Глава 12. У Петрова- 4.

— Игорь, ты веришь в Бога?

Сегодня Игорь был далек, как никогда. Стоило тому войти в кабинет, как Петров понял: что-то случилось. Он не стал накалять с ходу и разрывать парня вопросами. А когда Игорь усаживался в кресло, то непроизвольно поморщился. Как от боли. И тогда Петров понял.

— Не особо, — признался Игорь и, помолчав, добавил:— Я верю в людей.

— В людей? Ты?! — Петров не сдержался и тут же прикусил язык. Дебил. Мало ли что он там думает об Игоре. Игорь не должен этого знать.

Впрочем, парень и бровью не повел.

— А чего такого? Ну да, я верю в людей. Если несколько человек объединятся, они могут сдвинуть горы. Тысячи людей могут перевернуть мир. Человечество, задавшись целью, может переделать всю реальность. Не просто покорить космос, как в книжках, оно может переделать все. Саму суть мира. Я думаю, что нет никакого бога, потому что люди — они и есть боги. Только они не хотят думать об этом.

— Боятся ответственности?

Игорь мотнул головой.

— Боятся, но не ответственности. Многие же пытались, но потом пожалели. Сколько было изобретателей, которые вдохновились нестандартными идеями. Альтернативные двигатели, бесплатные лекарства, продление жизни. И где они все? Я думаю, что-то вдруг начало случаться, что-то нехорошее, и они испугались. И это никакие не теории заговора, я не верю в рептилоидов. Умники пишут о том, что нельзя зарывать талант в землю. Говорят, нужно идти к своей мечте. Но оглянитесь, кто доходит? Почти никто. Принято думать, что известные и богатые люди добились, но откуда людям знать, о чем мечтали известные и богатые в детстве? Не исключено, что о другом совсем. Все когда-то пытались, но что-то начало происходить вокруг, и они перестали. Выбрали другой путь, другую специальность, другое мировоззрение, я не знаю...

— И чего же они боятся по-твоему? — осторожно поинтересовался Петров, отчетливо понимая, что сейчас они переходят к истинным причинам Игоря лунатизма. Вытесненное честолюбие и желание быть уникальным налицо, как он и подозревал. А также страх, который к этому привел.

— Каба, — пошевелил Игорь одними губами. — Они боятся Кабу. Может, они называют ее по-другому. Я знаю ее под этим именем, потому что так мне бабушка рассказала. Но не суть, как называть, хоть пирожком. Она приходит ко мне во сне иногда. Не бабушка, в смысле. Каба.

Повисла пауза. Каба… Интересно. Уже большой шаг вперед. Обычно требуются неимоверные усилия, чтобы вытянуть на поверхность детские страхи, и по большому счету они неоформленные и расплывчатые. А тут четко сформированный образ и имя. Очень хорошо! Остается только понять, что в действительности скрывается за этим образом и именем.

— Опять был приступ? — мягко спросил Петров.

Игорь кивнул, залипая по обыкновению в окно. Так принято у него в кабинете психолога, он не любитель буравить глазами собеседника. А еще под летней футболкой, на правом боку, прятался очередной синячище. Кололо ребра, и Игорь искренне надеялся, что ничего не сломано. Очередной приступ, и очередное падение во сне.

— Колокольчик не помог?

Игорь удивленно посмотрел на него. Потом замешательство сменилось досадой.

— Не было колокольчика, так ведь? — подсказал Петров.

Игорь помешкал, мотнул головой. Колокольчика не было. Как наверняка не было выкрученных ручек на окнах, закрытых наглухо входных дверей и спрятанных ключей. Что это, коллективное бессознательное? Такие вот безынициативность, инертность, равнодушие и задвигание — продукт библейских сказок, что нужно поменьше напрягаться, верить в лучшее, или вообще зажмуриться, и Бог спасет?

— Что за Каба такая? — спросил Петров.

— Может, и не Каба, — был ответ. — Я просто ее так называю, потому что ее бабушка так называла.

— Фольклор? — предположил Петров.

— Ну да, он. — Игорь хмыкнул. — Только без черных гробиков.

— Тогда тебе стоит поведать мне эту историю. — Петров неуловимым движением коснулся телефона, чтобы проверить, идет ли запись. Шла. — Чтобы мы понимали друг друга.

— Есть подозрение, что это может быть заразным, — предупредил Игорь. — Если расскажу… Как в фильме «Звонок».

Петров позволил себе легкую улыбку.

— Я переживу. Мне снился Слендермен.

Игорь оторопело воззрился на него, но спрашивать ничего не стал, только кивнул. Потом заговорил:

— Когда-то была одна деревня. Жил в ней парень по прозвищу Крив. Так его все и звали, потому что он был косой на один глаз и почти этим глазом не видел. Как настоящее его имя — никто не знал. Крив работал плотником, жил на краю деревни и ни с кем особо не общался. И была одна девушка по имени Людмила. Красавица, и все при ней. Крив был тайно влюблен в Людмилу, но боялся своих чувств. Он боялся, что если кто-то узнает о его страсти, его просто засмеют. И сама Людмила засмеет вперед всех. Он бы этого не вынес. Так что Крив умело прятал свою любовь и предпочитал после работы слоняться по лесам.

Так и шло какое-то время, пока Крив не наткнулся в лесу на камень. Он сразу же сообразил, что за камень ему встретился. Ходили слухи, что есть в лесу непростой камень, который исполняет желания. Родители в детстве рассказывали. Старожилы судачили под пивко. Нужно загадать желание и вытесать его на камне. И камень все исполнит, чего бы ни пожелал. Крив обошел камень со всех сторон, выискивая надписи, которые могли оставить другие люди. Никаких надписей не обнаружилось, но на камне все-таки было высечено одно слово. Крив понятия не имел, что это значит. На камне было написано: КАБА.

Крив подумал, что надо попробовать. Конечно, это может оказаться любой дурацкий камень из лесу, но что он теряет? Терять ему нечего. Отсутствие других пожеланий было объяснимо: это глухие места, народ сюда не забредает, только разные не совсем везучие по жизни фрики, вроде него, тут и лазают. Вывод не совсем логичный, ведь в деревне говорили о камне, значит, кто-то им таки должен был воспользоваться. Однако умным Крив никогда не был, и сейчас он тоже загорелся просить совсем не ума. У него счастливым образом обнаружились в заплечной сумке кое-какие инструменты. Он понятия не имел, что следует писать, да и грамоте был обучен через пень-колоду. Тогда он просто-напросто взял на вооружение это одно-единственное слово на камне и высек также одно-единственное слово: ЗРЯЧИЙ.

Потом он постоял какое-то время в ожидании фейерверков и чуда. Чуда не произошло, вообще ничего не случилось, Крив разочарованно побрел домой и завалился спать. А утром его поврежденный глаз полностью восстановился. Крив возликовал и тут же подумал о Людмиле. Теперь-то ему можно не бояться, что его засмеют, теперь он не кривой дуралей какой-нибудь, а вполне себе парень. Но тут его ждало первое разочарование. Для жителей деревни он как был Кривом, так и оставался. Ну да, глаз алмаз теперь, Бог-то есть на небе, видать, осенил своей милостью лишенца-Крива, да и посты тот бдит усердно. Народ пошептался и забил. Никто не стал набиваться Криву в друзья, никто не вспомнил его настоящее имя, все продолжали звать его Кривом, и Людмила как смотрела мимо, так и продолжала смотреть. Так что облом по всем фронтам.

Крив психанул и потопал к камню. Он ведь теперь рубил фишку; не получилось с глазом, попробует что-то еще. Да он теперь все что угодно может пожелать, камень-то работает! Когда он пришел к камню во второй раз, то вдруг увидел, что слово ЗРЯЧИЙ исчезло. Теперь, как и раньше, на камне оставалось лишь одно слово. КАБА.

Крив подумал, что бы это значило, но ничего толкового не придумал. Наверное, так это работает, решил он. Камень всасывает в себя слова, проглатывает пожелания и исполняет их. Ладно, он ничего не имеет против. Крив достал инструменты и высек новую смс-ку: БОГАЧ. И со спокойной совестью отправился домой, где завалился спать.

В ту ночь Каба пришла к нему впервые. Я не знаю, почему именно после второй просьбы, почему не после первой. Вроде бы это называется индульгенция. Ну типа первый раз бесплатно, а за второй — выкладывай наличку. Если бы Крив ограничился только своим глазом, могло бы ничего не случиться, и сказке конец. Когда я слышал эту историю от бабушки, мне не пришли в голову все эти нестыковки. А когда пришли, спрашивать уже было некого, бабушка умерла. Да и вряд ли она знала, пересказывала мне, как сама услышала от кого-то. В общем, приходит к нему во сне Каба и говорит, мол, мил человек, пора и честь знать. Он типа тоже должен кое-что для нее сделать. И это сущая мелочь по сравнению с его собственной просьбой. Он всего лишь должен прийти к середине деревни, черпнуть там горсть земли и принести к камню. Только и всего. Криву не пришло в голову спрашивать, за каким фигом ей земля с середины деревни, — ну, это же во сне все было. Он ничего не понял, но обещал исполнить.

А утром случились две вещи. Крив проснулся, и его ноги были в грязи и исцарапаны. И руки в грязи, как будто он в земле рылся. Он вспомнил свой сон и понял, что он уже каким-то образом отработал свое обещание Кабе. Во сне, ночью, он пошел к середине деревни, черпнул там горсть земли и отнес к камню. Крив всполошился весьма! Не самое приятное чувство — понимать, что бродил по ночному лесу, без оружия, без элементарной палки, как нетопырь. Тут бы всему и конец, потому как даже в тупорылую башку Крива пришло понимание, что он куда-то явно не туда вляпался. Но вдруг в дверь постучали. Приехал посыльный из города. Какой-то тридевятый родственник Крива умер и оставил ему наследство. Криву нужно срочно ехать в город подписывать бумаги. И, как говорится, все завертелось.

Игорь перевел дух. Петров поднялся из-за стола и прошел в дальний угол к кулеру. Он был поражен тому, как вдруг в Игоре проснулся великолепный рассказчик. Черт, да Петров нищий перед его красноречием! Он налил воды в пластиковый стаканчик и передал стаканчик Игорю. Тот отпил половину и продолжил:

— Какое-то время Крива не было в деревне. Он занимался наследством, еще какими-нибудь делами в городе. Все думали, что не увидят его больше, а чего ему теперь делать в глухомани? Но Крив вернулся. Он же в Людмилу эту был влюблен, вот и вернулся. Они за все время ни разу не поговорили с глазу на глаз, ни разу не встречались в общей компании, вообще не пересекались. Крив не знал ее, но все равно был почему-то в нее влюблен.

Потом он вернулся и поселился в своем прежнем доме. Деньги у него теперь водились, но дом он перестраивать не стал, слишком привык к нему. Только забросил плотницкое дело и приоделся, чтобы выглядеть осанистым. Когда он перестал быть кривым, ничего особо не изменилось. Когда же он разбогател, люди стали заискивать. Стали величать его господин Крив. Крив не противился и бучу не поднимал, он и сам привык к своему прозвищу, как к своему дому. Вот только Людмилы все эти изменения не касались. Она оставалась к нему равнодушной.

Крив подумал-подумал и опять двинул к камню. Воспоминания о той ночи, когда он бродил по лесу как лунатик, поблекли. Люди же умеют себя уговаривать. Крив решил, что просто не повезло ему тогда. Трудный день выпал, переволновался. Что до Кабы — ничего удивительного, что Каба приснилась. А кто должен был присниться — камень? В общем, пришел Крив к камню и уже без удивления обнаружил, что слово БОГАЧ исчезло, камень поглотил его. На камне рисовалось все то же первоначальное слово. КАБА. Как строка запроса. Крив привычно достал инструменты и вырубил рядом новую команду: ЛЮДМИЛА. Он вернулся домой, лег спать. И на всякий случай он все-таки лег в постель одетым, в обуви и с заплечной сумкой.

Ночью пришла Каба. Она сказала ему, что и он тоже должен для нее кое-что сделать. И это сущая мелочь по сравнению с его собственными нездоровыми запросами. Он должен отправиться к церкви, подойти к бревенчатым стенам, срезать ножом деревянную стружку и отнести ее к камню. Если он это сделает — что ж, Людмила будет его. Крив заверил, что сделает. Отчего бы не сделать, стружка, только и всего! Когда он проснулся, то обнаружил, что держит в руках нож. Он уже исполнил обещание и снова ходил к камню во сне. Второй раз оказался не таким уж травматичным, Крив начал привыкать. Он убедил себя, что Каба позаботится о нем, и ему ничего не грозит ночью в лесу. Ей же нужна эта дурацкая щепка!

С того момента дела с Людмилой пошли на лад. Никто в деревне не удивился особо. Людмила была первой красавицей, а Крив уже стал местной легендой: и глаз себе выровнял, и разбогател. Вполне логично, что Людмила его присмотрела, посчитали люди и на том успокоились. Очень скоро Крив и Людмила поженились. Он обещал жене все-таки перестроить свой дом попросторнее, ну а пока Людмила переехала в его скромную хату. Она и тогда не стала звать Крива его настоящим именем, а звала его или «дорогой», или «хозяин».

Проблемы начались почти сразу же. Крив был богатым, но он понятия не имел, что нужно делать с богатством, он мог только тратить. Он был женат, но он понятия не имел, как обращаться с женой. Он ведь никогда с девушками не общался, откуда ему знать, и телека тогда не было.

Игорь хмыкнул и допил остатки воды. Петров не пошевелился, завороженно слушая.

— Поэтому у Крива всегда были проблемы: то деньги вдруг пойдут на убыль, то жена разозлится, то в деревне слухи про него расползутся, то еще что. Чтобы сохранить позиции, ему не оставалось ничего другого, кроме как шастать к камню раз за разом с очередными хотелками. Возвращаясь, он шел спать в одежде в другую комнату. Людмилу он вряд ли мог этим обмануть, она сразу стала о чем-то догадываться, но молчала. То ли боялась, то ли сама договорилась с Кабой втихушу, мы не знаем. Поначалу ответные просьбы Кабы были действительно мелкими, она просила все время какую-то фигню. То попросит нарвать травы у соседей. То попросит срезать бубенчик у коровы. То попросит принести старую подкову, которая валялась возле кузнецкого дома. То попросит вырвать кусок ветоши с крыши старосты. То выкопать у кого-нибудь пару картофелин. То попросит отрезать локон волос у Людмилы. В общем, какой-то бредовый ужас, меня бы все эти дурацкие просьбы еще больше пугали. Крива, похоже, не особо, на то он и Крив.

Но однажды проняло и его. Потому что просьбы Кабы стали злее. Крив так-то тоже зарвался, сколько раз он уже ходил к камню? Приходилось отрабатывать. Теперь Каба просила его, к примеру, зарезать чью-нибудь курицу и приволочь ей труп. Или отрезать ухо чьей-нибудь свиньи. Или спереть из церкви икону. Или вырвать ноготь у трупа накануне умершего человека. Надо понимать, что все это делал Крив, как лунатик, ночью, не помня себя. Он, может, и не хотел больше участвовать в этих играх, но уже не владел собой. Каба управляла им полностью. А еще он понимал, что ночью его запросто может кто-то застукать. Вряд ли, когда он резал ухо у свиньи, та тихонько похрюкивала. Наверняка визжала на всю деревню. А ноготь у покойника, когда тот еще лежит в доме накануне похорон? Криву бы задаться вопросом, а почему его и впрямь никто до сих пор не поймал за руку и не отчекрыжил башку за все выкрутасы, но Крив есть Крив.

Крив начал киснуть. Людмила уже давно кисла. Детей у них не было. Они быстро надоели друг другу, Крив уже не любил ее. Или просто понял, что не любит. Никогда не любил, напридумывал просто. Теперь он был готов отказаться от всего своего добра, отказаться от Людмилы, отказаться от глаза. Просто стать тем, кем он был. Но он не знал, как это сделать, и поделиться ни с кем не мог. Он вернулся к своему любимому занятию: стал бродить по лесам. При этом он старался лишний раз не забредать в те места, где стоял колдовской камень.

Во время одной из таких прогулок ему повстречался не местный старец. Старик попросил у Крива еду, и тот дал, у него с собой было в котомке. Они разговорились, и Крив не вытерпел. Взял да и выложил старику всю эту историю с каменюкой. А старик ему такой: знаю этот камень! И Кабу знаю. Не камень это вовсе для желаний, а надгробный памятник. А под ним лежит она. Каба. Лежит там с незапамятных времен. И чтобы от нее избавиться, нужна всего лишь мелочь. Прийти к камню и сточить ее имя. Стереть его.

Крив вдохновился и побежал домой за инструментами. Он так хотел избавиться от своей ноши, что даже не попрощался с Людмилой. Если все получится, он ее потеряет, но ему уже было все равно. Крив прибежал к камню и принялся ожесточенно сдалбливать слово КАБА. Он полагал, что камень будет сопротивляться. Как в сказке: он стачивает слово, а слово раз за разом возникает в других местах.

Но все прошло легко, а оттого — подозрительно. Крив не заподозрил подставы, ума-то он себе так и не додумался загадать. Это замкнутый круг, как в басне «Квартет», где звери просто не знают, с чего следует начать, и от незнания пересаживаются, вместо того чтобы репетировать. Так и Крив. Ему бы попросить у камня мозгов, но мозгов не хватало, чтобы догадаться попросить.

Он сточил имя Кабы и вприпрыжку стартовал домой. Вот только дома больше не было. Ни его собственного дома, ни дома кузнеца, ни дома старосты, ни церкви, ни дома соседей. Не было самих соседей, не было старосты, кузнеца, не было Людмилы. Не было домашней скотины. Не было ничего, только пустырь. Вся деревня с ее постройками, с ее жителями, все животные, все огородные посевы — все исчезло без следа. И тут даже Крив с его куриным мозгом догадался, что случилось. Ведь он сам таскал Кабе кусочки деревни, частички жителей. То щепку принеси, то картошку принеси, то клок волос. Так, постепенно, Каба заполучила себе всех. Всю деревню без остатка.

Он бы и сам заметил, не будь тупым и погруженным в свои проблемы. Стоило только приглядеться. Деревенские дома стали выцветать. Люди теряли краски, ходили как в воду опущенные. Этим и объяснялся тот факт, что Крива никто не поймал во время его ночных диверсий. Люди выцветали, как и дома, становились вялыми, какими-то пассивными. Собаки почти перестали лаять, не реагировали на слоняющегося по ночам Крива. Коровы давали мало молока, урожай оскудевал. А теперь Крив стер имя Кабы, и она забрала с собой всю деревню. Она равным образом стерла ее из существования, и никто из других деревень не вспомнил о ней, словно ее никогда и не было. Вся деревня сохранилась только в памяти Крива.

Но самое интересное в конце. Крив, конечно, разревелся и побежал назад к камню, проклиная подлого старика, который его надоумил. Он надеялся что-то исправить. Он мог вновь выдолбить имя Кабы. Ему и тут не хватило мозгов вспомнить, что это бессмысленно, ведь все, что он высечет на камне, все равно исчезнет. Он прибежал назад. На камне было вырезано одно слово. Но не Каба. На нем было написано: КРИВ.

Игорь закончил. Посмотрел на пустой стаканчик в руке, рассеянно повертел его, думая о чем-то, потом поднялся и налил еще воды. Петров размышлял о рассказчиках. Что там говорил Игорь о родителях? Папа умеет круто рассказывать истории, но бабушка умела круче? Кажется, Игорь достойный продолжатель династии. И, похоже, в этом фольклоре действительно нет привычной чухни, вроде черных гробиков, пиковых дам, волосатых рук и ползающих брюк. Каба. Надо ж было додуматься.

— Сколько тебе было лет, когда ты услышал эту историю?

— Пять или шесть.

— И ты в пять или шесть лет умудрился настолько подробно все запомнить?

Игорь махнул рукой с пустым стаканчиком.

— Да не… Совсем не так. Я часто сам для себя проговариваю эту историю. Я по-любому в нее уже добавил отсебятины. Заполнить белые пятна и все такое. Но сюжет не изменился, те же яйца. Это моя любимая история, я просто представлял, как я ее тоже кому-то рассказываю. Вот вам рассказал.

Петров придвинулся к столу, сцепил руки в замок, внимательно взглянул на собеседника и приготовился, возможно, к одному из переломных вопросов в их отношениях.

— Игорь, а ты сам не видишь параллели? Должен видеть, с твоими-то мозгами! Твоя бабушка рассказывает тебе в детстве историю про Крива, который был лунатиком. И вдруг ты тоже им становишься. Она рассказывает тебе историю про Кабу, которая приходит во сне и наводит тень на плетень. И тебе она тоже начинает сниться. Это ведь не совпадения, правда?

— Конечно, это не совпадение! — убежденно отозвался Игорь— Я же говорил! Сначала что-то нужно написать, а потом это появляется. Историю про Крива когда-то написали, а бабушка мне передала устно. Историю про Кабу когда-то написали. И старожилы передали ее самому Криву.

— И как же выглядит эта Каба?

— Не знаю. — Игорь пожал плечами. — Я не помню, как она выглядит. Помню только, что снилась.

— Ну, хорошо! — Разговор явно заходил не туда, куда планировал Петров. Либо Игорь отмазывается, либо ему мешает абстрактное мышление. — На одной чаше весов у нас человеческие желания. Твои желания, Крива, какого-нибудь зяблика — не важно. Важно то, что когда исполняются желания, нормальный человек должен переполняться радостью, счастьем, ощущением реализации. Завершенности даже. Но есть и другая сторона. На ней страх. Ответственность. За все нужно платить. И плата может быть безобидной, а может быть злой. Человек, находящийся в равновесии, понимает, что одно не бывает без другого, он должен как получать, так и отдавать, для него это естественный процесс. И отдача соразмерна приобретению. У человека с весами, склоненными в сторону страха, искажается восприятие. Он начинает думать, что должен за свое приобретение чуть ли не душу продать. Но на самом деле это не так, все происходит только в его больном восприятии. И вот твой Крив. Вместо того, чтобы начать помогать своим соседям, когда он стал богатым, вместо того, чтобы взять на себя заботу о благе деревни — это было бы вполне естественно для нормального человека, — он начинает заниматься ужасами и резать уши.

— А кем вы были до того, как стали психотерапевтом? — внезапно спросил Игорь, и Петров осекся. — Ну в смысле — по специальности?

— Я работал в автомастерской. На шиномонтаже.

— Ни фига себе! — не сдержался Игорь. В его глазах вспыхнуло восхищение. — Значит, вы полностью поменяли свой сценарий?

— Ну, это громко сказано, — уклончиво улыбнулся Петров. — Не факт, что тогдашний сценарий был вообще моим. Я просто заблудился, а потом я нашел дорогу.

— Но все равно трудно было? — настаивал Игорь. — Искать дорогу?

— Даже не сомневайся, — уверил Петров. — Когда я вернулся из Индии, то снова устроился в шиномонтаж, а учился по вечерам. Так что жил под двойной нагрузкой. Много денег на учебу уходило, я жил на «Роллтоне», и это совсем не метафора. Даже тройная нагрузка была, ведь приходилось еще шифроваться ко всему прочему. Ребята бы на работе не поняли, если бы узнали, а я не хотел лишних разговоров.

Он снова осекся. Только на сей раз Игорь перебил его не неожиданным вопросом, а многозначительным взглядом. Сияющим многозначительным взглядом. Глаза Игоря сигнализировали, что пришло время сбросить маски и поговорить по душам.

— Игорь, я не понимаю… — признался Петров.

— Если бы мужики узнали, что вы хотите вместо шиномонтажника стать психотерапевтом, они начали бы говорить про вас. И они бы вас осуждали. Ведь так всегда бывает, правда? Они бы говорили, что вы возомнили о себе. Они бы подкалывали про вас. А если бы вы продолжали упорствовать, они бы начали говнить. Просили бы подменить на работе или задержаться, обижались бы на пустом месте, строили бы подляны. А потом стали бы вас травить. Говорили бы, что зря вы время тратите на ерунду. Говорили бы, что это не ваше дело, вы — работяга, а не психолог. Говорили бы, что ничего не получится. Говорили бы, что так просто психологом не стать, вот чего удумал. Чтоб психологом стать, тут надобно уменье.

— И уши ваших понежней… — пробормотал Петров, начиная понимать, куда клонит Игорь. Внезапно вся философия парня вдруг увязалась в единую картину.

— Точно! — вскричал Игорь. — Но это мелочи, это лишь тревожные звоночки. Вы не помните, в тот период, когда вы начали идти к своей мечте, случилось у вас в жизни что-то странное? Что-то очень и очень странное?

— Да вроде нет… — Петров нахмурился и пожал плечами. — Все, что я сейчас помню, это дикую усталость. И море сомнений. Мне некогда было смотреть по сторонам. Да еще сестра…

Он замолк. Он смотрел на Игоря и отчетливо понимал: что-то происходит. Больше нет пациента, равно как и нет психотерапевта. Кто ты, Игорь? Кто ты на самом деле? И зачем ты здесь? Почему ты открываешь мне мою жизнь с той стороны, с какой я ее никогда не видел? Мне, Виктору Петрову, психотерапевту со стажем?

— У меня умерла сестра, — глухо произнес он. — И я до сих пор не знаю, умерла она сама или нет.

Он молчал какое-то время. Игорь выглядел слегка сконфуженным, но по нему было видно, что отступать он не намерен. Он хочет отыграть эту партию до конца.

— Я заходил к ней накануне, и она меня спровадила. Она сказала, что ждет гостей. Я так понял, что ухажера. Мы немного поболтали в прихожей, и я ушел. Потом она не брала трубки. Я пришел к ней домой, звонил в дверь, но никто не открыл. Было воскресенье, и я решил дождаться понедельника. В понедельник я позвонил на работу, мне сказали, что она не вышла. Я вызвал слесаря, мы вскрыли дверь. Мы нашли ее на диване, она сидела перед работающим телевизором, мертвая. На столике перед ней валялся шприц. Вскрытие тоже показало, что она умерла от передозировки. Вот только она не употребляла наркотики. — Петров сглотнул. Игорь молчал слушал. — Я долго убеждал себя, что я просто не знал всего. С чего бы ей мне рассказывать, например, что она сидит на игле? Такими вещами не рвутся делиться с братьями, даже родными. Но были странности. Сестра ждала гостя, и на столике, помимо шприца, стояла начатая бутылка коньяка и два бокала. Если сестра сделала укол до прихода гостя, а потом решила выпить коньяка, то зачем два бокала? Второй обычно достают после того, как гость придет. А если этот человек уже присутствовал, то где его следы? Чужих отпечатков на бокале не нашли, мне в милиции сказали.

— Может, он просто испугался, стер отпечатки и убежал? — аккуратно предположил Игорь. — Или не успел выпить из бокала?

— Как вариант. Но дверь-то! Дверь была закрыта на замок. Значит, у этого человека был свой ключ. Значит, это не просто ухажер. Это довольно близкий знакомый. Но почему он исчез, и почему милиция не нашла никаких зацепок, кто он такой?

Петров вновь помолчал, мрачно глядя на свой телефон, который продолжал вести запись. Потом взял его в руки и отключил диктофон.

— На этом я чуть не сломался, — подытожил он. — Я не смог спасти близких мне людей. Не смог спасти сына, не смог спасти сестру. Куда я рвусь, спрашивал я сам себя. Куда я лезу помогать кому-то, если не в состоянии помочь даже родным.

Он взглянул на Игоря.

— Это была она? — спросил он в лоб.

Игорь кивнул.

— Каба?

Игорь, помедлив мгновение, решительно кивнул.

— Так это работает, — сказал он извиняющимся тоном. — Почему-то большинство не замечает этих связей. Другие, кто посмелее, об этом пишут. Но пишут тоже иносказательно, ведь не принято говорить как есть, принято называть вещи не своими именами. Каждый раз, когда человек хочет что-то серьезно изменить в жизни, что-то начинает активно сопротивляться. Вокруг человека начинают происходить неприятные вещи. У кого-то они идут фоном. Просто понемногу пьют кровь и жизнь портят. У других случается шок. Почти все люди хотят быть кем-то еще. Но они не становятся тем, кем они хотят быть. И каждый раз находится причина. Нужно учиться, нужно думать о семье, нужно думать о карьере, а не о мечте. Но по факту люди начинают просто бояться. Они понимают, что все эти случайности вокруг — это не случайности. И они отступают. Они не хотят быть как Крив. Который явно видел, что ерунда какая-то творится, но предпочел не замечать, пока не уничтожил все, что ему было дорого. Нормальные люди всегда чувствуют такие вещи и не хотят рисковать. Боятся ее. Кабу.

— И зачем она это делает, по-твоему? Эта Каба, для чего ей отнимать у людей мечту? — спросил Петров.

— Я не знаю. — Игорь вздохнул. — Если бы знал, было бы все проще. Я только думаю, что так она живет. Ей это нужно для выживания. Как с Кривом: но и ты должен кое-что для меня сделать. Она может забрать все, что угодно. Не просто землицу с деревенского двора.

Теперь молчание длилось дольше. Петров рассеянно крутил в руках телефон. Он вспоминал о том, как во время первого сеанса он поддался экспромту и перескочил сразу на личные темы, открыв Игорю часть своей жизни. Это были всего лишь авансы с его стороны, попытки добиться расположения. Только теперь Петров видел это уже в ином свете. Быть может, остается место еще для одного экспромта? Только на сей раз все по серьезному.

— Что если мы вытащим ее на поверхность? — предложил он. — Твою Кабу? Сила Дьявола в том, что никто не верит в его существование. Сила демона в том, что никто не знает его имя. Что если сила и слабость Кабы спрятана в твоей памяти?

— Гипноз предлагаете? — тут же догадался Игорь, в очередной раз блеснув проницательностью.

— Гипноз, — кивнул Петров. — А вот теперь — внимание! По правилам я должен эту тему сначала обсудить с твоими родителями. После того, как я с ними это обсужу, кто-то из них должен будет прийти сюда и подписать согласие на сеанс гипноза. Как ты думаешь, какая у них будет реакция?

— Они откажутся, — без заминки ответил Игорь. — Папа посмеется. Мама может разозлиться, причем вы узнаете об этом не сразу, а когда она уже двинет на вас танки. Или вы предлагаете втихаря это сделать?

— Предлагаю втихаря, — кивнул Петров, чувствуя в глубине души ужас. Он шел на должностное преступление. Сознательно. Ради этого парня сейчас он все ставил на карту. Если об этом узнают, он вылетит с работы. Возможно, будет суд. Возможно, на какое-то время ему запретят заниматься деятельностью. Но он также отчетливо понимал, что без этого шага они с Игорем не продвинутся дальше. А он очень хотел помочь этому мальчику. Потому что полюбил его. Полюбил как сына, которого у него однажды украла Каба.

— Так-то я не против, — хмыкнул Игорь. — Только я знать хочу. Если будет совсем плохо, и Каба пойдет на меня войной. Мы сможем в любой момент закончить сеанс? Сможете меня сразу же выдернуть?

Виктор Петров посмотрел на него. Он сказал:

— В этом я могу тебя уверить.