Два сапога - 49. Итоги.

А1Б5

Тик-так. Уф, я опять здесь.

Я смотрю на небо. Я вижу небо. Я ласкаю небо своим взглядом.

Алые клочья ваты передо мной. А в высоком и бесконечно мертвом небе – ласточки. И больше ничего. Одни ласточки в мёртвом небе мертвого мира.

Я — кошка. Я могу коснуться. Я могу их поймать.

Позади меня часы. Они тикают. Ужасно мешают.

Ах да. Время. Нужно помнить.

Его всегда не хватает.

Я время. Я плавное время. Я вижу основу, я вижу полотно из многих и многих нитей.

Оно разное. Жизни прожитые, жизни разбитые.

Иные обречены сгореть, как бы я не старался сберечь их. Может, они уже мертвы?

Как этот корабль, чей бок давно порос кустарником. Кораблям — плыть или лететь, а он стоит. Чернеет иллюминаторами окон, алеет листьями.

Печалит. Мешает.

Нет, не буду смотреть. Я кошка. Я пытаюсь поймать тех ласточек, что еще живы. Живы – так сильно, что можно. Можно схватить и унести с этой планеты вечно красных закатов.

Одну я присмотрела давно. Она цельная и яркая, я вижу ее в небе. Я бы давно поймала ее, но она не дается. Она тянет за собой другую, темную. Она не хочет уходить без нее, а я не могу утянуть двоих. Та, вторая, цельной никогда не была. А значит, неинтересна нашим.

Почему так? Ласточка знает – еще немного, и все. Ласточки живы после смерти людей не так уж и долго. Но она готова умереть окончательно, но не спастись одной.

Я даже не знаю, зачем мне поручено это. Мы одиноки. Мы обладаем всем. И нам уже ничего не надо.

А этой ласточке – надо. Надо спасти свою пару.

Я буду смотреть, буду тянуть. Как бы ни тикала вечность за моей спиной.

Тик-так. Холодно. Ощущение небытия.

Вечность уже рядом. Она здесь. Ждет свою жертву.

Накроет, не торопясь, своим саваном и затянет в воронку времени. И живую ласточку затянет. Превратит в ничто. И больше не будет. Никого. Только облака на мертвом небе мертвого мира. Им все равно. День или ночь, холод или тепло. Бездушные.

Я кошка. Я притворюсь вечностью. Я обману ее.

Мне надо время. Еще время.

Совсем немного. Успею. Но времени нет совсем.

Живая ласточка понимает. Трепещит крыльями и кричит так, что больно. Больно слышат надрывный плач. Но сделать не может. Ничего. Выбилась из сил.

Я пригнулась. Я замерла. Я приготовилась к прыжку.

Толчок. Вверх. Зацепиться когтями за облако и схватить. Ту, что еще живая и держит черную. Отпускать нельзя. Отпустить – значит, смерть. А я хочу жить. Тянуть, сколько хватит сил, до крови из носа, до хрипоты. Вниз, к часам, пока они идут…

***

— Борь, привет, — говорила худенькая девушка, сидя на рассохшемся стуле, возле больничной кровати, — вот, отпросилась с работы и пришла. Соскучилась. Представляешь, шла к тебе через центральные ворота больницы и увидела как кошка с них упала. Как только она туда залезла – не понимаю. Вся дымчатая, глаза зеленые. Худа-а-ая. Я ее погладила, а она за мной увязалась. Дошла до дверей отделения, где ты лежишь, и осталась сидеть на ступеньках. Как ты думаешь, может ее домой к нам взять? Пусто там без тебя. И скучно по вечерам. С ней мне легче будет.

Взяв руку парня, она нежно погладила ее по проступающим венам. Он был в коме. Вздохнув, привычными движениями, поправила одеяло, проверила капельницу. Все в порядке. Можно идти. Но ноги, словно приросли. Душа болит и хочет остаться здесь. Ожидание длится долго, очень долго. Сил больше нет. Она отвернулась к окну и заплакала. Там, за прозрачным стеклом, на подоконнике, сидела кошка. Огромными, горящими изумрудным светом, глазами, она смотрела на девушку и на едва уловимый импульс, пробежавший по руке парня. От сердца вниз. К пальцам. Судорожный взмах ресниц и резкий вдох. Открыл глаза. Он будет жить. Для нее.

***

Тик-так. Часы еще идут.

Я – кошка. Я вижу людей. Я чувствую их боль.

Мне больше не вернуться в свой мир. Обратной дороги нет. И жалости нет.

Я – кошка. Я дарую жизнь. Я отдаю в замен свое бессмертие.

Теперь я буду здесь. Всегда.

А2Б3

Ветер, начарованный юным учеником Мага, радужной лентой пронесся над городом, потом вернулся к ратуше, наткнулся на башню с часами, сорвал с них стрелки и уронил на мостовую. Потом завязался перламутровым бантом на шпиле, и, попробовав сорвать флюгер, развеялся. После этого у ученика прибавилось работы по кухне, Кузнец получил срочный заказ, а кот-часовик лишился усов.

Дух   часов – часовик, обычно принимает облик кота. Ибо племя котов столь же независимо и непреклонно, как само время. Сейчас этот огненно-рыжий кот сидел в циферблатном проеме и грустно смотрел на город. Бронзовые ажурные стрелки только погнулись, и через пару дней вернутся на место. Но пока кот оставался без усов, потому что часы и дух часов – взаимосвязаны.

С верхнего этажа башни, где находился механизм часов хорошо было видно и кузнечную улицу и домик Часового Мастера. И от этого было еще грустнее.

Когда стрелки увезли, а седой Часовой Мастер поднялся в башню проверить механизм часов, Кот высказал ему все. И про косоруких учеников, и про неторопливых кузнецов, и про часовых мастеров, которые самые главные часы в городе сберечь не могут…

Мастер, пытаясь его успокоить, сказал, что Кот без усов выглядит даже умнее. После чего Кот возмущенно взвыл, что действительно был дурак, раз доверился людям!

Часовик и Мастер поссорились. Это было вчера.

Без усов Коту гулять по крышам – только репутацию портить. Оставалось только сидеть за циферблатом и смотреть на город, над которым в вечернем небе ученик Мага запускал светящиеся облака.

И тут Часовик увидел вдалеке небольшую, но быстро летящую тучку. Она приближалась, всё разрастаясь. Запахло чарами. Кот буркнул под нос ругательство, и раздались первые удары по крыше. Взглянув вверх, Часовик увидел, как на город падает картофель. Дождь из молодого картофеля, разбавленный шестерёнками и, что странно, обычными дождевыми каплями.

«Проблему надо решать!» — Решил про себя Часовик. «Покоя с этими магами и так нет, а они ещё недоучкам разрешают народ мучить. Я им покажу, где у меня терпение кончается. Надоело. Люди на улицу бояться выходить, лишь бы каких чар не случилось.»

Тем временем, дождь перерос в настоящий ливень. Часовик взял свой зонт. За пеленой картошки никто же не увидит, что у него нет усов, а разобраться надо. Кот распахнул дверцу и выскользнул наружу.

Уже пол часа спустя он добрался до колдовской хижины. Умудрённый опытом маг не удивлялся всяким духам, что забредали к нему. Даже духам требуется общение, считал он. Как раз для таких случаев в хижине присутствовал магический только-что-заваренный чайник.

Часовщик не уважал мага. Все маги должны быть иссохшими, вопиющими, снизвергающими и всё такое прочее. К данному экземпляру ни одно определение не подходило. Простой чей-то дедушка.

Простой дедушка, увидев на пороге Часовика улыбнулся и пригласил его на чашку чая. Магический чай оказался хорошим, но кот по прямоте душевной высказал хозяину всё, что и планировал.

В этот момент мальчишка лет двенадцати в несравнимой с его размерами большой бордовой мантии густо краснел и старался стать как можно более незаметным, что не могло не порадовать Часовика.

«Гришенька, ты пока за водой сходи для чая.» — Мягко посоветовал мальчику маг, и тот пулей вылетел из хижины. «Понимаешь, это же сын самого могущественного волшебника на многие мили. Ну как я его буду наказывать, меня же потом на альфа-частицы разорвут.»

Часовик знал, что и ему такое под силу, но пожалел мага.

«Давай, ты папу его найдешь и его попросишь… наставить сына. Не моя это власть.»

«Трус ты.» — Констатировал раздосадованный Часовик, но делать нечего, не пытать же мага.

Раздражённый ещё больше прежнего возвращался кот домой. Его теперь даже позор не волновал, ведь все видели, что у него нет усов. Вздохнул Часовик и завернул к Мастеру. Тот трудился над стрелками. Выложил ему кот всё, что у мага произошло. Тот помалкивал, а потом и заявил: «Папаша, значит нужен, самый главный чародей? Давай так — если я найду папашу, ты мне сорок часов благословишь на столетнюю службу. Знаю, ты такое можешь.»

«Идёт.» — ответил Часовик. — «Или ты сорок лет будешь каждый день вытирать пыль и проверять каждую шестерню городских часов.»

Мастер улыбнулся, а кот зашагал домой.

Утром Часовик сразу почуял неладное. Солнце. Оно встало на востоке. Нормального цвета. Не прыгало по всему небу, не корчило рожи и не залезало на всякие колесницы. Такое утро — редкость в магических краях.

Самое ужасное, что и к обеду не произошло ничего магического. Ни одной завалящей вспышки, ни одного проснувшегося мертвеца (дед Антроп не в счёт — его уже лет семьдесят хоронить собираются, а он жив-здоров).

И так продолжалось два дня. Не выдержал Часовик и направился прямиком к мастеру. Тот с удовольствием рассматривал готовые стрелки.

«Готовься благословлять, Часовик!» — Самодовольно кинул он коту.

«Признайся, как ты нашёл отца!» — Довольно резко ответил кот.

«Да что его искать, под боком он.» — Посмеивался Мастер.

«Ни одного мага, кроме Мага с учеником нет в этих краях. Я бы знал.» — Взъярился Часовик.

«Не мяучь. Это я — отец мальчика.»

Сорок часов кот торжественно благословил. Усы скоро отросли, городские часы починили. Жизнь текла своим чередом. Слава о часах Мастера дошла до самой столицы, хаказы потекли, рабоа закипела.

И однажды вечером в мастерскую шмыгнул рыжий кот.

«Слушай мастер, знаю, у тебя работа, тебе хорошо. А мне уже и делать нечего, всё часы, да часы, сам знаешь. Словом, можно ты снова сыну разрешишь с магией развлекаться, а то скукота. Месяц из часов не лапой. А опять усы оторвёт — не страшно.»

А3Б1

Сира Ёрахима знало полкоролевства. Подобного рыцаря сыскать было бы трудно: силён, красив, черноглаз, искусен, грамотен, бородат, хитроумен, умел и… кривоног. Последнее сильно беспокоило рыцаря. «Что ж это такое?» — Думал он порой: «Ведь я и силён, и черноглаз, и бородат. У девушек и великанов успех имею. Полкоролевства меня знает. И кривоног. Ну куда это годится?» И хотелось с этой кривоногостью рыцарю что-то сделать. Ведь ежели не кривоногость, то стал бы Сир Ёрахим самым знаменитым рыцарем своего времени, а это вам — не полкоролевства.

И вот, едет, значится, Сир Ёрахим по лесу, как положено, тёмному и дремучему. К слову, искал рыцарь там великанов, но и от эльфийских королей или дракона не отказался бы.

И видит рыцарь: так и есть, идут по дороге два эльфийских воина и беседуют на древнем языке.

— Айда самогон! Прекрасель экземпляр, — говорил один.

— Не дуй сильней. Ай перегар! — вторил второй.

Слез сир Ёрахим с коня и крикнул эльфам:

— Слушайте, дети леса! Я — велики воитель сир Ёрахим, и я вызываю вас на честный бой.

— Ай-ай — Вскричали эльфы. — Силён сир. Тынас небей. Наикраще тыподинасперепей!..

Сдались эльфы сиру Ёрахиму и отвели его королеве эльфов. Встал на колени перед ней сир Ёрахим и говорит:

— О, прекрасная королева эльфов! Ты прекрасна как луна и звёзды. Вот стою я перед тобой на коленях и думаю, что делать. То ли на бой тебя вызвать, то ли жениться, то ли попросить золотистый локон на память, то ли вообще дождаться сначала короля эльфов, а потом решать.

— Ненапрасноль тысирпришёл? — спросила королева. — Нибейнилюбиа, подвигир тысовершаль, и ещёсмогил. Лесомступил, нагорувлез, драконазарубил. А эльфиа этанол налилиа тебен. И долгонь отмечать.

«Да, — решил про себя рыцарь. — Спасти эльфов от дракона — достойно рыцаря.» И отправился через лес к горе.

Гора, как положено, была крута и далека. Путь к ней кустами колюч и почти непроходим. Прорубал себе путь верным двуручником сир Ёрахим. Не единожды смахнул эльфийские золотые веревочки. Смахнул и не заметил. Лишь потом прочитал:

«Реди видиа. Если срубил, то ты какаиа».

Оглянулся сир Ёрахим стыдливо и спрятал золотые веревочки в карман.

День шел рыцарь, два шел, а гора все ближе не становилась.

Ни великанов, ни рыцарей, ни даже дракона. Некого ни на бой вызвать, ни пожениться под кустом.

И пошарил с горя в мешке он, что эльфы ему собрали.

«Эльфилиа этанол надилила?» — удивился он на древнем, увидев на опустевшем дне приятных размеров бутыль.

И задумался сир Ёрахим, вот победит от дракона и станет мужем прекрасной королевы эльфов! А если есть у нее муж, то и вдовой недолго сделать!

Вот сидит он на троне, пьет дорогое кислое вино, травой зеленой заедает. Тянет за локоть королеву – хоть поцеловать, что ли! А на вырывается гордо, мол, нельзя нам на эльфах, да и прочие низменные удовольствия лишь раз-другой для продолжения рода. Откинулся сир Ёрахим мрачнее тучи на королевский трон. И услышал вдали зала, как ноги его кривые обсуждают! И эльфы, и люди! Смотрят не на когти драконов и уши великанов, на груди висящие, а лишь на его ноги злосчастные.

Икнул и очнулся. И снова потянулся к бутыли, от которой словно и не убывало. Запивал свое горе сир Ерахим, а потом ка-а-ак размахнется мечом! Ка-а-ак побежит!

И встречал рассвет отважного рыцаря, когда тот очутился на самой вершине горы драконовой.

Дракон, как оказалось, тоже встречал. Зевнул лениво золотой пастью, а сир Ёрахим, потрясая мечом, ка-а-ак… Нет, не размахнулся, устал он, пока на гору взбирался. Ка-а-ак дыхнет на дракона!

— А поджигать не пробовал? – с уважением произнес золотой дракон.

— Слышь, ты это, чудовище, зубы-то мне не заговаривай! Рубить мне твою голову надо!

— Ох, что же вы такие невежливые-то. Как прибежите, так сразу голову рубить…

— Я не имею привычки здороваться со своим будущим трофеем! – гордо сказал сир Ёрахим.

— А то много с кем разговариваешь?

— Тебе-то чего переживать?

— А с того, что грива моя торчит во все стороны. А у настоящих драконов прямые волосы! И никому нет дела, что я извел девяносто девять рыцарей! А еще я петь люблю, а они…

— Ладно. Ты это, последнее желание, будем считать, высказал, — выхватил сир Ёрахим золотые веревочки, собранные им по дороге, и быстро сплел волосы драконьи в несколько тугих косичек.

— Что, рыцарь, на бой-то будешь вызывать?

— Да теперь вроде бы неудобно.

— А чего печальный такой?

И рассказал сир Ёрахим и про полкоролевста, и про криволапость свою, и даже про сон.

— У последнего рыцаря ноги были… длинные и ровные, — вздохнул дракон. – До сих пор лежат, все им дела подобрать не могу. Хочешь, тебе присобачу? Королем станешь!

— Я ж дракона не убил, — пригорюнился сир Ёрахим.

Дракон протянул ему клык.

— Зацепился за доспех, пока того рыцаря перекусывал. А ты мне прическу поправил, к своим вернусь — теперь за своего держать будут. И петь постараюсь пореже.

Сир Ёрахим тоже петь любил. И его песни тоже никого не радовали.

Подумал сир Ёрахим о драконе, о своем сне, о своих ногах, что, пусть и кривые, но не раз его выручали. Как там еще с чужими будет?

— Красивые у тебя ноги, прям как мои, — вздохнул золотой дракон. – Ничего эти люди в красоте не понимают!

— Знаешь, дракон, а тебе шло безо всяких этих веревочек.

— Хгм… Я тут вчера пару кабанчиков зажарил. А что это у тебя в бутыли?..

Не вернулся сир Ерахим к эльфам.

«Кривоноги йонбыль, — вздохнула королева. – Отмучилсясь. Принеси темне этанолаль!»

Дракон с тех пор вниз не спускался, лишь только песни иногда долетали до эльфов. Те морщились и вставляли в уши свернутые листья. Иногда им казалось, что певцов двое. Но это, разумеется, никак не могло быть правдой.

А4Б2

Полный утренних настроений, Пашка залетел в институт и направился прямиком в туалет. Достигнув цели, Пашка чертыхнулся: из-под двери кабинки торчали чьи-то ноги.

Вчера ещё должны были поставить новую кабинку с навороченной сантехникой. Директор В. С. Пистолетов так и сказал: «Теперь у нас будет необычное место для раздумий, куда я буду посылать каждого, кому не будет думаться на его рабочем месте. Очень в духе нашего Института Необычных Исследований!»

И вот — вчера не успели, доделывают как всегда с утра!

— Вы ещё долго? – в надежде на отрицательный ответ спросил Пашка.

Ответом была тишина. Пожав плечами, Пашка умылся, высушил руки. Тишина стала тревожить, и Пашка подошел к ногам.

— Вы скоро? – и слегка пнул ближайшую. Никакой реакции. Взгляд зацепился за чернильное пятно на коленке довольно дорогих брюк, предназначенных явно не для того, чтобы в туалете монтировать кабинку. Ох! Это пятно Пашка наблюдал вчера в течение получаса, пока его отчитывал сам директор.

Пашка потянул дверку кабинки на себя и замер. На ее границе ноги заканчивались… а дальше ничего не было! В шоке Пашка аккуратно переступил через ноги и вошел внутрь…

— Ну наконец-то! Павел, вы? Как я рад! – Директор лежал у него под ногами. То есть, верхняя его половина, а нижняя — отсутствовала.

— Вы как тут, Валерий Семенович?

— Зашел проверить работу и… вот, поскользнулся.

Пашка попытался сопоставить факты:

— А дверку в отделе Разделенного Пространства наизобретали, да? Вы поди и ног не чувствуете?

— Правильно, — подтвердил директор. – Павел, надо бы меня как-то отсюда вытащить.

Такой расклад Пашке уже нравился, и, мысленно потирая руки, он сел на крышку унитаза.

Ну, Валерий Семенович, вы попали, — раздумчиво проговорил Пашка, начиная психологический этюд по отжиманию диведентов.

Директор – грузный мужчина, упав, придавил правую руку к стене, голова находилась между стенкой и унитазом, а левая застряла локтем под унитазом.

— И не говорите, Павел. Это вы удачно зашли. Помогите мне выбраться, у меня планерка…

— Планерка дело серьезное, — согласно покивал Пашка, — жалко меня там нет.

— В смысле?..

— Да несправедливо это, — после моих идей, которые воплотили — мне давно полагалось завлабом стать. А вы мою кандидатскую прокатили!

— Павел, позже об этом…

— Позже, вы разговаривать не будете, – горько вздохнул Паша. – Лучше сейчас все решим. Еще раз повторюсь – мне пора стать завлабом. Верно, Валерий Семенович?

— Куликов! Вы что, с ума сошли? – рявкнул директор. – Вытащите меня немедленно!

— Это не я, а вы с ума сошли, когда поверили, что Лукьянов способен думать, и сделали его завлабом. — Он может только чужое присваивать. Даже эта дверь – Паша ткнул в дверь кабинки – моя идея! Обратный замок, магнитные полости, и генератор пространства – это все — мое. Вы думаете, почему я в лабораторию светооптики ушел?

Директор засопел, но спросил:

— Вы будете меня вытаскивать или нет? Или мне кого другого подождать?

Пашка пожал плечами:

— Я могу обратный замок на дверь поставить. И ждите хоть до посинения.

— Куликов!.. – прорычал директор.

Пашка изобразил на лице смирение:

— Валерий Семенович, я хочу, что бы вы посмотрели фактам в лицо. Из разделенных пространств я ушел год назад. С тех пор у них не появилось новых проектов. Они даже с эффектом разделения ни продвинулись ни на йоту.

— Вы не правы, Павел. недавний отчет Лукьянова является…

— Да ничем он не является! Он свалил все в кучу, и даже выводы сделать не смог. Понадеялся на мои черновики, да не нашел…

— А куда же они делись: — заинтересовался Пистолетов.

– Они все здесь! – И Павел постучал себя по лбу.

Повисло задумчивое молчание.

— Послушайте, — вдруг неожиданно спросил директор — а светонакопительный коллоид – это чья идея?

— Это мы со Светкой… Светланой Валерьевной придумали. – Пашка очнулся от своих мыслей – а что?

— И какова ваша доля в этой разработке?

— Ну… Я предложил состояние холодной плазмы поддерживать с помощью непрерывного химического процесса, который становится нестойким из-за магнетудных колебаний поля… Я частоту нашел, а коллоид мы вместе разработали. Вообще, идея вечной лампы — проста до гениальности!.. У Светы такая голова…

— Да знаю я, какая у нее голова! – рявкнули снизу.

Пашка осекся. Света была дочкой Пистолетова.

— Черт, всю руку отлежал. – Пистолетов попытался пошевелиться. – Ладно, Куликов. Будешь ты завлабораторией. Но не сразу. Но будешь, я тебе обещаю. Вытаскивай меня давай!

Пашка вышел из кабинки и потянул за директорские ноги. Пистолетов был все-таки очень тяжелым.

Когда из-под дверки появился узел галстука, Пашка совсем запыхался, присел на корточки, отдуваясь.

И вдруг ему стало все ясно! Он рванулся к туалетной кабинке. Переступив порог, он увидел хмуро глядящую на него голову Пистолетова.

— Куликов, в чем дело?

— Валерий Семенович, мне не нужна лаборатория. – хрипло сказал Пашка. — Лучше разрешите мне жениться на Светлане.

— Да?! – Пистолетов почему-то развеселился. — А Света против не будет?

— Не будет. Мы с ней об этом год мечтаем.

Директор скептически хмыкнул:

— Ладно, вытаскивай давай.

Пашка отошел к окну.Поднявшийся с пола Пистолетов кашлянул за спиной:

— Ладно, Паша. Будет тебе лаборатория. Только Светке защититься дай. После планерки зайдите оба ко мне – поговорим. А пока дверку эту демонтируй. Ты ее создал, ты ее и того…

И директор вышел из туалета.

А5Б6

Шестая жизнь

Силуэт кота темным пятном выделялся за прозрачными башенными часами. Кот задумчиво смотрел на солнце, наполовину закрытое желтоватыми облаками. Циферблат без стрелок позволял видеть коричневато-дымчатую поверхность, плавно переходящую в синий горизонт. На планете Мантук солнце было светло-голубое, а луна фиолетового цвета, звезды на небе не проглядывались вообще.

В прежней, пятой кошачьей жизни, он обожал по ночам выходить на балкон и смотреть на блестящие точки на небе – звезды, но не понимал, зачем они нужны. «Солнце приятно греет мою шкурку, ветер обдувает прохладой в жару, а луна светит ночью, чтобы было видно перила балкона и дерево, растущее рядом. А звезды? Зачем они? Бесполезные совсем! Хотя на этой планете их не хватает — небо выглядит пустым. Эх, и здесь придется прожить свою шестую жизнь!.. Интересно, а как меня здесь будут звать? Если вообще будет кому звать… Никаких разумных существ я здесь не заметил», — подумал кот и, грустно вздохнув, стал медленно спускаться по ступенькам вниз.

Оставаться заметным за прозрачным циферблатом было опасно – когда последние лучи солнца гасли, на охоту вылетали злобные полуптицы, полуобезьяны. Одна из них прилетала посидеть на скале, недалеко от часов и кот хорошо разглядел ее. На голове, покрытой маленькими перьями и с большими ушами по бокам, устрашающе выделялся широкий, загнутый клюв, судя по всему очень прочный. Обезклюв (так кот прозвал это существо) легко разорвал какое-то существо, похожее на змею, мирно дремлющее на камне.

«Если он меня заметит, кинется ловить. Ему ничего не стоит разбить клювом прозрачный витраж», — подумал кот, спускаясь в подвал. Там, на прогнивших листьях, пахнувших яблоками, свернулся в клубочек и задумался, вспоминая прежнюю жизнь и особенно тот вечер…

… когда он сидел на перилах балкона и смотрел, как на небе загораются звезды. Вдруг одна из них стала падать, стремительно увеличиваясь в размерах. Кот зажмурился – исходивший от нее свет был очень ярким. Когда он приоткрыл глаза, то увидел крошечную девочку с золотыми волосами в мерцающем сиянии.

— Привет! – поздоровалась девочка.

— Ты кто? – удивился кот.

— Звезда, — ответила девочка, — увидела тебя здесь, на балконе, и захотела погладить. Можно?

— Можно, — мяукнул кот в ответ, усмехаясь, — меня еще никогда звезда не гладила.

Девочка-звезда осторожно коснулась рукой спины кота.

— Какая у тебя шерстка мягкая и приятная! – воскликнула она. – Ты мне нравишься! Хочешь, я исполню одно твое желание?

— Мур, — от удовольствия замурлыкал кот, не принимая слова девочки всерьез. Звезда-то уже упала, как может она исполнить желание? В такие сказки только люди верят. — Хотел бы я увидеть что-то новое. А то уже пятую жизнь живу, всю землю облазил вдоль и поперек. Особенно, когда помоложе был. Теперь скука одолела. Только сплю, ем, нежусь на солнце да на небо ночью гляжу.

Девочка звонко рассмеялась и захлопала в ладоши:

— Какой ты забавный! Так тому и быть!

Маленькая звезда прикрыла глаза, склонила голову и забормотала непонятные слова. Мерцающее сияние вокруг нее завибрировало и стало нестерпимо ярче.

Кот ахнул. Неведомая сила швырнула его к самому небу. Луна разрослась в полнеба

и ужалила ледяным прикосновением. Наверное, именно тогда кот и расстался со своей пятой жизнью.

Шестая жизнь началась на этой страшной угрюмой планете, пустынной, полной разочарования, тоски и одиночества. Кот научился выживать и находить еду. Не брезговал даже вонючими корешками пыледрога. Кто знает, когда в очередной раз удастся поесть.

Одно было странно — откуда на Мантуке взялась странная башня с часами без стрелок, ведь это оказалась единственная постройка среди непроходимых зарослей джунглей и полупустынных саванн.

Кот вздохнул и продолжил мечтать. Вспоминал все свои прежние жизни, удивительные места, таких родных и любимых хозяев.

Внезапно наверху раздался звон стекла. Кот напрягся. Похоже Обезклюв обнаружил его логово. Куда же спрятаться? От нюха злобного чудовища не спасли бы даже самые утонченные кошачьи повадки!

— Ох, звездочка, зачем же ты меня сюда закинула? — отчаянно попятился в угол кот, так как над ступеньками разверзнулся загнутый клюв.

Кот зашипел и выгнулся, готовый вцепиться в чужака, но неожиданно ласковый голос прошептал:

— Котик, я услышала тебя. Возвращайся домой….

Пестрела зеленая лужайка, покрытая озорными головками одуванчиков. Маленький рыжий котенок резвился и дурачился, воюя с симпатичными цветками.

— Тимка, — пойдем на рыбок глядеть, позвал котенка шестилетний белобрысый мальчик и подхватил питомца на руки.

Котенок удивленно пискнул и сердито поглядел на хозяина, принялся хватать лапками неосторожно выбившийся из-за ворота рубахи шнурок.

— Ох, с тобой не соскучишься… ох, щекотно, уймись!

На Мантуке обрушилась башня с прозрачными часами. А девочка-звезда знала, что все коты всегда попадают в рай.

А6Б4

Путь кота

Не люблю временные петли. Скачешь по ним, как в киселе — тело слабеет, сознание размывается, а потом всё повторяется сначала. Наступает новый старый день, как день сурка. Если б не навязчивая идея мирового правительства об инопланетных вторжениях, не применили бы сверхнейтринный луч без должных проверок. А то лишь метеоритный дождь отбарабанил.

Теперь вот по всей планете образовались невидимые провалы времени, ещё и зацикленные в петли. Теперь никогда не знаешь, когда на такую случайно наткнёшься. Хоть дома сиди. Давно бы опасные места огородили, но провалы эти беспорядочно перемещаются. Могут и в дом закрасться.

И как назло, сегодня утром по дороге на работу угодил в свеженькую временную петлю. Оступился и рухнул в бездну. Думал, с ума сойду или умру. Но ничего так, отпустило. Правда, оказался на каком-то пустыре. На горизонте виднелись почерневшие деревянные избы с реденьким дымком из труб. Дождь зарядил. А дорога глиняная, размыло. Упал.

Вылез злой и грязный, как чудище, проклиная все эти провалы и правительство с ними же.

На работе отгул поставят, зарплату урежут. Видите ли, пусть за падение в дыры власти платят. Форс-мажор, стихийное бедствие. Ну, их. Даже помолился, чтоб быстрее выбраться.

Внезапно скрипнула калитка. Высунулся мужик с недобрым лицом в поношенной одежде.

— Кто такой? От барина?

Вот ведь занесло! Хоть бы за шпиона или вражеского солдата не посчитали. Неведомо же какой век у них на дворе.

— Я не местный, заблудился, — прохрипел поубедительней, пытаясь наспех выдумать слезливую историю.

Мужик почесал спину, нахмурился ещё больше и гаркнул:

— Ладно, заходи, разберёмся.

Пропустил вперед, зашли в избу. Мужик оглядел меня с ног до головы, кивнул на стол, говорит:

— Выкладывай.

— Что? – не понял я.

Сел он за стол, посмотрел на меня, как на чумного.

— Карманы давай выворачивай. Посмотрим, чей будешь.

Делать нечего. На столе образовалась горка: ключи, мобильник, плеер, ножик перочинный, несколько карточек с моими скромными сбережениями, документы. Пока выгребал содержимое, осмотрелся по сторонам. Прикинул – век восемнадцатый будет…

— Батарейки есть? – прервал мои мысли мужик.

Челюсть моя как отвисла, так молча и захлопнулась.

— Видать, впервой провалился? — мужик одобрительно кивнул. — Ничего, привыкнешь, — подмигнул, — я же привык…

А потом рассказал, что я совсем не первый его гость: французы, итальянцы, даже один китаец, что пути воина его учил — уже гостили у него. Но больше всего, конечно, объявлялось наших. Словно именно здесь образовалась некая узловая точка всех искривлений.

— Ладно француз, а как с китайцем-то говорили? — спросил я.

— Э-э! Потому-то я тебя про батарейки и спрашивал. — мужик взял с полки маленькую коробочку, положил на стол. — Мой личный толмач. Только не работает он больше. Батарейки…

— Сели?

— Разрядились. Как им сесть? У них и места такого нет, на которое сесть можно!

Посмеялись. Проговорили до позднего вечера. И только засыпая, понял, что так и не спросил, как выбирались отсюда предыдущие его гости.

Проснувшись, открыл глаза… и оказался на пустыре. На горизонте — деревянные избы. Дождь зарядил. Глиняная размытая дорога. Упал.

Черт, это ведь уже происходило!

Скрипнула калитка.

— Кто такой? От барина?

— Оттуда я, — кивнул неопределенно за спину. — Издалека.

— На второй круг пошел? Вижу по одежке. Заходи.

Прошли в избу, сели за стол. Посмотрел на меня мужик, говорит:

— Ну, рассказывай, что вчера было…

* * *

А вечером повел он меня к затопленной колокольне, что посреди озера верхушкой своей только и поднималась над озером. Пока плыли на лодке, мужик всё молчал, а как поднялись на площадку — показал на круг пустого циферблата.

— Путь кота.

— Какого кота? — не понял я. — Какой путь?

— Да вот этого, — мужик присел на корточки. — Кис-кис…

Из темного угла вышел черный кот, и только белые кисточки на ушах искрились в лучах заходящего солнца.

— А что за путь?

— Да в твой мир. Пройдя им, ты уже не вернешься. И я бы не вернулся, если бы пошел. А вот коту как-то удается. Уходит, а потом снова возвращается. Сам видел.

Мы ещё посидели, говорили о его времени, и о моем, гладили кота, а он довольно мурчал, глядя сквозь провал циферблата…

Когда солнце совсем село, кот вдруг поднялся, встряхнулся, размял лапы. Поднялись и мы.

— Ну всё, тебе пора. Следуй за котом.

— Да, хорошо. — Порылся в карманах и достал плеер. — Держи, будет скучно — послушаешь, да меня вспомнишь, — я улыбнулся и показал, как включать.

Обнялись, попрощались. И уже перед тем, как переступить через циферблат, я вдруг обернулся, спросил:

— Как звать-то тебя? Два дня, а мы даже имени друг друга не знаем.

— Так Сурнин я, Алексей Михалыч.

— А я Василий, Снегирев.

— Ну бывай, Василий, хороший ты человек! — Алексей вставил наушники в уши, включил плеер и устроился поудобнее на краю площадки, глядя на восходящую луну и протянувшуюся к ней лунную дорожку, а я шагнул домой…

* * *

Вот уже несколько дней я живу своей обычной размеренной жизнью: спешка, суета, сутолока, утренняя давка в метро и вечернее «скорее бы добраться до дома». И с каждым днем всё больше и больше понимаю, что хотел бы вернуться туда, в провал…

Вчера рылся в интернете: побывал я, оказывается, у прообраза знаменитого Левши, вот какие дела!..

А сегодня вечером услышал царапанье за своей дверью. Открыл, а там кот. Черный. С белыми кисточками.

— Старый знакомый!

Присел его погладить, а когда хотел почесать ему горлышко, наткнулся на мешочек, привязанный к ошейнику. Развязал, достал плеер, и записку: «Вася, заряди».

Так широко я наверное никогда не улыбался. Отошел, пропуская кота:

— Заходи, накормлю!..