Глава 9. На тренировке -2.

Тренировался Игорь даже не сказать чтобы спустя рукава. Вообще никак. Поначалу для вида тужился, в общем и целом освоив стандартные бросок через бедро и бросок через плечо. А дальше при любом удобном случае норовил свинтить к турникам. Народ в секции помогал ему, как мог. Когда разбивались на пары, Игорю пары почти всегда не находилось. Смысла нет в этом «Петрушке», это как с резиновой куклой тренироваться или с воображаемым другом. Игорь, благодарно поозиравшись по сторонам и «не найдя» для себя пару, пожимал плечами и говорил тренеру:

— Я тогда поподтягиваюсь, ладно?

— Подтягивайся, Мещеряков.

Вдоль стены была установлена шведская стенка с навесными турниками. Там Игорь и зависал, и со временем его научились не замечать, да и кому он вообще сдался? Подтягиваться он любил. Больше, чем бегать, в подтягивании хотя бы наблюдался явный прогресс. А может и бег бы полюбил со временем, если бы не Алик-Фонарик. Игорь начал с одного подтягивания с половиной, а концу учебного года уже отрабатывал 10 раз за подход. На следующий год — новый рекорд, 15 за раз. В школе оценили. Лехе Воробьеву пришлось попотеть, чтобы сохранить чемпионский титул, да и то он обыграл Игоря всего на два подтягивания. Игорь понимал, что стоить ему захотеть… Еще месяц тренировок, последнее усилие, и Леха — в пролете. Да ладно Леха, вообще все школьники его возрастного потока.

Но он затормозил и не стал. Он не хотел к себе лишнего внимания, он опасался мести, он опасался докапывальщиков. 15 подтягиваний — это вовсе не гарантия, что тебе после уроков не набьют морду за углом, «шоб знал». Опасно быть альфой. Альфа должен утверждаться каждый день. Лучше уж он останется бета-самцом. А еще лучше — затеряться среди эпсилонов.

Поскольку тренеру было по сути положить с пробором на Игоря будущее, разгильдяйство оставалось их внутрисекционным секретом, который сохранялся для обоюдной выгоды. Оба родителя были убеждены, что их отпрыск старательно тренируется до седьмого пота и готовится к чемпионату мира. Тренер получал свои деньги за Игоря, а также приобрел в его лице постоянного клиента. Игорь был счастлив, если ему удавалось избежать тренировок и повисеть час на турниках.

За все годы они с родителями ни разу не обсудили втроем за ужином, что вообще происходит в секции. И это было очень странно, учитывая, что батя бывший боксер. Такое ощущение, что, сдав Игоря Имовичу, они частично отгородились, частично сбросили ответственность. А ведь Игорь, если на него не давить и не стращать, мог быть «по расслабленке» великолепным рассказчиком и здорово обогатить родительский кругозор. Не смотри, что на турниках висел. Мог познакомить, к примеру, с такими понятиями, как «хаджиме» и «соре мате» (которые, как он полагал, будут сниться ему в кошмарах до совершеннолетия). Или же мог в красках описать такую перспективную процедуру, как «вливание».

«Вливание» случалось редко, но все же случалось. Игорю тоже перепадало по первой. За шалопайство, в основном. Как глаголил тренер, Ирек Имович, в былые времена «вливание» служило карой по самому ничтожному поводу. Не успел поклониться и проявить уважение — «вливание». Не туда посмотрел — «вливание». Дерзнул тренеру — «вливание». Опоздал на тренировку — пофиг, «вливание». Сачкуешь — на тебе, «вливание». Вообще, хочешь чего-то добиться в жизни — пожалуйста, «вливание» для проформы. Потом спасибо скажешь. Имелось даже «большое вливание» для одаренных персонажей.

Тренер: Но сейчас везде трындят о «жестоком обращении» и прочая хрень для сачков. Так что «большое вливание» давно отменили. Да и простое — только за серьезные нарушения. Не повезло вам, бойцы, с этой вашей ювеналкой. Не в то время родились. Вырастите девочками, стопудово, государству мужики не нужны.

Суть же процедуры была по-крестьянски проста. Брался виновный, и брался кед. Его же собственный. Виновный клался животом на маты, кед рукой тренера прикладывался к мягкому месту, — с тем или иным ускорением, в зависимости от тяжести проступка. Это при всем честном народе, гыгыкающим в тряпочку. Процедура служила для того, чтобы репрессированный пень больше так не делал и думал о жизни. Особо Римович не долбил, боялся комитетов. Да и на родителей оглядывался, которые суть хуже. От разъяренных яжеродителей не спасет никакое хваленое дзюдо, даже с президентской поддержкой. Так что тренер лупил так, для форсу. Этакое «психологическое вливание». Наказанные парни поднимались на ноги красные и с идиотской ухмылкой «я-все-стерплю». Не больно, но стремно, как кошака прижучили, который срал где попало.

Что касается «большого вливания», то суть — та же, только вместо кеда — палка, вместо задницы — ляжки. Римович стращал, что болезненно весьма, тем самым вроде как намекая, что — ювеналка ювеналкой, но борзеть все равно не след. Парни с готовностью верили и думали о суровых былых временах и о героических дедах.

Игорь мог бы поведать о приколах — родителям, или любому другому, кому интересно. Один из приколов касался крючков для ключей от шкафчиков. Не зря Игорь в первый день опасался крючков и таскал ключ в руке до посинения. Периодически ключи менялись по-тихому. У новичков, разумеется. Остальные были давно в теме (сами проходили). Ключ новичка ныкался, а на его место вешался ключ от другого, почти пустого шкафчика. «Почти» означало, что внутри не было ничего, за исключением гейского плаката сосущихся дятлов, пришпандоренного на дверцу с обратной стороны. После тренировок все спешили в раздевалку и в упоении ждали новенького. Тот, разумеется, от переполнявших его чувств и осознания важности новой спортивной жизни, толком и не помнил, за каким номерком его шкафчик, — открывал тот, номер которого был на его ключах. После чего минуту-две офигевал от вида гомосеков в полный рост в грохочущей от смеха раздевалке.

В последний год фишка устарела и стала архивной: ключи отменили. Появились именные магнитные карты. По ним парни и турникеты проходили, и новые шкафчики закрывали.

Через два года как-то там удачно срослось в спортивных кулуарах, и дзюдоистам был выделен бесплатный абонемент в городской бассейн. Нонсенс. Отец даже позвонил Иреку Римовичу убедиться, правда что ли. Раз в неделю, в субботу, после школьных занятий, вся дзюдоистская ватага собиралась у дверей городского бассейна, хохмя, гигикая и матерясь. Потом, под предводительством тренера, заваливались внутрь, как к себе домой, с видом депутатов. Им выделили две дорожки с краю. Одну сразу же оккупировали аксакалы, которые умели плавать и дышать. Самая крайняя у бортика досталась шелупони типа Игоря.

К тому времени он уже умел сносно плавать. А то пошел бы камнем на дно, провоцируя инфаркты у тренеров и добавляя ребятам лулзов. Когда-то у них практиковались семейные вылазки… На шашлыки ездили. На карьер. Мама не любила воду, пеклась на солнышке и читала. Отец брал Игоря с собой, они уходили подальше от основного скопления народа и забирались в воду по пояс. Игорь барахтал конечностями, распугивая подводных обитателей и птиц, отец поддерживал его под животом на поверхности. Оба хохотали, как ужаленные. К концу лета Игорь вполне освоил «по-собачьи».

Сейчас многое изменилось. Они перестали выбираться семьей. Отец говорил, что изменилось само время. Он говорил, что копейка стала даваться очень тяжело, не как раньше, и приходилось удваивать усилия, чтобы держаться на плаву. Игорь делал вид, что верит услышанному. Но все же подозревал, что причина не только в этом.

Он влюбился в бассейн сразу же, с первого сеанса. Да, вот так. Игорь верил в любовь, даже если Петров думал обратное. Проблема в том, что Петров сам в нее не верил. Он был умный психотерапевт, не докапывальщик притом, но жизнь его поколотила. Сильно. Он не верил в любовь, в честь, в благородство, но он считал, что пацан Игоря возраста должен во все это верить. Поэтому он с такой легкостью дискутировал и не бузил. Петров мог сам этого не осознавать, а для Игоря этот факт был очевидным.

Он любил родителей. Он любил истории отца и юмор мамы. От любил бабку с дедом, хоть они и умерли. Он лелеял воспоминания, как дед везет его на Урале, и он чуть не писается от страха и восторга. Как бабушка печет блины и дает ему по носу, если он ворует сырое тесто, а на ночь рассказывает ему странные сказки. Он любил читать. Он любил вечера, особенно летние. Он в упор не мог понять, как нечто подобное можно привязать, например, к другу, — какому-нибудь кренделю, ковыряющему в носу. Как можно испытывать нечто подобное к незнакомой девчонке, которая строит и канит. То, что он чувствовал, — он страшился назвать «любовью», чтобы не испоганить самим сравнением с тем, о чем пишут в книгах. Чувство расцветало в нем полным спектром летними вечерами, когда он, свернувшись калачиком у окна, зажигал ридер и отключался от этой сюжетной реальности. Он читал, пока не начинали выцветать звезды, и небо бледнело, и близилось утро. Он ложился спать, изможденный и счастливый.

И бассейн вдруг вошел в этот список. Даже несмотря на лоховскую дорожку; а другого Игорю и не нужно было, он не член команды пловцов через пролив Босфор, чтобы кобениться. Все равно 50 метров были ему не под силу. Он проплывал десятку и, цепляясь за бортик, офигевал. От наплыва того самого чувства, которое не-любовь. Ну вот скажите, разве можно нечто подобное проецировать на незнакомую тетку на балконе?

Игорь отфыркивался, как морж после обеда, озирался по сторонам на плавающий люд, переводил дыхание. Докапывальщики тоже присутствовали, как всегда, но здесь номинально. Периодически его пинали и торкали те, кто проплывал мимо, такие же бегемоты, — не беда! Игорь восстанавливал слабую дыхалку, отпускал бортик и пускался в очередной заплыв. Час сеанса пролетал, как миг.

После первого плавания Игоря скрючило от голода. Он переоделся, вышел из здания бассейна и едва не согнулся в три погибели от сведенного желудка. Еле до холодильника дополз, а потом выел из него четверть. Пожаловался родителям на такое гадство, те сразу прониклись и стали выделять ему деньжат. Игорь знал одну пиццерию, туда и заскакивал после бассейна, благо она располагалась всего в квартале. Это была пиццерия с детским уклоном, в том смысле что там имелся загон для малолеток, чтобы резвились и не мешали родителям кирять. Загон — простота, горка и манеж с разноцветными шариками. По вечерам — не пробиться. А днем в субботу — почти безлюдье. Тусят в основном студенты, которые залипают на гаджеты, поскольку вай-фай — халявный.

Игорь заседал там и лопал. Аж за ушами хрустело. Заказывал пиццу 30 см и пожирал ее всю, до крошки. Он усаживался у окна и, работая челюстями, наблюдал за людьми снаружи. Он вспоминал времена, когда делал это из окна своей комнаты. Времена, когда он был маленьким, и у них в семье случались семейные вылазки за город. Когда он не так много читал, а выходил во двор и зависал на дугообразной лазалке. Когда он не шлялся во сне, а Каба еще не пыталась пожрать его душу. Когда докапывальщики не оккупировали его личную территорию, как свою. Он вспоминал, слушая музыку и хавая пиццу… Потом расплачивался и топал домой.

И дома ел.

Наверное, ради такого дела можно было и перетерпеть две тренировки в неделю. Но Игорь рассудил иначе. Он подумал, что если во главу угла ставить спортивные достижения, то бассейн явно выигрывает перед дзюдо. Впервые ощутив реальный экстаз от спорта, Игорь не смог физически завтавить себя ходить в тупорылую секцию и мазаться каждый раз, увиливая на турники. Он убедил себя, что в его решении нет предательства, нет подвоха, нет двуличия. Он просто перестал ходить в дзюдо, но на следующий сеанс бассейна пришел.

Он как ни в чем не бывало плескался и ни о чем не подозревал. А когда дали сигнал об окончании сеанса, он вылез из воды и увидел обоих. Тренера по дзюдо, а рядом — маму. Игорь вдруг осознал, что хорошая жизнь закончилась, едва начавшись.

Он мелкими шажками приблизился по обходной дорожке к тому месту, где наверху, в первом зрительном ряду, стояли мама с тренером.

— Иди, одевайся, и выходи к нам, — скомандовал Имович.

Кто придумал Имовича — неизвестно. Может, Борян, который знал толк в прозвищах. А может, задолго до Боряна, в допотопные времена. Игорь кивнул, после чего поплелся в душ. Когда он одетый вышел к зрительным рядам, мама с тренером ждали его там же, расположившись на первом ряду. Имович что-то усиленно втирал. Мама хладнокровно слушала, глядя в пространство перед собой.

— Ну, присаживайся, боец невидимого фронта! — пригласил тренер, завидев Игоря. Тот присел на краешек. — Вот уж действительно, шпион недоделанный! Ну давай, рассказывай!

Рассказывать покуда было нечего. Игорь понуро молчал, глядя на свои руки и располагая к экзекуции.

— Вот, обсуждаем с мамой твое будущее, — радостно ляпнул Имович. Игорю захотелось самоубиться — спрыгнуть вниз на обходную дорожку бассейна и свернуть шею. Высота, правда, недостаточная. Еще лучше Имовича скинуть, но что это даст? Маму-то не скинешь...

— Соображалка, как мы уже поняли, у тебя работает, — болтал на взводе тренер Ирек Имович. — Только все не в то русло. Неделю на тренировках не появлялся, а в бассейн он тут как тут. Герой, ничего не скажешь.

А что не так с бассейном, хотел спросить Игорь, но не спросил. Он рубил фишку, хоть и выглядел прямодушным. Бассейн вообще не причем сейчас. Имович царапался за клиента.

— У нас в стране президент до сих пор тренируется. Президент! А ему уже лет-то сколько! Думаешь, ему заняться больше нечем? Ты посмотри, как он выглядит! Сколько вообще правительство сделало для страны и для спорта, ты задумывался? Чтобы такие, как ты, могли тренироваться, могли вырасти людьми, мужчинами, а не тряпками.

Игорь встретился сегодня с тренером, как обычно, в фойе перед сеансом. Тренер взглянул на Петрушку, Петрушка взглянул на тренера. Тот ничего не сказал, задумав хитрый план. Молча дождался, пока Игорь отправится в свободное плавание, потом достал мобилу и набрал маме. Поскольку нынче суббота, мама торчала дома в соцсетях. После звонка тренера мама отложила соцсети и стартовала в сторону городского бассейна. «А чего ты ожидал?» — уныло спросил себя Игорь, ненавидя свое решение. Такие вещи сами по себе не рассасываются, и взрослые глаза на такое не закрывают. Но в глубине души он понимал, почему так поступил. Ему просто хотелось поверить в сказку, поверить в то, что он выбирает, а не за него.

— Ты сам подумай, бестолковый, — продолжал меж тем молоть дзюдоист №1 Имович. — Родители деньги за тебя платят, чтобы ты тренировался. Это в мое время государство за все платило, секции бесплатно были. А теперь — все, рынок. Может, ты деньги дома рисуешь или на принтере печатаешь? Нет? По-твоему, они просто так родителям достаются, чтобы швырять их?

Тут Игорь уже не выдержал. Не, ну а фигли он провоцирует? Совсем дебил? Имович, ты совсем не тот человек, который может вещать о чести и бессребрениках.

— Я так-то могу на турниках и на улице повисеть, — психанул Игорь. — Бесплатно.

Имович осекся, выпучился и перекосился.

— Че? — прошамкал он. — В смысле?

— Так! — Мама вклинилась в эту бойню номер пять, ни к кому конкретно не обращаясь. — В общем, все понятно, дальше можно не продолжать.

Она повернулась к Имовичу, который поежился под ее взглядом, не смотри что тренером-дзюдоистом был. Мама же вполне корректно протянула ему руку.

— Спасибо, что подняли этот вопрос и просветили. Дальше мы сами. Я думаю, Игорь сделает правильные выводы.

Ирек Имович опасливо пожал протянутую руку и быстро откланялся, стараясь не встречаться взглядом с Игорем.

По пути домой мама не стала отчитывать Игоря, она вообще ничего не сказала, они шли молча, как два задумчивых человека. И отец не сказал ни слова вечером, хотя вряд ли остался в неведении. Родители просто спустили все на тормозах. Этого нельзя было сказать про Ирека Имовича, тренера.

Ко времени следующей тренировки Игорь миллион раз пожалел, что не сдержался тогда в бассейне. По сути, он изначально бы неправ, а Имович — прав. Предки действительно оплатили абонемент, Игорь проступил крайне некрасиво, что молча прогулял, и маме пришлось узнавать об этом от постороннего человека. И с этой стороны родоки у него вообще суперстар, даже пинка не дали для профилактики, молча простили. Игорь пришел на тренировку, бочком приблизился к тренеру, чтобы поздороваться. Тот кивнул, неприязненно оглядев его с головы до ног.

— Не ожидал от тебя, Мещеряков, — сообщил Имович с ходу. — Я думал раньше, ты просто хлюпик. Ну бывает, у некоторых с возрастом проходит. Но ты еще и подлец оказался, а это уже приговор. — Он помолчал. — Иди, Мещеряков, переодевайся.

Игорь переоделся. Мнение о нем тренера, по сути, было идентично с его собственным мнением о себе самом. Вот только ему самому-то можно было так думать, а тренеру — нет. Тем более, говорить, не стесняясь, что их могут услышать. Игорь проглотил и «хлюпика» и «подлеца», потому как выбора у него не было. Но забыть — не забыл. Затихарился.

Он вспомнил об этих словах тренера в тот переломный день, когда к ним домой нагрянула опека. И отомстил.

Ну вот, а Петров говорит: бассейн!