– Ну, не знаю, давайте положу вас в стационар для полного обследования. Там у нас тишина и покой, стены мягкие в палатах. А вообще давно вы свою жену Мерлин Монро называете?

— Вы знаете доктор, с тех пор как… – я немного задумался, – дорогая, а когда мы с тобой познакомились?

– Десять лет назад. Весной в городском парке. Ты еще меня тогда до дома проводил. Неужели ты и этого не помнишь? – слезы еще сильнее закапали с ее милых глаз.

– Ну почему же, помню. Просто немного забыл, как давно это было. Кстати доктор, вот с тех пор я ее так и называю. Как она мне представилась, так и называю.

– Это не правда! Меня зовут Катя. Екатерина Береговая.

– Дорогая, это ты что-то путаешь. Екатерина Береговая это актриса, что снималась в фильме “В джазе только девушки”. Ну, такая, брюнетка.

– А вы точно помните, что актрису Екатериной звали, – я и не заметил, как ручка снова оказалась в руках доктора и он, что-то непрерывно начал записывать в свой блокнот.

– Конечно, – такой вопрос меня даже немного обидел. – Я на память пока не жалуюсь. Как раз месяц назад этот фильм пересматривал. Еще в тот вечер меня жена накормила очень вкусным пирогом. Сама она толстеет на своих диетах, а меня постоянно вкусностями кормит. Говорит, что я и так толстый, можно и похудеть немного.

– Значит пирог. Вы его купили или сами испекли? – хоть доктор по-прежнему не переставал писать и постоянно смотрел в блокнот, я сразу понял, что вопрос брошен не в мой адрес.

– Конечно сама. Наша семья должна питаться только натуральными продуктами. И муку нам привозят свежую, прямо из деревни.

– Боюсь, я знаю, что случилось с вашим мужем. И его лечение не в моей компетенции.

– Боже, доктор, что с ним?

– Я не уверен, но возможно он под кайфом.

– Наркотики это Добро, не стоит их недооценивать, – мне надоело, что они обсуждают меня без моего участия, вот и захотелось вставить свои пять копеек.

– Я неправильно выразился. Точнее он отравился спорыньей. А помутнение рассудка, галлюцинации, бред и прочее, просто побочные эффекты. Вы же сами мучное не едите?

– Хотите сказать это из-за моей муки? То есть я его… – она перестала плакать, и на ее лице отразился шок. Мне показалось, что она похожа на бомбу, готовую взорваться в любую секунду.

– Успокойтесь. Сейчас направлю вас к нужному специалисту, вам назначат анализы и если диагноз подтвердиться, то ничего страшного. Подлечим, почистим и вы снова станете Екатериной Береговой.

— Доктор, мне кажется…

— Как вас зовут?

— Ульяна. Ульяна Гринь.

— И чем вы занимаетесь?

— Да так, всем понемногу. Писать люблю. Книги о любви, — Ульяна стыдливо улыбнулась и покраснела. — Заоблачная! Очень люблю эту свою книгу!

— Хорошее занятие, — кивнула врач. — Так в чем ваша проблема?

— Мне кажется, что все вокруг — это я. Мои копии! — Ульяна резко поднялась с мягкого кресла, подошла к окну и резким движением руки отодвинула штору. — Вот смотрю на улицу, а там ходят сплошные Ульяны Гринь. Дети — Ульяны и взрослые — Ульяны, старики — Ульяны, мужчины — Ульяны, женщины — Ульяны, богачи — Ульяны, бедняки Ульяны. Понимаете?

Кивок в ответ заставил Ульяну продолжать.

— Даже президент России — это я. И сейчас она решает конфликт с китайцами! И китайский президент! Актеры в фильмах…

— И я — тоже вы?

— Да! — Ульяна плюхнулась обратно в кресло и исподлобья посмотрела на свою копию в медицинском халате. — И там в очереди к вам тоже стоит три моих клона! Будто все в один момент стали зеркалами! Что со мной?!

— А у вас есть при себе какие-то документы? — спросила врач. — Паспорт? Свидетельство о рождении? Водительские права? Что угодно где написано ваше имя?

Ульяна расстегнула сумочку, принялась вытаскивать оттуда косметику, кошелек, старые чеки из супермаркета, чью-то фотографию…

— Нет. Кажется, остались дома.

— Дело в том, что Ульяна Гринь — это я, — врач поднялась, подошла к окну и задернула штору. — А вы не можете быть мной.

— Да нет же! Стоп! — запнулась Ульяна. — Ведь это невозможно!

— То-то же! Значит, вы соглашаетесь, что вы — не Ульяна Гринь?

— Нет. Но я же помню… Детство, родители, школа, все остальное… Я же… Всегда была Ульяной Гринь…

— Похоже, случай серьезный, — врач сдвинула брови, села за стол, повертела в руках ручку и принялась что-то записывать в карточке.

Ульяна искоса посмотрела, стараясь близоруким взглядом расшифровать куриный почерк психиатра. Кажется, врач собралась её запереть! Нет-нет! Так не пойдёт! А писать как? Без романов не жизнь! А ей второй том Заоблачной надо начинать…

Осторожно раскрыв сумочку, Ульяна нащупала в ней пистолет. Не обычный, не пневматик, а особенный, который дочка сконструировала по планам загадочной сетевой писательницы Мишель Подымски. Как работало оружие, Ульяна не знала да и не хотела знать. Достаточно было, что она опробовала его на соседях.

С тихим щелчком сняла с предохранителя, нажала на зелёную кнопочку. До упора — на полную мощность! Пистолетик едва слышно загудел, вибрируя. Ульяна навела дуло на всё ещё пишущего врача и надавила спуск.

Ничего не произошло.

Врач подняла голову и радостно улыбнулась:

— Я думаю, ваша проблема совсем не проблема. Вам надо просто издать книгу, её прочтут тысячи людей, станут вашими фанатами, после чего всё вернётся на свои места!

Она замялась, не замечая оружия, и стыдливо прошептала:

— А можно ваш автограф? У меня тут и книжечки приготовлены — купила на Ридеро, когда вы записались на приём! Я ведь ваша преданная поклонница!

Психиатр вытащила из ящика стола три разноцветных тонких томика и, всё стесняясь, пододвинула к Ульяне:

— Для Елены, пожалуйста!

— Вы же сказали, что вы Ульяна Гринь! — удивилась Ульяна, подмахивая титульный лист ажурной угловатой росписью.

— Я пошутила! — засмеялась психиатр. — Уж простите!

В её лице стали проявляться совсем чужие черты. Женщина уже не была точной копией писательницы. А ведь и правда, работает метод! Какой хороший врач эта Елена Маркевич!