23

На черной, грязной, многократно залитой вином и жиром, кое-где подпаленной огнем столешнице красовались тщательно вырезанные буквы в палец высотой, составляющие шесть слов:

SPERNE LUCRUM

VERSAT MENTES

INSANA CUPIDO

Призывала надпись к вещам благоразумным: «Отринь выигрыш, прекрати обман, безумие, жадность». Однако на деле использовалась для прямо противоположного. На буквах стояли черные и белые фишки, которые поочередно передвигали два игрока. Вокруг стола собралась целая толпа народа. Еще бы, дуодецим[2] — это вам не примитивные кости, хотя и они в этой игре используются.

Азартные игры запрещены в Республике. Запрет снимается только, когда празднуются Сатурналии, а во все остальное время игроки, дабы скрыть свою страсть, для конспирации вместо расчерченного игрового поля рисуют или вырезают на столах таберн надписи из шести шестибуквенных слов, самого разнообразного содержания — стихи, афоризмы, эпиграммы, политические лозунги и даже меню. Например: «Имеем на обед цыпленка, рыбу, ветчину, павлина».

Власти прекрасно знали, что означали эти надписи, но редко вмешивались. Азартные игры — неистребимое зло.

Вот и сейчас, хотя Сатурналии давно прошли, никто не спешил доносить на Койона, который при активной поддержке половины команды «Меланиппы» раздевал какого-то простака, выигрывая у него уже третью партию. Гремели кости в стакане-туррикуле, зрители активно комментировали ситуацию в игре.

Квинт в развлечении не участвовал. По своему обыкновению он сидел в сторонке и тихонько напивался в одиночку. За последнюю пару лет он изрядно пристрастился к этому занятию, хотя сам себе в том не признавался (как и большинство пьяниц).

На душе скребли кошки, иногда ему хотелось выть. Он искал в вине забвения, но не находил.

Он долго разыскивал Асдулу, а когда настиг его в Фессалониках, был неприятно удивлен, увидев, что тот все время трется возле Остория. Север не подозревал об участии Остория в похищении Берзы и не очень-то желал встречаться с префектом, хотя Барбат оставался неотомщенным, но видно — судьба. Когда Квинт выследил охотников и шел, чтобы разделаться с дарданом, то прекрасно сознавал, что справиться с Осторием будет очень нелегко.

В тот момент Квинту было наплевать, выживет он сам или нет, но и в благородство бывший центурион играть не собирался, потому первым делом постарался исключить Остория из драки с минимальным уроном для себя. Это удалось проделать неожиданно просто, и Север вспомнил слова Барбата:

«Кто из богов так ловко играет за тебя, командир?»

Асдула оказался понятливым и памятливым. Он довольно быстро назвал имя работорговца, которому продал Берзу. Правда, ни жизнь себе купить, ни, хотя бы быструю смерть, у него не получилось. Квинт засунул в рот визжащему дардану его же собственный приап, после чего перерезал Асдуле горло.

Месть не принесла облегчения, даже наоборот. Квинт сидел над трупами, глядя в никуда. Одному из варваров удалось его зацепить. Рана была не слишком опасная, но Север после убийства Асдулы впал в какое-то оцепенение, из которого долго не мог выйти. Он потерял немало крови, прежде чем опомнился. Неуклюже перевязал сам себя, убрался с места побоища и несколько дней отлеживался в одном македонском селении, заплатив хозяину дома за крышу над головой и молчание. Заплатил деньгами, которые нашел у убитых.

Постыдная апатия длилась недолго. В жизни появилась новая цель. Поиски работорговца привели Квинта на Делос, главный рабский рынок в греческом мире, но результата не дали. Здесь он застрял надолго.

День за днем он слонялся вдоль рядов невольников. выставленных на продажу. Пытался высмотреть среди тысяч измученных, испуганных, безразличных ко всему лиц одно единственное. Все зря. Не удалось найти и работорговца. Квинт был близок к отчаянию.

Покинув остров с Эвдором, Север рассчитывал добраться до Иллирии, а оттуда переправиться в Италию, но потом планы изменились. В Диррахии Квинт совершенно неожиданно столкнулся нос к носу с Веслевом. Случилось это под вечер на безлюдной улице. Дардан схватился за нож, но Север обезоружил его и уложил лицом в землю. Все-таки он был моложе и оказался проворнее.

— Ну, чего ждешь, ублюдок? — процедил Злой Фракиец, — давай, кончай. Я бы тебя на ремни порезал, гнида…

— Я помню, — спокойно ответил Квинт, удерживая фракийца в захвате, — она жива, Веслев. Асдула ее продал какому-то Мегаклу с Делоса. Я искал его следы там.

— Дурак, — прошипел фракиец, — ближе надо было искать. Пленных перегоняли сюда, в Диррахий. Может этот Мегакл и с Делоса, но в такую даль он точно не поперся. Я узнал, в те дни рабов оптом скупал какой-то сиракузянин. Это все. Больше ничего не выяснил. Даже имени не знаю. И не факт, что Берза попала именно к нему.

— Она жива, — уверенно повторил Квинт, — я найду ее.

— Трижды дурак. Нет ее уже… Столько времени прошло…

— Ты отчаялся, Веслев. Я понимаю тебя. Еще совсем недавно я сам был на грани отчаяния.

— Что ты понимаешь?! — вскинулся дардан, едва не стряхнув с себя Квинта, — она мне, как дочь! А ты? Трахнул девку и сбежал, гаденыш… Отродье волчицы…

Квинт слегка усилил нажим, фракиец захрустел землей и заткнулся.

— Ты отчаялся, Веслев. Я найду ее. Сейчас отпущу тебя. Прошу, не делай глупостей.

Освобожденный Веслев встал и буквально прожег Квинта взглядом, полным ненависти.

— Не найдешь…

Север лишь отрицательно покачал головой.

— Ты винишь меня в случившемся. Что ж, пожалуй, это справедливо. Но если бы я не погнался тогда за тобой, то ее все равно бы увезли, переступив через мой труп. Их было много.

— Они ведь за тобой приехали, сукин сын, — с горечью в голосе сказал Веслев, — неужели не понял до сих пор? Тебя искали.

— Почему же там был Асдула? Она рассказала мне, что он домогался ее. Он сознался в похищении перед тем, как я убил его.

Веслев не ответил, сплюнул под ноги.

— Это Гебелейзис ударил меня по руке, не ты. Но если боги не слепы, то придет день расплаты. За все. Будь ты проклят.

Он повернулся, шагнул. Остановился. Было видно — он хотел еще что-то сказать, но боролся сам с собой. Наконец, бросил через плечо, немного изменившимся голосом.

— За Асдулу спасибо. Мы с Лангаром не успели его схватить.

Больше он ничего не сказал, зашагал прочь, опустив плечи.

«А ведь ты к ней не как к дочери относился», — подумал Квинт.

Он сразу же забыл про Сертория. В планах Эвдора маячила Сицилия. Это было на руку. Квинт снова вышел с море с пиратами, побывал в Сиракузах, Мессане. Потом в Кротоне, Таренте, Брундизии. Рыскал по рынкам, расспрашивал. Безрезультатно.

Шли дни, месяцы. Эвдор и Аристид внимательно следили за римлянином. Тот прижился на «Меланиппе», незаметно влился в команду. Работал веслом, участвовал в паре заварух, доказав, что не зря ест свой хлеб. Мышелов иногда заводил беседы с ним, рассказывал о делах на востоке. Делился такими сведениями, которые весьма непросто было добыть, просто слушая рыночные сплетни. Наблюдал за реакцией. Квинт не задавал вопросов. Его снова одолевала апатия.

Когда Сулла высадился в Италии, и началась война, Север несколько оживился, стал внимательно следить за новостями, благо пираты теперь посещали почти исключительно италийские порты. Правда, дела у марианцев шли плохо, поэтому Квинт лишь скрежетал зубами и негромко ругался, понося последними словами Суллу и его противников-неумех.

В один прекрасный день Эвдор задал Квинту прямой вопрос:

— Почему сейчас ты все еще с нами? Почему не присоединишься к своим?

Север ответил не сразу.

— Хотел сначала. Но временами мне казалось, что я уже нащупал след.

— Теперь не кажется?

Квинт медленно помотал головой. Долго молчал. Эвдор уже хотел что-то сказать, когда Север, наконец, заговорил:

— Сертория не допустили к высшему командованию. Эти идиоты, Карбон и Марий, тащат все прямиком в бездну. Я не хочу в этом участвовать.

— Доверяешь только Серторию?

— Да.

Эвдор оставил его в покое. Он все время куда-то уезжал, а пираты сиднем сидели в Остии. В подбрюшье у Волчицы. Безопасно сидели. Ну, разве что пришлось перетереть с некими уважаемыми людьми, которые крышевали на Тибре склады и причалы. Их власть распространялась на всю реку от портика Эмилия, что в самом Городе, до Остии. Выше по течению река принадлежала другим, не менее авторитетным людям.

Эвдор уладил все дела без особого труда. Квинт отметил, что Мышелова в Риме явно неплохо знали и уважали. Не те важные люди, которые облечены государственными должностями или владеют большим состоянием. Иные, незаметные, но при этом не менее влиятельные.

«Наш пострел везде поспел…»

Когда прошли ноябрьские календы, и Рим и Остия гудели, как один большой разворошенный муравейник. Из Города потянулись беженцы. Далеко не все из них поддерживали марианцев. Просто испугались того террора, который начался после завершения Коллинской битвы. Слишком хорошо все помнили, как сам Марий и его озверевшие рабы истребляли людей безо всякого разбору. Очень быстро стало ясно, что Сулла достижения своего врага превзойдет. Рассказы о зверствах сулланцев множились день ото дня и были один страшнее другого.

Vae victis. Горе побежденным.

После битвы победитель собрал сенаторов в храме Беллоны, вне городской черты, которую он, будучи проконсулом, не имел права пересекать. В отличие от Мария, Сулла вел себя очень хладнокровно, не ярился, говорил спокойно. А сенаторы тряслись от страха, поскольку неподалеку сулланцы резали пленных.

«Это убивают кучку мятежников», — заявил Сулла.

Мятежников насчитывалось несколько тысяч. «Кучка…» И это было только началом.

Именно на том «выездном» заседании Сената Сулла предложил составить списки тех, кого следует убить без суда. Отцы-сенаторы предложение отвергли. Видать, еще до конца не поняли, что происходит и какие слова говорить Сулле можно, а какие лучше не надо.

Победитель усмехнулся и собрал комиции[3]. Там он произнес зажигательную речь и народ одобрил введение проскрипций. И покатились головы…

Квинт размышлял, что делать дальше. Стоило признать — искать Берзу уже бесполезно. Прошло несколько лет. След изначально был еле виден, а теперь и вовсе пропал. Марианцы разгромлены, случилось все то, чего он так боялся. Куда теперь податься? Вывернуть душу наизнанку и остаться с пиратами?

Он давно понял, что это не простые пираты. По крайней мере, главарь. Север не был дураком, видел, что Эвдор его вербует. А к чему еще все эти разговоры про Луция Магия? В дела Мышелова посвящен Аристид. С последним Квинт состоял в хороших отношениях (хотя их и нельзя было назвать дружескими), и знал, что тот не испытывал восторгов от того, что, фактически, служит Митридату. Тем не менее, Пьяница во всем поддерживал Эвдора и был его верным соратником. Квинт видел — Аристиду, в общем-то, глубоко наплевать на всяких митридатов, но за своих он кому угодно свернет шею.

Свои…

У Квинта своих не осталось. Хотя нет. Все еще жив Серторий. Говорят, что он в Испании.

План созрел быстро. Эвдор вербует Квинта. Так пусть преуспеет. Служить делу Митридата? Нет уж, увольте. Но понтийский шпион способен помочь Серторию. Их встречу может организовать близкий друг нурсийца — Квинт Север.

Квинт намекнул Эвдору о том, какие шаги следует предпринять для обоюдной выгоды. Мышелов выслушал очень внимательно, намек понял, но прежде, чем им удалось обсудить все детали подробно, произошло одно событие, которое Север поначалу счел не слишком примечательным, не зная еще, как оно отразится на его судьбе.

В тот день, пираты по-прежнему резались в дуодецим в одном портовом кабаке. Квинт пил вино и ждал, когда Эвдор закончит какое-то дело с парой глубокоуважаемых мордоворотов, представившихся «счетоводами из Авентинской коллегии». Из-за игрового стола неслись традиционные возгласы: «Нельзя ставить на шесть букв подряд, это не по правилам! Чего?! В вашем волчатнике может и по правилам, но у нормальных людей заведено иначе!»

Распахнулась дверь, и в таберну вошел один из местных пьяниц, человек непримечательной внешности. Он огляделся по сторонам, увидел Аристида, приблизился и что-то шепнул на ухо. Аристид кивнул и удалился на второй этаж, где располагались комнаты постояльцев. Через некоторое время они спустились вместе с Эвдором и его гостями. Мышелов продолжал беседовать со «счетоводами», каждый из которых мог с легкостью согнуть кочергу. Они попрощались, пожали друг другу руки. Эвдор посмотрел на Аристида, тот кивнул на своего собрата по почитанию Вакха.

— Что случилось?

Забулдыга что-то протянул Эвдору. Квинт, который за время службы вышибалой научился обращать внимание на мелочи, успел увидеть, как в пальцах пьяницы блеснула монетка. Не просто монета — серрат[4].

— На рынке ждет, — сказал пьяница.

— А чего сюда не пришел? — спросил Аристид.

— Опасается, — ответил Эвдор, — на рынке проще затеряться.

Он шагнул к двери, но вдруг остановился. Повернулся к Квинту.

— Спартак?

— Что?

— Пойдем-ка с нами.

— Зачем? — спросил Аристид.

— Представлю вас обоих кое-кому. Мало ли. Пригодится…

По дороге на рынок, Эвдор спросил:

— Спартак, как ты относишься к самнитам?

— Полагаю, любой «фракиец» относится к «самнитам» с неприязнью, — хохотнул Аристид[5].

Всю подноготную Севера он знал, Эвдор рассказал ему, как и обещал.

— Нормально отношусь. Большую часть жизни прожил в окружении самнитов.

— Да, я помню, ты говорил. Тем лучше, поскольку он — самнит. Вернее, оск.

— Оски — не совсем самниты, — сказал Квинт, — когда-то давно они были завоеваны самнитами и переняли их язык.

— Спасибо за пояснение, но сейчас это уже не важно, — сказал Эвдор.

От таберны до рынка идти было недалеко.

— У мясных рядов. Он сам подойдет, — сказал проводник и удалился.

Ждали недолго.

— Радуйся, Эвдор, — прозвучал голос за спиной и все трое обернулись.

Перед ними стоял, скрестив руки на груди, крепкий малый, загорелый, черноволосый. Выглядел он чуть постарше Квинта, хотя, скорее, это борода прибавляла ему лет. Он был одет в простую серую тунику с рукавами короче обычного, открывавшими мощные бицепсы. На правом багровел странного вида шрам, напоминавший витой браслет.

— И тебе доброго здоровья, уважаемый…

— Без имен, — перебил Мышелова оск.

Эвдор усмехнулся.

— Никто нас не подслушивает.

И действительно, вокруг царила традиционная рыночная толкотня. Раздавались крики зазывал, громко торговались продавцы и покупатели. Неподалеку от мясных рядов стоял помост, на котором выставляли рабов. Купцы расхваливали товар, а толпа зевак глазела на вереницу полуодетых женщин, стыдливо и испуганно жавшихся друг к другу.

— Я все же поостерегусь, — сказал оск.

— Как тогда называть тебя? «Браслетом?»

Это прозвучало на латыни — «Армилл». Оск поморщился.

— Ты так сказал, чтобы позлить меня, эллин?

— Нет, — усмехнулся Эвдор, — всего лишь для конспирации, которую ты изо всех сил соблюдаешь. Извини, Крикс[6].

Он кивнул на своих спутников и представил их:

— Это Эномай и Спартак.

— Я думал, ты придешь один.

— Это мои люди. Они в курсе наших дел.

Квинт покосился на Аристида. Тот удивленным не выглядел.

— Слишком много ушей, — недовольно сказал оск.

— Не понимаю, чего ты таишься. Время игр в тени прошло. Вы сражаетесь.

— Да, мы сражаемся.

— А зря. Зря меня не послушались.

— Не послушался Телезин, — возразил Крикс.

— Теперь уже не важно. Телезин всех самнитов втянул в эту бойню. Сам геройски сложил голову, а расхлебывать придется вам. Ты думаешь, Сулла про вас с Мутилом забудет? Все ваши крепости падут. Норбу уже предали огню. Та же участь ждет Эзернию и Нолу.

Крикс покусал губы.

— В прошлый раз ты говорил, что царь… заинтересован. Есть ли еще возможность?

Эвдор снова покачал головой.

— Царь заинтересован. Но он сейчас не в том положении, чтобы оказать вам военную помощь. У вас один выход — покинуть крепости и уйти в горы. Исчезнуть до поры. Еще придет время борьбы. Я специально привел с собой этих людей, чтобы вы знали, с кем можно будет говорить, кроме меня. Мало ли что случится. Но сейчас у вас нет другого выхода.

— Мутил не сдаст Нолу, — вздохнул Крикс.

— Тогда вы все погибнете, — сказал Эвдор.

— Ты сам только что сказал, что время игр в тени прошло. Римляне переловят нас поодиночке.

Квинт слушал, постепенно вникая в суть происходящего. Дела, которые обсуждали Эвдор и Крикс становились для него все более прозрачными. Как и тот путь, который следует избрать ему, Квинту Северу, марианцу. Он встрял в разговор:

— Думаю, есть еще время. Сулле пока не до вас. Нужно связаться с Серторием. Он и Эвдор могли бы собрать несколько десятков кораблей и вывезти ядро вашего войска из Нолы и Эзернии.

— Куда? — спросил оск.

— В Испанию. Теперь там собираются все наши сторонники для продолжения борьбы. Я служил под началом Сертория и мог бы стать связующим звеном между вами.

Все, маски сброшены. Теперь нечего таиться и перебрасываться полунамеками. Выбор сделан. Единственно верный выбор. Нечего тут долго рассуждать.

— Ты предлагаешь оставить наши дома, семьи? Покинуть родину? — спросил Крикс.

— Борьбу можно продолжить только так. Иначе вас сомнут.

— Не думаю, что Папий пойдет на это.

Эвдор огляделся по сторонам.

— Все же ты выбрал неудачное место, Крикс. Тут слишком шумно. Пойдемте, я знаю, где мы сможем переговорить спокойно.

— А ну стой! Куда рванулась? Чего там увидала? — крикнул надсмотрщик, схватив за светлые волосы молодую рабыню, которая отчаянно вырывалась и кричала, высматривая что-то или кого-то у мясных рядов.

— Чего она, Нумерий? — недовольно повернулся к надсмотрщику купец.

— Да чего-то взбеленилась сука! Не пойму, что на нее нашло. Все стояла смирно.

— Ты что орешь? — рявкнул купец в лицо девушке, — рот закрой, потаскуха! Распугаешь покупателей, я шкуру с тебя спущу!

Та перестала кричать, сжалась в комочек и тихонько всхлипывала, повторяя еле слышно одно единственное слово. Или имя…

— Ну что за собачий язык у вас, варваров, — раздраженно бросил купец, — заткни пасть! Ну как тебя такую продашь, а?

Он провел пальцами по спине рабыни, на которой белели следы от наказания плетью. Их было много. Девушка вздрогнула.

— Дикая строптивая сука. Нумерий, убери ее с помоста, она весь товар портит. За сирийку пришлось сто денариев скинуть. Тот лощеный хрен все морщился и спрашивал, все ли у меня рабыни такие дикие.

— Куда ее? Обратно в клетку?

— В клетку. Боги, ну что за день сегодня? Никакой торговли. Половину баб придется оптом сбывать в «волчатник». За бесценок. А эту вообще только в довесок возьмут. Ну какого Оркова хера я связался с этим тарентинцем? Сразу же было понятно — гнилой товар, порченный. Беглые, дикие. Цена им асс. Да и асса-то не стоят. Эх…

[1] С учетом того, что год у римлян в то время начинался 1-го марта, конец зимы 672 года — это 81 год до н.э.

[2] Древнеримская настольная игра, похожая на нарды.

[3] Комиции — народное собрание в Древнем Риме.

[4] Серрат — монета с зубцами на гурте.

[5] Игра слов. Аристид намекает на корпорации гладиаторов — «самнитов» и «фракийцев», которых римляне часто противопоставляли друг другу на арене. При этом члены этих корпораций совсем не обязательно были этническими фракийцами и самнитами.

[6] Крикос (греч.) — «браслет, кольцо».