16

Последний переход был самым длинным. Север не знал местность и без описания примет не мог определить, сколько еще осталось до цели. Между тем солнце клонилось к закату, и в голове каждого легионера преобладала единственная мысль: «Скорей бы уже остановиться». Однако приказ о строительстве лагеря все не поступал.

Вдоль колонны мчался верховой, задерживаясь на пару мгновений в голове каждой центурии и что-то крича. Вскоре дошла очередь и до Севера.

— Ускорить движение!

— Что случилось? — крикнул центурион, но вестовой не ответил, ускакав прочь.

Впереди идущие начали отрываться, и Квинт поспешил повторить приказ солдатам:

— Шире шаг!

Легионеры недовольно заворчали, но с исполнением не задержались.

— Бой будет, — предположил Авл, идущий в первой шеренге, — чего иначе гнать на ночь глядя?

— Сходу, что ли? Целый день топаем, — его товарищ поудобнее перехватил фурку, — они там все с ума посходили?

— Не служил ты, братец, в Африке, — буркнул седой ветеран, — мы за Югуртой по пустыне только так и гонялись. Переход — бой. А иначе его было не поймать. Скользкий, как угорь.

— Это вас Цецилий Метелл так воспитывал? — злорадно оскалился Авл, — я слышал, вы там совсем в студень превратились, не воины, а бабы на сносях: «Всего боюсь, мозгов не имею».

— Язык откуси, сопля! — возмутился ветеран.

Зубоскала толкнули в спину, и кто-то из задних добавил:

— Беготня была с Марием, а Метелл все больше ползал.

— Мы так Капсу взяли, — обиделся ветеран, — по пустыне целый день, под солнцем, и сходу в бой.

— Ты что же, Кезон, с Марием служил? — поинтересовался сосед ветерана.

— Служил, — буркнул седой.

— А никогда не рассказывал…

— Давно это было. Тогда еще в легионы всякую шелупонь, вроде тебя, не принимали. А Сулла у Мария в трибунах ходил.

— Ну и как оно, с Марием-то? — спросил Авл.

— Вон его спроси, — кивнул Кезон в сторону Севера, — он большим начальником был, лучше расскажет.

— А и верно! Слышь, командир? Где лучше, с Марием или у нас?

— Так он тебе и скажет, — раздался голос сзади.

— Я Мария ни разу в глаза не видел, — спокойно ответил центурион, — служил в Испании.

— Ну и как?

— Как везде. Легаты меняются, а служба одна.

Квинт уже сбился со счету, в который раз затевался подобный разговор. Сравнение полководцев было для солдат одним из любимых развлечений в походе. Необременительно, чеши себе языком. Центурион от беседы не уклонялся, под нее неплохо мерялись мили, особенно, когда легионы ступили на Эгнатиеву дорогу и ноги уже не вязли по колено в грязи. Приняв, наконец, Квинта, как своего, солдаты, тем не менее, никак не могли осмыслить тот факт, что Север не с луны свалился, а служил прежде, так же, как они. В таких же легионах.

«Хорошо Сулла поработал. Эти за ним на край света пойдут. Брат против брата встанет, не задумываясь. Марианец для них — существо чужой крови».

— Я слышал, — сказал Авл, — у марианцев похоронных коллегий нет, и легаты на погребение покойников из своих средств деньги выделяют.

— Вранье, — опроверг слух Север, — солдаты скидываются, как везде.

— А донативу[1] всю выдают?

— Половину. Остальное только после службы. Иначе на что ты жить-то будешь, если покалечат?

— Да платили бы всё! Я бы ни за что не истратил!

— Ври больше! Кто в Беотии общественный котел в кости проиграл? Мало мы тебе ребер пересчитали? — возмутились в задних рядах.

Разговор сам собой скатился в сторону от обсуждения возможного сражения, но вскоре предчувствие недоброго вернулось: небо на севере затягивало дымом.

— Это что еще такое?

— Гераклея горит!

— Точно, мне вчера знакомец из первой когорты сказал, недалеко уже до Гераклеи. Подходим.

— А кто поджег-то?

— Варвары, кто же еще.

— А может наши ворвались? Зря, что ли, командовали топать быстрее?

— Надо бы, братья, поспешать! Этак нам никакой добычи не достанется!

Солдаты приободрились, откуда только силы взялись. Передние шагали в ногу с командиром, а задние начали спешить и толкаться.

— Ну-ка, ровнее строй! — рассердился Север, — куда ломанулись, как стадо баранов?

— Какая вам добыча? — осадил торопыг Барбат, — кто даст римский город грабить? Базилл точно не даст.

— К тому же варвары все давно растащили, — добавил Авл.

— Вот мы у них назад и отнимем!

Отнять не получилось. Дромихет покинул город. Убираясь восвояси, фракийцы в бессильной злобе поджигали дома — не досталось им, пусть никто не получит. Авангард Базилла, достигнув Гераклеи, застал отход последнего отряда фракийцев. Римляне немедленно вступили в бой и перебили варваров, но пожар успел разгореться. В застройке старого македонского города преобладал камень, однако и дерева хватило, чтобы Гераклея стремительно превратилась в гигантский костер.

Марк Лукулл, командовавший авангардом, послав гонца к Базиллу, немедленно приступил к тушению пожаров, но людей у него было немного. Легат отправил на помощь Марку всю кавалерию, пехота тоже поспешала, как могла. Достигнув города, первая когорта заняла оборону, остальные, по мере подхода, включались в борьбу с огнем.

Базилл оценил обстановку. Проходя через Гераклею, Эгнатиева дорога продолжалась на северо-запад, и варвары могли отступить по ней, но это был не единственный вариант: дорог, обычных грунтовых, ответвлявшихся от основного тракта и ведущих во Фракию, было несколько. Варвары могли уйти в Лихнид, в Дамастион, в Скопы… Куда угодно. Куда?

— Осторий послать две турмы[2] по каждой дороге. Если найдут варваров — в бой не вступать. Клавдий, немедленно найди кого-нибудь из местных, кто в состоянии связно рассказать, что тут творилось.

Глабр бросился исполнять и довольно быстро приволок двух человек: пленного фракийца, уцелевшего в схватке с конниками Лукулла и горожанина, оборванного и перемазанного сажей.

Первым делом Базилл обратился к местному жителю:

— Как тебя зовут?

— Мел… Меланфий Фуллон, господин, — чуть заикаясь, пролепетал горожанин. Вид у него был чрезвычайно испуганный.

— Ты римлянин?

— Н-нет.

— Он сукновал, — вставил Глабр.

— Это я вижу[3], — резко ответил Базилл, — ты кого-нибудь позначительнее найти не мог? Где городской префект? Старший «бодрствующих»[4] или другие магистраты?

Глабр лишь покачал головой. Командующий обратился к сукновалу.

— Меланфий, ты знаешь, где городской префект?

— Т-там… — Фуллон указал рукой в сторону городских ворот, — висит…

Базилл помрачнел.

— Понятно. Сколько всего здесь было варваров? Какие? Кто ими командовал? Куда ушли?

— Н-не знаю… Много… Фра… фракийцы…

— Из какого племени? — спросил легат Гортензий, присутствовавший при допросе.

— Н-не знаю… Волки… Вырезали… Аминту убили, соседа… Семью его… Все амбары выгребли… Волки…

— Какие еще волки?

— Н-не знаю… Волки… С хвостами…

— Тьфу-ты! Кого ты притащил, Клавдий?! Найди другого, вменяемого. И побыстрее, у нас мало времени! — Базилл посмотрел на пленного, — теперь с тобой, варвар. Куда ушел Дромихет?

Фракиец оскалился и сплюнул:

— Чалас.

Легат сжал зубы.

— Без перевода понятно. Клавдий, постой, займись этим, он должен заговорить.

— А он по-нашему, понимает? — спросил Лукулл.

Базилл посмотрел на Марка.

— Переводчика сюда.

— Луций, я отправил всех фракийцев-проводников с Осторием, — объявил Гортензий.

Базилл глухо зарычал.

— Мне нужен фракиец! Любой. Гарса здесь?

— Еще не вступил в город, мой легат. Его когорта в самом хвосте.

— Марк, дуй к Гарсе, у него там наш марианец. Вроде, среди его людей фракиец был. Тащи его сюда.

— Слушаюсь!

Шестая центурия подошла к городу уже в темноте. Хотя, это с какой стороны посмотреть — Гераклея пылала, и мятущееся пламя пожара ярко-рыжими ножами кроило ночь на лоскутки света и тьмы. Зарево разливалось по небу, видимое за много миль. Ворота города распахнуты настежь. Сотни, тысячи людей суетились в кольце городских стен и снаружи, растаскивали баграми горящую кровлю домов, сараи, загоны скота, заваливали огонь песком. Легионеры и горожане топорами, лопатами, что в руки попалось, создавали вокруг каждого горящего дома пустое пространство. Если в городе и были ручные помпы, с таким большим огнем им не справится, а из реки, текущей совсем рядом с городом, ведрами воды не наносишься.

Городские ворота, обращенные на юг, были образованы двумя каменными башнями, соединенными деревянной галереей, охваченной пламенем и грозившей обвалиться в любой момент. Над одной из башен с громким треском обрушился дощатый шатер, взметнув в ночное небо целый фейерверк искр.

Под огненной аркой бежали люди. Из города выносили раненых, выводили женщин и детей. Некоторых волокли силой. Один солдат тащил на плече девушку. Та вопила, срывая голос, звала кого-то по имени и рвалась назад, в огонь, в смерть. Пылающая галерея опасно покосилась. Рухнет и похоронит всех, десятки жизней за один миг…

— Отняли награбленное… — процедил Авл.

Возле ворот валялись трупы побитых варваров. Своих товарищей, погибших в недавней схватке, легионеры стаскивали в сторону.

— Мешки и щиты на землю! — скомандовал Север, — кольчуги долой, шлемы оставить, взять корзины для земли, лопаты и топоры!

Легионеры спешно разоблачались.

— А это что такое? — спросил один из солдат, указывая пальцем.

— Где?

— Да вон, у самых ворот.

Север сжал зубы: возле городских ворот в землю было вкопано с десяток длинных шестов, на которых висело… Раньше это было живыми людьми…

— Сбереги, Юпитер… — прошептал Авл, — как же это…

— Варвары, — процедил Кезон, — заостряют кол и жертву задницей на него натягивают. Потом вертикально ставят. Кто сразу от боли помер — тому повезло. Кол все потроха медленно раздирает…

— Избавь меня от этих подробностей, — поморщился Авл.

— А галлы, я слышал, жертву в плетеной клетке сжигают, — поделился знанием другой солдат, не столь впечатлительный.

— Заткнитесь все, — отрезал центурион.

Почерневшие, разложившиеся трупы, обклеванные воронами, висели на колах уже весьма продолжительное время. Один из них был обернут в нечто, когда-то бывшее всаднической тогой. Узкая пурпурная полоса еще угадывалась по краю одеяния, темно-бурого от высохшей крови.

— Они казнили местных магистратов, — высказал догадку Квинт, — наверняка, префекта города и других начальных лиц.

К Северу подлетел всадник в доспехах трибуна.

— Ты второй гастат десятой когорты[5]?

— Так точно.

— В твоей центурии служит фракиец. Он срочно нужен легату в качестве переводчика.

— Реметалк! — позвал Север.

Фракиец вышел из строя. Он был облачен, как обычный легионер.

— Садись ко мне, — скомандовал трибун, — а ты, гастат, приступай к тушению пожара.

Фракиец забрался на коня за спину гонцу, и они умчались прочь.

Север окинул взглядом построившихся солдат и скомандовал:

— За мной бегом, марш!

До прибытия переводчика пленного предварительно «обработали», не задавая ему вопросов. Глабр, за время восточной кампании поднаторевший в пыточных делах, лично руководил процессом. Во время экзекуции варвар не молчал, постоянно что-то трещал на своем языке. Это навело трибуна на мысль, что трудностей не возникнет. Кто говорит, тот скажет. Правда, несколько смущало, что болтовня варвара не отличалась разнообразием. Фракиец повторял один и тот же набор слов, в котором преобладали «суку» и «чалас». Глабр догадывался, что это ругательства, и поэтому продолжал «подготовку» пленного к допросу.

В наскоро поставленную палатку вошли Лукулл с переводчиком. Пленный стоял на коленях, вернее безвольно висел, уронив голову на грудь. Двое солдат завернули ему руки за спину. Лукулл приблизился и приподнял голову варвара за подбородок. Вся нижняя часть лица фракийца, искаженная хищной гримасой, была залита кровью.

— Быстро ты его, Клавдий. Часом, не перестарался? — поинтересовался Лукулл, — он говорить-то вообще сможет?

— Сможет. Вполне в сознании. Смотри, как таращится.

Действительно, глаза фракийца не закатились, затянутые поволокой, как бывает, когда жертва «плывет», а впились в Марка, как зубы хищника в беззащитную плоть.

— Ну ладно, времени мало, приступим к делу, — Лукулл повернулся к Реметалку, — спроси-ка его, куда бежали варвары, захватившие Гераклею? Сколько их?

Реметалк спросил. Пленный обнажил остатки передних зубов и прохрипел:

— Чалас.

— Дерьмо, — перевел Реметалк.

— Это я уже и сам догадался, — невозмутимо бросил Глабр и дал знак одному из солдат, — сломай-ка ему палец.

Фракиец попытался сжать кулаки, но это ему не помогло. Хрустнули кости, выворачиваемые из сустава. Варвар взвыл.

— Говори!

— Чалас! Суку пор! О, дисе, Кандаоне, да ме дарсас!

— Скажи ему, что если он не будет отвечать, его ждет очень мучительная смерть, — обратился к переводчику Лукулл.

— Осмелюсь возразить, командир, это бесполезно, — сказал Реметалк.

— Почему?

— Он не боится смерти.

— Чушь. Я встречал людей, бравировавших тем, что не боятся смерти, — не поверил Глабр, — некоторые действительно умирали отважно. Даже с улыбкой на лице. Таких людей единицы. Этот не похож. Уж я разбираюсь.

— Некоторым фракийцам, которые называют Залмоксиса богом, умирать проще, чем вам, римлянам или эллинам, — объяснил Реметалк, — вас в посмертии ждет серое беспамятство. Ваши души все забывают. Это небытие навсегда. Но геты знают, что после смерти их бессмертные души попадут в чертог Залмоксиса и по его воле, когда-нибудь, вновь возродятся. Ты не запугаешь его угрозами мучительной смерти, трибун.

— Чем же его сломить?

Реметалк помедлил с ответом, было видно, что ему не хочется говорить.

— Если пообещаешь ему, что отрубишь руки и ноги, но не дашь истечь кровью, оставишь жизнь, это может напугать его.

— Хорошая мысль. Скажи ему это.

Реметалк поджал губы, но приказ исполнил. Пленный побледнел, но что-то быстро проговорил и, запрокинув голову, завыл по-волчьи. Один из державших фракийца легионеров ударил его кулаком в живот и варвар заткнулся.

— Что он сказал?

— Он сказал, что Кандаон, бог волков-воинов, не допустит, чтобы его сын жил беспомощным обрубком. Он подарит ему быструю смерть от боли.

— Боли, значит, тоже не боится, — процедил Глабр, — а вот в это я уж точно никогда не поверю. Боль можно терпеть, когда она быстра и преходяща, но если ее сделать непрерывной…

Трибун собрался отдать легионерам, выполнявшим функции заплечных дел мастеров, приказ возобновить пытку, но Лукулл остановил его.

— Подожди, Клавдий, тот сукновал тоже что-то лепетал про волков, — Марк повернулся к Реметалку, — кто такие эти «волки-воины»?

— У тех гетов, что живут на левом берегу Данубия, есть один обычай, появившийся не так давно, около ста лет назад. Их юноши, достигая совершеннолетия, становятся волками…

— Как это?

— Об этом знают лишь капнобаты, «блуждающие в дыму» — жрецы, одурманивающие себя дымом конопли. После таинства, уже не юноши, но мужи, молодые воины становятся братьями, отмечая себя волчьими шкурами.

— Воинское братство? — спросил Лукулл.

Реметалк кивнул.

— Даки. Так и переводится на ваш язык — «волки».

— Он носил вот это, — Глабр протянул Марку войлочную шапку, на которой сзади был укреплен волчий хвост.

— Значит, их называют даками? Спроси его, — Лукулл обратился к бывшему разведчику, — войско Дромихета все состоит из даков?

— Нет, погоди, — перебил Глабр, — спроси его, если даки такие смелые воины, то почему они трусливо бежали, едва завидев римлян?

Реметалк спросил. Пленный разразился гневной тирадой.

— Он говорит, даки никого не боятся, волк не сравнится с лисой, но волков мало, а трусливые лисы предали храбрых даков.

— Какие еще лисы? — удивился Глабр.

— Я думаю, это намек на лисьи шапки, какие носят все фракийцы.

— Мы топчемся на месте, — заявил Глабр, — легат ждет сведений о том, куда убрался Дромихет, а мы тут выясняем, кто круче, лиса или волк.

— Подожди, Клавдий, не торопись. Мы знаем из письма наместника, что на Гераклею напали дарданы. А этот варвар твердит про каких-то даков. Которых предали трусливые лисы. Что это значит?

— Что?

— Мне кажется, дарданы сходили в набег и вернулись, а даки, их союзники, остались в Гераклее. Сейчас дарданы не пришли им на помощь — предали. Клавдий, ты хотел бы отомстить предавшему тебя?

— Разумеется.

— Вот, я думаю, и даки хотят.

— Они пошли в земли дарданов, зная, что мы будем их преследовать?

— Именно! Они не собираются отвлекать наши силы на себя, выгораживая дарданов, ибо сами хотят наказать предателей!

— Звучит логично, — хмыкнул Глабр, — но все же это лишь домыслы. Ублюдок ничего не сказал. Я бы продолжил с ним.

— Попробуй, но я поспешу к легату и выскажу свою версию.

— Если это даки, далековато они забрались от своих земель, — негромко проговорил Реметалк, но на эти слова никто не обратил внимания.

Борьба с огнем продолжалась всю ночь, а на рассвете римлянам открылась удручающая картина: несмотря на все их усилия, город выгорел дотла. Дома превратились в закопченные коробки без крыш и перекрытий. Повсюду во внутренних двориках, на узких улочках, лежали обугленные трупы. Попадались и нетронутые огнем: многие люди задохнулись в дыму. Были и такие, что несли на себе рубленные и колотые раны — результат спешного отступления фракийцев, которые убивали людей походя, вытаскивая из их домов все, что не успели отобрать еще летом, при взятии Гераклеи, когда Дромихет, собиравшийся оставить город себе, удерживал воинов от необузданного грабежа.

Повсюду стоял вой и плач. Целый город — огромный погребальный костер.

Север потерял ночью двух человек, погибших под завалами, и сейчас, вместе с солдатами, черными от сажи и похожими на эфиопов, бродил по дымящимся руинам, выискивая третьего, не отозвавшегося на перекличке. Еще не зажившие раны на груди и руке, нещадно ныли, потревоженные тяжелой ночной работой.

Легионы приводили себя в порядок, возводили лагерь на некотором отдалении от города. Базилл решил не рвать жилы, гоняясь за фракийцами и задержался, чтобы оказать посильную помощь Гераклее. Необходимо было восстановить порядок, назначить временных магистратов. Дромихет никуда не денется. Глабр, замучив пленника до смерти, в одиночку не смог добиться больше того, что узнал, ведя допрос совместно с Лукуллом, однако слова варвара, хоть и не вырванные у него явно, подтвердились разведкой Остория: на дороге в Скопы обнаружились свежие следы тысяч ног и копыт. Варвары ушли в земли дарданов. Что же, тем лучше, не придется гоняться за двумя зайцами.

Местные подсказали легату, что примерно в одном переходе на север дорога раздваивается. Одна из веток идет западнее, выходя на дорогу из Лихнида в Скопы. До главного города дарданов можно добраться любым из этих путей, пройдя на границе через крепости варваров — Керсадаву и Браддаву.

Гортензий предложил разделить легионы и занять обе дороги. Базилл не согласился.

— Ничего не зная о численности варваров ополовинить армию? Вспомни, как Архелай подловил тебя в Фессалии.

— Я смог выйти.

— Да, козьими тропами. Точно так сможет улизнуть от нас и Дромихет. Беготне по незнакомым горам, я предпочитаю захват и удержание крепостей. Легионы пойдут вместе. По восточной дороге, ибо она скорее приведет к Скопам.

— Однако следует проверить и западную.

— Следует, но только силами конной разведки.

— Хорошо. Командуй, Луций, но я остаюсь при своем мнении.

— Твое право. Нам следует принести жертвы и провести гадание. Когда мы выступим, в авангарде пойдут десятая и девятая когорты Второго Победоносного. Они вечно ползут в хвосте, пусть для разнообразия возглавят марш. Как сказал Сулла, следует упражнять солдат.

[1] Донатива — выплаты легионерам сверх жалования, денежные подарки.

[2] Турма — подразделение римской кавалерии, 30 человек.

[3] Фуллон (лат) — «сукновал».

[4] «Бодрствующие» — пожарная охрана в Древнем Риме. Регулярная служба была организована во времена Августа, а до тех пор пожарные команды создавались горожанами по собственной инициативе, без участия властей.

[5] Второй гастат — центурион шестой центурии (hastatus posterior).