Пепельный рисунок

«Это был случайный ожог,

И земля ушла из под ног.

Ты — пепел, я — пепел…»

© Флёр — Пепел

Таких, как они, множество. Проходя по шумному центру Питера, забежав в какую-нибудь пёструю лавку, торгующую подарками, или просто присев отдохнуть в модном ресторанчике, почти наверняка можно их встретить. Хотя бы пару тройку вроде и не плохих, но абсолютно посредственных картин. Такие картины не скупают за миллионы, не вешают в музеях и не запоминают на века. Лучшая их участь — это прожить хотя бы десятилетие на стене какой-нибудь квартиры среднего достатка, украшая собой обои.

Таких, как они, множество. Художник, измаравший очередную серию холстов вопиющей обыденностью, назвал её «пепельной» в знак угасания и без того не выделявшегося творчества. Этим он хотел сказать, что вложил в свои новые работы все скудные остатки жизненных сил. Правда, «послание» умирающего старика смогли понять только близкие родственники и то лишь с его слов. На взгляд же постороннего зрителя, последние картины были унылые, серые и просто скучные, как, впрочем, и все предыдущие. Но если те могли хоть красочностью привлечь к себе внимание больше, чем на десять секунд, то сплошные холодные тона «пепельных» полотен отпугивали людей совершенно. Тем не менее, попав в качестве наследства к ушлой девице, работавшей в сфере маркетинга, почти все они были кому-то всучены. Только две никак не удалось пристроить.

На первой из них изображался растрёпанный молоденький паренёк с хмурым, сосредоточенным лицом. Сквозь сильный туман, ветер и проливной ливень он куда-то очень спешил, одной рукой придерживая шляпу-котелок, а другой — кутаясь в длинный плащ без пуговиц, нелепый и затёртый, но при этом единственный защищающий юношу от разошедшейся непогоды. На второй изображалась девушка, примерно того же возраста, что и парень, но в отличие от него, вид у неё был весьма ухоженный. В какой-то степени даже слишком ухоженный — волосы собраны в аккуратный пучок, строгая тёмно-синяя блузка с чёрной юбкой идеально выглажены, туфли отполированы до блеска, а на лице совершенная отрешённость от происходящего вокруг. Она одиноко сидела на обшарпанной скамейке в пасмурном парке и читала книжку. И в своём роде это были неплохие картины, но, сколько девица ни билась, покупать их никто не хотел, в конце концов, посчитав, что итак неплохо заработала на столь безнадёжном деле, она с чистой совестью кинула эти творения в старый чулан, до лучших времён.

Таких, как они, множество. Но там, в пыльном тёмном чулане их было всего две. В тишине и покое они мирно стояли рядышком на коробке с гирляндами. И не было им, ровным счётом, никакого дела ни до внешнего мира, ни до своего забвения, ни до друг друга. Каждая прекрасно существовала внутри своего мира, внутри своих мыслей. Пока однажды что-то где-то не перевернулось.

Она никогда не задерживалась надолго ни в одном месте. Хотя её образ и был навечно запечатан в картине, но то была всего лишь оболочка, картина запечатлела неживое существо, она же жила далеко-далеко отсюда — вместе с героями книг, которые читала. Она не знала, что такое действительность, но постоянно чувствовала неодолимое желание вернуться домой.

Он прилагал все силы, чтобы успеть, но дорога, казалось, тянулась бесконечно, а весь мир ополчился против него. Было холодно, сыро, плохо и абсолютно неизвестно, куда и зачем он так спешит. Он не знал, что такое время, но ему постоянно его не хватало.

И однажды он вдруг попал к ней. В своей вечной спешке, он как-то случайно покинул свою картину и забежал в её. Сначала он даже не понял, что произошло, потом начал осторожно осматриваться и, стараясь идти как можно аккуратнее, двигаться вперёд. Она не сразу его заметила — почувствовав отдалённое беспокойство где-то внутри себя, она ещё долго от него отмахивалась, наслаждаясь приключениями своих любимых персонажей в другой вселенной, и лишь когда беспокойство переросло в грубый настойчивый голос, буквально вопящий «что-то не так!», её внимание оторвалось от книги и обратилось на незваного гостя. Тогда и он, как раз, приблизился настолько, чтобы её заметить. Их глаза встретились, и в тот момент впервые за всю свою жизнь без начала и конца он понял, что наконец успел, а она почувствовала себя дома. Им не нужно было слов: ни приветствий, ни знакомств, ни вопросов — она лишь смущённо отложила книжку, совершенно забыв о том, что там происходило, и немного подвинулась, приглашая его сесть. Не отрывая взгляда от девушки, юноша не смело подошёл к скамейке и, чуть поклонившись в знак благодарности, сел рядом. От него веяло прохладой и свежестью дождя, от неё веяло уютным теплом и нежностью книжных страниц. Без объяснений, спросов и постылой суеты они взялись за руки. Внезапно почувствовав холодную влагу его кожи, она чуть вздрогнула, а он ещё сильнее сжал её ладонь, упиваясь покоем и безмятежностью, которую ощутил, как только коснулся этих гладких сухих пальцев, неспешно перебиравших одну красочную историю за другой. Всё стало ясно с той секунды первого самого целомудренного и самого интимного прикосновения — между ними теперь нерушимая связь, сомкнувшиеся в единый замок руки сомкнули в единый замок их сердца. Навсегда.

С тех пор они виделись настолько часто, насколько могли себе позволить, жадно впитывая каждое мгновение проведённое вместе. Они общались не словами и не жестами — лишь взглядами, они любили не страстными объятьями и поцелуями — лишь держась за руки. Оттого их любовь и была самой чистой, искренней и сокровенной. Странная, чудная любовь двух картин, которой вообще не может существовать. Но они не знали, что значит может, а что значит не может и просто любили, беззаветно и самозабвенно, храня эту любовь, как самое дорогое сокровище.

Чаще всего юноша приходил к девушке, и они часами сидели, глядя друг другу в глаза. Но иногда она заходила к нему, и тогда они танцевали. Танцевали под дождём, радуясь как дети. Он всё время ронял свой котелок и всё время забывал об этом, позволяя своим растрёпанным кудрявым волосам ещё больше запутываться и намокать. Её волосы тоже всегда выбивались из пучка, как и она из привычной себя. Вместе они превращались в совершенно других людей. Они наполнялись жизнью, полной, настоящей, и наивно верили, что так будет всегда.

Для произведений искусства существует только вечность. Вечная молодость, вечная мудрость, вечная жизнь, вечная любовь. Но вечность, созданная человеком, не может быть совершенна — слишком узкое понимание вложено в это понятие нашим слабым разумом, поэтому и попытка его передать будет несуразна и неуклюжа. И для самых великих произведений вечность несовершенна, что уж говорить о двух никому не известных творений никому не известного художника.

Пока смерть не разлучит нас. Они не думали о чём-то подобном. Новый мир, такой родной и счастливый, ставший таким привычным для них двоих не знал обыденных человеческих страхов. Ни он, ни она не боялись расстояния, ведь куда бы их не занесло, они всегда были уверены, что найдут дорогу друг к другу. Они не боялись ссор и глупых склок, для них эти вещи были просто невозможны. Их жизнь и любовь была нерушима низменными пороками, прекрасна и совершенна. Жаль, что они не знали одну важную вещь: единственный закон, существующий везде и всегда — всё смертно, даже любовь.

Тогда девушка в очередной раз ждала прихода своего возлюбленного, в предвкушении сердце билось чуть чаще и радостным трепетом оттолкнуло от разума тревожное предчувствие. Неведомое, страшное чувство нахлынуло на неё внезапно. Нестерпимый жар вдруг захватил всё её существо, на секунду выместив само понимание мыслей и эмоций, кроме одного жуткого, неотвратимого откровения — она скоро умрёт.

Просто так случилось, просто судьба ещё раз решила пошутить, на этот раз очень жестокой шуткой, просто одной ушлой девице вдруг захотелось посмотреть, что завалялось у неё в старых вещах. Открыв дверь, она включила свет и, критически оглядев весь скопившийся хлам, с досадой захлопнула чулан, поймав себя на мысли, что было весьма глупо зачем-то приходить сюда. Так она и ушла на работу, решив выкинуть из головы бессмысленный поход, но вместе с тем абсолютно забыв, что свет там так и остался гореть. Яркий белый свет обычно знаменует собой что-то светлое и доброе, но в этот раз он стал знамением конца. Старая проводка не выдержала напряжения и вспыхнула в одну секунду, зародив маленькое алое пламя. Слабый огонёк быстро нашёл себе пищу из сухого дерева и картона и за несколько минут разросся в огромного красно-жёлтого зверя, пожирающего всё на своём пути. Его распалённые щупальца обхватили маленькое помещение смертоносным кольцом, внутри которого разразилось свирепое пиршество безжалостной, тупой жестокости.

Осознав всю катастрофу происходящего, девушка, что есть сил, ринулась к своему возлюбленному. Пожар уже добрался до её хрупкого мирка и яростно разрывал его огненными языками, но ей не было до этого никакого дела, спотыкаясь и задыхаясь, она молила лишь об одном — только бы успеть, только бы успеть к нему. Умереть вместе с ним — единственное, что она хотела, но добежав до границы отведённого ей пространства, она с ужасом обнаружила, что впервые не может выйти из картины. Сквозь бушующее пламя она увидела, как и он также мечется в своей клетке и безуспешно пытается прорваться наружу, хоть на сантиметр ближе к ней. Их картины стояли совсем рядом, но та пропасть, что вдруг разверзлась между продрогшим хмурым юношей и мечтательной грустной девушкой, оказалось бездонной и бесконечно широкой. Они отчаянно тянули руки друг к другу, но незримый барьер упрямо не пускал их, обрекая на безмерно несчастную смерть. Их единственное маленькое, ничтожное последнее желание встретить свой конец вместе, оказалось неосуществимым. Так они и погибли порознь, в забвении и одиночестве, подобно своему создателю.

Благо, возгорание обнаружили довольно быстро, поэтому кроме чулана и части прихожей ничего не пострадало. Это был довольно обычный случай короткого замыкания, и он вскоре забылся даже хозяйкой апартаментов, быстро сварганившей себе неплохой ремонт. И только одному из пожарных всё никак не давало покоя странное видение в сгоревшей комнатушке. На секунду он был готов поклясться, что на полу посередине того самого чулана из пепла образовался отчётливый рисунок — крепкое рукопожатие мужчины и женщины. Уже в следующее мгновение наваждение исчезло, но пожарнику оно надолго врезалось в память, пока всё-таки не затёрлось более важными для него проблемами. Всё когда-нибудь затирается. Всё смертно и когда-нибудь умирает… даже любовь?