8

Тиберий допросил еще несколько человек, но от большинства из них ничего не добился.

— А… чего? Не помню… не знаю… — передразнил он в сердцах очередного допрашиваемого, — пошел вон.

Тот растерянно оглянулся и не сдвинулся с места.

— Уведите, — приказал Лидон.

— Притворяются, — уверенно заявил Дециан, когда Тиберий рассказал ему о результатах, — ты слишком мягок, давно пора применить допрос с пристрастием, в том числе и этому хитрожопому мерзавцу, с которым ты так мило беседуешь и даже поишь вином.

— А… — махнул рукой Лидон, — не усложняй, Тит. Битье не поможет. Это не обученные шпионы, способные на игры со следствием. Я смотрю в их телячьи глаза и вижу, что они с великой радостью продали бы родную мать ради спасения своей шкуры, если бы понимали, чего от них хотят.

Показания задержанных (Лидон незаметно для самого себя уже перестал называть их пиратами) не отличались единообразием, но когда Тиберий предъявлял противоречия Аристиду, тот не особенно смущался. На каждое у него находилось удовлетворительное объяснение. Когда Дракил рассказал, что «Меланиппа» досталась им в результате разбойного нападения, а Филипп был высажен на Родосе, Аристид спокойно ответил, что купец пытался облапошить партнеров, за что лишился своей доли и действительно покинул судно на Родосе. Только случилось это через год после событий, которые так интересуют уважаемого следователя. А критянин пытался с Филиппом сговориться, вот теперь и злобствует оттого, что не выгорело.

Следствие зашло в тупик. Видя это, Аристид перешел в наступление и все настойчивее требовал освобождения. Когда Тиберий устроил ему пару очных ставок с другими членами команды, Пьяница, не говоря ни слова, одним своим спокойным самоуверенным видом убирал у своих товарищей коленную дрожь и те говорили то, что было удобно Аристиду, разрушая все попытки Лидона изобразить масштабный сговор киликийцев с Серторием. Эта версия висела на тонкой нити, которую представляли из себя показания критянина. Цена которым — ломаный асс, поскольку его заинтересованность, пристрастность видна за милю.

Фракиец и вовсе непрошибаемо замолчал, превратившись в бессловесную статую.

Тиберий все чаще задумывался о том, что интуиция его на сей раз обманула.

Вскоре после полудня Лидон почувствовал, что лагерь пришел в движение. Вообще-то римские военные лагеря никогда не напоминали сонные царства, даже если поблизости не было и намека на неприятеля. Начальство всегда находило легионерам занятие, ибо, когда те пребывали в праздности, от дисциплины не оставалось и следа, а в головах начинали бродить ненужные мысли. Например, Сулла, легионы которого незадолго до битвы при Херонее оказались не в лучшем положении перед лицом превосходящих сил противника, заставил солдат изменить русло реки Кафис. Никакой военной надобности в том не было. Просто тяжелый труд римские полководцы считали лучшим лекарством против страха.

Несмотря на то, что лагерь не безмолвствовал, Тиберий легко распознал нарастающее возбуждение человеческого муравейника. Прибыл Клавдий Глабр.

Допросы пришлось прекратить. На корникулария, квестора и примипила навалились хлопоты по размещению, постановке на довольствие вновь прибывшей когорты, уточнению списков солдат. С когортой прибыло мычащее и блеющее пополнение запасов продовольствия, которое тоже требовалось принять, учесть, обеспечить кормом и разместить в хлевах. Лидон отбился от рутины лишь к ночи.

Для нового трибуна поставили отдельную палатку, но в виду отсутствия Луска, Глабр наутро явился в преторий, где его уже поджидал Лидон с докладом о состоянии дел.

— Пираты? — заинтересовался трибун, выслушав начальника канцелярии.

— Непонятно, — уклончиво ответил Лидон, — они не сознаются.

— Что значит «непонятно» и «не сознаются»? Плохо работаешь, корникуларий. Они тут проедают легионную казну, а тебе непонятно, кого ты задержал? Допрос с пристрастием применяли?

— Так точно, — ответил Дециан, который присутствовал при докладе, — значительных результатов не принесло.

— Значит, плохо применяли, — уверенно заявил Глабр.

Лидон покосился на Квадригария, который тоже с самого утра торчал в претории. Марк пожал плечами. Во время попойки он немало рассказал друзьям о новом трибуне. По словам центуриона, тот обладал весьма богатым опытом по части развязывания языков.

С этим человеком Тиберий не был знаком лично, но кое что слышал. Род Клавдиев Пульхров был весьма древним и уважаемым. Из него вышло немало выдающихся людей: консулов, цензоров, реформаторов, полководцев. Клавдии связаны со знатнейшими семействами Республики, но этот человек, трибун Суллы, еще не успел проявить себя сколь-нибудь известными и значимыми деяниями. Это, однако, не мешало ему держаться с большим достоинством и важностью.

На вид Глабру можно было дать около тридцати лет. Безупречное лицо под стать родовому прозвищу[1]. Патриций. Знает себе цену. Холодный взгляд, вскинутый подбородок, поджатые губы. Лицо, как у статуи. Такой, даже стоя перед конным, все равно будет взирать на него свысока. Облик Глабра можно было охарактеризовать одним единственным словом — породистый.

«Не иначе, с малолетства перед бюстами предков вырабатывал взгляд, исполненный достоинства, чтобы, не приведи Юпитер, не посрамить славной фамилии», — подумал Лидон.

Трибуна ввели в курс дела, и он пожелал принять участие в дознании.

— Перед Луском он заявит, что лично разоблачил этих пиратов, — шепнул на ухо Лидону Квадригарий.

— Не любишь его? — спросил Тиберий.

— Он не женщина, чтобы его любить, — фыркнул Марк, а затем, посерьезнев, сказал, — этому парню палец в рот не клади, руку откусит. Далеко пойдет. По головам…

Первым привели Аристида. Допрос не клеился. Грек настороженно поглядывал на нового участника «беседы», а у Лидона из-за присутствия Глабра (начальство Тиберий всегда считал в таких делах посторонним) из головы разом улетучилась половина мыслей. Гай Клавдий молчал, разглядывал подозреваемого, временами начинал прохаживаться у него за спиной, чем больше нервировал Лидона, нежели Аристида.

— Как Эвдор раздобыл гемиолию? — спросил Тиберий.

— Подцепили мы в одном порту парочку проходимцев, у которых дела шли туго, — ответил Аристид, — ну и сговорились. Они нам судно, мы им долю в доходе. Потом набрали еще людей.

— Пиратов? — спросил Глабр.

— На них не написано, — ответил Аристид.

Глабр усмехнулся и снизошел до уточнения:

— Я про этих проходимцев спросил. Это были пираты? Подобный тип судна не используют купцы. И вообще, зачем оно вам? Хотели расширить дело, почему не обзавелись еще одним торговым парусником?

— Я же уже отвечал, — раздраженно бросил Аристид, — сколько можно одно и то же твердить?

— Здесь я решаю, какие вопросы задавать! И когда. Твое дело отвечать, — жестко ответил Глабр, — зачем нужна гемиолия?

«Нужно будет, возьму гемиолию…»

Вот так вот просто.

Истину говорят из века в век: «Тот, кто бороздит море, вступает в союз со счастьем. Он жнет, не сея, ибо море есть поле надежды».

До последнего Дракил надеялся. Считал, прикидывал, думал. Вслушивался в разговоры. Слова бросал, как ему казалось, нужные. А у причала Питаны все надежды пошли прахом. Не по зубам орешек оказался. В Лаврионе Эвдор казался ему проходимцем из совсем захудалых, даром, что крепок телесно. Оборванец, простак, при знакомстве представившийся, как Эвдор-Ниоткуда. Поначалу Дракил, чувствуя себя стоящим выше в иерархии Псов, по разбойной привычке силился придумать Эвдору кликуху. Ничего не липло. Ну как могло случиться, что этот простак так возвысится? Совсем недавно Аристид проболтался, что в Патаре на сходке вождей Эвдор ничего не возразил Мономаху, когда тот звал его «Мышеловом». Отчего у вожака такое прозванье, Аристид не объяснил, но каким же было удивление Дракила, когда один из царевых людей на пирсе Питаны приветствовал кормчего «Меланиппы», этим прозвищем. И вовсе даже не обидным тоном. Да еще сцепил с ним предплечья и чуть ли не облобызал. Тут критянин окончательно понял, что ставка его не сыграла.

Эвдор сразу куда-то исчез вместе со встречавшими его вельможами. Перекинулся парой слов с Аристидом и удалился. В тот день пираты его больше не видели. Дракил для затравки высказал предположение, что вожак, поди уже, неудобно ерзает на остром колу. Шутке посмеялись, а Аристид весело скалясь, хлопнул Дракила по плечу и сообщил, что он, критянин, дурак, и шутки у него дурацкие. Они вели себя, словно что-то знали такое, чего не знал Дракил. Ну, Пьяница может и был осведомлен больше других, но остальные-то откуда? Критянин, лелея перемену власти, держал ухо востро, но ни с кем, кроме как с Аристидом, Эвдор не шептался. Измучившись предположениями, Дракил напрямую спросил у Койона, куда подевался вожак. «Понятия не имею», — ответствовал Койон и глаза у него при этом были честные-честные. «Вегно, к бадшим дачадникаб побёг» — предположил Гундосый.

Флот Мономаха появился спустя день, после прибытия в Питану «Меланиппы». По такому случаю весь город бурно ликовал, славил Эргина, сам царь появился на пристани и лично приветствовал пиратского наварха. Эвдора на этом фоне забыли моментально.

Команда «Меланиппы» не скучала, отыскивала среди вновь прибывших многочисленных знакомцев и зависала с ними в портовых кабаках, хозяева которых по случаю снятия осады (хотя осаду, на самом деле, никто еще не снял) гостеприимно распахнули двери.

Эвдор появился под вечер. Плечи его покрывала синяя шерстяная хламида, в складках которой при ходьбе поблескивала позолоченной отделкой перевязь с мечом. Оба запястья украшали тяжелые золотые браслеты, а выбритую голову плотно обтягивал черный платок.

— Ты только погляди! — восхитился пьяный Койон так сильно, что не удержал равновесие, завалился назад и ткнулся затылком в пирата, сидящего на соседней лавке,

На него недовольно заворчали и бесцеремонно вернули в исходное состояние, отчего лоб пирата поздоровался со столешницей.

— Гудите? — поинтересовался вожак, — насилу вас нашел. Где Аристид? Опять по бабам побежал?

— Здесь собралось слишком много мужей, — раздался голос из-за соседнего стола, — я брезгую.

— Вот ты где, — Эвдор нашарил глазами товарища, — вставай, пошли, у нас дело есть. Надеюсь, ты еще в состоянии держаться на ногах?

— Ты говоришь обидно, Эвдор, ты же знаешь…

— Знаю-знаю. Пошли.

Эвдор вытащил из-под плаща увесистый кожаный мешочек, подбросил его, прикидывая вес и громогласно объявил:

— Братья! Боги благословили сегодняшний день! Выпейте за мое здоровье и мою удачу! Я угощаю! — с этими словами он высыпал содержимое на стол.

Новенькие тетрадрахмы заплясали по засаленным доскам.

Кабак взревел многоголосым хором.

— Да здравствует Эвдор!

— Славься, сильномогучий Эвдор!

— …а это кто такой?

Когда они протолкались на улицу, Аристид поинтересовался:

— Я смотрю, ты внезапно разбогател? Откуда это все? Уж не царь ли одарил? Будто это ты привел шесть десятков кораблей, а не одну единственную утлую скорлупку.

— Царь — не царь. Не важно. Есть подле царя кое-какие уважаемые люди.

— Куда мы идем, да еще в такой спешке?

— В похожее заведение. «Сломанный трезубец». Там нас ждут. А спешка… Времени у нас мало, Аристид. Вот все наши пьют, ты пьешь, Полиад пьет, а Эргин с Угольком не пьют. Их шторм изрядно потрепал, но они своим людям передыху не дали. Царевы войска уже грузятся на корабли. Я думаю, сам царь со свитой в первых рядах. Может, отплыл уже.

— Куда?

— Не куда, а откуда. Город, вообще-то валом обнесен, за которым римляне сидят, если ты забыл.

— Ну и сидят. Вчера сидели, и завтра сидеть будут. Видать на драку у них кишка тонка. Куда спешить-то?

— Ты помнишь того «финикийца», из-за которого тебе пришлось искупаться? На нем ехал один храбрый римский трибун. Не припоминаешь? А куда он ехал? Ты уверен, что поутру горизонт не будет укрыт лукулловыми парусами? «Финикийца» мы упустили. Доплыл трибун до берега или нет, не важно, люди-то его добрались, куда направлялись.

— Значит надо и нам рвать когти, зачем же ты меня тащишь в какой-то кабак?

— Затем, мой друг, Эномай, что я не киник и бочкой не удовольствуюсь[2]. Много мы навоюем на «Меланиппе»?

— За царя? Немного.

— Да хоть и за себя. Да, немного.

— Что, есть варианты? — оживился Аристид.

— Есть, пьянчуга, есть.

Этим «вариантом» оказалась гемиолия с именем, милым всякому Псу — «Актеон»[3]. Командовал и владел ею некий Менесфей, прозванный Златоустом, а правой рукой при нем состоял его двоюродный брат Идай. Братья были пиратами из бедных и кормились объедками от стола Мономаха. Оба славились невероятной драчливостью и фатальной невезучестью. Рыскали по морю бездумно, кидались без разбору на кого попало. Что ни бой, то треть команды в покойниках. Когда Псы подметили данную закономерность, число желающих наняться к братьям резко поубавилось. В результате их корабль, «Актеон», шестидесятивесельная гемиолия, обеспечивался гребцами, хорошо если наполовину. А для палубной драки народу совсем недоставало. Вот братья и прозябали на подхвате у Эргина.

Многих удивляло то, что при таком раскладе Мономах или кто другой не присвоят себе замечательное, добротное судно, каковым являлся «Актеон» — недешевая собственность, явно не по удаче братьев. Объяснением служила крайняя агрессивность Менесфея с Идаем. Оба брата прекрасно владели оружием, вокруг них сплотилась горстка сторонников, им под стать, связываться с которой, несмотря на ее малочисленность, не рисковал никто. Не жаждали Псы приобрести корабль ценой пирровой победы.

«Актеон» был построен три года назад пиратом Гликоном. Вернее, «построен пиратом» — слишком сильно сказано. Строился-то он на галикарнасских верфях совсем не для пиратских нужд. Заложили его, как триеру, а Гликон, в море пират, а в городе — уважаемый всеми состоятельный гражданин из известного рода, сразу же положил на него глаз. Со всеми городскими «отцами» он в дружбе. Одному подарок, другому… И на триере исчезает верхний ряд весел, средний ряд укорачивается наполовину. Вот и нет никакой триеры. А это не гемиолия часом, столь любимая алифорами, на верфи стоит? Где? Эта что-ли? Да нет, окститесь, граждане, это просто триера недостроенная. Так на воду и спустили недостроенную триеру, а потом она вообще куда-то исчезла. Corruptio, как говорят римляне.

Собственно, не первый случай. Вообще, немалая часть пиратского флота из века в век строилась подобным образом. Своих верфей у разбойных немного, а корабли новые нужны постоянно. На крутобоком паруснике или моноксиле-однодревке много не награбишь. Чтобы гоняться за купцами, часто нужен многовесельный корабль с немалой командой. Причем триера для такого дела избыточна. Триеры себе могут позволить большие вожди. Те же, кто еще не дорос до власти над целым флотом, довольствовались гребными судами помельче.

Уважаемый гражданин-пират Гликон полагал, что с приобретением «Актеона» значительно усилился. Вообще-то, так и было. Да вот, незадача — подвизались в его команде два ушлых негодяя, решивших, что пора бы им расти и развиваться. Вот и развились. Случилась смена власти, Гликон отправился кормить рыб, а братьям, полагавшим, что теперь-то жизнь удалась, досталось владение, распорядиться которым с выгодой для себя они не смогли. Ныне дела у них шли так плохо, что старший, Менесфей, уже давно не радовался, что порешил Гликона. При покойнике удачи было несравнимо больше.

Все это случилось не вчера и Эвдор, даром, что немало времени просидел в колодках, был наслышан об «Актеоне» и его хозяевах. Он тоже хотел расти и развиваться.

План созрел давно, нужные слова продуманы бессчетное число раз, а увесистые тетрадрахмы любой речи добавляют сладость меда. Уж насколько Менесфей не отличался живостью ума, но блестящие кругляки на столе должны были сделать слова Эвдора весьма убедительными и доходчивыми.

— Ну, значит, того-самого… Владеть, значит, «Актеоном» будем в этих, как их там? По-честному, короче? Типа того?

— По-честному, — Эвдор спокойно пережидал потуги Златоуста, пытающегося оформить речью свою мысль, — в равных долях.

— Ну, типа, нам две доли сверху, одна тебе?

— Именно так.

— А людям нашим, тоже две доли? — спросил Идай.

— Не жирно будет? — поинтересовался Аристид.

— Погоди, Аристид, — придержал товарища Эвдор, — сколько у вас людей сейчас?

— Ну, дык… — начал загибать пальцы Менесфей.

— Две дюжины рыл, — подсказал Идай.

— Оно как… — неопределенно хрюкнул Менесфей, то ли загордился, то ли удивился, — две дюжины.

— А надо?

Менесфей беспомощно посмотрел на брата. Он был старше, сильнее и искуснее с оружием, но от тяжких раздумий, к коим относились любые попытки сосчитать до десяти, у него непременно болела голова.

— Шесть десятков, — помог Идай.

— То есть, требуется еще зазвать Братьев. За мой счет.

— И что?

Идай скрипнул зубами.

— А то, братец, что наши люди будут в меньшинстве.

— Именно. И поэтому не могут иметь преимуществ.

— Преи… чего иметь?

— Тебя братец, он поиметь хочет, — прошипел Идай.

— Меня!? Да я!..

— Успокойся, почтенный Менесфей, — примирительно поднял руки Эвдор, — я уже раза три объяснил тебе, что хочу взаимовыгодного сотрудничества. У тебя гемиолия, но мало людей. У меня акат, людей тоже мало, но есть деньги, а значит и люди будут. Мы могли бы объединиться. Все будем в выгоде. По рукам?

— По рукам, — растянулся в улыбке Менесфей.

— Не нравится мне это, — сказал Идай.

— Что именно, почтенный?

— Какая выгода вам?

— Мы много на акате не навоюем.

— То есть мы вам нужны, — утвердительно кивнул Идай, — а вы нам?

— Цену себе набиваешь? — поинтересовался Аристид.

— Погоди, — осадил Эвдор, — почтенный Идай прав, тут главное не продешевить. Ты, Идай, думаешь, что без нас обойдешься? До сих пор обходился?

Идай только вновь скрипнул зубами.

— Ты эта… за горло берешь, Мышелов, — неожиданно обнаружил умственную активность старший из братьев.

— Нет. Учитывая ваше нынешнее положение, я очень щедр. Без меня от вас скоро одни лохмотья останутся. А со мной разбогатеете. Месяц назад я имел дырявый хитон, а посмотри на меня сейчас. Корабль будет ваш, я лишь поведу его туда, где можно хорошо поживиться.

— Соглашайся Менесфей, — встрял один из бойцов, составлявших свиту братьев, — Эвдора боги любят. Все знают, как он удачлив.

— То-то он в рудники загремел, — бросил Идай.

— Другой бы там и загнулся, — спокойно ответил Эвдор, — а я здесь стою.

— В навархи метишь, Мышелов? — поинтересовался Идай.

— Именно так.

— Три доли сверху.

— Предлагаю поступить так: десятая часть добычи — доля вождей. Делим ее на пять частей. Одна часть мне. Одна Аристиду, кормчему «Меланиппы». Три вам. Командую я на «Актеоне», вы подчиняетесь мне, моих людей больше. Но корабль ваш, поэтому ваша доля больше.

Переварив такой расклад, бойцы братьев зароптали.

— А ну-ка утихли! — рявкнул Менесфей и нахмурившись, хлопнул широкой мозолистой ладонью по столу, — что-то мне не нравится, что ты того… Командуешь.

— До тебя только дошло? — прошипел Идай, — он все под себя подомнет!

— Ваших людей немногим меньше будет, сами вы не дети, чего боитесь?

— Я ничего не боюсь! — вскинулся Менесфей.

— А ведь твоих людей пока что не больше, чем у нас, — заметил Идай.

— Пока, — кивнул Эвдор, крутнув на ребре по столу тетрадрахму.

Братья уставились на вращающуюся монету. В прошлом им уже поступали предложения продать «Актеон» от Эргина и Гереклеона. Но тем нужно было только судно, без братьев. Даже Менесфею хватило ума сообразить, что выгода от такой сделки будет слишком краткосрочна.

— Десятая часть вождям, — задумчиво протянул Идай, — кто так делит?

— Например, Ласфен. А еще Эргин, Змеиный, Уголек, все.

— Вот ты и врешь! Никогда такого не было! Всегда делились поровну, а вождям по лишней доле.

— Если тебя, почтенный Идай, не посвящают в некоторые хитрые особенности дележа, то это не значит, что их нет, — спокойно ответил Эвдор.

— Это что ж такое? — возопил Златоуст, — нас обманывают, что ли?

Свита поддержала его ворчанием.

— Иди, обвини Эргина, — усмехнулся Аристид.

— Я тебе предлагаю делиться, как Эргин со своими ближними, — протянул руку Менесфею Эвдор, — ну, ты согласен? Со мной ты возвысишься, без меня скоро совсем без людей останешься, и тебя сожрут.

Менесфей кинул взгляд на свою свиту, взглянул на брата. Тот поджал губы, но нехотя кивнул.

— По рукам.

— Есть у нас Гундосый, а теперь еще и Златоуст будет, — хохотнул Аристид, когда они с Эвдором вышли из кабака.

— Ага, — согласился Эвдор, — на состязаниях ораторов всех побьем.

— А ты не боишься, что у нас оппозиции изрядно прибыло? Мало нам Дракила, теперь еще эти двое по любому поводу гадить будут.

— Гадить будет Идай. Менесфею ума не хватит.

— Это да, он сразу за железку и в морду…

— Нам теперь самое главное, кинуть клич по-умному, чтобы ни с кем не разодраться. А то нам еще Патару припомнят.

— Полиад не обидится. Он и не заметил, что кое-кто из его людей к нам перебежал. А заметит, так я ему скажу, что он сам, по дружбе, да от щедрот своих…

— А вот Уголек не столь добродушен.

Квартал они прошли в молчании, затем Аристид не выдержал:

— Я давно уже понял, Эвдор, что ты состоишь на службе у Митридата. И исполняешь ее неплохо, раз так щедро обласкан. Не хочешь рассказывать, не надо, но что ты собираешься делать дальше? Рвем отсюда когти, пока не нагрянул Лукулл и действуем своим умом, как соблазняли братьев?

Эвдор не ответил. Аристид подождал немного и сказал:

— По-прежнему тянешь нас на царскую войнушку. До наварха или стратега хочешь дослужиться?

— А ты бы не хотел?

— Хлопотно. Опять же, настроение у царя переменчивое. Оплошаешь, чик, а головы-то и нет.

— Царю разные слуги нужны. Кто-то рати водит, кто-то во вражий стан пролезает. Кто из них для победы полезнее, еще вопрос. Из камнемета по воробьям не стреляют, вот и мы царю в грядущей драке с Лукуллом не нужны. Вернее, нужны не в таком качестве, как ты думаешь.

— Ох, темнишь ты опять, Эвдор.

— Эргин вывезет царя с войском в Митилену.

— Мы тоже с ним?

— Нет. Мы пойдем в Троаду. Нам надо шустро команду вербовать.

— Это и ежу понятно. Зачем нам в Троаду?

— Там, возле проливов, стоит флот Неоптолема. Но мы к нему присоединяться не будем. Нам приказано наблюдать.

— «Нам приказано», — фыркнул Аристид, — эх, Эвдор, когда мы сами себе приказывать будем? Менесфея завербовать тоже тебе царь приказал?

— Нет. Царя я вообще не видел. Мне никто не указывает, как мне действовать, чтобы должным образом исполнить задание.

— Смотри, Эвдор, по острию ножа ходишь. Мы все за тобой следуем, пока удача на твоей стороне. А ну как изменит?

— Удача? Мне? Никогда этого не будет.

— Ну-ну, — покачал головой Аристид.

— Чего замолчал? Я повторяю вопрос, зачем нужна гемиолия? — повысил голос Глабр.

— Для безопасности. Так спокойнее. Пиратов развелось слишком много.

— Для защиты от пиратов вы приобретаете судно, приспособленное для нападения? Судно, с которого удобно высаживаться на чужие палубы?

— Да. Пираты не станут атаковать собрата, — ответил Аристид.

— «Собрата»! — с торжествующей улыбкой отметил Глабр.

— Просто все удачно вышло с приобретением судна, — стараясь сохранять спокойствие, сказал Аристид, — глупо было упускать его из рук.

— А эта парочка проходимцев? Куда они потом делись? Ты сказал, что они получили долю, то есть, остались с вами?

— Да, — ответил Аристид после продолжительной паузы.

Он уже понял, что совершил ошибку, упомянув прежних владельцев «Актеона». Расслабился. Слишком все хорошо и удачно шло перед этим. Он видел, что Тиберий, даже не отринув до конца подозрений, склонялся к тому, что букву закона следует соблюсти и задержанных за недоказанностью вины отпустить. Явление Глабра, который чуть ли не весь допрос решил повторить с самого начала, выбило из-под ног Эномая землю.

— Так, значит, среди вас все же есть пираты, — с удовлетворением констатировал Клавдий.

— Я говорил тебе, что критянин сознался в морском разбое, — напомнил Лидон, — но прочие…

Глабр лишь отмахнулся.

— И ты собрался отпускать их, Лидон? Совсем тронулся умом?

— Нет доказательств… — открыл было рот Тиберий, но Глабр перебил его.

— Нет, так будут! Марк, займись этим… купцом. И приведите следующего.

Лидон скрипнул зубами.

Допрос остальных пленников прошел ожидаемо. Клавдий не утруждал себя продуманными вопросами, рубил сплеча, задержанные впадали в ступор или отрицали свою вину, отчего Глабр все сильнее распалялся. Одного за другим легионеры уволакивали пленников на экзекуцию.

— Следующего!

— Так нету больше, — ответил конвойный легионер, — клетка пустая.

— Есть еще один, — сказал Дециан, — отдельно сидит. Фракиец.

— Фракиец? — переспросил Глабр.

— Да, уверяет, что прибился к этой компании недавно и о делах их разбойных, ежели таковые имеются, ничего не знает.

— Мне его рожа показалась знакомой, — заявил Квадригарий, — где-то я его видел, но не могу вспомнить, где. Может среди людей Дромихета…

— Дромихета? — резко повернулся к центуриону Клавдий, — это интересно. А ну, тащите его сюда.

Когда Спартака ввели, Глабр минуту грозно смотрел на него и вдруг расплылся в улыбке. Отыскал глазами Тита Вария, скромно стоящего в сторонке.

— Дециан! Ты понятия не имеешь, какой сделал мне подарок, отловив этих ублюдков!

Гай Клавдий встал и подошел к Спартаку.

— Ну, здравствуй, марианец! Я и не думал, что ты еще жив. Хвала Юпитеру, Наилучшему, Величайшему! Далеко тебя занесло!

— Марианец? — хором удивились Лидон, Дециан и Квадригарий.

— Марк, ты действительно не узнаешь его? Разрешите представить — Квинт Север. Трибун мерзавца Фимбрии, мятежник и дезертир.

— Ты так радуешься, Гай, словно встретил давно потерянного родственника, — сказал Квинт, лицо которого заметно побледнело.

— Так и есть, сука… — сплюнул Клавдий, — так и есть…

[1] Пульхр (лат.) — «прекрасный».

[2] В бочке жил знаменитый философ-киник, Диоген, учивший, что наилучшая жизнь заключается в аскезе, избавлении от условностей и власти вещей.

[3] Актеон — мифический персонаж, знаменитый охотник. Подглядывал за купающейся богиней Артемидой, за что был превращен в оленя и растерзан пятьюдесятью своими собаками.