Глава 10. В школе-2.

Учебники и справочники сначала написали. Потом то, что было написано, постепенно наводнило мир.

Это была особая форма писателей, они назывались «учеными», «академиками» и «профессорами». Братия имела сложно-разветвленную сеть, состоящую из сотен звеньев, покрывшую планету. Математики, историки, демографы, картографы, экономисты, программисты, прочие иллюзионисты. Они изобретали формулы, диаграммы, графики, зависимости, схемы и уравнения. Они делали открытия. Большинство открытий случалось благодаря озарениям, инсайту или же при содействии академических муз.

Точно так же пишутся сюжеты.

Все это сначала появилось на бумаге. Пришел да Винчи, и зародилась аэродинамика, позже люди поднялись в воздух. Пришел Эдисон, и электрический свет осветил человечество. Пришел Евклид, и это в конце концов привело к появлению компьютеров. А может, они всего лишь подражатели, и все это было изобретено задолго до них? Никто не знает, как было в самом начале. Проблема в том, что все эти научные открытия, гипотезы и выдумки имеют мало общего с истинной картиной мира. Вкус и состав луковой шелухи — это не то же самое, что лук. Но если головка глубоко внутри, может показаться, что лук — это всего лишь пучок шелухи, ничего больше. Служит для покраски пасхальных яиц.

Писатели выдумали историю. Выдумали события, выдумали даты, составили хронологию. Каждые 10-20 лет — новый учебник, новая концепция. Куликовская битва случилась в 1380 году, а Вторая Мировая — в 1939-м. Древнегреческая цивилизация — старше древнеримской. Динозавры жили миллионы лет назад, а потом полегли в битве за власть или же по причине того, что сюжет закончился. Кто с этим поспорит? А потом какой-нибудь археолог вдруг натыкается на артефакты, которые поганят всю обедню.

Что сделать, чтобы скрыть неудобный артефакт? Ответ прост: писать больше. Миллионы букв, фейерверком по сотням изданий. Разгромные книги на прилавках и статьи в интернете. И весы вновь приходят в мнимое равновесие, а луковичное зернышко — скрыто. Ведь археологов с чистым сердцем — единицы. А академиков-писак — тысячи. Кто больше настрочил — у того и рукоятка лебедки.

Писатели выдумали географию, но она имеет мало общего с реальностью. Австралия — на юге, Япония — на востоке, Америка — в Западном полушарии. Но вот очередной корабль уходит в плавание и пропадает. Появляется через много лет в другой точке мира. Самолет везет пассажиров на курорт, но вдруг исчезает с радаров. Навсегда. Некоторые потом находят, и причиной оказывается банальное крушение, но некоторые — нет. Экспедиции отправляются в труднодоступные места, большинство из них возвращается назад с полезными сведениями, но есть те, кто не возвращается. И никто не знает, где искать. Человек выходит из дома за хлебом, а на следующий день его находят в другом городе за 300 километров, потерявшим память.

Писатели выдумали анатомию, но она имеет мало общего с реальной картиной. Ежегодно проводятся новые исследования в области человеческого организма, каждое из которых в контрах с предыдущими выводами. Приходит один и доказывает, что соль — это вредно. Приходит другой и доказывает, что соль — это полезно. Приходят британские ученые и доказывают, что соль придумали британские ученые. Многие лекарства рассчитаны на широкие слои населения, и это должно быть так, поскольку организм и строение людей на планете идентичны. Только вот одним лекарства помогают. А другим — нет. Один простыл на сквозняке, второй — бодрячком. Одному бег на пользу, другой через год не может согнуть колени, у третьего не тянет дыхалка, как не тужься. Кто-то заражается чумой от одного контакта с инфицированным, кто-то годами ухаживает за больными и остается чистым. Компания друзей ест одну и ту же еду, и кого-то с утра поражает отравление, а остальным — хоть бы хны.

Писатели выдумали астрономию, но она имеет мало общего с реальной Вселенной. Ведь изначально мир — набор базовых небесных тел, движущихся по элементарной траектории, а то и вовсе пребывающих в состоянии покоя. Первые сюжеты в этом направлении содержали информацию, что Земля — плоская и центр мира, а все остальное приверчено шуруповертом к небесному куполу. Фигурировали такие тотемные вещи, как черепаха, слоны или киты. В общем, страсти-мордасти исходного мира. Так и жили себе под прикрученными звездами и особо не рыпались в направлении края Земли. А потом стало скучно, и нагрянули повальные «озарения» и «инсайты». Озарения о созвездиях, туманностях, белых карликах, красных гигантах, черных дырах...

Писатели выдумали математику и физику, и Игорь учит их в школе, и все учат, но они имеют мало общего с истинной реальностью. С помощью формул рассчитывают параметры и величины. Но вот термометр показывает — 5 по Цельсию, и Яндекс-синоптик подтверждает это, и Игорь натягивает перед выходом шапку и кашне. А через десять минут прогулки все это добро отправляется в рюкзак, потому что на улице — теплынь. Термометр показывает +16, и народ выскакивает на улицу в футболках, однако уши начинают сворачиваться в трубочку от холода. Игорь едет с отцом на скорости 60 км/ч, что подтверждается спидометром, но ему кажется, что они несутся, как припадочные, вот-вот взлетят. Они едут на скорости 90 км/ч, но ощущение такое, что еле тащатся. Реальность отличается от показаний, она отличается от величин, отличается от параметров.

Именно поэтому в мире преобладают ошибки, неувязки, оплошности, трагедии, катастрофы. Если бы скелет Вселенной составляли формулы, как утверждают математики, ошибки и неожиданности были бы исключены.

Ракета должна по всем расчетным данным лететь в космос и привезти оттуда гостинцы. Но она не летит, а вдруг взрывается на глазах у всего человечества, зависающего перед телеками. Доллар по всем экономическим прогнозам должен быть сегодня стабилен, но он вдруг скачет с утра, а виноваты — теневые правительства, но никак не прогнозы. Бизнес-план компании обещает стабильную прибыль и получает субсидии, однако уже через месяц бизнес рушится, благо хоть субсидии были на халяву. Приборы демонстрируют спокойный сейсмический фон, а назавтра рушатся города и подступает цунами. Человек попадает в аварию на допустимой скорости, но судебное расследование вдруг выявляет превышение. Стена дома валится на головы обитателям, хотя здание построено по всем строительным нормам. Корабль тонет безо всяких видимых причин, хотя накануне проходил капитальный ремонт.

Люди изобрели время, поделили цикл на отрезки, нарисовали часы на песке, на каменной плите, на бумаге, на циферблате, но они имеют мало общего с тем, как течет реальность. Время — это не секундная стрелка, шагающая вперед с неизменно каменным равнодушием, будь вокруг мир или война, день или ночь, лето или зима, сон или явь, процветание или упадок, благоденствие или муки. Время — это космический ветер в бесконечной пустыне чистых неписанных листов. Тот же путь из школы домой каждый раз занимает разное время. Один раз Игорь успевает передумать кучу вещей, в другой — не успевает даже начать, и он уже дома. Иногда за вечер можно осилить средней толщины книжку, а порой удовольствие растягивается на дни. Часы же… они каждый раз показывают одно и то же...

Люди справляют дни рождения, но у каждого — свое мироощущение. Они говорят: чувствую себя на 18. Или говорят: чувствую себя зрелым. Кто-то говорит: ему только 40, а он выглядит, как старик. Говорят: время летит. Потом говорят: время так тянется! Никто не задумывается над этим: так пишут в книгах, так говорят в жизни, все привыкли. Часы тикают равномерно. Именно поэтому вокруг столько накладок, недоразумений и опозданий: люди руководствуются прибором. Будь время градуировано, опоздания бы исключались.

Короче говоря, если подвести черту под Игоря философией, нет ничего удивительного, что школьные предметы казались ему буреломом, и он скакал с двойки на тройку. С такой-то фантазией. Он не понимал сути формул, зависал на графиках, путал даты, плавал в теории клеток, тупил с контурными картами. И в баснях не шарил.

Он получал за контрошу по математике три с минусом, а Лена «Саранча» Козленко с первой парты — пятак. За годы учебы Лена Козленко раскрыла еще одну грань, оправдывающую ее прозвище. Лена Козленко пожирала научную информацию. И если пищу она хавала по-прежнему украдкой и с некоторой долей извинения, то уж с наукой она расправляла плечи и отрывалась на полную катушку. Часто Лену Козленко можно было обнаружить на перемене, вышагивающую туда-сюда возле доски с открытым учебником в руке и вслух декларирующую очередную заумную главу, как стихи Маяковского. На уроках Лена отвечала быстро и с достоинством. Часто тупила на пустом месте, любой неожиданный вопрос, не прописанный в учебнике, вызывал у нее когнитивный диссонанс и сдвиг по фазе. Тогда все сочувствующие начинали ей нашептывать с молчаливого благоволения училки. Если же и нашептывания не помогали Лене выровнять качели, та резко садилась и тихо ударялась в слезы. Чувствительная Саранча.

Игорь подошел на перемене к Лене Козленко в коридоре школы. Он робко и с опаской попросил объяснить, как та решала задачи.

— Смотри, Мещеряков! Все просто! — Лена вдохновленно открыла тетрадку с контрольной. Игорь взглянул на ее почерк, и ему захотелось застрелиться. Каллиграфические буквы и цифры, отсутствие малейшей помарки, — все это само по себе убивало надежду Игоря на светлое будущее. Вокруг шумел и безобразничал народ, Игорь же постарался сосредоточиться на деле. — Смотри! А плюс В делишь на А минус С. Видишь?

— Угу. — Игорь видел. Не впервой. — Только зачем делить на А минус С?

— Ты че, дурак? — Лена с подозрением покосилась на него. — Ну открой учебник, там же пример есть. Точно такой же. Ты учебник читал вообще?

— Читал. — Игорь не хотел накалять. Просто хотел рубить фишку, хотел стать как все, хотел водить хороводы, хотел исполнять свою партию в квартете. Проблема в том, что он не знает, с чего начать. Он задает не те вопросы. Он попытался еще раз. — Я не понимаю, что мы таким образом получим?

— Игорь, ты дурак? Ответ получим, что еще? Или ты прикалываешься? Я думала, тебе помощь нужна.

И Лена «Саранча» Козленко уходила, покачивая головой, монструозная.

Ромыч «Карыч» Гунько сидит перед началом урока за партой с закрытыми глазами, яко самурай перед ближним боем. Игорь, помявшись, все-таки решается его торкнуть.

— Роман, чего делаешь?

Карыч приоткрывает один недружелюбно нацеленный глаз.

— К уроку готовлюсь, че, не видишь?

— Да как ты готовишься, ты спишь вон! — удивился Игорь.

— Мещеряков, че пристал? Говорю тебе, готовлюсь. Способ такой есть.

— Что за способ такой? Помогает? Можешь поделиться?

— Не-а. Это секрет. Не всем помогает, секрет знать нужно.

Секрет, не секрет, но Карыч по большей части отвечает достойно и на «хорошо». Потом победно уходит в закат под звуки литавр и уносит свои бесчисленные тайны.

Леха Воробьев, который всю жизнь перебивается с тройки на двойку, вдруг получает подряд несколько четверок. Игорь выжидает удобный момент, подходит и интересуется, в чем секрет.

— Так я на учебниках сплю! — с ходу выдает Леха, жуя жвачку.

Игорь в ужасе слышит в первую секунду «я с учениками сплю», но потом до него доходит, и он немного расслабляется.

— Что, серьезно?

— Точно! Батя научил. Суешь книжку под подушку и спишь. Наутро все само вспоминается.

Игорь понимает, что это полный бред, и что он идиот высокопробный, если на это поведется… А потом ловит себя на том, что пихает вечером под подушку очередной учебник. В результате он приобретает неплохой опыт по части того, на каком талмуде более-менее сносно спать, а с каких — жуткая головная боль по утрам.

Дима Шиляев, докапывальщик №1, судя по тому, что видит Игорь воочию и в соцсетях, только и делает, что докапывается, курит втихаря за углом и шляется по улицам. Тем не менее, у него стабильно средние оценки. Игорь… Хотя нет. Ну его нафиг, этого Шиляева, дороже выйдет.

В последний раз Игорь предпринял попытку выйти из квартета в седьмом классе, накануне знакомства с Петровым.

Химию обещали в восьмом классе, но внедрили в седьмом. Из каких соображений — неведомо, четких объяснений Игорь не услышал. Некоторые повозмущались, некоторые обменялись шутками, иные пожали плечами, кто-то вообще не понял, о чем речь. Ладно. Потом все успокоились, даже особо горлопанистые родители: химия и химия, какая разница, сейчас или через год? Рано успокоились. Химичка поменяла полярности. Для Игоря — уж точно. Раньше он перебивался молчком с двойки на тройку и особо не парился, а теперь вспотел. Химичка даже трояк не собиралась ставить просто так, только потому что Игорь сидит тут, весь такой замечательный. Через месяц Игорь обнаружил, что прямиком шагает к победной «паре» за четверть.

Что касается химички, то она была реально шиза. Кликуха химички была «Это». Видимо потому, что та любила в тему и не в тему говорить «это!». Но не только это; прозвище вбирало в себя многие другие аспекты ее шебутной личности. Искренне прибабахнутая тетка, с причудами сверх. Молола у доски такое, что бледнел даже конспиратор Роман Гунько, в абсолютно зашифрованном виде для избранных масонов. Отойдя от первого шока, народ попытался что-то конспектировать, переспрашивал, требовал; иные включали голосовую запись на телефонах, чтобы попытаться расшифровать двоичный код дома с привлечением специалистов. «Это» оказалось пуленепробиваемым ларчиком. За годы несения вахты у доски химичка изобрела собственную морфологию, с явно кислотным оттенком. Каждое отдельное слово имело смысл — оно существовало в словаре русского языка, либо в словаре специальных химических терминов, проблем нет. Однако, сотканные в предложения, слова превращались в арабскую вязь.

— Вот ведь, это! А вы что? Долго так считали, а вот атом! И нейтроны, и протоны. Вместе, это! А размеры! Поэтому так думали, а потом открыли. Ну вот, теперь дальше.

Если заранее знать, о чем речь, то перевод абракадабры можно было найти в том же учебнике химии. Поскольку составные частицы атома имеют крайне малые размеры, долго считали, что атом неделим.

— Погодите, а можно еще раз?! — Лена Козленко покрывалась пятнами и теряла балансировку.

— Ну что, все никак не поймете? Это! Вот как раньше считали, но это было давно. Наука, знаете ли. И ядро атома тоже не конец, и дальше.

Суть — та же, морфология — модифицирована.

Надо отдать ей должное, химичка любила свой предмет. Молола у доски зажигательно, даже искрометно, постоянно двигалась, жестикулировала, что-то строчила мелом. И не скажешь, что почти бабка. Для Игоря химичка стала своеобразным «синим кроликом». Глядя на разворачивающееся у доски лиходейство, Игорь быстро впадал в транс и весь урок таращился на химичку куклой. Впрочем, судя по недовольному жужжанию, остальные в классе тоже не вдупляли, о чем речь.

Надо отдать химичке еще больше должного, это был учитель старой закалки и старых принципов, взращенных на идеях коммунизма. Когда на класс посыпались первые тройки, «Это» предложило всем желающим факультативные занятия после уроков. Бесплатно. Как будто на факультативе она будет использовать иную лексику! Игорь понятия не имел, ходил к ней кто-то после уроков или нет. Может, Лена Козленко пыталась. Или Саня Никитин, мажорик и отличник. Игорь не успел узнать, события развивались стремительно, как химическая реакция.

Он быстро смекнул: нужно что-то делать. Денег на взятку родители не дадут, да и не возьмет химичка, уламывать «Это» на тройку — по-любому игра в бирюльки, придумать хитрый план тоже не получалось. Оставалось самое простое — браться за ум. Во всяком случае, в плане химии. Игорю было не впервой. Он уже брался за ум неоднократно. Вот с баснями брался, к примеру. Часто это, правда, приводило к неожиданным результатам, но он не унывал.

Он устроился на диване, открыл учебник, открыл Яндекс, и начал вникать. Понять, к примеру, почему натрий — элемент третьего периода? Почему периода, а не уровня, как в компьютерной игре? Ок, потому что период уже включает в себя энергетические уровни. Логично? Логично. Разобрались. Для натрия этих уровней целых три. Но почему они энергетические? Что кроется за этим словом? Что за энергия такая, откуда она берется, и почему она меняется от уровня к уровню? Почему в атоме водорода заряд ядра равен +1? Что такое «плюс один»? Плюс один — чего? Вольт? Калорий? Прочитанных книг? Заряд нейтрализуется электроном — зачем он это делает? Просто так, нейтрализуется себе, и все?

Примерно так. Это!

Как позже выяснилось, пока Игорек тупил и зависал со своим учебником химии, события развивались лавинообразно. Школьные соловьи разрабатывали собственный план спасения, и он был истинно хитрым, не чета Игоря потугам. Учебники в пунктах «плана» вообще не фигурировали, равно как и Википедия. План был неожиданным, четко продуманным и убойным. Сам факт разработки плана провел жирную черту под квартетностью Игоря. Можно сказать даже, выделил рамкой.

На пустом месте был объявлен показательный урок по предмету химии. Те, кто был не в теме, галдели, как дятлы — «чо?», «зачем?», «что за хрень?», «это?». Меньшинство знало тайну и хихикало в тряпочку. За пять минут до начала «открытого урока» в класс ввалились какие-то мутные граждане и гражданки, по виду ни школьники, ни учителя. По тому, что мутные граждане и гражданки кивали некоторым ученикам, остальные заключили, что приперся родительский комитет, который в классе именовался «облизбирком». Народ подобрался, чуя, что веет ветром перемен, и не беря пока в толк, откуда дует. Верховным смотрящим всей разборки выступил завуч, замыкавшая шествие. Облизбирком расселся на задних партах, выдавив оттуда пофигистов и клоунов ближе к доске.

И завертелось.

Химичка била рекорды, учиняя лиходейство у доски. Метала фразеологизмы, как холодное оружие ниндзя, вертелась вьюном, дирижировала указкой, отфутболивала вопросы, — в общем, призывала насладиться зрелищем как облизбирком, так и маститых химиков, которые были развешаны по стенам в качестве суровых портретов. Учила химии, это!

Похоже, в их классе самая настоящая революция, смекнул Игорь Мещеряков.

Ну, дурындой-то химичка не была, отнюдь. «Это» сразу же прочухало, откуда сквозняк, и принялось латать дыры подручным материалом. Раз уж вы из себя все такие знатоки химии, прошу, сертификаты на стол. Иными словами, «Это» как могло вовлекало в научный диспут зачинщиков, чьи родители сидели на задних рядах и кумекали. Лену Козленко. Сашку Никитина. Весь супевыглаженный, суперопрятный, суперосанистый. Супермарио, короче. Его, видать, три Золушки наряжали перед школой. Однажды физрук с хронометром объявил кросс, и когда Саня Никитин прибежал к финишу, Игорь его даже не узнал. Он никак не мог связать этого растрепанного сопливого грача с тем Саней Никитиным, который сдувал с себя пылинки. Его бы побить за это, но не трогали, даже Дима «Кореянин» Шиляев не цеплялся, потому как папа Никитина был спонсором, а мама входила в облизбирком и сейчас сидела позади, лютуя и ненавидя химическое быдло.

И прочих. Химичка приобщала и прочих, чтобы швырнуть в харю облизбиркому их нерадивость. Химичка задавала вопросы, а потом хладнокровно наблюдала, как жертвы корчатся. Те самые, которые в прочие дни ходили гордо. Те самые, которые не квартет, кто спас будущее, кто рубит фишку, кто не-Игорь. Химичка-Это ломала стереотипы. Конечно, ей этого не простят. Игорю вон басни чертовы не простили, что уж говорить!

После того, как очередная жертва молча садилась за парту с красными пятнами, «Это» театрально обращалось к облизбиркому:

— Ну вот! Это! А вы? Что, как думаете? Все не поймете! Стараться, и все!

В переводе на литературную лексику: если у вас дети-дебилы, так нехрен на учителей пенять. Учите, это, химию!

Облизбирком молчал, насупившись. Ирония в том, что из всего сообщества, кажется, один Игорь честно занимался все дни химией. И он мог бы еще понять, если бы школьная элита сейчас тупила на действительно каверзных вопросах. Однако вопросы химички были элементарные. Игорь, если бы спросили его, с легкостью бы расщелкал большинство вопросов, и пусть бы облизбирком спел ему химический романс с задних парт. Но его, конечно же, никто не спрашивал. Его родители не состояли в школьном комитете, а сам он не входил в число заговорщиков-революционеров.

После урока облизбирком натужно поднялся и в гробовом молчании покинул класс. Завуч по уставу замыкала шествие. «Так а чего решили-то?!» — едва не воскликнул Игорь, но вовремя прикусил язык. Несколько дней после показательного урока он еще присматривался к окружению, ожидая новостей. Ну, к примеру, громогласного объявления, что «мы победили». Или облизбирком приволочет длинную веревку, и они сообща линчуют «Это» прямо у доски, покрытой химико-каббалистическими знаками. Хоть каких-то последствий. Но ничего не происходило. Совсем.

Но — не совсем. Только осознал это Игорь не сразу. С виду все оставалось, как встарь. Химичка-Это вертелась волчком у доски, балаболила химический вздор, словно плотно сидела на «химии», класс пытался конспектировать, хихикал и недоумевал. Однако оценки изменились. Не сразу, постепенно. Не у всех — у некоторых. И как-то так совпало, что изменились они именно у тех, чьи предки входили в состав облизбиркома.

Но, конечно же, это было просто дурацким совпадением!

Раз уж пришло время перемен, Игорь грешным делом понадеялся просочиться в лазейку. Как раз очень скоро прицел уставился на него: его вызвали к доске. Давно пора. Двояк за четверть светит. Игорь вышел, сопровождаемый смешками соловьев, которые уже потирали руки, предвосхищая порку у доски. Да только хрен они выкусили. Минуту спустя смешки поутихли, воцарилось изумление.

Признаться, Игорь сам себе удивился. Он вдруг начал отвечать на вопросы, и не на какие-нибудь, а на химичкины. Поскольку вопросы задавались химичкой в ее неповторимой манере, удивление можно было множить на два. Химичка реально была шибанутая малек. Старая уже, на пенсию хочет. После каждого удачного ответа «Это» наигранно оборачивалось лицом к классу и всплескивало руками, как домохозяйка перед пригоревшим обедом. Так «Это» призывало честную компанию разделить с ней химический восторг. Игорь-Петрушка раскраснелся. От смущения и от гордости. Они с химичкой вошли в раж, как два партнера по танцам.

— Ну вот! — исходила радостью химичка. Игорь, стараясь не лыбиться, возвращался к парте. Класс косился на него настороженно. Подозревали, что он киборг. — Стоит только, это! Можно, а не понимаете! Даже Мещеряков, вот! А вы все думаете, бунты ваши. Стараться, и все. Это! Вот, Мещеряков! Ну и молодец, на тройку ты сегодня заработал.

Игорь споткнулся и стал. Пунцовость ринулась на его щеки, злоба окутала сердце. Кто-то хихикнул слева. Леха Воробьев в дальнем конце издевательски воздел кулак.

Игорь развернулся.

— А почему тройку-то? — прошипел он, и вдруг почувствовал, что он на грани. Впервые он близок к тому, чтобы завопить, схватить стул и швырнуть тот в окно. Или в химичку.

Химичка слегка подпрыгнула от удивления. Энергичная она все-таки… Может, и пороговую тысячу осилит, несмотря на возраст.

— А что? Троечник! Это! — прошамкало «Это». — Вот ведь как, сами! А говорите, что я. Сами только. Ну заработал же. И дальше, это!

Иными словами: если ты троечник, будь рад тому, что вообще не выкинули на мороз.

Игорь молча сел рядом с равнодушным, не реагирующим Романом Гунько. В ушах звенело. Руки дрожали от ярости. Он постарался ни на кого не смотреть, чтобы не выдать эту ярость, он боялся ее и стеснялся. Он понимал, что если ей дать шанс, то он начнет вести себя неадекватно. А это было намного хуже, чем осознать, что его ссылка в квартет — бессрочная.