Глава 2. На улице - 1.

Очутившись снаружи, Сергей Мещеряков изучил визитку, которую психотерапевт вручил им в самом начале встречи. Потом хмыкнул, взглянул на жену.

— Вика!

Она обернулась. Он развернул визитку к ней лицевой стороной, загадочно ухмыляясь.

— Виктор Петрович Петров, — прокомментировал он, понизив голос — на тот случай, если Виктор Петрович Петров прильнул к двери изнутри и подслушивает. — Его батя был Петя Петров.

— Главное, что он сам не Петя Петров, — парировала Вероника. — И это сейчас самый актуальный вопрос.

— Да ладно, я просто разрядить, — обиделся Сергей, что шутку не оценили. Игорь, правда, оценил, но не подал виду. Ему вообще нравились шутки отца. Они были трехкопеечными и без выкрутасов. Мама часто эти шутки троллила. Порой весьма тонко, так что отец терялся.

Обиды отца на мать были столь же грошовыми и длились пару секунд, после чего он все забывал. Родители пошли на ресепшен, оформлять бумаги и вносить соответствующую плату, Игорь в финансово-деловых вопросах не участвовал. Он стянул бахилы и встал сбоку от входной стеклянной двери. Солнце снаружи лилось неистово, внутри холодили кондеры. Игорь любил лето, любил солнце. Солнце и жара ассоциировались с относительной свободой и счастьем, что бы ни значили эти слова на самом деле.

Мимо прошли женщина и девочка, чуть младше него, держась за руки. Игорь не смотрел на них, он вообще избегал смотреть на кого бы то ни было, но с некоторых пор его «боковые» чувства приобрели феноменальную силу. Он видел все вокруг, подмечал любой нюанс, глядя при этом куда-то в светлую даль. Он точно знал, что эти двое пялятся. Что ж, это понятно, сегодня он — гвоздь программы. Успокаивало лишь то, что смотрят эти не на него. Смотрят — на фингал. Его самого не видят за фингалом, не видят Игоря Мещерякова.

Они покинули клинику и двинулись к стоянке, где их ждал синий Хендай. Расстояние преодолевали молча, как партизаны в тылу. Игоря всегда прикалывало, как они идут втроем, когда втроем. Отец шел впереди, как гусак, он всегда торопился и ничего не успевал. Мама демонстративно сохраняла хладнокровие и отказывалась подстраиваться под папин ритм, поэтому телепалась сзади. Игорь же, в стремлении угодить обоим, болтался в промежутке, то ускоряясь, то сбавляя темп.

В машине отец спросил:

— Ну что ты думаешь?

— Про сына Петра? — уточнила мама.

— Ну…

— Он — молодец, этот сын Петра, — бросила она равнодушно. — Начал давать советы только после того, как раскрутил нас на сеансы. А пока не раскрутил, давал лекцию про французских сыщиков, которая нам очень поможет в жизни.

— Так-то да… — Отец обескураженно положил руки на руль и взглянул сквозь ветровое стекло. — Думаешь, фигня все? Развод очередной?

— Вряд ли развод. Его хвалят. В интернете у него рейтинг 4,9 из пяти. Хотя может сам накрутил себе… Но его знают люди. На работе одна сотрудница к нему дочку водила, он ее от энуреза вылечил.

— Понятно…

Игорь внимательно прислушивался, делая вид, что ему все равно.

— Слушай, я так и не понял последнюю фишку, — сказал отец. — Что значит — все изменилось, потому что начали об этом говорить?

— Всего лишь очередная теория, — отозвалась мама. — Феномен Баадера какого-то там, хрен разбери. Суть в том, что если начинаешь говорить о том, чего нет, то это потом начинает случаться. Не обязательно с тобой, может, с соседом, или в газете прочтешь. Но где-то случится.

— Так ведь он сам и начал об этом говорить! Петров! О лунатиках-преступниках. Получается, это он будет виноват, если что?

— Да, Сергей, — ровно ответила мама. — Он будет виноват, если что.

Отец покосился на нее и промолчал. Игорь стиснул зубы, чтобы не заржать. Мамин юмор ему тоже нравился, хоть тот и был изюмчатый. Игорю часто казалось, что достойно оценить этот юмор может только он лично. Он взглянул на зеркальце и внезапно наткнулся на мамин спокойный взгляд.

— Игорь, сам что думаешь? Надо оно тебе?

Он ничего не придумал, кроме как пожать плечами.

— Ясно. Надо продуктов купить, — напомнила отцу мама. — Впереди на углу Пятерочка, давай туда.

Тот послушно двинул машину.

Игорь любил пассивную езду. Он вообще любил пассивность: любил размеренное течение, размеренные ритмы, размеренную жизнь. Ранее — он знал! — люди, подобные ему, мечтали оказаться на необитаемом острове. Вдали от людей. Вдали от докапывальщиков. Либо — пионерами на вновь открытой планете. Для современного человека все это — так себе способы. Сейчас необитаемые острова и планеты не подойдут. От своих клиповых мозгов не убежишь. Такие дела.

Раньше батя часто брал Игоря с собой по делам — просто так, за компанию. Отец занимался установкой пластиковых окон (в этом Петров угодил точно в цель). У него имелось собственное, давно сформированное ИП, и лично он монтаж производил редко, на то были штатные работники. Но замеры снимать он всегда ездил лично.

— Первое впечатление, Игорюнь, — объяснял он. — Есть первое впечатление по телефону, и первое впечатление от личной встречи. Они все решают. Снимать замеры — это бесплатная услуга у нас в городе, и клиент может позвать десять таких кентов, как я. И нужно оказаться лучшим кентом среди всех остальных кентов, чтобы чувак перезвонил и заказал. Так что я никому не доверяю ездить к клиентосам на первую встречу. И трубки сам снимаю.

Больше всего отец любил травить байки. Наследственное: бабушка Игоря была знатной рассказчицей. Была… Сейчас ее нет уже, как и деда, но она жива — такая вот матрица. Потому как живы ее истории, которые она рассказывала Игорьку, а значит — жива какая-то ее часть.

Но и отец не терял лица. Оказался достойным продолжателем. Дома Игорь с отцом почти не общались: тот убегал чуть свет, возвращался поздно, очень часто и в выходные. Общение приходилось как раз на салон автомобиля. Истории отца Игоря завораживали, как еще раньше — истории бабушки. Они были… ненавязчивыми. В них отсутствовало докапывание в любой его форме, истории отца не требовали от Игоря вообще никакой реакции, как подчас требуют истории, рассказанные каким-нибудь словоохотливым пнем. Они просто… струились.

— Прикинь, Игорюня, я в семь лет стал знаменитым, хоть мне и не поверил никто. Да я и сам сейчас не верю. Хех. Мы с предками в Москву ездили. Так, урывками помню. Ну побродили по центру, помню. ЦУМ помню, потому что там предки долго рылись, а я чуть не уснул. Метро помню. На нем поехали куда-то. Вылезли из метро, увидели киоск с мороженым, решили мороженого схавать. Там два мужика крайними были в очереди, мы заняли за ними, стоим. Одного вообще не помню, а второго — да. Даже не его самого, а усы его помню. Усы мне понравились, я подумал, что прикольные. На самом деле, фиг знает, усы как усы, просто я шкет тогда был…

Мужик увидел, что я на него пялюсь, подмигнул и «козу» показал. Я начал к нему цепляться, заигрывать с ним. Тут и друган его подключился, мы поприкалывались, потом они с родителями разговорились, пока очередь ждали. А потом какая-то тетка подошла со стороны и попросила разрешить ей нас сфоткать. А я и не спросил даже — на фига нас фоткать? Я почему-то подумал, что эта тетка с нами в поезде ехала, а теперь случайно встретила.

Ну в общем сфоткала она нас, мы купили мороженку и разбежались. А через несколько месяцев бабушка притащила домой «Комсомольскую правду» и ткнула меня носом в первую страницу. И я сразу же вспомнил усатого. То же самое место, тот же киоск, и эти двое мужиков из очереди. И хотя овечка та с фотиком обрезала меня с предками, рука моя попала в кадр, и в «Правду» тоже попала. Рука попала, а весь остальной я — нет. Я даже разревелся. И как доказать пацанам, что это я всамделишный? У меня на руке ни шрамов, ни часов, ни браслета, ни фига! Как доказать всем, что я герой, блин, человек года?! Потому что те два мужика в очереди — это Толя Соловьев и Саня Баландин были, космонавты. А их фото сделали как раз перед тем, как они отправились на станцию «Мир» в 90-м году.

— А где сейчас эта газета? — спрашивал Игорь.

Отец обреченно махал рукой.

— Сгорела через пять лет. В соседнем подъезде у дяди Вовы пожар был. И на нас перекинулось. Как раз на родительскую комнату, где та вырезка лежала. Вообще, подозрительный пожар был, я тебе не рассказывал разве? — И тут же, без перехода, начинала струиться новая история.

Особая, почтительная область была посвящена деревенскому фольклору. Прабабушка Игоря жила в деревне в 30 км от города, и отец с дедом и бабушкой часто там зависали, особенно летом. Добирались на дедовском Урале с люлькой, этот мотик застиг и сам Игорь. Только во времена Игоря Урал уже подрастерял свою мощь и все больше пылился в металлическом гараже за домом. Но пару раз, когда дед выкатывал мотоцикл, чтобы дать тому просраться, Игорь получил свою порцию кайфа. Воспоминания об этих поездках он берег пуще, чем собственную жизнь. Потому что в этих воспоминаниях сохранялась жизнь чужая, жизнь деда. Пока жива память, дед тоже жив.

— Прикинь, Игорюня, если бы мы на час позже выехали в тот вечер… По-любому бы встряли, этот Чужак нас бы окочурил по дороге. Предки тогда копошились чет целую вечность, и мы только после 10 вечера стартовали. К деревне подъезжали, когда темень вокруг. Сейчас там фонари вдоль дороги, все чин-чинарем, ну ты сам видел. А тогда… Хех. Топор можно было на темноту повесить, он бы и висел. Если вот так остановиться на дороге, да фару у мотика погасить, да на 10 шагов отойти — назад уже хрен вернешься. Заплутаешь в темноте и в яму сверзишься.

Мне, пацану, конечно, в кайф было в темноте ехать. Впереди только свет от фары, вокруг — темнота, я в люльке сижу, ощущения — как в космосе. Я как раз башку задрал, чтобы на звезды посмотреть, в деревне они яркие-преяркие. Ну и увидел Чужака, как тот падал. А потом и предки увидели, потому что света резко добавилось, как будто фонари зажгли. Только фонарей там не было, я же говорил. Он над нами пролетел как раз, этот объект непоймичто. Мы о Чужаке не подумали сразу. Решили, что самолет падает. Горел он, этот объект в небе. Свалился где-то в лесу, по ту сторону деревни. Нам по первой даже показалось, что прямо в деревню ухнул. Еще я мельком о метеорите подумал, но решил промолчать, потому как мать заохала, а батя губы закусил и тоже занервничал. Мы уж думали, что вместо деревни нас горящие руины будут ждать.

Подъехали — деревня как деревня. Мужики, кто курил, или в тубзик шел, или просто во двор вышел, тоже видели хреновину в небе. Улетела в лес, там и упала. Взрослые выпили, обсудили, и порешили, что нет — не самолет это ни фига, а реально метеорит. Я с пацанами скорешился, и мы договорились завтра идти этот метеорит искать. А через два часа, когда все уже спать завалились, собаки завыли.

Псы в деревне брешут — привычное дело, никто не обращает внимания. Сам же помнишь. Одна загавкает, и все за ней хором. Но в ту ночь никто не гавкал. Выли, как припадочные. Раньше не слышал, чтобы они так выли. Я вскочил, хотя накануне вымотался, смотрю — а родители не спят. Сидят и вслушиваются. Я поначалу не сильно испугался, даже снова заснул. Еще через час кто-то в двери долбиться начал. Не только в нашу, а во все двери в деревне. Утром уже выяснили, что в каждый дом этот Чужак долбился. Всяко никто ему не открыл. Ну его нафиг, лишенца этого. Я снова проснулся и, когда батю с ружьем увидел, тогда уже испугался реально. Не спал больше. Так и шастал этот Чужак из дома в дом, долбился. Спрашивали «кто?» — молчит. А чего он скажет? Чужак — он и есть Чужак. По-любому он на той горящей штуковине к нам долбанулся. Вышел из леса прямиком к нам в деревню.

А наутро канул. И не приходил больше. И собаки не выли в другие ночи. Ты прикинь, Игорюня, мы ведь с пацанами назавтра поперлись в лес, штуковину ту искать. Толпа дебилов. И никто не решился предложить, типа, давайте не пойдем, очково что-то. Стремно было, что другие зачмырят. А я сейчас думаю — никто бы не зачмырил, все бы только обрадовались. Но мы все равно ничего не нашли, и ни на кого не наткнулись. Даже если кто там и прилетел с Альфы Центавра — сгинул, мы там все облазали. Может, обиделся и назад улетел, фиг его знает.

Истории отца могли родиться на пустом месте — вчера, сегодня, сейчас. Он выходил вечером в магаз, а когда возвращался, то Игорь с мамой узнавали, что вот сейчас он столкнулся с челом, которого не видел уже больше 10 лет, и с которым однажды вышла прикольная история. Или он возвращался с работы, и Игорь с мамой узнавали, что только что отец стоял в пробке, и пока он стоял в пробке, он увидел, как на другой стороне улицы грабят инкассаторов. И на следующий день в новостях появлялась заметка об ограблении. И Игорь с мамой удивлялись даже не тому, что отец постоянно попадает в какие-то переделки, а тому, что в видеоновостях не показали крупным планом его машину и его самого, кукующего в пробке.

Родители вернулись из Пятерочки, загрузили пакеты с продуктами в багажник, уселись на свои места.

— В общем, мы чего решили, — бросил отец вполоборота к Игорю. — Ты походи к этому Петрову. Хуже по-любому не будет.

«Может, и будет», — неожиданно подумал Игорь.

— Ладно, — ровно отозвался он. Поймал в зеркальце взгляд мамы и с готовностью поднял большой палец.

Отец вывел машину со стоянки, и они двинулись сквозь солнечный, душный город в сторону дома. Постепенно мысли Игоря омрачались. Несмотря на лето и каникулы, полностью самому себе Игорь не принадлежал никогда. Потому как секцию дзюдо летом никто не отменял. И именно сегодня вечером ему предстоит идти на очередную тренировку.