7

— Значит, этот самый Эргин рванулся во главе пиратского флота в Питану на выручку Митридата? И, судя по всему, об этом предприятии кричали в каждом портовом кабаке, раз уж тебе, совершенно постороннему человеку, стало о нем известно, — с нотками недоверия в голосе произнес Лидон.

— И по кабакам кричали, да, — спокойно ответил Аристид, — это же пираты. Разве они способны сохранить какую-то тайну? Знают двое — знают все.

— Допустим. Ты упоминал некоего римлянина. Как он на вас вышел? И почему именно на вас?

— Видать определил, что мы на алифоров не слишком похожи, вот и подошел. Попросил отвезти его на Кос. Щедро заплатил.

— И вас не насторожила подобная просьба?

— Да сразу все понятно стало, — улыбнулся Аристид, — мы даже его ни о чем не расспрашивали. Просто сложили две поломанных монетки, края и совпали. Выходит, это одна монетка.

— Что? — нахмурившись, переспросил Тиберий, — он предъявил вам симболлон? А у вас была половинка? У кого, у Эвдора?

— Да нет, уважаемый, ты все понял слишком буквально. Это просто фигура речи такая. Для красного словца. Дескать, совпало все удачно — пираты выступают в поход, а лазутчик, прознав об этом, спешит предупредить своих. Тут и думать особо нечего.

— Значит, сразу поняли, что он лазутчик? И все равно согласились помочь? Не слишком рискованно?

— Я же говорю, заплатил он щедро. Да и вообще, чего нам бояться-то? Обычное дело. Заплатил — поехал. К тому же в Патаре вообще с этим делом в те дни было все непросто. Город — союзник Рима, а пираты, которые в нем хозяйничают — нет. Мы вообще ни к тем, ни к этим отношения не имели. Но лично я, как ты помнишь, не питаю особой любви к Митридату. Можешь спросить моих людей, подтвердят. В случае чего отбрехаться можно было по-всякому. Да и не написано на нем, что он римский лазутчик.

— Но, судя по всему, на нем написано, что он, если и не лазутчик, то уж римлянин точно? Сомневаюсь, что он по своей воле в этом признался.

— Ну, знаешь, уважаемый, — изобразил крайнюю степень удивления Аристид, — чтобы спутать римлянина с кем-то еще, это надо очень постараться!

— Ну да… — рассеяно кивнул Лидон и, повысив голос, позвал, — эй, часовой!

В палатку заглянул легионер.

— Посиди-ка здесь, покарауль нашего друга, я отлучусь ненадолго.

Тиберий вышел и вернулся через четверть часа.

— Твоим людям отшибло память. Посмотрим, что запоют в твоем присутствии.

Двое солдат ввели Койона.

— Значит так, любезнейший, — обратился к нему Лидон, — я повторю свой вопрос. Нужно вспомнить некое событие пятилетней давности. Вы заходили в Патару, когда покинули Родос?

— В П-патару? — Койон и без того бледный и трясущийся, еще сильнее испугался. Посмотрел на Аристида.

— На меня смотреть! — повысил голос Лидон.

Койон вздрогнул и забормотал невнятно:

— В Патару… Может и заходили… Разве упомнишь все, куда заходили…

— Чем вы там занимались?

Койон дернулся, попытался снова взглянуть на Аристида, но сдержался.

— Д-делами… Всякими…

— Какими всякими?

— Т-тор… Торговыми…

— Какими именно? — Лидон прохаживался за спиной допрашиваемого.

— Да не знаю я! — взмолился Койон, — мое дело веслом ворочать!

— Ладно. Когда вы покинули Патару, был ли на борту «Меланиппы» римлянин?

— Римлянин?

— Я что, говорю непонятно? — раздраженно спросил Тиберий.

— Нет-нет, — заторопился Койон, глаза его метались, — понятно… К-какой римлянин?

— Не было?

— Не знаю… Не помню…

Лидон с торжествующе-вопросительным выражением лица повернулся к Аристиду. Тот поморщился.

— Кос, Койон. Вспомни рыбалку.

Койон нахмурился, пожевал губами и вдруг просиял.

— Был римлянин! Точно был!

— Где вы его высадили?

— На Косе. На Косе и высадили.

Аристид усмехнулся.

— Я же сказал, почтенный Тиберий — проверяй.

— Подсказывать нехорошо, — раздраженно бросил следователь и тяжело опустился в свое кресло.

— А что я ему подсказал? Он же не знал, как правильно говорить, чтобы себе не навредить. Станешь отрицать, а вдруг соглашаться надо было?

Лидон поджал губы. Рассудительности и логики купчине было не занимать.

— Что это за рыбалка такая, что он именно ее помнит? Что в ней примечательного?

— Да, собственно, ничего особенного. Рыбалка, как рыбалка. Просто я там смешно за борт свалился.

Еще не достигнув Книда, Эргин вновь дал повод заговорить о своей, мягко выражаясь, осторожности. Флот сильно отклонился к западу, к берегам Астипалеи, от которых повернул на северо-запад, в сторону острова Аморгос. В Родосском проливе несколько триер Дамагора некоторое время на почтительном расстоянии сопровождали пиратские корабли, но ни одна из сторон не решилась вступить в драку. Сей факт навел пиратов на мысль, что Лукулла на Родосе уже нет. Никто не сомневался, что будь он там, то непременно вышел бы в море всеми силами и дал бой. Антипонтийский союз в первую очередь озаботился привлечением на свою сторону нейтральных островов, Книда и Коса. Мономах был уверен, что главные силы Лукулла где-то там, встречаться с ними он желанием не горел и поэтому, имея под рукой шесть десятков кораблей, обходил Книд и Кос по широкой дуге.

У острова Тилос пути Псов разошлись. Эвдор развернул нос «Меланиппы» на север, намереваясь обогнуть Кос с востока.

Едва осознав, что «Меланиппа» удаляется прочь от пиратского каравана, Дракил прошел на корму.

— Сдается мне, ты весь горишь от желания задать мне какой-то важный вопрос, — насмешливо предположил кормчий.

Дракил сжал зубы, но голосом своего гнева не выдал, спросил спокойно:

— Мы что, идем в Галикарнас?

— Нет.

— Нет? Тогда чего ты повернул на север?

— Так будет лучше.

Критянин ждал продолжения, но его не последовало. Поведение Эвдора становилось все более авторитарным, он совсем перестал объяснять смысл своих поступков и решений.

— Проклятье на твою голову! — Дракил вспыхнул, как лучина, — ты меня за щенка держишь?!

— Я тебя вообще не держу.

Критянин застыл на мгновение, как статуя, переваривая смысл слов кормчего, а затем схватился за меч. Сзади раздался окрик:

— Дракил!

Критянин, не двигаясь с места, не оборачиваясь, рявкнул:

— Что?!

— Ты, когда сильно качнет, за канат хватайся или за борт, — менторский тон Аристида звучал еще снисходительнее речи кормчего, — за меч не держись, а то он из ножен выскочит и порежешься.

— Дыши глубже, Дракил, — посоветовал Эвдор, — что ты хотел спросить?

Критянин нехотя убрал руку с рукояти меча.

— Зачем мы отделяемся от Эргина?

— Нам не совсем по пути.

— Эвдор, ты издеваешься? Ты кем себя возомнил?! Объясни свои действия! Здесь Братство, а не митридатов двор! И кто ты такой, чтобы высокомерно бросаться приказаниями?

— Дивлюсь я, Дракил, глядя на тебя. Мне казалось, что у Ласфена как раз никакой демократии нет, а ты ее столь страстно требуешь. В Аттике, что ли набрался? Так ведь и там ее нет, название одно. Ее, брат, нигде нет, разве что у варваров каких…

— Ну, хватит мне наставлений в политике, отвечай на вопрос, я теряю терпение.

— Э нет, терпения в тебе на троих…

— Довольно, Эвдор, — оборвал кормчего Аристид, — Дракил, на небо посмотри.

Этих слов критянину оказалось достаточно, все же моряком он стал не вчера. Небо к западу совсем почернело от туч.

— Ночью будет шторм, — объяснил Аристид, когда в объяснении уже не было нужды.

Хотя нет. Похоже, нужда осталась.

— Шторм. И что?

Кормчий усмехнулся, отвернувшись в сторону.

— Эргин уходит от берегов в море. Избегает Лукулла. Если тот на Косе. Но в открытом море Эргина хорошо потреплет. Нам это ни к чему. Мы проскользнем восточнее Коса, на мягких лапах…

— Между скал? Ты хоть раз ходил здесь? Я ходил! Да нас в щепки разнесет этим штормом!

— Сдается мне, плохой из тебя проревс. Сядь-ка на весло, Аристид займет твое место. Ну, чего застыл? Это не просьба, вообще-то.

— Задись, — подал голос Гундосый, — Агистит бусть да дос идет. Эвдог вегно говогит.

— Может ты тут и ходил прежде, Дракил, я с тобой не стану препираться, просто послушай меня. Я знаю, о чем говорю.

Критянин не сдавался, он все еще пытался привлечь к себе сторонников.

— А вы все, так просто ему поверили? Кто из вас знал его до рудников? Ты, Гундосый, что так его защищаешь? Ты, Аристид? Или может ты, Койон?

— Успокойся, критянин, — влез в перепалку эвбеец Телесфор, — не мельтеши. Знал — не знал. Развел тут сопли. Никто не знал. Сядь и греби.

— Смотри, Эвдор! — крикнул Койон, — за нами двое увязались!

От каравана отделилась пара легких келетов[1]. Весел в каждом было даже больше, чем на акате, а парус «Меланиппы» из-за неблагоприятного ветра пираты притянули к рею, поэтому келеты шустро догоняли акат. Едва первый из них поравнялся с «Меланиппой», с него прокричали:

— Эй, на акате! Вы куда ломанулись?

— А вам какое дело? — процедил Койон, но громко сказать это не решился.

Ответил Эвдор:

— Под берег, подальше от шторма!

На келете пошло бурное обсуждение полученной информации. Эвдор был готов побиться об заклад на одно из рулевых весел, что знает, до чего там договорятся. Келет слишком легкая посудина, чтобы оказаться на нем в шторм в открытом море. Он не ошибся.

— Мы с вами!

Дальше пошли втроем. Очень скоро Дракил вынуждено признал, что спокойствие и самоуверенность Эвдора не пустая бравада. Кормчий вел «Меланиппу» под самым берегом столь искусно, что казалось, будто он родился здесь, причем с рукоятями рулевых весел в руках.

Гребли даже в сумерках, а к берегу в юго-восточной части Коса пристали, когда совсем стемнело. Оба келета последовали примеру «Меланиппы». К ночи ветер усилился, и волны разыгрались не на шутку, как и предсказывал Эвдор. Критянин поймал себя на мысли, что не хотел бы сейчас оказаться в открытом море. Он клял себя за невнимательность, сделавшую его объектом насмешек всей команды.

Гроза бушевала всю ночь, а под утро стихла, и пираты вновь вышли в море. Кос они обогнули без происшествий, кораблей противника нигде не наблюдалось. Келеты вырвались далеко вперед, разойдясь в стороны, словно рыбачьи лодки, тянущие невод. Эвдор и все его люди прекрасно понимали, чем попутчики намерены заняться. Здешние воды, вблизи от Галикарнаса, не отличались малочисленностью купцов. Царь царем, а основной источник кормления пирата никто не отменял. Вскоре на горизонте замаячил парус. Он рос, через некоторое время начал двоиться. Двухмачтовик. Келеты едва различались впереди.

Аристид прошел с носа к Эвдору.

— Явно что-то немаленьких размеров. Высокобортный, на военный не похож.

Кормчий согласно кивнул, всматриваясь. Прошло еще немного времени. Встречное судно внезапно изменило курс, отклонившись к западу.

— Куда это он? Нас испугался?

— Это гаул[2]. Видишь?

— Да, вижу. Финикийцы. Похоже, причина его рысканья — наши «братья», — это слово Аристид произнес с нескрываемой иронией.

— Похоже. Совсем их потерял, не вижу.

— Вон один, ближе к берегу, видишь? На фоне того белого утеса.

— Вижу. Где второй?

— Гаул чего-то на прежний курс возвращается.

— Ага. Так, — Эвдор оторвался от созерцания горизонта и поглядел на своих товарищей, сидящих на веслах, — первые восемь от меня разобрать оружие и надеть доспехи, у кого есть. Остальные продолжать грести. Потом поменяться.

— Ты решил атаковать его, Эвдор? — спросил Аристид, — зачем?

— Не знаю. Ничего еще не решил. Но надо быть готовым к драке.

Гаул приближался.

— Что будем делать, Эвдор? — крикнул Койон.

— Как дубаешь, скока их таб? — спросил товарища Гундосый.

Койон не ответил, зато сириец Фраат, оглядываясь через плечо на встречный корабль, прошипел:

— Да уж не меньше, чем нас.

Кормчий пристально изучал приближающееся судно

— Мне вдруг что-то очень стал интересен этот корабль, — наконец сказал он и отдал приказ, — суши весла! Аристид, встань к рулям, я на нос.

До гаула оставалось не больше ста локтей.

— Радуйтесь, почтенные! — прокричал Эвдор, сложив ладони рупором, — куда путь держите?

— И тебе того же, коль не шутишь, — ответили с гаула, — радуйся, да иди своей дорогой!

— Не слишком вы приветливы к мирным путешественникам!

— Да неужели?! Я гляжу, у мирных путешественников, не шлемы ли блестят?

— Они самые, куда же без них в наше время! Пираты кругом, будь они прокляты! Вы и сами все при оружии!

— Так оно, все горе через поганцев!

Корабли поравнялись. Теперь можно было не слишком надрывать глотки.

— А скажи, уважаемый, — продолжал спрашивать Эвдор, — откуда идете и чего интересного на севере происходит?

— А я знаю? Идем с Хиоса, новостей особых вроде и нет.

— Да ну? Первый раз слышу, чтобы во всей Ойкумене, да пусть даже на одном Хиосе, совсем ничего не произошло. А не слышали вы, как там Митридат? Говорят, его римляне в Пергаме осадили?

— Всякое болтают. А вы с Коса?

— Нет, с Родоса идем.

— И как там на Родосе? Добрая ли торговля?

— Торговля нынче совсем плохая.

— Что так?

— Война, будь она неладна. Хотя говорят: «Кому война…»

— «…кому мать родна». Верно!

С Эвдором беседовал чернобородый, загорелый дочерна моряк в пестрой рубахе. Голову его покрывал синий платок, удерживаемый витым шнуром. Остальные финикийцы выглядели схожим образом, но рядом с переговорщиком стоял странный человек, одетый в темно-красную рубаху с короткими рукавами. Он был безбород, потому резко выделялся в толпе «пурпурных»[3].

Безбородый что-то сказал кормчему гаула (или судовладельцу, пираты, конечно же, не знали, что за человек говорил с ними), тот переспросил. Безбородый кивнул.

— Уважаемый, а правда ли, что на Родосе сейчас римляне? — спросил финикиец, — болтают, у них флот появился?

— Чистая правда!

— Ну, теперь на острова полезут. Интересно, на кого в первую очередь?

— Самим бы знать!

— А на Косе нет их еще?

— Не слышали!

Корабли разошлись и Эвдор с собеседником, все время разговора перемещавшиеся каждый на корму своего судна, кричали теперь оттуда.

— Ну, прощайте, уважаемые! Удачной торговли!

— И вам доброго здоровья!

Эвдор, задумчиво провожавший гаул взглядом, отметил, что на его палубе появилось еще несколько человек в красных рубахах.

Он повернулся к Аристиду.

— Что ты обо всем этом думаешь?

Аристид лишь пожал плечами.

— Краснорубашечники… — пробормотал себе под нос Эвдор, — интересуются римлянами…

Он вдруг вскинул голову и приказал:

— Поставить акатион! Весла на воду! Левый борт табань, правый — навались!

Двое пиратов бросились на нос ставить маленький парус.

— Атакуем? — спросил Аристид.

— Да. Ты не понял? Это римляне. Этот корабль нужно взять, во что бы то ни стало!

Аристид сплюнул сквозь зубы на палубу.

— Пупок развяжется.

— Захватить не сможем, так хоть «языка» возьмем. Кого-нибудь из начальных лиц.

— Да чтоб провалился твой царек! Голыми руками в огонь лезем!

— Воздастся, Аристид, не ной. На купцах бы ты так не заработал.

— Ой-ли, — покачал головой Пьяница, но возражать не стал.

Акат споро развернулся и бросился в погоню за гаулом. Пираты гребли изо всех сил и, в немалой степени благодаря акатиону, быстро нагнали финикийское судно.

— Держись точно за кормой, — распорядился Эвдор, — вдоль борта не суйся, борт высокий, сверху дротиками забьют.

— Ты хочешь лезть на них с носа на корму? По двое?

— Да. В узком месте у нас больше шансов.

Аристиду не терпелось подраться, и на рули встал Дракил. Половина пиратов во главе с Эвдором сгрудилась на носу, прикрываясь щитами. Римляне и финикийцы, поняв, что на них все же решили напасть, собрались на узкой корме, но места там было мало, к тому же построить стену щитов мешал педалион с рулевыми. Пиратам трудности создавал акатион. Еще совсем недавно помогавший, теперь он затруднял обзор.

Кормчий гаула пытался уклоняться, но паруснику маневрировать куда тяжелее, чем весельным пиратам. Сближение прошло, как по маслу.

— «Кошки!» — скомандовал Эвдор.

Пираты бросили два трехзубых крюка на веревках. Финикийцы и римляне, прикрывавшие кормчего и его помощника щитами, смогли одну отбить, а другая, вкогтилась в крепление рулевого весла. Бросили еще «кошку». С борта гаула полетели пилумы римлян. Почти все удачно застряли в щитах, но пара раздробила двум невезучим пиратам руки. Римляне рубили абордажные канаты мечами, но прежде чем смогли от них избавиться, пираты подтянули акат к гаулу. Затрещало дерево и под этот звук Койон, ловкий, как кошка, одним прыжком очутился на палубе гаула. За ним последовали Фраат и Эвдор, причем можно было только подивиться проворству совсем не легкокостного вожака.

Лязгнула сталь. Первая кровь в рукопашной осталась за римлянами: Койон почти сразу схлопотал легкую рану в плечо. Однако, спустя пару ударов сердца, один из легионеров рухнул под ноги сражающихся, пораженный Фраатом в шею. Аристид и другой сириец, Датамихр, перебрались на борт гаула и вступили в бой. Остальные пираты все собрались на носу, кричали и потрясали оружием, но помочь товарищам не могли: бой происходил на крохотном пятачке. Такие же затруднения испытывали римляне. То были не купцы, Аристид сразу распознал солдатскую выучку.

Легионеры дрались умело, но им изрядно мешала качающаяся палуба, к коей они не имели привычки, теряли равновесие и несли потери. Пираты захватили пространство возле педалиона, их все больше перебиралось на гаул, но по мере продвижения вперед и расширения палубы, оборона римлян стала устойчивей. Легионеры проигрывали в единоборстве, но прекрасно себя чувствовали в сомкнутом строю. Фраат, еще слегка хромавший после захвата «Меланиппы», заработал рану в бок, был снова ранен Койон, к праотцам отправились двое пиратов из числа присоединившихся в Патаре. К ним добавилось четверо римлян и на этом успехи пиратов закончились.

В первом ряду римлян дрался их командир, державшийся традиционно, на правом краю построения. Аристид легко определил его по пышному красному гребню на шлеме. Похоже, центурион. Хотя нет, у тех гребни поперечные. Скорее трибун. Его и брать. Пьяница, большой дока по части драки, вылез вперед и скрестил с ним меч. С первых ударов он понял, что противник ему достался опытный. Не отступая ни на шаг, римлянин искусно отражал удары Аристида щитом и, сделав пару колющих выпадов в ноги, на обратном движении смог достать пирата, подарив ему кровавую полосу на голени. Не обращая внимания на легкую рану, Аристид шагнул вплотную, схватил щит противника за край и, рванув на себя, нанес колющий удар сверху-вниз, целя мечом в плечо. Он собирался лишь ранить и уже предвкушал, как его клинок вспорет плоть врага, но тот, каким-то непостижимым образом извернулся, выпустив щит. Палуба качнулась и Аристид, потеряв равновесие, вцепился в римлянина и прижал его к низкому, доходящему до пояса борту, через который оба опасно перегнулись. Меч Аристид выронил, поэтому ничего не оставалось, как бить кулаком. Трибун, не будь дурак, успел отвернуть голову, подставив под удар нащечник. Аристид взвыл, схватил врага за гребень его шлема, пригибая его голову вниз. Римлянин энергично боднул пирата головой в живот, но не рассчитал удара и оба перевалились через борт.

Аристид в воду шлепнулся неудачно, все потроха себе отбил, но все же не потерял ориентации в пространстве и сразу рванулся к поверхности. Почувствовал, что в руках остался шлем трибуна. Он выпустил его, а спустя мгновение в одежду пирата мертвой хваткой вцепился римлянин. Весил он немало. Тонуть никто не собирался и попытки взаимного убийства оба оставили. Вынырнули возле самого борта аката, все еще сцепленного с гаулом, под парусами уходящим на юг. Бой на палубе гаула продолжался, и всем было не до спасения утопающих.

Прекрасно плававший Аристид немедленно поспешил избавиться от римлянина. Он попытался навалиться сверху, но тот выворачивался, борясь за жизнь изо всех сил. Тогда Аристид просто огрел его кулаком по голове. Римлянин сразу обмяк. Пират хотел было отпихнуть его, но вовремя вспомнил, что это не просто рядовой воин, это командир. Который нужен Эвдору. Трибун потерял сознание, но Аристид придерживал его лицо над поверхностью воды, не давая утонуть. Непростое дело, а Пьяница при этом умудрялся изобретать новые проклятия и ругательства, глядя, как акат с гаулом удаляются прочь.

У пиратов дела шли плохо. Попятившиеся было римляне, очень быстро приспособились к непривычным условиям драки и стали одолевать. Эвдор первым понял, что противник не по зубам и прокричал отход. Легко сказать. Возвращение на свой корабль оказалось гораздо более хлопотным делом, нежели молодецкий бросок на гаул. Если бы сцепились борт о борт, еще куда ни шло, а так… Эвдор, Телесфор и Датамихр пятились по сужающейся к афластону[4] кормовой палубе, прикрывая отход остальных, и уже начинали мешать друг другу. Пока спасало лишь то, что и римляне не могли выставить против них много бойцов, не могли окружить.

— Уходите! — прорычал Эвдор, отражая удары круглым щитом, малые размеры которого принуждали кормчего к гораздо большей подвижности, по сравнению с римлянами, укрывавшимися за овальными ростовыми щитами.

Телесфор не заставил себя уговаривать. Ушедший было в глухую оборону, он парой мощных взмахов своего меча ошеломил одного из четырех противостоящих легионеров, заставил его отшагнуть назад и прикрыть лицо щитом. Лишив на краткие мгновения врага зрения, эвбеец швырнул меч, не целясь, в толпившихся позади первой линии бойцов врага, повернулся и двумя стремительными прыжками перелетел на борт «Меланиппы».

— Руби канаты! — прокричал Эвдор, метнул в римлян щит, как дискобол на Играх, вскочил на край борта.

Гундосый перерубил первый канат, из числа связывающих «Меланиппу» с гаулом, взмахнул топором над вторым, но медлил с ударом.

— Руби! — кормчий спиной чувствовал замешательство своих людей.

Датамихр сделал удачный длинный выпад, достигший цели. Он остался один на палубе и римляне уже брали его в клещи. Отступая, сириец взмахнул мечом вправо-вверх и в следующий миг его рука, перерубленная выше локтя, все еще сжимающая рукоять меча, отлетела в сторону. Датамихр недоуменно посмотрел на обрубок, и казалось, даже не почувствовал вражеский клинок, вонзившийся ему в грудь.

Гундосый опустил топор на последний канат и «Меланиппа» с креном на левый борт отцепилась от гаула. Эвдор рефлекторно, не глядя, отбил выпад, направленный ему в живот и прыгнул из неудобного положения, изворачиваясь в полете, как кошка. Ему повезло: он не разбил себе голову о борт своего собственного судна, угодил в воду. Вслед ему полетели два дротика, но пират счастливо избежал обоих. С борта аката немедленно швырнули конец и кормчий вынырнув, уцепился за него. Рывок — и он уже на палубе, а «Меланиппа» стремительно уходит прочь от неприступного гаула, с борта которого гремит презрительный хохот и брань. Хорошо хоть, стрелы не летят, умелых лучников не оказалось ни у одного из противников.

— Какие потери? — Эвдор огляделся по сторонам. Кроме Датамихра, он в суматохе боя видел гибель еще пары товарищей.

— Шестего, — ответил Гундосый, перевязывая дважды раненого Койона.

— И Аристид свалился за борт, — добавил Дракил.

Прищур глаз критянина и похожая на звериный оскал улыбка выдавали плохо скрываемое злорадство: «Ну что, докомандовался?»

— Аристид? — кормчий перегнулся через борт, высматривая товарища, — разворачиваемся!

— Куда? — спросил критянин.

— Аристида подбирать. Не утонул же он. Мех с вином не тонет.

Дракил озадачился проворством, с которым пираты бросились выполнять распоряжения своего неудачливого вожака. Впрочем, он быстро успокоил себя: «Не остыли еще от драки. Чуть позже поговорим. На трезвую голову».

Нет, определенно в одиночку он способен был продержаться на плаву достаточно долгое время или добраться до берега без особых хлопот, но бесчувственный римлянин не способствовал повышению плавучести. Пират не переставая орал, при этом ему приходилось мощно работать ногами, чтобы не нахлебаться воды.

«Меланиппа» недолго провисела на хвосте аката, да и заметили Аристида, как он видел, довольно быстро, однако непредвиденное купание вышло продолжительным.

— Чего так долго? — крикнул Аристид, пытаясь поймать брошенный с аката конец, — я начал скучать. Не подрались еще при дележе-то без меня?

Дракил фыркнул.

— Делить вообще-то нечего. Разве что появился большой выбор мест на скамьях. Их теперь чуточку больше, чем претендентов. Выбирай любую.

Римлянина подняли на борт. Аристид забрался следом. Он очень устал, и у него тряслись колени. Пират привалился спиной к борту.

— Выходит, сильномогучий Эвдор в кои-то веки остался без добычи?

— Выходит так, — критянин чуял запах перемен на борту аката и стремительно греб по ветру, развивая ситуацию. Он не сразу догадался обратить внимание на пленника. Зато догадались другие. А тут Аристид и вовсе испортил всю малину:

— Это дело поправимое. Смотри, сильномогучий, какую я добычу в норку приволок. Целый настоящий римский трибун. Я полагаю, Эвдор, тебе кто-нибудь, вроде этого нужен был? Ну, так, мечты сбываются, Эвдор!

— Эй, римлянин?

— Может его водой окатить? Чтобы очухался быстрее?

— Дурак, он же только что целиком в воде болтался.

— И то верно…

— Римлянин? Очнись. Чем ты его приложил, Аристид?

— Кулаком.

— Здоров ты врать. Его как дубиной оглушили.

— Ага, барахтаюсь себе, тут под руку дубина подвернулась, видал, море ими кишит. Ну, значит, я ка-ак…

— Ладно, угомонись. Римлянин, очнись! Эй?!

— По щекам его, Эвдор, по щекам.

— Не переусердствуй. Он, поди, к Перевозчику в очередь уже пристроился.

— Римлянин?!

— Гляди-гляди, моргнул!

— Ага, живой, значит. Ну, радуйся, родной! Хотя, ума не приложу, чему тут радоваться на твоем месте…

Римлянин закашлялся.

— Водички небось наглотался? — участливо поинтересовался Эвдор.

Тот мотнул головой.

— Понимаешь меня?

Трибун медленно кивнул и снова кашлянул, повернув лицо набок.

— Поднимите его, да наклоните, пусть проблюется.

— Я бы тоже проблевался, только сперва заглотил бы чего-нибудь, лозою рожденного. У нас осталось еще?

— Заткнись, Аристид.

«Улов» рывком поставили на ноги, держа под руки, не церемонясь толкнули вперед. Его действительно едва не вывернуло наизнанку. С трудом удержав рвотный позыв, он приподнял лицо и несколько раз глубоко вздохнул.

— Очухался? Ну и славно. Мы сейчас тебя немножко поспрашиваем, а потом зарежем. Договорились?

— Заче… зачем мне… говорить… если убьете… — прохрипел пленник.

— Ты смотри, как по-нашему чешет! — восхитился один из пиратов.

Трибун обвел мутным взглядом окружившую его компанию.

— Логично, — заметил Эвдор, — но сам посуди, когда я буду тебе пальцы по кусочку резать, ты станешь вопить, чтоб я тебя скорее прикончил. А для этого придется ответить на некоторые вопросы.

— Не-а… Раньше сознание потеряю, — помотал головой римлянин.

Эвдор повернул голову к Аристиду.

— И ведь не поспоришь.

— Зачем он тебе, Эвдор? — спросил Дракил.

— А вот он сейчас тебе все расскажет, ты и узнаешь.

— Братья, разуйте глаза! — возмутился критянин, — мы по его милости полезли на судно с хорошей охраной, хотя все видели, что нас там ждет. И вот результат: потеряли нескольких товарищей, просрали добычу и еле ноги унесли, а он продолжает кормить нас загадками! Он же издевается над нами!

— Успокойся, Дракил, — сказал Телесфор, которому перевязывали торс, — у нас разуты глаза, и мы прекрасно видим, что издевается он над тобой. Потому что ты много верещишь не по делу.

Дракил, свирепо сверкнув глазами, демонстративно сплюнул и отвернулся. Все вновь обратились к пленнику.

— Ну, так что нам с тобой делать, римлянин? Резать тебя или чего интереснее измыслить?

— Ты же еще вопроса не задал.

— И то верно! — расплылся в улыбке Эвдор, — а вот скажи мне, мил человек, а чего это такой нехилый римский эскорт путешествует на купце?

— Так море пиратами кишит, — усмехнулся трибун, — не слыхал, что ли?

Один из державших его за руки головорезов хохотнул. Эвдор покосился на весельчака и заулыбался еще шире.

— Ты не поверишь, я их даже встречал. Страшные люди. Голову снимут — глазом не моргнут.

— Мне говорили, — процедил пленник.

— Вот и славно. Если хочешь, чтобы голова и дальше на твоих плечах красиво смотрелась, объясни-ка мне причину вашей внезапной дружбы с «пурпурными».

— С кем?

— Не понимаешь? Это ж почти что пуны, ваши заклятые друзья!

— Ну и что? Да и не те это пуны. Те давно уже того… А этих всяк норовит обидеть. Деньги платят — мы охраняем. Рим — за безопасное мореплавание и торговлю. Так сейчас каждый купец сопровождаться будет. Обидно, да?

— Вгеж, забака! — подался вперед Гундосый.

— Я тебе не верю, — сказал Эвдор.

— А я — тебе. Ты вот все улыбаешься, но я знаю, что ты нехороший человек.

— Ты нам зубы не заговаривай, ублюдок! — рявкнул прямо в ухо, один из державших трибуна за руки, — юродивым решил прикинуться?

Римлянин поморщился, но промолчал.

— Время тянешь? — поинтересовался Эвдор, — пожить подольше хочется?

— Кому не хочется?

— Ну, так говори.

— Подзабыл я, о чем ты спрашивал?

— Огорчил ты меня, — разочарованно протянул Эвдор, враз посерьезнев.

В его руках появился нож.

— Какое выбираешь? Это?

Трибун почувствовал, как правого уха коснулось что-то неприятно острое.

— Или это?

Лезвие надрезало кожу под мочкой левого уха.

Пленник ничего не сказал. На скулах его играли желваки, мышцы напряглись, но это не было оцепенением испуганной жертвы. В движении глаз римлянина ни намека на беспорядочные метания, растерянность. Эвдор понял, что членовредительство в данном случае бессмысленно. Ничего тот не скажет. Да и не нужно.

Дракил задумчивость вожака объяснил по-своему:

— Что, Эвдор, растерял навыки? Дай его мне, я разговорю.

Аристид расхохотался, а вожак вздохнул.

— Я вижу, римлянин, ты не трус. Ты командир отряда. Вы шли на Кос. Может ты разведчик, возвращающийся в лагерь после вылазки? Но почему на финикийском судне? К тому же разведчик не стал бы интересоваться, где может быть теперь Лукулл. Значит, ты вовсе не человек Лукулла. Тогда чей? А если предположить, что ты из тех римлян, которые заперли Митридата в Пергаме, тогда все сходится. Отряд малый, похоже на эскорт вестника или посла. Своих кораблей у вас нет. С финикийцами вы шли, поскольку ионийцы побоялись связываться с вами даже за деньги. Побоялись Митридата. Царь свиреп в гневе и еще не побежден. Пока не понятно, кто побеждает. И ты ехал, чтобы просить помощи у Лукулла.

— Откуда ты…

Наблюдая за неподдельным изумлением трибуна, Эвдор усмехнулся.

— Слишком вы, римляне, надменные. Никак не хотите позаимствовать нашей вековой эллинской премудрости. Слышал, софистика такая есть — логика? Башкой думать надо! Факты сопоставлять, — Эвдор повернулся к Аристиду, — посмотри на его рожу, пьянчуга, он слова не сказал, а уже во всем сознался. И резать не пришлось.

— Если ты сразу обо всем догадался, зачем задавать эти дурацкие вопросы? Зачем вообще атаковать корабль? — мрачно спросил Аристид.

— Я не был уверен. А вопросы… Я, всегда даю людям возможность разочаровать меня.

— И как, разочаровал он тебя? — спросил Койон.

— Если бы разочаровал, я бы отрезал ему уши, — Эвдор посмотрел пленнику в глаза, — понравился ты мне, парень. Не трус и не дурак. Лицом своим, правда, плохо владеешь. Скажи-ка еще кое-что. Митридат до сих пор в Питане сидит?

Тот сжал зубы.

— А… Ну да. Собственно, это уже не столь важно. — Эвдор повернулся к пиратам, — ну что, братья, наши планы не только не меняются, но подтверждаются.

— С этим что делать? — спросил Телесфор.

— С этим? — Эвдор поскреб пятерней щетину, — как звать-то тебя?

Пленник молчал.

— Да скажи уже, дурень! — рявкнул Аристид, — тут-то чего уперся?

Трибун посверкал глазами, но выдавил из себя:

— Зови Севером.

— Север. Congruentis nomen[5].

Римлянин резко вскинул глаза на улыбающегося пирата.

— С твоей смерти, Север, мне никакой выгоды не будет, я вовсе не так кровожаден, как ты, наверное, подумал. Но и здесь ты мне совсем не нужен. Так что, прыгай-ка за борт, подобру-поздорову. Боги попустят, догребешь до берега. До него видал, рукой подать. Стадии четыре будет. Может, еще свидимся.

Пленника отпустили, он попятился к борту, повернулся. Его толкнули в спину, но он удержался на ногах, перелез через борт и прыгнул. Пираты гоготали ему вслед, но недолго. Их вожак быстро угомонил веселье и акат, влекомый слитными взмахами весел, побежал на север.

[1] Келет — небольшое гребное быстроходное судно, часто используемое пиратами.

[2] Гаул — крупный финикийский торговый парусник с вместительным трюмом, где, помимо пространства для товаров, располагались каюты для пассажиров.

[3] Финикийцы. Фойникес (греч.) — «Страна пурпура».

[4] Афластон — кормовое украшение в виде загнутого рыбьего, змеиного или скорпионьего хвоста, продолжение киля, ахтерштевень.

[5] Congruentis nomen ( лат.) — «подходящее имя», severus — «суровый».