Глава 21. У Петрова-7.

Сестру звали Светлана Петрова, и однажды в детстве он ее потерял. Он в панике метался по всему двору — сначала один, потом ему стали помогать взволнованные ребята, — но ее нигде не было. Через пять минут поисков Виктор чуть не ревел. Он привык присматривать за сестрой, это было его негласной обязанностью, врожденной обязанностью, против которой он никогда ничего не имел. Когда Светка родилась, Витяй органично вписался в роль старшего брата и наставника, что было редкостью среди пацанов его возраста. И вот теперь он ее потерял. Они вместе играли во дворе, Виктор отвлекся, а Светки нет.

Она нашлась чуть позже, ей в голову втемяшилось спрятаться, она улизнула потихоньку в соседний подъезд и затихарилась под лестницей. А там, под лестницей, она нашла паука и, наблюдая за ним, забыла о времени. Тогда все обошлось, как обходилось еще долгие годы, но… в конце концов, он все-таки действительно ее потерял. Навсегда.

Когда сестра пошла в школу, их отношения изменились. Виктор, оставаясь верным своему характеру и родительским наставлениям, продолжал покровительствовать сестре. Уже в те годы проявлялся его дар работы с маленькими, вот только минуют эпохи и эры, прежде чем он сумеет реализовать свое призвание. Постепенно Светка мягко но настойчиво стала выходить из-под его опеки. Сама. Теперь ей хотелось справляться самой, и к концу школы Виктор уже смутно представлял себе, чем живет и чем дышит его родная сестра.

Потом в его жизни появилась Лена Бирюкова и перечеркнула весь сценарий. Ему было 18, ей — 17, и у них закрутилось по-серьезному. Окончив школу, он отправился в армию. Мыслей о том, чтобы поступить в институт, у него никогда не возникало: его родители принадлежали к рабочему классу, так что звезд с неба Виктор не хватал; и подругу он тоже выбрал под стать своему квартету. Даже если бы мелькнули мысли о лучшем будущем, Виктор Петров элементарно не знал, с чего начать. Он отслужил и, сняв отдельное жилье, они с Леной справили скромную свадьбу. Виктор устроился в шиномонтажку помощником и в короткие сроки овладел профессией. Там он, собственно, и начал выпивать. Поначалу — после работы перед выходными. За компанию. Лена работала кассиром; позже, отучившись на парикмахера, ушла работать в салон красоты. Освоила искусство маникюра, что впоследствии (уже после развода) дало ей шанс на частную практику. Виктор же долгие годы не двигался с места в плане карьеры. В духовном плане — стремительно деградировал. Особенно успешно после смерти Дениски.

Они бухнули на работе в конце дня, потом мужики уговорили его пойти в кабак, и поскольку назавтра у Виктора был выходной, он нализался вусмерть. Он кое-как приполз домой и рухнул на кровать мертвым телом. И даже Лена не смогла его растормошить, когда проснулась ночью, чтобы покормить сына и сменить тому подгузник, и обнаружила, что уже не нужно никого кормить. Полугодовалый малыш просто лежал и не дышал, и врачи так и не озвучили четкую причину, а лишь наводили тень на плетень, и эта страшная неопределенность служила поводом для самых чудовищных предположений, особенно для Виктора. Но самое паршивое — это осознавать, что никого не было рядом с мальчишкой, когда тот умирал. Мама спала, и папа, бухущий, спал, и оба впоследствии грызли себя этим, и друг друга они грызли молча тоже, и это в конце концов убило их брак, так же как смерть сына сама по себе убила их отношения.

Жизнь Виктора превратилась в цепочку дней. Он поднимался засветло, выкуривал несколько сигарет вместе с кофе, шел на работу. По пути заскакивал в магазин и покупал чекушку, временных ограничений в продажах тогда не существовало. К чекушке он прикладывался перед трудовой деятельностью, потом, по мере поступления позывных, во время рабочего дня — в туалете, или в раздевалке, или отлучался за угол, — отпивал из горла и закусывал сигаретой, перешибая запах. До обеда он чекушку доканывал и съедал обед, приготовленный Леной накануне. Этого ему хватало до вечера. Путь с работы до дома скрашивался парой банок крепкой «девятки», особенно было в кайф, если уже стемнело, и никто не пялился. Он хлебал свое мерзкое пойло, ощущая, как тепло разливается по телу, как пробуждается вечерний аппетит, как мысли в голове начинают отсвечивать позитивным окрасом.

Фигня все, думал он. Они с Леной еще молодые и могут иметь детей. Время придет. Нужно просто перетерпеть, переболеть, переждать, а когда придет время начать жить дальше — он это почувствует. И тогда все изменится! А пока он брал в магазе «сиську» удоем 2,5 литра и сосал ее весь вечер перед телеком. В одиночестве. На другой день все повторялось. Виктор Петров, кларнетист, пересаживался с места на место.

Еще через год Лена ушла.

По сути, ничего не изменилось для Виктора. Пришлось только вычеркнуть из своего каждодневного рациона дневные обеды на работе; там он довольствовался сигаретами и чекушкой. Готовить накануне было некогда и влом. Он перешел на полуфабрикаты, часто сомнительного качества, но зато дешевые и сытные. В магазе возле дома и во всех прибрежных киосках его знали и привечали, демонстрируя лояльность. Продавщицы подшучивали над его верностью алкографику, он тоже отшучивался. Позже многие из продавщиц перескакивали с рабочего места к нему в постель, шутки до добра не доводят. Уход Лены Виктор принял с покорностью, даже с облегчением. Он принял его с облегчением потому, что теперь ему не приходилось терзаться чувством вины от своей трусости, от неспособности спалить свой квартет, от ужаса перед возможностью что-то изменить. Развод прошел быстро и мирно, и это служило показателем, что на самом деле развод случился давно. За весь прошедший год они с Леной ни разу не поговорили о сыне и о случившемся. И ладно. Так тому и быть. Виктор Петров считал себя фаталистом. На самом деле он был одной ногой алкоголиком.

Больше он не умащивал себя идеей о том, что все еще впереди, нужно лишь переждать. Все равно он не знал, что именно он хотел впереди. Он просто пересаживался, и его устраивало. На работе он не косячил; мужики-коллеги относились к нему снисходительно, учитывая его горе, если и ловили от него запашок, то никак не комментировали. Периодически его приглашали в кабак после работы, вот только Виктор соглашался все реже и реже. Ему было любо набухиваться в одно рыло перед телеком, а потом тупо бродить по ночному городу в поисках приключений. Во время этих ночных бдений Виктор беззастенчиво цеплялся к припозднившимся дамочкам, и в девяти случаях из десяти бывал послан, но в одном случае ему удавалось завести знакомство, такое же пустое и мимолетное, как и вся его жизнь. Лица и тела стали сплошным безрадостным потоком. Временами, чувствуя себя относительно трезвым, он заскакивал к родителям, где встречался со Светкой. Они общались — ни о чем. Виктор Петров больше не предлагал свою братскую помощь. Он себе не мог помочь, о чем тут вообще вести речь?

В таком ключе тянулось еще пару лет, пока в один из отпусков Виктор Петров не перегнул палку. Да так, что она треснула нахрен раз и навсегда.

Накануне отпуска подфартило, Виктор Петров подцепил на работе кралю. Она была клиенткой, приехала в сервис поменять масло, и пока ей меняли масло, она курила снаружи. Тут как раз нарисовался Витяй-раздолбай из-за угла, только что хлебнувший своего «Распутина» и дымящий куревом; завидев телку в короткой юбке, тут же полез знакомиться. Чекурик сглаживал социальные углы и придавал Виктору шарма; дама повелась, дала ему номер мобильника. Он позвонил ей на следующий день, уже будучи на первом километре своего очередного алкогольного забега, и без обиняков пригласил в гости, отметить начало отпуска. К его удивлению, дама быстро подписалась и приехала к нему на его холостяцкую съемную хату. Не на ту, где он жил с Леной и где умер Дениска. После развода Виктор сменил место дислокации, руководствуясь экономией.

Все эти две недели они только и делали, что бухали да трахались. Краля нигде не работала, сибаритствовала и гоняла на тачке, купленной предками. Так что Виктор Петров, с его работой в автосервисе, с его руками, в которые намертво въелась грязь, с его съемной хатой с облупленными стенами и с его образом жизнью — все это виделось ей романтикой. Иногда они выбирались погулять, в основном — до ближайшего проката DVD. Еще они болтали без остановки о всякой всячине, о которой позже Виктор так и не смог вспомнить. Единственно прочно засел в голове какой-то бред про диоксиданты, но с чем это было связано конкретно, он понятия не имел.

Когда его подружка средне протрезвела, свела ноги и поплелась за тачкой, он сам встретился с фактом, что завтра — последний день отпуска перед работой. Новость так его обрадовала, что он нахрюкался в однюху, посчитав, что суток ему должно хватить на отходняк. Он постарался избавить себя от завтрашнего искушения и вылакал все, что оставалось в доме, а что не вылакал — вылил. Ну, символично вылил. Там оставалось на глоток.

На следующий день он проснулся часов в пять утра, и встретил себя более-менее трезвым, причем навскидку — никаких особых последствий двухнедельного заплыва. Виктор сходил в тубзик, понаблюдал за истечением собственных диоксидантов, подивился выносливости организма, потом принял душ, хорошенько растерся. Покурил. Есть пока не хотелось, но тут как раз никаких чудес. Он будет рад, если сможет похавать хотя бы к вечеру. Он завалился перед телеком и стал смотреть все подряд.

Уже через полчаса ему пришлось признать, что он поспешил возрадоваться. Возникшая где-то в груди легкая окаменелость росла стихийно с каждой минутой. Через час в груди ощущался не хилый такой каменюка, который острыми краями давил на сердце. Он пошел покурить, и его немного отпустило, но в то же время он обратил внимание, что у него подрагивают руки. Хреновый знак. Он выкурил последнюю сигарету в пачке, поискал новую и не нашел ее.

Нет курева. Он был уверен, что у него еще есть, а вот нету. Нужно срочно гнать в ночник, пока он в состоянии куда-то гнать. Прочие магазины еще закрыты, а ночник имелся в соседнем доме. Виктор Петров наскоро оделся, прилизал волосы, галопчиком спустился на первый этаж и залип. Он был готов выйти наружу, оставалось всего лишь выйти наружу, но он не мог выйти наружу.

Легкий тремор рук вдруг перерос в, мать его, десятибалльное землетрясение. Стоило Виктору представить, что он сейчас выйдет на открытое пространство, всем ветрам навстречу, одинокий и беззащитный кающийся забулдыга, как его скрутило в сургуч. Он колбасился, трясся, корежился и поскуливал возле долбаной подъездной двери, как наркот пред ликом ксеноморфного божества. Пот валил с него водопадом, поясница ослабла и в ней стучало сердце, колени ходили ходуном, как будто он тут собирался станцевать летку-енку. Он убеждал себя, что сегодня воскресенье, и ранний час, и народонаселение дрыхнет, никого там снаружи нет, ни человечка, ни собачки, ни таракашки, бабка какая-нибудь ковыляет до огороду, и на него не взглянет с укором. А ночник — вот он, рукой подать, там сонная тетка продаст ему сиги и, ладно уж, была не была, банку «крепкого».

Но он не смог выйти. Он был уверен, что, окажись он на улице, он просто ляжет на асфальт и будет колбаситься, бултыхаясь перед подъездом, веселя курящих спозаранку на балконе соседей. Виктор развернулся и, смахивая пот с лица, нерадостно побрел наверх. По дороге нашел на ступенях бычок, потом возле окна — еще один, подобрал оба и дома, морщась от отвращения, докурил. Но ожидаемого облегчения больше не наступало.

В конце концов, он дристанул и вызвал «скорую». Набрехал, что ему резко поплохело, ни слова про бухло — потом скажет. Хорошо хоть после звонка хватило ума открыть замок на входной двери. Он решил сделать это на всякий случай, и очень вовремя, потому как обратно до дивана он не дошел. Сполз по стенке и брякнулся в обморок.

Он пришел в себя от укола: его подключали к капельнице. Он увидел девушку в белом халате, всполошился, резко схватил ее за руку.

— Диоксиданты вышли? — с надеждой поинтересовался он, и тут же снова отрубился.

Его выпнули из больницы на третий день. Алкаша гребаного. У него случился жуткий отходняк, более ничего. Подержали денек для профилактики, и гуляй вася. Повезло. Не инфаркт, не инсульт, никаких особых последствий. Врач посоветовал ему обратиться к участковому наркологу. Виктор заверил, что бухал всего три дня, и то по случаю отпуска, а так он — вообще ни капли. Всем было пофиг. Виктор Петров шагнул с территории больницы в совершенно незнакомый мир. Впервые за годы он глядел перед собой трезвыми глазами. И осознавал, насколько вокруг все поменялось.

Добавились новые магазины — книжные, сувенирные, мебельные. Возникли павильоны сотовой связи. Открылись новые рестораны и кафешки. На улицах образовались молодые люди, раздающие рекламные листовки и флаеры, — он не смог вспомнить, когда те появились. Город строился и разрастался. Народ обзаводился семьями, детьми, приобретал новое жилье.

Стало больше машин на дорогах. И не только такси, но — вообще. Почти все знакомые Виктора имели тачки, уж он-то знал. Ребята и девчонки, его одноклассники, так или иначе заезжали к нему поменять резину. Он шутил с ними при встрече, вспоминал былые денечки, ну а «Особая», которая всяко-разно бурлила у него в венах, помогала сохранить чувство юмора. Однако в глубине души Виктор Петров, сын Петра, отлично осознавал, что все эти люди вокруг — все они движутся вперед; а он не движется. Теперь он шагал по улицам города, неся в простом полиэтиленовом пакете свои нехитрые пожитки, которые в больницу ему занесли родители, и видел, что мир — давно переступил в двадцать первый век, а он, Витяй Петров, так и торчит в двадцатом.

Он не стал возвращаться домой. Вместо этого он выбрался за город к речке, через которую был проложен мост с автомобильным движением и с пешеходными дорожками по обе стороны. Он дошел до середины моста и остановился там, глядя вниз на реку. Слушая шум машин, Виктор вспомнил свою недавнюю знакомою, с которой он зависал две недели и которая даже не знает, что он угодил в больницу. Интересно, что она сейчас делает? Может, проезжает по мосту, скользнув по нему взглядом и не узнав? Или бухает в компании другого передовика сферы услуг? А что делать дальше ему, Виктору? За спиной — отчуждение сестры, смерть сына, развод с женой, упущенные возможности. Впереди — съемная унылая хата, работа шиномонтажником и — ночник. Он продержится от силы пару дней. Потом пойдет бухать. И все потечет в прежнем русле, как в неизменном русле протекает внизу ленивая река.

Он отбросил пакет с одеждой, быстро перелез через ограду и сиганул с моста. Ни секунды не раздумывая.

Уже когда летел, вспомнил, что даже не покурил напоследок, как надлежит делать согласно фильмам. Удар о воду оглушил его, он потерял сознание и пошел ко дну. Только не суждено ему было достичь дна реки. Бессознательный, он, тем не менее, ощутил, как его кто-то тащит. Может, рыба просто, или сом какой… В речке, говорят, водятся сомы, один сомидзе якобы в прошлом году утянул под воду девочку-первоклашку. Виктор попытался отмахнуться от сома, он хотел подытожить в одиночестве, а не в обнимку с рыбиной из мультика. Сом же не отступал, и Виктор сдался.

Когда на берегу ему удалось выплеснуть из себя всю воду, которой он наглотался за время короткого вояжа по течению, Виктор осознал рядом живое присутствие. И то действительно был сом, хотите верьте, хотите — нет, а в миру — Сомов, Денис Валерьевич, Магистр. Его, Виктора, личный сом, а еще — один из его давних друзей, с которым он в далеком детстве искал по всему двору свою маленькую сестренку, а также тезка его умершего сына. И кто тут говорит о сюжетных совпадениях и ложных ценностях?

О том, что Дениса теперь кличут Магистр, Виктор узнал не сразу. Когда узнал, подумал, что это просто шутка: образ жизни и внешность Сомова никак не обнаруживали в нем ученого мужа. Денис носил дреды — вероятно, он был единственным в их городке, который рискнул носить дреды, — еще носил бородку навроде Укропа из «Даешь молодежь!», носил пестрые свободные рубахи навыпуск и гонял на красной отечественной «семерке». «Семерка», как правило, была набита «марьиванной». Еще Денис имел забавную привычку надувать щеки. Виктор не помнил, чтобы тот в детстве надувал щеки, но теперь стал. Родители Сомова были с положением в обществе, и долгое время Денис тоже пытался соответствовать, и даже получил ученую степень по международным отношениям. Но потом сдался и откликнулся на душевные позывы: увлекся восточной философией и духовными практиками. Предки какое-то время пытались вразумить, потом махнули рукой, при этом не переставая спонсировать сына. У Дениса Сомова имелся гуру, с которым он познакомился во время поездки в Индию, и он сам тоже являлся неким вторичным гуру для местных последышей.

— Прикольно поплескались, — возвестил Денис Магистр после того, как оба убедились, что помнят друг друга, и торжественно надул щеки. — Я за тобой прямо из тачки выскочил.

— А где тачка?

— Там, на мосту.

Виктор воззрился на мост.

— Надо забрать, пока не увезли на штрафстоянку.

— Суета все! — философски бросил Денис. — Хотя у меня там пара «косяков» заныкано. А еще могут предкам звякнуть. Или начнут искать меня в реке, хотя это тебя надо искать в реке. Пошли на мост.

— Не боишься наркоту в машине держать? — удивился Виктор.

Денис глянул на него, ничего не ответил и загадочно надул щеки.

Они двинулись вверх по склону за тачкой Дениса. По дороге выяснилось, что Денис прыгал вовсе не за ним конкретно, он прыгал вообще; он не узнал в Викторе своего давнего дворового кореша. Виктор ожидал вопросов, но их не последовало. Хотя, как прыгальщик с мостов №2, Денис имел право спросить, какого черта Витяй Петров вдруг решил сверзиться в реку. Позже Денис поведал, что снова намылился в Индию. Его тамошний гуру кислых щей и просветленный, как чищенная бляха, чувак по имени Чандан Чоудари проникся Сомовым (а точнее — возможным финансовым партнерством) и зазывал его туда. Вместе с Денисом ехали несколько его особо отмороженных адептов.

Он и Виктора позвал. Потому что теперь он, Денис Сомов, ставший сомом-спасателем, в ответе за жизнь Виктора, коли спас ему жизнь. Так глаголит досточтимый Чандан, да и вся восточная философия вторит этой истине, ну а денег у Дениса хватит, чтобы оплатить билет для Виктора туда и обратно. Нужно ехать. Ведь во второй раз его уже не окажется рядом. А если он, Виктор, не прочистит себе мозги, то второй мост — не за горами.

— Ток не бухать, — как бы мимоходом заметил Денис. — Бухать — нельзя. Мы вообще не пьем, это против нашего учения. А Чандан лично кастрирует, если увидит бухим. — Он покосился на Виктора и многообещающе надул щеки. — Шутка. Но с долей правды. Там, в принципе, и не найти поблизости спиртяги, мы за городом будем жить, магазинов рядом нет. Просто говорю для сведения.

И Виктор так и не узнал, было ли у него на лице написано, что он алконавт в менопаузе, или так совпало.

Виктор Петров завязал. Все приятности отвыкания он пережил — ломку и белочку, а что касается психоза или депрессии — то ему попросту было не до этого. Встреча с Сомовым все переворошила, Виктор влился в компанию адептов, кинулся оформлять себе загранник и визу, уволился с работы. Самолетом они долетели до Пуны, там Чандан прислал за ними машину — настоящий лимузин с шофером-индусом. Правда, Денис раскрыл, ехидно надувая щеки, что и тачка, и шофер — заимствованные. Денис, Виктор, несколько парней и девушек забрались внутрь и раскурили «косяк» местного пошиба, которым их снабдил шофер по просьбе Дениса. Виктор отправил чакры в астрал и отрешился от общей болтовни. Да и о какой болтовне может идти речь, ведь он всю жизнь прожил в каземате из четырех стен. Впервые он был хоть где-то, и вдобавок не абы где, а в самой Индии! Он завороженно смотрел на проплывающие мимо улицы незнакомой страны, наводненные велосипедистами, рикшами, битком набитыми автобусами с отсутствующими боковыми стеклами, какими-то телегами, псами, мальчишками и птицами. Почему-то было очень много птиц, нестерпимо много птиц, это был просто край птиц какой-то… Или это все диоксиданты?..

Чандан обладал стандартной внешностью гуру — чалма, борода с проседью, свободные покрои, улыбка в 32 зуба, магнетизирующий взгляд. И — вот так раз! — он тоже надувал щеки! Теперь понятно, от кого Магистр подцепил эту свою величавую привычку. Сам ашрам располагался на территории предместья, в богатой усадьбе одного из последователей. Чандан встречал их лично, что было знаком высокой чести. Он тепло обнял Дениса и защебетал о чем-то на английском. Потом их разместили в отдельно стоящем гостевом домике на несколько комнат, каждая из которых была рассчитана на двоих. Денис поселился с Виктором.

Вечером они отведали местной еды, накурились местной «травки», побродили по территории, познакомились с неофитами — инициатором выступал Денис, который, казалось, мог надувать щеки на любом языке, — а когда зашло солнце, и они расползлись по своим комнатам, в дверь Дениса и Виктора постучали. Гостями оказались две индийские девочки, которым по виду было не больше четырнадцати.

Обе гостьи — это был дар, как знак особого расположения гуру, и кто такой Витяй Петров, бывший колдырь, чтобы судить местные традиции и нравы? Они выпили чаю для приличия, а потом завалились в постель. Возможно, в чай было тоже что-то намешано, а может, хватало уже принятого ранее, как бы то ни было, все прошло как в тумане. Поутру Виктор толком и не мог вспомнить детали, его лишь мучал вопрос, не трепался ли он вчера про диоксиданты.

Началось полноценное, большей частью — приятное пребывание в ашраме. Пребывание, наполненное музыкой, танцами на природе, медитациями подле водопада и в групповом зале, прогулками и неторопливыми беседами. Сим познавались тайны бытия.

Но каждый вечер перед сном Денис и Виктор открывали двери гостьям, и к ним в комнату входили две девочки. Каждый раз новые. Не старше 14 лет. Или даже 13-ти. И в последующие разы Виктор Петров уже помнил все детали четче некуда.

Денис Сомов любил разглагольствовать пространно, а Виктор Петров любил слушать. Они много времени провели друг с другом и приятно сдружились, и в один из дней Виктор отважился затронуть наболевшее.

— Я никогда бы не подумал, что у меня может быть склонность к суициду. Знаешь, что я чувствовал, когда летел с моста? Радость. Свободу. Жалел только, что покурить напоследок не додумался.

— Бог привел тебя на мост и поставил перед выбором, — заявил Денис. — А меня Бог заставил проехать мимо для подстраховки. Может, я тем самым очистился от скверны и от прошлого, что тебя спас. И я знаю, как тебе очиститься тоже! — Он подмигнул, а на следующий день потащил Виктора к Чандану.

Для личных бесед Чандан приглашал людей в свои покои, там у него имелся «предбанник» с диваном и пуфиками, на которых было удобно вести высокие беседы; Денис часто туда нырял, а Виктор не был ни разу, ему было без надобности. Теперь же, по мнению Сомова, надобность возникла острая. Гуру полулежал на диване и говорил он по-английски, Денис переводил туда и обратно.

— Каждая мифология содержит в себе сведения о существах, исполняющих желания. В христианстве есть такое очень важное понятие, как ангел-хранитель. Это существо, которое Богом приставлено к человеку при рождении, существо это следует за человеком на протяжении жизни, оберегает его, помогает принимать верные решения, насылает провидческие сны. Иногда, в критических ситуациях, если ангел-хранитель достаточно сильный, а человек достаточно искренне попросит, то желание может исполниться. Так учит ваша религия. Она учит в корне неверно, и думать так — очень опасно. Русские так называемые язычники лучше понимали картину мира, они еще не были так заморочены книгами. Они знали то, о чем мы в Индии и вовсе никогда не забывали. Многие существа и тени в силах исполнить желания человека. И далеко не все они дружественны. В древних арабских сказках встречается существо — гуль. Гуль бродит в темноте и прислушивается к человеческим стенаниям. Особенно он любит питаться человеческой местью. Человек в сердцах может пожелать разное. Чего только не подумаешь в гневе, так ведь? Это же всего лишь мысли, это всего лишь эмоции, ничего страшного, если я скажу «чтоб ты сгорел». Это же не значит, что я пойду кого-то поджигать. Но вот проходит время, гнев давно улегся, обида забылась, да и не такая уж она была обида, а человек, которому пожелал зла, берет и погибает в пожаре. Что произошло, как так могло случиться, это же просто совпадение?! Обратите внимание, как умеет выкручиваться человек. Если исполняется позитивное желание, он говорит: ангел-хранитель меня услышал. Если же вдруг сбылось плохое, то люди говорят: совпадение! Или говорят: Бог наказал! Связь ведь налицо, это простая схема: пожелал — исполнилось. Но нужно обязательно свалить все на Бога, потому что с Бога и спросу нет. Но то — гуль. Тот, кто стережет в темноте и прислушивается к ночным шептаниям, и ему все равно, мужчина или мальчик, женщина или девочка, он готов исполнить. Но где вы встречали людей или существ, которые бы делали что-то просто так? За все нужно платить, так это говорится. Поэтому с желаниями нужно быть очень осторожным. Очень многое зависит от того, кто услышит. Иногда самое благородное желание может воплотиться так, что принесет страдания и муки. Я покажу вам желания. Пройдемте за мной.

Чандан важно надул щеки и отправился в дальнюю комнату, вход в которую был задрапирован шторой. Он отодвинул штору, и все трое нырнули туда. У задней стены было оборудовано нечто вроде алтаря, а над ним чередовались полки с расставленными на них стеклянными сосудами. Все сосуды были разной формы и величины, имели мутное, непроницаемое стекло и были закупорены.

Чандан указал на них.

— Перед вами — желания людей. И эти желания направлены правильным адресатам. Здесь они в безопасности. Я сам не знаю, что конкретно там написано. Я не читал. Я всего лишь посредник. Тот, кто исполняет желания, будет решать, стоит просьба того, чтобы быть исполненной, или нет. По рассказам людей, которые здесь побывали, почти все — исполнились.

Чандан торжественно надул щеки и проследовал к массивному столу. Он открыл верхний ящик, и в нем оказалась надорванная пачка бумаги — обычная компьютерная бумага с логотипом «HP» на упаковке. Чандан выудил из пачки несколько чистых листов и протянул их Виктору.

— Возьми. Напиши свою историю. Не прошлую, но — будущую. Напиши историю так, как ты хочешь, чтобы она была. А потом приноси сюда, и мы передадим твою просьбу по назначению.

И Виктор, мать его, написал! У него ушел всего лишь час на то, чтобы исписать три листа формата А4 с двух сторон бисерным почерком. Едва он сел за стол, как сразу понял, о чем следует писать, хотя ранее об этом не задумывался. Он знал, что хочет помогать людям. Потому что из своей собственной судьбы он выудил ценные уроки, и ему бы хотелось дальше развиваться в этом направлении и приобретать больше знаний, больше уроков. И спасать других, кто оказался на мосту над рекой. В каком возрасте лучше всего помогать заблудившемуся человеку? Когда легче его скорректировать и навести на правильный путь? Чем раньше, тем лучше. В детстве. Виктору повезло, что он встретил Сомова и приехал в Индию, но таких как он — единицы, а многим — не повезет. А должно повезти. Виктор будет счастлив, если он хотя бы уравняет это количество. Это — благородное желание. А за благородные желания не наказывают сумасшествием, ведь так? Игорь Мещеряков бы хмыкнул.

Он писал. Писал о том, как он вернулся в шиномонтажку после долгого отсутствия. Как он скопил некоторую сумму, которая помогла ему поступить заочно в вуз. Как он совмещал в себе два совершенно разных мира — мир трудяг и мир интеллигенции. И как он читал — читал запоями, читал все подряд, наверстывая упущенное, читал, чтобы соответствовать новому миру, в который он рвался, читал, чтобы сбросить оковы и выбраться из комнаты-каземата, читал, чтобы научиться постигать истины.

Игорь Мещеряков бы хмыкнул.

Виктор попросил. Впервые в жизни. Попросил и написал свою просьбу на бумаге. Попросил, потому что доверился Чандану, которому отнес свои зарисовки. Учитель при нем свернул листы в трубочку, пропихнул в горлышко мутного сосуда бутылочного цвета — воспоминание резануло Виктора, он вспомнил бухло и свою последнюю пассию… Потом Чандан закупорил горлышко сургучом и поставил сосуд на полку к остальным.

И все исполнилось. Кто-то услышал его просьбу, или прочитал написанное, и постановил, что желание — достойно воплощения, и Виктор получил ту жизнь, которую сочинил для себя. Он получил ее в деталях. В тот день, корпя над своим трудом, он был сосредоточен на карьере и своих внутренних импульсах. Он совершенно упустил из виду, что со временем, даже после столь страшных потрясений, человек все равно начинает тяготеть к семье, к детям. Он запамятовал об этом написать, и случилось буквальное: он так и не обзавелся семьей.

Больше Виктор никогда не был в Индии. Он больше никогда не слышал о Чандане Чоудари, и он больше никогда не встречался с Денисом Сомовым. Они расстались там же, в ашраме, и шофер-индус отвез Виктора в аэропорт уже одного. Он даже не знал, вернулся ли Магистр Сомов в Россию или остался в Индии навсегда. Однажды он попытался найти страничку Дениса в соцсетях, но тщетно.

Подозрение, что не все так безоблачно, как вещал Чандан, что не все так просто с желаниями и со сделками, настигло Виктора после того, как погибла его сестра. Все произошло так, как он и рассказывал Игорю. Когда Виктор смог встать на ноги, переродился, научился смотреть в глаза людям смело и трезво, он попытался исправить ту малость, которую еще мог. Наладил отношения с Леной, которая стала Ковальчук, повторно выйдя замуж и родив… прекрасного мальчишку. Виктор ходил стричься к ней в салон, и хотя Лена сама уже не стригла, занимаясь управленческими делами, для Виктора она делала исключение. И к сестре он тоже попытался навести мосты. За прошедшие годы старшие Петровы перешли в мир иной, а квартира — перешла в Светкино распоряжение. Виктор отписал ей свою долю, потому как уже выплатил ипотеку на собственное жилье. Он заскакивал к Светке поболтать время от времени. И в тот день он тоже заскочил. Это не было внезапным визитом, они договаривались накануне, но Светка его спровадила, сославшись на изменившиеся планы. А потом ее нашли мертвой.

Он справился с искушением забухать и забыться. Похоронил сестру. Похоронил вопросы и сомнения. Вновь ушел в работу. Изображал из себя успешного человека, который сжег пюпитр и сцену и присоединился к соловьям. Полюбил ночи, проводимые в одиночестве, ибо после Индии к нему почти не захаживали женщины. Виктор Петров увлекся компьютерными играми, к которым никогда прежде не имел склонности. Это была его терапия, его способ не думать. Не вспоминать Дениса Сомова и Чандана Чоудари, не спрашивать себя: а были ли Денис и Чандан? Ведь даже остросюжетные истории имеют свойство тускнеть. Словно и не с ним это стучилось… Словно и не он брел из больницы в своей поношенной одежде и залатанных ботинках, потому как ему не хватало денег на нормальную обувь. Брел с пакетом сменной больничной одежды, худой, потерянный, страдающий от синдрома отмены, вспоминающий презрение врача и медсестер в больнице, особенно той сестрички, которую он напугал диоксидантами, чувствуя отвращение к самому себе. Шагал сквозь цветущий город, в котором жили успешные люди, а он — отброс. Виктор Петров позабыл это ощущение, оно казалось ему нереальным, словно… он прочитал книгу. И Денис Сомов и Чандан Чоудари были тоже всего лишь персонажами.

А теперь наступила расплата. За все разом.

Его не стали арестовывать, но взяли подписку о невыезде. Решался вопрос о том, есть ли повод возбуждать уголовное дело, или — так, бабкины сплетни. Но кабинет обыскали. Перерыли все и забрали с собой системник. А телефон не забрали. Хотя наверняка знали, что он использует его в качестве диктофона. Сам Виктор во время обыска сидел в кресле и безучастно тупил в окно, как Игорек в свое время. Он не удивился их приходу. Он ждал их, потому что его предупредили. Накануне звонил Иван Афанасьевич Хлебников, главврач городского ПНД, а также — его наставник и протектор. Почти друг. Петров проходил у него практику после учебы, и они сблизились. Именно Хлебников протолкнул Виктора на это место. По телефону Хлебников сообщил, что в отношении Виктора инициируется проверка по факту заявления одной из его пациенток, что Петров якобы соблазнил ее прямо во время сеанса. Хлебников говорил прежним дружелюбным тоном, и отношение его оставалось приязненным, по крайней мере, по телефону, вот только уже ничего не могло быть, как прежде. Петров знал.

— В последние годы очень много дел подведено под тему так называемой педофилии, — говорил Иван Афанасьевич в трубку, и голос его звучал раздосадованно. — Много людей пострадало ни за что. Своего рода охота на ведьм. Что делает ведьма, когда чувствует опасность? Правильно, она старается спихнуть вину на кого-то другого. Спешит стать обвинителем, пока ее не признали обвиняемой. И в твоем случае все настолько типично, что даже горько. Половозрелый подросток, вероятно, застигнутый за преступлением, начинает сочинять истории. Причем сдается мне, там что-то посерьезнее, чем пьянки или курение в подъезде. Возможно, беременность. Я видел ее. И ее саму, и ее мамашу. От обеих просто веет неприятностями.

Доктор Хлебников имел честь лицезреть Анжелу Личагину и Мамку в коридорах полиции, когда его вызвали туда для беседы по поводу Виктора Петрова.

— Отмечу, что пострадавшей та выглядит отменной. Грамотно она выглядит, почти профессионально. Осунувшаяся, не накрашена — в ее возрасте это почти подвиг, волосы кое-как. Типичная жертва-подросток. Но мне хватило только посмотреть ей в глаза, и вся сказка улетучилась. Думаю, в полиции тоже не дураки сидят. Разберутся. Только вот общество разбираться не будет. Виктор, ты же понимаешь?

Виктор понимал.

— На одной стороне — ее слова, на другой — твои. Де юре, ты невиновен. Де факто, у нее — приоритет. Я уже столько раз говорил, и твоему руководству в том числе: нельзя сейчас работать с подростками без камер. Потому что, чуть что — он меня лапал, он меня домогался, он делал намеки. И тебя будут по умолчанию считать виноватым, никакой презумпции невиновности в таких делах нет. Витя, тебе придется доказывать, что ты не верблюд, что ты не прикасался к этой бестолковке. И тебе нужно доказывать, нужно работать со следствием, нужно сотрудничать. Не строй из себя гордого, только не сейчас. Обязательно найди себе адвоката, это тот случай, когда не нужно экономить. Отделаешься увольнением, и считай, что повезло. Потом восстановишься, или начнешь в другом месте.

Он не стал искать себе адвоката по наущению Ивана Хлебникова. И мысль с камерами в кабинете его позабавила. Он виновен, ему нет оправданий. Он — сапожник без сапог, психотерапевт, не способный к самоанализу. Ведь женщин после Индии у него почти не было не в силу занятости, не из-за стрессов, или множественных переработок, или же по причине смены приоритетов. А потому, что он не мог больше по-нормальному. Не мог со взрослой женщиной. Погрузившись в индийский разврат с головой, Виктор вдруг нашел себя в нем. Это было сменой приоритетов. Вот только то, что позволено иноземному юпитеру, в этой стране карается нещадно, и потому на личную жизнь был навешен амбарный замок, а сопроводительная записка уведомляла, что хозяин принял законопослушный постриг.

А потом годами сдерживаемое желание, задавленные пороки, вытесненная невротическая сексуальнасть вдруг взвились атомным грибом. Анжеле Личагиной без труда удалось нащупать кнопку. И он пал. Он не сдержал свою плоть, не смог сдержать взрыв похоти, замешанной на ностальгии, когда ему в памяти привиделись индийские девочки-подростки… Он предал все, во что верил и к чему стремился; и он предал всех. Начиная с Магистра Сомова и заканчивая Иваном Афанасьевичем. И он предал Игоря. Потому что сам Игорь не выкарабкается.

Он порывисто вынул мобильный телефон из кармана и набрал номер Вероники Мещеряковой. Давно следовало это сделать. Трубку сняли после третьего гудка.

— Алло? — вопросительно раздалось на том конце, и Виктор тут же нарисовал ее в памяти, как она сидела напротив него в тот первый день — вся из себя собранная, сумка на коленях, взгляд сконцентрирован, — и излагала историю болезни Игоря. Сочиненную историю болезни, теперь он в этом не сомневался. Придуманную от начала и до конца. И, похоже, только Вероника знала правду.

— Добрый день. Это Виктор Петров вас беспокоит. Психотерапевт.

— Кто? — рассеянно переспросила Вероника Мещерякова, и он поверил ей. Поверил в то, что она его давно вычеркнула из списка контактов и из своей памяти. Легко поверить, ведь никто в доме Мещеряковых не стал вешать колокольчиков, не предпринимал никаких других мер безопасности. Они были тщетными, эти меры. Они были бесполезными.

— Виктор Петров, психотерапевт, — спокойно повторил он. — Я занимался вашим сыном не так давно.

— А, ну да… Это вы…

И теперь в ее голосе звучала досада.

— Прошу прощение за беспокойство… Я просто хотел сообщить, что вынужден буду… уехать на какое-то время. Возможно, надолго.

— Как это нас касается? — осведомилась Вероника. — Насколько я знаю, вы с Игорем закончили, ничего не добившись.

Он поморщился.

— Мы с Игорем условились, что он предпримет некоторые действия, а по результатам отзвонится, — поправил Петров. — Но, как я уже сказал, в ближайшее время я буду недоступен. Я просто хотел предупредить об этом.

— Эта ваша отзывчивость — от чувства вины или раскаяния? — продолжала наезжать Вероника, казалось бы, безо всякого повода.

— Вовсе нет, — возразил он. — Один на один с проблемами Игорь не останется. Вы всегда можете обратиться к другому специалисту. Его зовут Иван Афанасьевич Хлебников, он очень хороший врач, и он в курсе вашего случая. Я передал ему все записи с Игорем. А вам скину смс с его контактами.

Короткое молчание секунд десять. Потом:

— Ну, хорошо. Спасибо за звонок.

— Я хотел спросить! — поспешил вставить Петров, потому что сейчас мама Игоря была готова повесить трубку. — Насчет Игоря. Как он?

— Нормально, вашими молитвами.

— Были еще приступы?

Пауза 5 секунд.

— Нет, пока больше не было.

— Очень рад это слышать, честно! Но я хотел спросить еще кое-что. Скажите… Игорь никогда прежде не подвергался гипнозу?

Пауза 5 секунд.

— С чего вдруг такой вопрос?

— Понимаете… Для вас это будет неожиданностью. Не совсем приятной. На последнем сеансе я предложил Игорю гипноз…

— Гипноз? Гипнотизировали Игоря? Вот так ни фига себе! А это не должно разве делаться через родителей? Через бумажки какие-то, подписи?

— Да, все так! — заверил Петров, а про себя подумал, что вот и еще один гвоздь в гроб с его карьерой. Впрочем, хуже ему уже не будет, потому он и звонил сейчас. — Но идея родилась спонтанно, в процессе беседы, и я не хотел упускать эту возможность. Я взвесил риски…

— Серьезно? — перебила Вероника. — И сколько нынче весят риски?

Он молчал. Он не знал, что ответить. Однако Вероника Мещерякова неожиданно сбавила обороты.

— Но в любом случае, спасибо, что просветили. А Игорь тот еще партизан, мне он ничего об этом не говорил. Это все?

— Вы не ответили на вопрос, — тактично напомнил Виктор.

— Вопрос?

— Игорь до нашей с ним встречи был когда-либо на сеансе гипноза?

Пауза 10 секунд.

— Да с чего вы взяли? С чего вдруг?

— Понимаете, он очень быстро вошел в состояние транса. Неожиданно быстро, по щелчку. Такое бывает, если человек ранее уже входил в это состояние, уже знаком с гипнозом. Был загипнотизирован кем-то.

Пауза 20 секунд.

Виктор даже решил, что Вероника просто молча отключилась. Потом она перезвонит его руководству и пожалуется на странные, подозрительные, попахивающие едва ли не оккультизмом, вопросы одного из их сотрудников. И она узнает, что сотрудник этот с сегодняшнего утра был уволен задним числом, потому что вдруг оказался замешан в мерзкой истории с педофилией.

— Ничего такого не было, — спокойно ответствовала Вероника Мещерякова. — У вас все?

У него было все.

Он откинулся на спинку кресла и уставился в окно на детскую площадку. Там было грязно, мерзко и холодно. Осень. Виктор Петров наслаждался локальными остатками лета в своем кабинете и в своей памяти, пока его еще не погнали отсюда взашей.

А потом он увидел кота. Рыжий кошкандер крался невдалеке под его окнами, выискивая в траве добычу на сегодня. Виктор даже забыл, когда он в последнее время видел уличных кошек: раньше в городе их было видимо-невидимо, теперь же они все куда-то делись… Вот кошкан подобрался, потом резко прыгнул вперед и что-то зажал в зубах. Возможно, мышь. Удерживая добычу, рыжий разбойник задал стрекача, а Виктор Петров невольно улыбнулся. Это был хороший знак. Добрый знак. Особенно перед тем, что он задумал.

А задумал он то, что он вновь попросит. Он попросит прямо сейчас, в своем уже бывшем кабинете, посреди кавардака, оставленного стражами порядка, попросит от всей души, попросит во второй раз в жизни. И он встряхнет этот город. Город должен содрогнуться и пробудиться от спячки. Город должен увидеть свои пороки и мрачные закоулки. Виктор Петров попросит, чтобы случилось это.

И он кое-что сделает взамен.

Теперь Виктор Петров был готов расплатиться по счетам. Авансом.