Глава 11. Дома - 3.

Как издревле привыкли, собрались. Гости подтянулись ближе к пяти вечера. По-видимому, к Игорю на день рождения, — его же день рождения.

Для Игоря этот день навсегда в мыслях сроднился с образами бабушки и дедушки. Когда-то они жили вместе, и он многого не помнил. Все, что ему осталось в наследство, это лохмотья, картинки-гифки. Бабушка с утра катает тесто, а он крутится рядом в надежде стянуть кусочек сырого теста. Еще лучше, если он уже обвален в муке. На бабушке — домашний халат в голубой цветочек. Всего у нее два халата, во всяком случае, так помнит Игорь: в голубой цветочек и с розовыми полосками. Потом бабушка садится лепить пельмени, а Игорь зависает напротив нее, ковыряясь в муке. Но дело ведь не в муке, правда? Бабушка рассказывала истории. Про то, как они жили в СССР. Про то, как ездили в Адлер и в Москву. Про то, как жили ее собственные родители, прабабушка с прадедушкой, которых Игорь не знал. Про то, как раньше жилось в деревне — был и голод, и достаток, и злоключения, и счастье. Рассказывала сказки и притчи. Вот только они никогда не воспринимались, как сказки или притчи, это был словно реальный мир.

Она рассказывала о Кабе. О том, что та иногда приходит во снах. Она предупреждала Игоря задолго до того, как Каба появилась в его жизни.

Потом дед начинает собираться в свой гараж. На дворе лето, сборы ограничиваются натягиванием кепки. У деда забавная кепка, с гербом СССР, но, скорее, для смеха. Дед не скучает вовсе по СССР, и у них с бабушкой по этому поводу часто споры. Металлический гараж стоит буквально в сотне метрах, за домом. Стоял… Теперь его уже нет, гаражные постройки пожрал рынок: власти снесли, застройщик возвел новый дом. Когда-то в гараже стоял дедовский Урал с люлькой. Судьба Урала была Игорю неизвестна. Он мог спросить родителей, но не решался.

— Пошли, партизан. — Дед ласково треплет его за вихры. — Заберем в гараже твой подарок.

А еще там, в гараже, у деда имелась трехлитровая банка самогона, которая была самовосполняющейся. Во всяком случае, она никогда не пустела и всегда встречала деда с радостью. С самогонкой Игорь был знаком в том смысле, что как-то пристал к деду, и тот дал Игорю понюхать. Игорь-недопесок разболтал бабушке, дед получил нагоняй и скалкой. Но на Игоря не бузил, хотя тот заслуживал пендель. Дед тоже умел рассказывать, но дома все больше отмалчивался. Читал газеты, смотрел телек, в основном про политику. Отрывался в гараже: степенно отпивал из трехлитровой банки несколько глотков, вытирал рот рукавом, крякал, закуривал козиножку, заводил свой Урал на прогрев, усаживался снаружи на завалинку и щурился на солнце.

Потом дед с бабушкой уехали в деревню и доживали последний год жизни там. Игорь встретил новый день рождения без них: они лишь позвонили и перевели деньги на подарок маме на карту. Мама перевела деньги в шмотки и подарила Игорю. Вскоре дед с бабкой умерли. С разницей в три месяца. Тот год был черным для Игоря, для них всех. Папа сильно пил, мама охладела, стала отстраненной. Со смертью деда с бабкой день рождения для Игоря потерял смысл. А когда в этот день предки стали приглашать домой своих друзей, Игорь его возненавидел.

Мама с утра подарила свитер. На зиму. Поелику зима маячила в отдалении (в будущем), свитер мог быть впору старшему брату. На вырост, в общем. Мама тут же заставила Игоря померить свитер, и он померил свитер. Молча поприветствовал в зеркале себя в слегка мешковатом свитере. Поблагодарил маму за подарок, убрал свитер в шкаф. В этом плане мама была чертовски предсказуемой, другие подарки, кроме как шмотье, она не признавала.

А вот отец приволок перспективно выглядящую коробку, и там обнаружились наушники. Оранжевого цвета, накладные, все по-взрослому. К тому же оказалось, что они беспроводные. Блютуз у Игоря имелся и на ноуте, и на смартфоне. Теперь он теоретически мог слушать музон из любой точки квартиры, за исключением того, что особо по дому он не слонялся. Предпочитал свой угол и даже ел там (пока мама на работе и не палит). Наушники — вещь, без дураков! Игорь возрадовался зело, но постарался не прыгать от счастья, чтобы не уязвить маму с ее свитером.

Первым завалился дядя Саша с новой женой. Дядю Сашу Игорь знал, жену — не знал. И бывшую жену — не знал, они давно развелись. Дядя Саша был партнером отца по установке пластиковых окон и дружбаном по жизни. Дяде Саше было под сорок; сколько Игорь его помнил, «дядей» тот не хотел становиться категорически. Когда-то Игорь имел членский билет и пару раз составлял взрослым компанию на рыбалку. Если им доводилось ехать в одной машине, дядя Саша балаболил исключительно о бабах. Дядя Саша — этакий гоголь, который перед тем, как выйти за дверь, погружается в ванную с парфюмом, даже если собрался на рыбалку. Он и сейчас развонял, как Парфюмер своей тряпкой, Игорь аж прослезился, но ниц падать не стал. Так-то нормальный дяха, но Игорь избегал с ним общаться. А как его звать-то вообще? На «дядю» тот быковал, а «сашкать» у Игоря язык не поворачивался.

Жена называлась тетя Света. Была блондинкой, носила штаны «обосралась и иду» и пирсинг на носу. Пирсинг ей удивительно шел, штаны — не шли. Раза в два моложе дяди Саши. Наверное, тоже поначалу звала его «дядей», но потом он объяснил, что не нужно этого делать, и они поженились. Тетя Света с ходу всех полюбила и умудрялась улыбаться тоже всем сразу.

— А у вас животных нет? — поинтересовалась она, оглядываясь.

— Двое, — не моргнув глазом ответила мама. — У одного — день рождения.

Тетя Света вылупилась, а Игорь прикусил губу, чтобы не хохотнуть. Мама была старше этой тети, но выглядела на порядок эффектней. Наверное потому, что одеваться умела. Юбка до колен — не слишком короткая, но и не длинная. Открытые плечи, но тоже в меру. Волосы уложены. Вообще, мама вызывала всегда у Игоря двоякое чувство. Она часто напоминала снежную королеву, у которой все выверено до сантиметра — как длина юбки и высота каблуков. В то же время Игорь чувствовал в ней внутренний огонь революции, и он недоумевал, почему мама так упорно его прячет.

— А у меня собака и два кота, — щебетала тетя Света. — Теперь вот к Саше переехала, а их куда же? С собой, конечно. Не привыкли только еще на новом месте, депрессия. Владлен еще поспокойнее. Владлен — это старший кот. Я вообще люблю животных. Я думала еще третьего котика завести, но Саша против.

«Я бы тоже был против», — подумал Игорь. Дядя Саша никогда за котами не увивался, все больше за кисками. Вот мама, к примеру, терпеть не может собак, а папа любит, но не заикается. Зато мама мечтает о попугайчике, а папа звереет от одной мысли об этом, и мама давно не заикается тоже. Это называется семья. А на хрена козе баян, и зачем жениться на зоозащитнице, Игорю тоже не совсем понятно. Ну, они взрослые, им виднее. Особенно дяде Саше, тот уверен в себе гарантированно, судя по победному виду.

— У нас в деревне однажды нарисовалась псина, — подхватил отец. — Мы ее Белкой прозвали. Она белая была когда-то, если отмыть… Приблудная, ходила по дворам, клянчила. Местные собаки ее гоняли, но люди подкармливали. Иногда, если дождь, кто-то в сарай пускал. Однажды сдохла Белка посреди дороги. А мы как раз в футбол играли и видели. Шла спокойно, потом стала вдруг свой хвост грызть, потом задние ноги, прям до крови. Потом сдохла. После этого за полгода половина деревенских собак вымерла. Что за заразу разнесла, никто толком и не узнал, да и не пытались особо. А может, проклятая была.

— Ужасно! — Тетя Света позеленела, приняв к сердцу, и ее штаны отвисли сильнее. — Так вот всегда и бывает. Все наше равнодушие, все к нам и возвращается. Приютил бы кто-нибудь бедняжку, все бы и обошлось.

— Угу. — Отец хмыкнул. — Или бы люди начали дохнуть тоже. С тех пор деревенские приблудных собак или травят сразу, или отстреливают.

Тетя Света покачала головой. Думы о людской черствости, об обездоленных собаках и животных поглотили ее.

Дядя Саша и тетя Света приволокли нарды. В смысле, Игорю в подарок. Игорь оценил, что идея, похоже, принадлежит зоозащитнице. Дядя Саша лучше бы подарил ему оторванный глушитель от автомобиля. Или пузырек с туалетной водой. Кстати, он его пил. Без балды! Однажды на рыбалке он так нахрюкался, что с утра блевал и поносил. А еще оказалось, что выпивка накануне вышла. Тогда он достал свой Дольче-Габбана, или какой там у него Шипр, и треснул в одну харю. Потом еще час дристал в кустах, но вроде отпустило.

Игорь поблагодарил за подарок. Нарды были не пришей к кобыле хвост, завернет в подаренный свитер. Пусть греются. С кем ему играть, с попугаем?

Дядя Саша снял пиджак, в котором он пришел, и вызвался помочь на кухне. Только не маме, а отцу; он помогал тем, что они вместе откупорили коньяк и вдарили по первой. Зоозащитница досталась маме. Мама плотоядно улыбалась. Зоозащитница поглядывала на нее с опаской.

Следом нагрянули дядя Леша и тетя Нина. Дядя Леша был толстый и в очках, тетя Нина — худая, яркая и загадочная. Вместе они состояли в гражданском браке, кажется, года три. Игорь краем уха слышал, что окружение делает ставки: загс или разбегутся? Тетя Нина была маминой подругой. Дядя Леша — за компанию вхож, куда ж его деть? Дядя Леша был гусь. Даже Игорь, равнодушный к чужому белью, с него офигевал. Дядя Леша имел аккаунт в Твиттере под ником «Тупой Кот». И он был профессиональным троллем. Официально нигде не работал — самозанятый. Однако налоги ему не грозили, потому как его доход юридически доходом не считался. Зарабатывал дядя Леша тем, что колесил на тачке по всей области и заходил в заведения. В кафе, рестораны, гостиницы, автомойки, магазины, пекарни — любые, где вывеска. А когда заходил, начинал канить. И канил он до тех пор, пока не выводил из себя всех присутствующих, провоцируя на необдуманные действия. Дядя Леша возвращался и преспокойно подавал заявление в суд, а обвинение подкреплял видеосъемкой, которую дублировал в Твиттере. Разумеется, видео было аккуратно вырвано из контекста. Он судился со всеми: с магазинами, с автосервисами, с частными и государственными конторами, с ГИБДД, с поликлиниками, с дорожными службами, с соседями, с бывшими приятелями, которые должны денег (а скорее — он им). Он мог найти повод посудиться даже с уличным промоутером или Дедом Морозом. Несколько раз он выигрывал в суде крупные и денежные дела, в остальном — по мелочи. Папа говорил, что до поры до времени. Грохнут однажды. Если не на месте конфликта, то выследят где-нибудь на трассе и грохнут. Поэтому тетя Нина и не выходит за него, кому охота вдовой оставаться, тем более что у дяди Леши нет ни фига в имущественном плане, он у нее живет.

Тетя Нина… Что ж, тетя Нина — отдельная тема. В общем и целом Игорь не сильно интересовался противоположным полом. Хотя голых теток в интернете рассматривал, что бы там Петров себе ни думал. Но больше с познавательной стороны. Исподтишка он поглядывал на голые ноги девчонок в школе — тех, кто постарше, на сверстниц не глядел. Но тоже скорее сравнительно. Так что с ориентацией у него — все ок, с либидо — пока не ок.

А вот тетя Нина… Тут другое. Давным-давно он часто проводил с ней время и ночевал у нее, как у ближайшей подруги семьи. И однажды он кое-что сделал. От осознания содеянного его скрутил огненный обруч стыда и не отпускал долгое время. Похуже, чем прогулянная тренировка и подстава Имовича перед мамой и перед опекой. Он постарался затолкать память об этом в угол самой пыльной антресоли. Он старался не думать, не вспоминать, но эмоции прорывались даже сквозь захлопнутую дверцу шкафа.

Как-то раз тетя Нина приснилась ему голой. Причем ниже шеи он ее не видел, только лицо; но он был уверен, как это бывает во сне, что на ней — ничего, кроме цепочки на шее. Тетя Нина буравила его своими черными глазами, в обрамлении черных волос… Она часто так делала — смотрела загадочно и молчала, по части загадочности она могла дать фору даже маме. Игорь ожидал во сне, что сейчас тетя Нина спросит его о том, что он сделал тогда, пока она спала пьяной, и от того, каким будет его ответ, зависит продолжение сна. Тетя Нина подступала ближе, Игорь ощущал в животе строительный перфоратор. А потом он — обоссался. Вернее, это он так подумал, потому что из его писюна выстрелило струей — прямо в направлении голой тети Нины. Игорь хотел посмотреть вниз, испытывая одновременно ужас от того, что обмочил тетю Нину, но и предвкушение, что он увидит ее ниже пояса… А потом он проснулся. И он правда обоссался, но в следующую секунду он уже знал, что это не так. Он читал об этом во всяких статьях и форумах, так что теоретически был готов. Да и на ощупь жидкость была явно не мочой.

Тетя Нина никогда не носила юбки, только джинсы. Игоря это уязвляло больше всего. Раньше он часто видел ее в коротком домашнем халате, но ему пришлось спрятать и это воспоминание, чтобы оно не вытянуло другое. Постыдное. Мерзкое. И порочное.

Дядя Леша и тетя Нина подарили деньги. Дядя Леша сказал:

— От предков заныкай и на девок потрать! — Такой юморной дядя Леша.

Завершил вхождения дядя Радик. Дядя Радик был дружбан отца по детству, проживал в соседнем подъезде. Игорь частенько видел его на улице, как тот ходит. Если бы дядя Радик совершил правонарушение, его мог бы выследить любой пекинес: дядя Радик устилал свой путь харчками. Харкался тот, как пулемет, налево-направо; Игорь часто недоумевал, ведь дома тот не плюется, что же такое случается с ним на улице? Вдобавок дядя Радик был усатый и кучерявый. Дядю Радика Игорь не любил и боялся. Дядя Радик был докапывальщиком. Он был из тех, кто идет по левой стороне тротуара и норовит толкнуть. Из тех, кто торкает продуктовой тележкой в очереди. Из тех, кто ставит подножки малышам ради хохмы или норовит стянуть игрушку и забросить подальше. Чисто поржать. Дядя Радик питал к Игорю взаимные светлые чувства. Однажды врезал. Засел за родительский комп и играл в войнушку, а Игорь крутился рядом, ну и случайно сбил тому прицел. Дядя Радик распсиховался, припечатал подзатыльник и послал на русские три. Игорь не стал стучать предкам. Еще подкараулит потом на улице и надает в репу или цыганам продаст. Был период, когда Радик оборзел и начал наведываться по каждому поводу, но мама быстро это пресекла. Теперь дядя Радик заскакивал только затем, чтобы занять у папы денег. Внутрь не заходил, клянчил в подъезде. Не отдавал потом.

Дядя Радик подарил открытку. Хороший дядя Радик, хоть не надо притворяться и мямлить «спасибо». Дядя Радик стал сразу же озираться, ища, где есть выпить. Потом мужики нырнули на кухню, бахнуть по второй (а кто-то по первой), пока все ждут доставку пиццы, а Игорь свинтил в свою комнату.

Он тут же нацепил новые наушники и врубил музон. Игорь всегда был меломаном, но фанатом стал не сразу. Его папка с музыкальными группами занимала чуть ли не половину жесткого диска, он просто слушал все подряд, все, что нравилось. Настоящим прорывом для него стало знакомство со страницей Вконтакте одноклассницы Марты Точилиной. Марта была одиночкой в классе, как и он сам, имела «готический» прикид, чем-то напоминала тетю Нину, и тоже была ярой меломанкой. Игорь очень быстро убедился, что он может полностью доверять рекомендациям Марты, которые та выставляла на странице. Они не общались. Игорь ни разу не написал Марте, даже не ставил лайки. Марта, даже если у нее и стояло приложение «Мои гости», тоже никак не реагировала на его частое появление на странице. Именно через Марту Точилину Игорь плотно подсел на финскую музыку: сначала Him, Ruoska, затем Nightwish, Amorphis. Но все вдруг померкло, стоило Игорю услышать творчество группы Apulanta. Впервые в жизни Игорь стал фанатом.

Он и сейчас слушал эту группу, композицию под названием «Понедельник». Музыка в наушниках ощущалась совершенно иначе, нежели в колонках; это как подслащенный чай отличался от чая без сахара. Игорь сидел перед ноутом, рассеянно просматривая анкеты Вконтакте, наслаждаясь кайфом от папиного подарка. До тех пор, пока боковым зрением не заметил движение. В дверях возник отец. Игорь стащил наушники.

— Игорюня, ну ты чего! Пошли, именинник, ради тебя собрались.

Видимо, это означало, что жратву уже подвезли. Игорь вырубил музон и пошел. Раз ради него, куда деваться.

Расположились в родительской комнате, кто где приткнулся. Часть еды отгрузили на кухню, часть свалили на журнальном столике по принципу шведского стола. Дядя Леша, развалившись на диване и почесывая брюхо, уже уминал пиццу. Дядя Радик лакал пиво из горла, сидя верхом на стуле. Папа и мама пока ходили туда-сюда с приборами. Тетя Света присела на уши тете Нине со своими блошистыми.

— Владлен — старший. А младший — Леон. Леон — рыжий, Владлен — серенький. У Леона аллергия, так что корм у него специальный. А Владлен здоровый, но почему-то боится высоты. Сам не лазит, а посадишь — начинает плакать. Ветеринар говорит, что это нормально. Просто особенность такая.

Дядя Леша, который имел в Твиттере аккаунт «Тупой Кот», доел кусок пиццы, вытер рот и руки салфеткой и доверительно придвинулся к дамам.

— Кот — тупой, — изрек Тупой Кот, и тетя Света осеклась.

— В смысле?! — Она мигнула пару раз и насупилась. — Зря вы! Очень умненькие котики.

Дядя Леша отмахнулся.

— Не о том! Кот — тупой. Не твой кот, а в принципе. Говоришь: не ложись на постель. Вон у тебя место есть, кошкин дом купили, спи там. Все равно ложится на постель, гнида. Наказывать бесполезно, будет срать в тапки. Проще убить, чем воспитать.

Дядя Саша машинально присел на подлокотник к жене, прикрывая тылы. Игорь взял пиццу, налил колы и забрался в кресло в дальнем углу.

— Ну и правильно! — возмутилась тетя Света. — Кошки ищут место, где потеплее и помягче.

— Вот и я о том! — мудро воздел палец дядя Леша. — Пофиг, что нельзя, пофиг, что накажут опять, буду все равно лезть на постель. Там же теплее и мягче.

Игорь перевел взгляд на тетю Нину. Тетя Нина прятала улыбку, отпивая из пластикового стаканчика. Мимо прошла мама, заняла свободный стул у окна. Отец возился на кухне.

— Для того мы и называемся хозяевами! — зацепилась тетя Света. — Нужно воспитание, нужен подход. Не все так просто. Сказал — не лезь, и что, кошка прям сразу должна понять? Человек, что ли? Нужно создать условия!

— Что значит — подход? — удивился Тупой Кот. — Воспитание — это ущемление прав кота. Кот разве существо второго сорта, которое нужно воспитывать?

— Вы передергиваете! — Тетя Света пошла красными пятнами. Дядя Саша заерзал на подлокотнике. Прочие уже давно привыкли к закидонам дяди Леши и не обращали внимание, посмеиваясь. — Раз берешь животное, будь готов, что оно будет спать на постели. Зачем брать тогда вообще?!

— Что значит — зачем? — удивился дядя Леша вдругорядь. — Пусть на улице умирает, так получается? Или во вшивом питомнике?

— Раз хотите спасти животное, будьте готовы создать ему условия! — отрезала зоозащитница. — Иначе действительно нет смысла — в питомнике или дома.

— А это уже ущемление моих прав, — веско добил дядя Леша. — Я готов поделиться пространством с котом. Я готов кормить кота, готов поить кота, готов гладить кота, играть с котом, убирать дерьмо кота, лечить кота. Но не спи, сволочь, на постели! А кот готов все это похерить. Готов рискнуть всем и оказаться на улице. И ради чего? Ради вшивого «теплого местечка»? Кот — тупой!

— Хорош, Леха, про кота, — недовольно вклинился дядя Саша, а дядя Радик издевательски заржал.

— У него нет кота, — заметила со своего места мама.

— Нет кота? — Глаза тети Светы сверкнули, еще немного, и она будет готова убивать.

— Нет места для кота, — вежливо поправилась мама, вероятно, намекая на нелегальное положение дяди Леши. Тот благодушно потянулся за новым куском пиццы. — Кроме постели. Было бы место, был бы кот.

Тетя Нина покосилась на маму и промолчала. Игорь мысленно пожал плечами, не понимая этих взрослых намеков.

Возник отец, и внезапно в комнате стало ужасно тесно.

— Народ, хорош базарить, давайте о главном! — воззвал отец. — У нас сегодня не просто именинник, а совершеннолетний именинник.

Все уставились на Игоря, его же праздник. Тот порадовался, что хоть пиццу успел доесть, пока было «про кота», а то сидел бы сейчас с куском недожеванной пиццы, как застигнутый воришка, у всех на виду.

— Я помню, мать мне все время повторяла одну и ту же фразу, — заговорил отец. — «Надо быть в ладу с самим собой». Я никогда не понимал, что это значит. Что это такое? Я сам с собой не ссорился, чтобы мириться и в ладу быть. А если кто-то не в ладу, что делать? Перед зеркалом садиться или писать письма самому себе? Хех! Да я и не задумывался, мало ли что старики там гундят. В ладу, не в ладу. Все это возраст, мы молодые — все такие, ничего, как говорится, личного. Думаем только задним местом, это мне тоже, кстати, мама повторяла. Но теперь я вроде начинаю понимать, что это такое, жить в ладу с собой. Не до конца еще, только краешек. Теперь я согласен, что это действительно важно. — Он помолчал и добавил:— Я не хочу ничего менять, вот в чем суть.

«Как будто не мне говорит, — резко подумал Игорь. — Как будто не мне, а кому-то другому. Может, себе. Может, кому-то из присутствующих. Или маме? Или кому-то, кого нет в комнате...»

Отец поднял голову и посмотрел Игорю в глаза.

— Игорюня. Желаю тебе, чтобы ты жил в ладу с собой.

В горле встал ком. Игорь Мещеряков внезапно осознал, что слишком возомнил о себе с этими проклятыми книгами. Посчитал себя слишком умным. Слишком начитанным. По-любому умнее и начитаннее предков. И если маму он часто не догонял, то отца он вовсе недооценивал, считая того поверхностным и плоским. И сейчас у него защипало в носу от раскаяния. Потому что отец оказался не просто проницательным. Он оказался достаточно зорким, чтобы оценить внутреннее состояние сына и передать ему, как эстафету, слова бабушки.

— За тебя, Игорюнь! — заключил отец и поднял пластиковый стаканчик с коньяком.

— И за стариков, которые гундят, — добавила тетя Нина. Она выглядела очень серьезной и меланхоличной. — И которыми мы все тоже постепенно становимся.

Отец опрокинул стаканчик и хлопнул себя свободной рукой по колену.

— Пороговая третья пройдена! — возвестил он, ни к кому конкретно не обращаясь, а Игорь непроизвольно вдруг вспомнил Алика-Фонарика.

— А я тебе говорю: записывай себя! — откликнулся дядя Саша. — Камер везде натыкай и записывай. А утром — прокручивай.

Отец перевел взгляд на тетю Свету и пояснил, чтобы та тоже была в курсе и не сидела, как ворона Кагги-Карр. Раз уж она примкнула к их импровизированному сообществу (судя по ее мышлению, ненадолго).

— После третьей рюмки ничего не помню. Без исключений. Такой уж организм. Не важно, что я там пью, любой напиток подходит. Даже пиво. После третьей бутылки то же самое. Наутро в голове чистое поле. Если выпью одну рюмку или две, то все норм. Три — отрезает! Мне вот пацаны говорили, что у многих так, но потом постепенно они что-то все равно вспоминают. А у меня бесполезно, даже если мне рассказывают подробности, ничего не могу вспомнить. Только верить словам остается. Хех! Так что тост Игорюне я завтра по-любому вспомню, а то, как тебе все это рассказываю, — уже не вспомню. В следующий раз могу начать заново рассказывать.

Игорь прикусил ухмылку. Было дело, проходили. Так-то астральные провалы отца его не слишком напрягали, да и маму тоже, но пару раз отец Игорю доставил. Однажды мама куда-то слиняла и оставила их вдвоем. Отец пил пиво и хотел посидеть в инете, но Игорь разве даст? Игорь тогда еще не настолько зомбировался книгами и чем-то напоминал живого ребенка, если приглядеться: крутился рядом, пихал невзначай под локоть, приставал с вопросами, а когда исчерпался — начал канючить какую-нибудь историю. Отец мазался-мазался, потом сдался.

— Игорюнь, я тебе рассказывал, что бабушка во время войны партизанила? Нет? Ну, слушай тогда. Она совсем молодая была, даже школу не успела закончить, а тут война. Многие деревенские в партизаны подались, многие погибли. На возраст не смотрели тогда, все воевали, кто мог. Книга есть такая, «Молодая гвардия» называется. Ты когда подрастешь, почитай. Там про бабушку не написано, но она такая же была. Помнишь, мы с тобой на железку ходили в деревне, где перегон? По этой железке немцы свои составы с оружием гоняли, а бабушка с другими деревенскими их подрывала или под откос пускала. А потом она попалась. Привели ее в деревню, заперли в сарае, утром казнить хотели. Только сторож там — он тоже деревенский был. Отпер сарай ночью, и они вдвоем сбежали. Такие дела. Ну а скоро и война закончилась.

Игорь Мещеряков в глубочайшем кризисе отвял от отца на весь оставшийся день. Как же так, пораженно думал он в своей комнате. Как же так, почему ему никто ничего раньше не рассказывал?! И бабка с дедом, как назло, в этом году слиняли в деревню, так что их теперь не прижать. Почему среди всех бесчисленных бабушкиных историй не нашлось места, чтобы открыть Игорю хотя бы клочок той правды, той истории, которая навеки помечена в календаре пятью черными годами?

На другой день он едва дождался, когда отец пробудится после вчерашнего собеседования с пивными бутылками, и притиснул к стенке уже его. Отец смотрел на Игоря поначалу насупленно, потом недоуменно, под конец — озадаченно, даже немного испуганно.

— Игорюня, а ты с чего взял вообще? Так-то бабушка 40-го года рождения… Когда война началась, ей годик всего был… Да и немцы до деревни не доходили, даже не бомбили эту область...

«С того взял, что ты сам мне вчера рассказывал, гадский папа!» — хотел завизжать Игорь, но не сделал этого по причине: а) субординации, б) был слишком огорошен тем, что ему насвистели, в) мама уже что-то такое говорила, вспомнилось ему. Что-то насчет не воспринимать слова отца в подпитии серьезно. Точно! Может нагородить горы, но к утру даже не вспомнит, и совесть чиста, — так она сказала. Так что очарование легендой закончилось, едва начавшись. Игорь поплелся удрученно в комнату, отец поплелся удрученно за минералкой.

— Пошлите покурим! — пробурчал заметно охмелевший дядя Радик, и народ как по команде зашевелился.

Игорь, воспользовавшись суматохой, улизнул в свою комнату.

Он нацепил новые оранжевые наушники, врубил альбом Апуланты «Как и все остальное» и вновь погрузился в созерцание соцсетей. На букридере его поджидал початый «Колдовской мир» Эндрю Нортон, но читать сейчас все равно нереально. Могут вызвать к очередному тосту. Дядя Леша, бухнув, имеет свойство забуриваться к нему в комнату, поговорить за жизнь. Придется ждать, когда все рассосутся по норам.

Через какое-то время Игорь вышел в туалет, а на обратном пути столкнулся с тетей Ниной. От близости с ней в животе Игоря вновь включился перфоратор.

— Как каникулы? — поинтересовалась тетя Нина, недвусмысленно преградив ему путь в коридоре. — Расслабляешься?

— Типа того. — Игорь кивнул, принуждая себя смотреть ей прямо в черные глаза. Они с тетей Ниной были почти одного роста. — Пока расслабляюсь. Читаю, в основном.

— Читал Чейза? — Тетя Нина изящно оперлась округлым бедром о стену. Перфоратор в животе переключился на космические обороты.

— Пока не дошел. Планирую почитать. Читал Гарднера.

— Чейза почитай. Гарднер — детсад. Или Дэшила Хэммета.

— Да я чет на фэнтези подсел. Эндрю Нортон.

— Тоже ничего, — одобрила тетя Нина. — Я в детстве думала, что Эндрю Нортон — мужик.

— Так в Википедии же написано вроде…

— Угу. Тебе сколько лет, гений? У нас интернетов не было.

Игорь слегка покраснел. Он уже с родителями попадал впросак по поводу разницы поколений.

— А в школе как? — продолжала допытываться тетя Нина. — Слышала, проблемы у тебя?

— Пытаюсь решать понемногу… — Игорь скривился. — С физикой засада.

— С физикой я тебе помогу, — буднично заявила тетя Нина, и Игорь вылупился на нее. — Чего так смотришь, у меня «отлично» было по физике. Могу даже дневник засветить, он у меня сохранился. Так что подтяну к школе, не вопрос. Напиши мне Вконтакте, если хочешь. Только учебник с собой прихвати.

— Родители просили? — насупился Игорь.

— Родители не просили, — серьезно успокоила тетя Нина. — И ты сам им не говори. Потом скажу, почему.

Она обошла его, обдав запахом духов и еще чем-то нестерпимо женским и дьявольским, и исчезла.

Игорь заскочил на кухню, чтобы скоммуниздить кусок пиццы, если еще осталось, и увидел маму, курящую на балконе в одиночестве. Пицца тут же забылась. Тетя Нина забылась! Все-таки мама — его главная эрогенная зона, как ни крути, только в ментальном смысле. Предки так-то не дымили. Отец вообще никогда не курил, мама позволяла себе изредка, когда выпьет. Как сейчас. Повинуясь импульсу, Игорь решительно отворил дверь и вышел на балкон.

— Игорь, не дыши дымом, — тут же отреагировала мама. Черт, она даже не обернулась, сразу поняла, что это он. Может, она датчик ему вмонтировала?

— Я спросить хотел, — сказал Игорь и остался. Мама промолчала, продолжая курить. Игорь встал рядышком, вдохнул запах дыма и выглянул во двор, на детскую площадку. На застекленной лоджии оставалось достаточно свободного места. Когда-то тут громоздился скарб со всего мира, но потом однажды отец сгреб всю эту рухлядь и увез в деревню. Игоря детские игрушки за компанию. А позже, когда продавался дом, все это добро куда-то делось. Игорь не знал, куда.

— Раджив Ганди не свалил еще? — спросила мама, стряхнув пепел с балкона.

— Незнай, я не заглядывал, — отозвался Игорь. — Почему папа с ним дружит? Он мутный и бухает.

— Пацанские игры. — Мама небрежно повела бровью. — Один накосячил, другой выручил. Теперь любовь по гроб жизни.

— В смысле? — Игорь ни черта не понял. Мама в подпитии — тот еще сфинкс.

Она помолчала. Видимо, раздумывала, продолжать ли свою милую беседу с четырнадцатилетним уже сыном, или хватит с него. Потом пояснила:

— Папа когда с войны вернулся, сам не свой был. Пил часто, занимался всякой хренью. Колобродил где попало. Спутался с гавриками, те позвали его на дело. Радик узнал и отговорил. И перед гавриками отмазал как-то. Потом гавриков по тюрягам рассадили, а папа уцелел. Вроде как благодаря дяде Радикулиту. Тот теперь и пользуется. Папа же у нас добрый. Все эти подробности мне бабушка рассказывала, отец вроде как стремается. Нашел, тоже мне, повод для стыда.

Удивительно, сколько всего, оказывается, происходит во время празднования дней рождений. Игорь не знал эту историю с папой. Не мудрено, если даже мама узнала ее от бабушки. Гребаный Раджив Ганди! По сути, четырнадцатилетнее существование Игоря в этом мире тоже можно вменить в заслугу дяде Радику.

— А почему они переехали? Бабуля с дедом? Мы же вместе жили…

— Так они всегда хотели, — хмыкнула мама. — Как только мы с папой поженились, они уже тогда замыслили слинять в свою деревню. Потом решили тебя дождаться, когда ты родишься. А потом первое время из-за тебя не уезжали. Слишком полюбили.

У Игоря защипало в носу. Он никому никогда не признавался, до какой степени он был шокирован их смертью. Мама перегнулась через перила и высунулась в окно, чтобы проверить, нет ли кого внизу. Ее блузка с открытыми плечами слегка отвисла, и Игорь обнаружил, что на маме нет лифчика. Он еще успел мельком подумать о тете Нине, прежде чем быстро отвел взгляд. Мама выбросила окурок, который спиралью полетел вниз, но тут же закурила новую сигарету. Из чего Игорь заключил, что время балконных посиделок еще не вышло.

— Мам, а твои родители живы?

Мама взглянула на него. Не сказать, чтобы вздрогнула там, или опешила, или удивилась. Но посмотрела внимательно. Изучающе.

— С чего вдруг интерес?

— Да просто… С Петровым говорили, он как-то спрашивал. А я даже ответить не смог.

— И как там у вас, с сыном Петра? — тут же переключилась мама.

— Ну… — Игорь смешался от неожиданности. Как? Он по правде и не знал, как. — Ну, мы общаемся…

— Договорились до чего-нибудь?

— Да вроде нет… — Игорь понял, к чему мама клонит, но крыть было действительно нечем.

— Может, ну ее, эту канитель? — спросила мама, больше сама себя.

Игорь вдруг испугался. Он осознал, что вопрос вполне может решиться здесь и сейчас, на балконе, и уже бесповоротно, — как обычно решает мама. Нужно было что-то предпринять. Он не готов пока расставаться с Петровым. Перспектива расставания его ужаснула, и он не знал, почему.

— Мы же только начали! — запротестовал он. — Он говорит, не нужно торопиться.

— Разумно. — Мама кивнула. — И очень по-деловому.

— А что с родителями твоими? — поспешил Игорь. Маме явно наскучило, она хочет вернуться к гостям.

— Они умерли давно. Погибли. — Мама совершила последнюю затяжку, потом отбросила щелчком окурок, уже не заботясь, стоит кто-то внизу или нет. — На машине разбились.

Игорь, честно говоря, прифигел. Нет, он догадывался, конечно, что с ним в доме соседствуют тайны. Но не думал, что до такой степени. Сегодня ему 14 лет, и он впервые узнает о том, что его дед с бабкой со стороны матери погибли в автоаварии. Это было круто даже для его конспиративной мамы.

— А почему ты не рассказывала? — рассердился он.

— Я вообще никому не рассказывала, только папе. Даже твои бабушка с дедом не знали. Я всегда отмазывалась, когда они спрашивали про родителей.

— Но почему? — недоумевал Игорь.

— Мне нравилось помнить их живыми. Хоть мы и не очень хорошо ладили, мне нравилось помнить их живыми. Если бы я начала со всеми говорить об их смерти, они умерли бы во второй раз. В памяти. Не знаю, понимаешь ты или нет…

Вновь вся конструкция мира пошатнулась. Игорь понимал это, как никто другой понимал, но косяк его в том, что он и тут был уверен в своей исключительности. Он считал своих родителей неспособными на подобные чувства. Он был уверен: родители не знают своих детей. А дети? Что знают о родителях дети, что стремятся знать? Они живут параллельно в одной квартире почти незнакомцами.

— А почему ты сюда переехала?

— Так из-за тети Нины! — рассмеялась мама. — Мы с ней переписывались в «аське». Потом она позвала меня к себе. Я сначала у нее жила, потом мы с твоим папой познакомились. — Мама оглядела его скептически. — Пошли, разведчик, у меня где-то фото родителей заныкано. Раз уж ты родословной увлекся, покажу. Только с возвратом. Не вздумай заляпать чем-нибудь, оно у меня одно. Заляпаешь — в дзюдо вернешься.

Мама хохотнула, открывая балконную дверь, а Игорь в который раз покраснел, как рак. Вдвоем они вернулись в гостиную, где уже вовсю играла музыка. Игорь не стал заходить внутрь, созерцая в дверях процесс празднования его собственного дня рождения. Нормально празднуют день рождения. Дядя Саша танцевал со своей молодой женой и защитницей четвероногих. Тетя Нина скучала, залипая на смартфон. Отец с дядей Радиком уселись прямо на пол и о чем-то жестикулировали. Дядя Радик уже «в слюни». Тупой Кот исчез с горизонта. Вероятно, какал. Дядя Леша любил серить в гостях, заседал с расстановкой и надолго, нервируя хозяев.

Мама что-то коротко спросила у тети Нины, та совершила неопределенный жест рукой и что-то ответила; обе рассмеялись. Потом мама шуганула дядю Радика с насиженного места и залезла в шкаф. Ковырялась она там достаточно долго, Игорь уже начал сомневаться, что его ждет удача. Но вот мама обернулась с обещанным фото в руках.

— Держи.

Игорь взял фото. Серьезно кивнул, давая понять, что помнит мамины напутствия и будет предельно аккуратен. Потом понес семейную реликвию к себе.

Это было обычное цветное фото формата 10х15, однако Игорь с первого же взгляда на него подумал, что с ним что-то не так. На снимке трое: двое взрослых по краям и одна молодая девушка в центре. Маму Игорь узнал сразу. Он понял, что уже этого само по себе достаточно, он увидел то, что всегда хотел увидеть. Он был прав, он не выдумывал, он не играл в конспиролога и не бредил зелеными человечками. Мама — она не та, какой кажется. Он всегда это чувствовал, и сейчас он получил подтверждение. В ее смеющихся глазах бушевал огонь и бунт. Она носила юбку намного короче тех, что носит сейчас, каблуки намного выше тех, что носит сейчас, ее прическа была взбалмошной и растрепанной, не такой уложенной, как сейчас. Но главное — это огонь, который шел из ее глаз.

Игорь перевел взгляд на ее родителей, на своих деда с бабкой, которых он никогда не знал. Он вглядывался в их лица и честно прислушивался к своему сердцу. Он пытался поверить Петрову, который утверждал, что человек имеет потребность — в дружбе, в самопожертвовании, в любви. Но этой потребности не было, и Игорь ничего не чувствовал, на снимке улыбались чужие люди, и от того, что они дед с бабкой, чужими они быть не переставали. Кажется, мама больше похожа на деда. Дед был одет в строгий костюм, пиджак еле сходился на его внушительном животе, бабушка была в цветастом платье, явно не повседневном. Наверное, они на каком-то празднике, — очень трудно определить, потому как фото сделано на улице и фоном служат стены зданий.

Вдруг он понял, что не так с фото. Кажется, это называется «диссонанс». В то время как люди на фото выглядели достаточно четко, стены зданий за их спинами казались размытыми. Словно в дымке. Словно в мареве. Они как будто пиксельные были. Игорь вглядывался в феномен некоторое время, потом пожал плечами. Кто его знает, эти фото-фокусы. Особенно если это касается старых некачественных фотоаппаратов типа «мыльниц».

Он перевернул снимок и увидел на обороте надпись от руки.

АРЫК, 2000

Игорь хмыкнул. Так вот как назывался город, откуда мама сбежала. Немудрено, он бы тоже сбежал.

Он положил снимок в ящик стола, намереваясь отдать его завтра, и вернулся к наушникам. Скоро народ начнет расходится, а он сможет вернуться за чтение. Сегодня он намеревался отложить Нортон до лучших времен, а скачать и почитать что-то из Джеймса Чейза.