Глава 7. В школе - 1.

Систему он не догнал изначально, и система ответила ему своим тотальным презрением.

В первый же день учебы Игорь начал смутно подозревать, что родители что-то упустили в его достойном воспитании. Все другие шкеты, его одноклассники на ближайшие 11 лет, казалось, прошли «Курс молодого школьника». Они с легкостью ориентировались в коридорах, знали, в каком направлении спортзал, где искать местную кормежку, где сокровищница знаний — учительская. Даже рассаживались по партам с осознанным видом, словно по предварительной броне. В общем, чувствовали себя своими в доску. Игорь своим себя не чувствовал и жестоко тупил.

Потом он пообвык и немного расслабился. Все-таки школа — это замкнутое пространство, а самое главное — ограниченное число докапывальщиков. Их можно изучить и приспособиться. Дима Шиляев, рыжий веснушчатый паренек, был докапывальщиком №1. С ходу умудрился довести до слез Лену Козленко с первой парты, после чего Диму пересадили от Лены подальше. В конце уроков Дима сцепился с Лехой Воробьевым, и Леха тому навалял, и с тех пор эти двое старались умело друг друга избегать. Тактика Димона Шиляева ака докапывальщика была настолько примитивной, что Игорь вывел для себя единственное правило: главное, не оставлять Шиляева за спиной. Даже если ничего толкового не придет в голову, он просто пнет сзади и будет ржать, чисто конь. Для себя Игорь обозначил Димона «Кореянином», и этнические корни тут не при чем, а всего лишь цвет волос Димона, напомнивших Игорю съеденную на прошлой неделе морковь по-корейски. Мало того, Игорь умудрился еще и ляпнуть это при ком-то, и погоняло подхватило ветром и рассеяло по всему классу как волшебные семена Урфина Джюса. С того дня все называли Димона за глаза «Кореянином», а некоторые — прямо в глаза, от чего тот начинал становиться вишней.

Леху же Воробьева — одного из тех, кто не гнушался звать Шиляева «Кореянином» в лицо, — Игорь поначалу тоже записал в гильдию потенциально опасных типов. Леха восседал за самой последней партой и швырял оттуда комментариями, шуточками и замечаниями. Впоследствии Игорь понял, что Леха — скорее тролль, чем докапывальщик. Тоже в принципе докапывальщик, но со своим кодексом. Как-то так. Главное, вычислить ключевые положения этого кодекса и не преступать их в присутствии Лехи, а то может и навалять, как Кореянцу Шиляеву. Драться, судя по всему, Леха умел и любил. Но сам первым никогда не лез. И не строил подляны, чтобы спровоцировать. Леху Игорь прозвал просто Лехой.

Гоша Кухтеев, словоохотливый и улыбчивый мальчуган, был докапывальщиком с приветом. И с оттенком. Если Кореянина по-морковному нежелательно было иметь с тыла, то Кухтеев становился опасен в анфас. Любил неожиданно хватать мальчиков за яйца и угорать с этого. Девочек не трогал. Может, трогал когда-то, до школы еще, но получил звездюлей и сменил ориентацию. Здесь ему тоже не дали разгуляться, очень скоро растолковали, чем грозят такие замашки. Гоша стал улыбаться значительно меньше, однако за все время учебы он нет-нет норовил в запале или во время игры пощупать пацанские причинные места. Игорь прозвал его «Элтонджон».

Марат Ишмуратов, черненький и долговязый тип, оказался махровой истеричкой. На второй день школьных занятий где-то посеял ручку и развопился на весь класс, обращаясь ко всем и ни к кому конкретно, требуя вернуть ему собственность. Класс подивился на него в течение некоторого времени и занялся насущными делами. Леха Воробьев заметил с галерки «Марат-Ишмурат-Зиккурат», что бы это ни значило. Лена Козленко молча сунула Марату свою запасную ручку, чтобы тот не выл. Тот и не выл больше, насупился и весь день сидел обиженный, яростно строча одолженной ручкой. Назавтра Лена возмущалась, что ручку Марат так и не отдал. Он мог распсиховаться на пустом месте и не поддавался прогнозированию, от чего Игорь заключил, что общение с ним следует поделить на ноль. Для себя он прозвал его «Ревун».

Из девочек ему запомнилась прежде всего Лена Козленко и Алиса Болотникова. Лена Козленко сидела за первой партой и сразу же после звонка начала усиленно тянуть руку, стремясь поделиться накопленными на подготовительных занятиях знаниями. От постоянной тянучки правой рукой, или по иным причинам, у Лены уже к третьему классу стал развиваться сколиоз, и ей прописали корсет. Меньше тянуть руку она не стала, но делала это уже не столь исступленно. Лена была опрятной и правильной. Очень любила жрать, словно дома ее морили. Однажды Игорь видел, как та заглатывает на перемене бутерброд — чуть ли не целиком в рот пихала, при этом виновато озиралась, как бы прося прощения за проявление такого некошерного чувства, как голод. За это Игорь прозвал Лену «Саранчой».

Алиса Болотникова уже в первый день начала травить байки про Испанию. Видимо, в Испании была, решил для себя Игорь.

Кто-то: Блин, опять дождь с утра, погода дурацкая уже неделю!

Алиса Болотникова: А вот в Испании всегда прекрасная погода!

Кто-то: Ногу натер. Вчера с матушкой по магазинам ходили, дурацкий кроссовок!

Алиса Болотникова: А вот в Испании прекрасная обувь продается. Износу нет. И ногам комфортно.

Кто-то: Вчера брат старший с армии фоток прислал. У меня на телефоне, хотите позырить?

Алиса Болотникова: А мы фото из Испании на конкурс отправили, и третье место заняли!

Все понятно. Для себя Игорь прозвал Алису «Хуанита». Ну, чтобы не зазнавалась особо со своей Испанией.

В первом классе Игорь еще воспринимал себя таким, какой он есть. Учителя не воспринимали его таким, какой он есть. Учителя подметили, что Игорь нуждается в корректировке, иначе не видать ему счастья в жизни как своих ушей. Учителя призвали в помощники родителей.

Училка: Игорь неглупый мальчик, но вот внимание!.. Его хватает максимум на пять минут. Игорь, сосредоточься, — говорю. И — да, он смотрит на доску, слушает. Видно, что старается. А через пять минут — уже смотрит на стены или в окно. И взгляд отсутствующий. Приходится опять его дергать.

Видимо, училка не читала книги. Иначе она бы знала это состояние «отсутствия» и не паниковала попусту.

Дома проходил локальный разбор полетов.

Мама: Игорь, тебе трудно сосредоточиться? Почему другим детям не трудно? Ни про кого больше так не говорят, только про тебя. Что не так?

Папа: Ну может, он особенный. Или, как это говорится, — с особенностями.

Мама: С особенностями у нас бабка сверху и твой дружок Раджив Ганди. Мы сейчас говорим об элементарном усердии. Где-то оно есть, где-то нет. Читать он научился, причем почти сам, часами читает.

Папа: Ну ты сравнила хрен с редькой. Это же кайф. А школа — не кайф. Я тоже школу не любил, это не катастрофа.

Мама: Я не говорю, что ее нужно любить. Она что, дорогой родственник? Школу по определению нельзя любить. Ее нужно использовать. Ты учился в девяностые, тогда не до школы было, и ценности другие. А сегодня образование — это все. Игорь, ты это понимаешь?

Игорь: Угу.

Мама: Сейчас нужно что-то кроме «угу». Как себя поставишь вначале, так оно и пойдет. Первые месяцы — самые решающие. Не только в школе, а везде. На работе, во дворе, в новой компании, в спорте. Везде. В первые месяцы ты создаешь себе образ. И будут потом видеть не тебя, а твой образ. Люди не видят тебя. Люди видят то, каким ты зацепился за их подкорку. Если ты зарекомендовал себя трутнем, тебя будут видеть трутнем. Оно тебе надо?

Игорь прилагал титанические усилия «не быть трутнем» и «зарекомендовать себя», но тщетно. Это было сильнее него. В дневнике Игоря начали появляться первые тройки. И первый класс Игорь закончил с тройками — мама оказалась провидицей.

Партнером по парте Игорю достался мутный тип по имени Роман Гунько. Первое время Игорь, следуя общественным правилам, честно пытался установить контакт, но быстро сдался. Гунько оказался ему не по чину. Гунько знал тайны.

Звонок на перемену, Ромка быстро собирается и куда-то уматывает с загадочным видом.

Игорь: Куда идешь?

Роман: Не важно. Секрет.

Игорь: Что за секрет?

Роман: Секрет такой.

Игорь: Ну честно! Интересно же. Я никому не скажу.

Роман: Жарапанэ.

Игорь: Чего? Обедать, что ли?

Роман: Не угадал.

Игорь: А чего это — жрапанэ?

Роман: Это по-украински. Ты не поймешь.

Так объясни, че как дебил, мог бы сказать Игорь, но не сказал. Пусть валит. Дома Игорь посмотрел в словаре на Яндексе, что за жрапанэ такое. На украинском языке такого слова не было. Возможно, это какой-то местный жаргон… Странный Гунько!

Игорь идет домой со школы, глядь — впереди маячит таинственная спина его соседа по парте. Игорь, еще не наученный опытом, догоняет.

Игорь: Ромка, ты тоже в той стороне живешь?

Роман: Нет. Я в другой.

Игорь: Понятно. А куда идешь?

Роман: Это секрет.

Игорь: Что за секрет такой? Расскажи.

Роман: На морданку.

Игорь: А чего это — морданка?

Роман: Это по-венгерски. Ты не поймешь.

В общем, Роман Гунько знал тайны. Не сложилась дружба. Игорь-то не знал! Так они и сидели рядом на уроках, как две разведенки от одного мужа. Игорь для себя прозвал Романа «Карыч». По аналогии со всезнайкой Кар-Карычем из «Смешариков».

Точные науки в школе разили наповал. Поначалу было приемлемо — когда арифметика подкреплялась наглядными примерами, иногда даже дураковатыми картинками. Ну там, у Васи 4 яблока, он съел одно, сколько осталось? Никаких проблем с тем, чтобы представить Васю, пожирающего яблоко и крысившего за спиной оставшиеся три. Или же: поезд идет на скорости 80 км/ч, через какое время он прибудет из Москвы в Бологое? Легкотня. С появлением в жизни Икса и Игрека ситуация усугубилась. Математика становилась абстрактной и оторванной от жизни. Квадратный корень ставил в тупик. На кой он сдался? Ни разу в жизни ему не пришлось использовать квадратный корень. И люди вокруг, включая родителей, тоже не сказать чтобы были вооружены этими корнями и пускали их в ход надо — не надо.

Так-то Игоря особо не допекали, со временем притерпелся. Учителя как заведенные ставили ему трояки. Любые попытки с его стороны переломить ситуацию наталкивались на неприкрытый отпор. Некоторые попытки подавлялись. Пару раз учителя объяснили Игорю, что негоже ему рыпаться, пусть довольствуется тем, что есть.

Одноклассники… Скажем так, Игорь Мещеряков обладал полноценным набором качеств, чтобы стать местным чмошником. Но чмошником он не стал, спасибо дзюдо хоть за эту мелочь. Нет, он не расшвыривал ребят через бедро напропалую, он вообще избегал конфликтов, а спортивной секцией не гордился, а скорее стыдился. Но на тренировки-то ходил, и в школе об этом знали! А главное: периодически Игорь сверкал синяками после очередного приступа лунатизма. Про лунатизм народ не знал, а про синяки — знал. Иногда синяки обнаруживались в скрытых местах, когда Игорь переодевался на физкультуре. Учителя в отмазки про секцию верили. Ученики — напрочь нет. Только к правде они не подступили, мерили своими пацанскими мерками. Игорь — мутный. Не Карыч, как Гунько, но стремится к этому, недаром их двоих объединили за одной партой. Кто его знает, этого Игоря, куда он ныряет после уроков и в каких делишках участвует? Может, для понта типа в дзюдо, а на самом деле бьется на ринге за деньги? Судя по его виду — сомнительно весьма, разве что в качестве разносчика напитков. Ну а вдруг? На всякий случай — ну его, пусть ходит себе.

Он оставался долгое время темной лошадкой, а Крылов сделал из него черную дыру.

По Крылову писали сочинение. Игорь стихи не особо жаловал. Басни тем более. Он написал в сочинении о том, что произведения Крылова ему не понравились. Он нашел их половинчатыми и незаконченными. Смысла не нашел. Морали, о которой учитель столько трындел, тоже ноль с хвостиком. Исключение разве что «Кукушка и Петух». И сдал тетрадь. На проверку.

На следующем уроке под его сочинением красовался вполне заслуженный «кол».

А ниже:

УЖАСНО!

А ниже:

ПОЗВОНИТЬ РОДИТЕЛЯМ!

Дома состоялся очередной разбор полетов.

Мама: Игорь, ты что, не знаешь, что такое басни?

Папа: Даже я знаю. У нас в армии был один баснописец…

Мама: Про армию сейчас как нельзя кстати.

Папа: Да я не в этом смысле. Я просто разрядить.

Мама: Лучше не разряжать. Армия уже сейчас светит, Игорь, если ты не возьмешься за ум. Ты не знаешь, что такое басни?

Игорь: Ну...

Мама: Опять «ну». Игорь, соберись! Что вы там проходили, «Квартет»? Смотри. Собрались осел, козел, медведь, кто там еще?

Игорь: Мартышка.

Папа: Проказница.

Мама: Очень смешно. Два шутника в доме, это очень здорово. Ладно, стали играть квартет, ничего у них не получалось. Какой нужно сделать вывод?

Игорь: Нужно репетировать! Стараться! Потом получится. Сейчас над ними смеются, но потом перестанут, когда начнет получаться. Над Леди Гагой тоже сначала смеялись, и где теперь эти шутники? Крылов не понимает. Зачем пишет?

Мама: Игорь, совсем нет! Тебе же Соловей в конце говорит, какой вывод. Нельзя играть, если нет уменья. Талант нужен, понимаешь? У Леди Гаги есть талант, а у квартета — нет его. Они думают, что нужно сесть правильно, и выглядят глупо. Как они не садятся, у них ничего не получается, потому что таланта от этого не прибавится. Автор высмеивает их за это. Понимаешь теперь?

Игорь: Угу.

Но он не понимал. Он любил читать биографии знаменитых людей — писателей, музыкантов, актеров. И часто он сталкивался с таким фактом, что общество поначалу их отвергало. Говорили, таланта нет. Говорили, умения нет. Говорили, что такое никто не станет читать или слушать. Говорили, что их творчество ущербно и никому не нужно. Говорили много чего еще, похлеще Соловья. Но люди продолжали упорствовать, продолжали совершенствоваться, даже если на это уходили годы. И в один прекрасный день смеяться над ними переставали.

Игорь не понимал. В дзюдо постоянно существовали поставки свежего народонаселения. Сколько убыло, столько прибыло. Желающих освоить непростое искусство дзюдо всегда хватало, что Игоря, мягко говоря, удивляло. Многие новички прибывали примерно таким же макаром, как сам Игорь: из-под палки. Иногда на горизонте возникали такие хлюпики, что даже Игорь-Петрушка мог приосаниться. У них не было таланта, у них не было уменья, у них не просто не получалось, у них сильно не получалось. Но это никак не мешало тем из них, кто не сдавался и продолжал тренировки, через пару месяцев набрать вес, силу и уверенность.

Однако всегда находилась пара-тройка прощелыг, которые угорали в сторонке и тыкали пальцами. Наверное, тоже шушукались промеж себя, что уменья нет. Остальные не любили их за это крысятничество, и те всегда держались кучкой для уверенности. И каждый раз угорали. Баснописцы хреновы.

Получается, что если над неумехами смеются в жизни, то эти насмешники — нехорошие ребята, их в утиль. А если смеются на странице книги, да еще и в рифму, они — классики, их — в Википедию? Игорь начал понимать, что у докапывальщиков тоже существует своя иерархия, своя элита. Есть писатели — их много, — которые суть докапывальщики высшей масти. Они не толкают тебя в очереди, они не лезут на твою скамейку, они не наступают тебе на ногу в автобусе. Они создают героев. Как Соловей. Этот пернатый крендель вместо того, чтобы поддержать квартет, посоветовать, настроить на долгие репетиции, просто смеется. И этим убивает на корню любое начинание. Он, Соловушко, чувствует себя неизмеримо выше только потому, что он родился соловьем и умеет петь. Он не тренировался даже, ему все досталось на халяву.

Игорь сказал: понимаю. Что-то он действительно начинал понимать. Явно не то, на что мама рассчитывала.

Мама: Что еще у нас? Мартышка и очки? И здесь своя мораль. Очки — это как символ ученого человека. У людей такие ассоциации — если в очках, значит, много читает. Значит, умный. А мартышка — глупая. Она где-то увидела человека в очках и теперь сама пытается нацепить очки и выглядеть умно. Но от этого умными не становятся. Даже очки она надеть толком не может, крутит их то так, то сяк. Это выглядит смешно, над таким смеются, понимаешь? Каждый должен заниматься своим делом и не браться за что-то, если руки не оттуда растут. Ученому — носить очки. Мартышке — есть бананы. Каждому свое, понимаешь?

Игорь: Угу.

Но он не понимал. Однажды ему купили и подарили ридер. Однажды ему купили и подарили смарт. Еще раньше ему вручили темно-шоколадного цвета ноут. И каждый раз на короткий промежуток времени Игорь становился мартышкой. Он тупил, заглядывал в инструкцию, искал на форумах. В результате разобрался, и все оказалось элементарным. И что же тут такого смешного, родные и близкие? Да звери в цирке выступают и способны на сложные и синхронные действия, если их как следует научить, на что и не каждый человек способен. Почему в басне Крылова никто не подошел к Мартышке и не научил ее надевать очки? И тогда ей сразу же стало бы понятно, что они ей не нужны. Почему вокруг только ржут? Почему вокруг одни докапывальщики?

Он не понимал. Фраза «каждому свое» вполне заслуживает быть выгравированной на могиле перспектив. Что это значит? Что значит — свое? То, что заложено? И что же такое заложено? А ни фига не заложено, ребенок рождается и ничего не умеет. Учится держать ложку, учится ходить на горшок, учится вообще ходить. Учится петь и играть на гитаре. Почему никто не объяснит ребенку: каждому свое, малыш, ты ж не умеешь ходить, это не твое, полежи пока. Может, травить ребенка просто не интересно, потому что он не поймет шутки юмора?

Зато Игорь понимал другое. Он понимал, почему все его попытки улучшить успеваемость в школе приводили к фиаско, а порой даже натыкались на агрессию. Каждому свое, фигли! Игорь не удивится, если узнает, что учителя тайком угорали над ним в учительской, сравнивая его с Мартышкой. Крылов всех научил хорошему.

Мама: Ну а «Кукушка и Петух»? Ты написал, что тебе понравилось и ты увидел в басне смысл. Какой?

Игорь: Что нужно быть вежливым. Один хвалит другого, тот хвалит в ответ. Всем приятно.

Папа: Что-то в этом есть.

Мама: В этом есть полный бред. Игорь, ты как с луны свалился. Вроде ты столько книжек читаешь. О чем ты там читаешь, интересно знать?

Папа: Может, Плейбой.

Мама: Плейбой не читают. Чего там читать? Мозгами просто нужно шевелить иногда, вот и все. Думай, Игорь, головой. Не задним местом. Кукушка и Петух говорят неправду. На самом деле, один хвалит другого только для того, чтобы тот похвалил в ответ. Это называется — лицемерие. Они даже не понимают, о чем хвалят, оба петь не умеют. Смысл такой вежливости? Понимаешь?

Игорь: Угу.

Но он не понимал. Что значит тогда обмен репликами «Как дела? — Нормально» или «Хорошо выглядишь — Спасибо»? Это тоже лицемерие? Игорю нравится, как поют Леди Гага, Фредди Меркьюри и Тарья Турунен. Но раз он не бельмеса в музыке, он не имеет права ими восторгаться, потому как, бро, это — лицемерие? Игорь в восторге от того, как пишут Гарри Гаррисон и Стивен Кинг, но какое он имеет права быть в восторге, он что — писатель? Получается, так?

Папа: Игорюня, а если серьезно, ты бы в интернете почитал сначала, прежде чем сочинения писать.

Мама: Уж лучше так. Если своя башка не варит, лучше списать. А то: Крылов не понимает. Уж побольше нас всех. Ты почитай рецензии умных людей. Надо бы провести ревизию в твоих книжных залежах, что-то ты явно не то читаешь.

Папа: Так о чем я. В армии, говорю, был у нас баснописец один. Только он не басни писал, а эти, как их… Пьесы. Ибсен недоделанный. Пристал к старлею: нужен, говорит, в роте свой театральный кружок. Будем спектакли ставить. Он, значит, будет сценарии гнать, а мы на сцене кривляться. Его ребята побили слегка, он увял с этой идеей. Все строчил что-то втихаря по ночам. Мы решили проверить, что он там строчит. Думали, он обиду затаил и на нас пишет карикатуры какие-нибудь. Оказались настоящие рассказы про солдатскую жизнь. Мы начали читать и подсели конкретно. Извинились потом перед Ибсеном. Пацаны даже просили разрешения послать эти рассказы своим матерям и девчонкам. Больше Ибсена, естественно, никто не трогал. Дембельнулся тот классным парнем.

Вечер прошел в непростых раздумьях. Теперь Игорь мог ответить на вопрос, почему же он читает-читает, а ума все не прибавится. Нет никаких премудростей там, в книгах. Да и откуда им взяться, скажите на милость, если большинство писателей родились соловьями? А те, кто родились в условиях, граничащих с комфортными, стали настоящими соловьями-классиками! Их окружал достаток и дворянские чины, им были доступны школы, журналы и дома, в их распоряжении имелось свободное время, чтобы летать и петь. Соловьи не смотрят вниз. На тех, кто копошится в земле. Только если тот, кто копошится в земле, вдруг проявляет неуверенные признаки певца. Соловьи не знают премудростей, но они умеют стебаться. Они никогда не поймут трудностей осла или этого козла, которые не хотят больше впрягаться в ярмо, в узду, пахать в поле, тупо жрать корм, идти на убой. Они вдруг хотят чего-то большего. Сочинять музыку, петь песни, писать стихи, танцевать или рисовать картины. Но условия их жизни таковы, что они даже не знают, с чего начать. И спросить совершенно некого. Окружение не поймет, а Соловьи — позабавятся. Они искренне думают, что нужно начинать с правильного сидения. И это, мать вашу, очень смешно!

Их миллионы и миллионы. Мальчишек и девчонок, живущих в условиях «пастбища». Которые смотрят телевизор, читают книги, ходят в школу и в дзюдо, играют в игры, а еще — мечтают. Кем ты хочешь стать, малыш? Я хочу стать президентом! А ты? Я мечтаю стать актрисой. А ты, Игорек? Я хочу избавить мир от докапывальщиков. Но над головами — шайка прощелыг-соловьев, хихикающих сверху. Все эти ослы, козлы, бараны да мохнатые мишки могут мечтать о чем угодно, все это — бесполезно, потому что они элементарно не знают, с чего начать. Их удел определен: бесконечно пересаживаться с места на место, полагая, что в этом ключ. Так работает система, и годы уходят. Годы утекают, время идет, будущее не наступает, мы просто стареем здесь и сейчас, а мечты — что ж, мы все хорошо это знаем. Мечты остаются мечтами.

И чему же, во имя всех святых, могут научить такие писатели?

В тот вечер Игорь плакал.

Однако больше всего его поразило и закрепилось в памяти то, что его папа знал Генрика Ибсена.