Глава 14. Дома-4.

Давным-давно умер школьный учитель. Игорь грыз азы науки в первом классе, а вот в каком именно месяце это произошло — он затруднялся определить. Он точно помнил, что было еще сравнительно тепло, и в тот день светило солнце, хотя народ ходил в куртках.

Учитель умер, и это в какой-то степени положило начало цепочке событий, которые в итоге привели Игоря в кабинет Виктора Петрова. Обстоятельства сложились так, что в тот день Игорю пришлось совершить сделку. Первую сделку с Кабой. И, в отличие от сказочной истории, Каба явилась к нему сразу после первой просьбы, никаких индульгенций у Игоря в наличии не оказалось.

Игорь умершего учителя не знал, хотя наверняка сталкивался с ним в коридорах школы. На первом этаже на стенде с утра висел некролог, но Игорь прошляпил мимо, никого и ничего не замечая. Уже в классе ребята рассказали ему, что помер какой-то Михалыч, старый учитель по истории, поэтому вся школа на рогах, — а ты разве не видел объяву внизу, там же написано?

После звонка явилась училка и объявила, что уроки на сегодня — отменяются. Все могут пойти домой. Но только не прямо сейчас, а просьба на минуточку задержаться: в дань уважения учителю она расскажет, кто таков был Михалыч, чем знаменит и так далее. Минут двадцать училка песочила им мозг болтовней о заслугах Михалыча, которого никто не знал. При этом она умело делала вид, что не замечает, как стулья под учениками становятся раскаленными.

Игорь тоже ерзал и хотел улизнуть. Недавно он открыл для себя «Тома Сойера» и по уши влюбился в книгу. Накануне он едва успел войти во вкус, как пришлось баиньки. И с утра вдруг — такой приятнейший сюрприз. Ну, смерть и похороны старенького педагога — не так чтобы подарочный набор, но Игорь в те славные денечки имел стойкий иммунитет к чужому горю. Кончина посторонних людей (тем более — учителей) его никак не трогала. Смерть для него представлялась явлением литературным. Это как гибель героя на страницах книги: его жаль, иногда глубоко до слез, однако через какое-то время всегда можно открыть книгу на первой странице, и умершие восстают из могил, чтобы вновь порадовать читателя.

А еще в тот день была пятница, канун выходных. Ура Михалычу, это он вовремя! Сегодня Игорь может законно читать до полуночи. В итоге училка все же сжалилась над ними и распустила по домам, завершив экскурс в богатое событиями прошлое Михалыча. Школьники ринулись вон гончими и борзыми, а Игорь не ринулся. Он единственный выходил из школы не сломя голову. Он возвращался домой сквозь тепло и солнце, чувствуя, как его переполняет любовь ко всему живому. Он намеренно не спешил, оттягивая приятное, представляя ту минуту, как он, устроившись поудобнее у окна и обложившись подушками, поставит ноут на колени, высветит вордовский файл и погрузится в мир, полный приключений и эмоций.

Что ж, приключения в меню действительно наличествовали. Не те, что он заказывал официанту.

Что именно первым бросилось в глаза, едва Игорь открыл дверь своим ключом и ступил в прихожую — чужой запах или чужие туфли, — он уже не помнил. Или все разом. В прихожей завесой стоял запах духов. Приятный такой аромат, насыщенный и сладкий. Одно «но» перечеркивало всю приятность: это был не мамин запах (не папин тоже). От мамы никогда так не пахло, у нее не было таких духов, это был чужой запах. Но и не чужой одновременно, на секунду Игорю показалось, что он его узнал. Так могло пахнуть от училки в школе или от соседки по подъезду… Существование в доме постороннего запаха было сродни тому, как если бы к ним забрался грабитель. Сейчас вообще ничем не должно пахнуть, ведь родители на работе.

Еще стояли туфли. Они были женскими и совсем чужими. Это были туфли на низком каблуке; мама никогда не носила туфли на низком каблуке. Только на высоком. Однажды Игорь любопытства ради напялил ее туфли, чтобы проверить, каково в них, и попытался пройтись. Он чуть не переломал ноги и решил, что такие туфли — для избранных небожителей, у которых по особому устроены ноги. Само по себе наличие таких туфлей ничего не значит: отчего бы маме не попробовать низкий каблук? Для разнообразия. Есть возражения? Ни капельки.

Вот только, как уже было сказано, мама с утра на работе. Они работают обычно в будни, а папа — и в выходные частенько. Мама тормошит Игоря с утра и убегает. Игорь плетется в ванную, потом за обеденный стол, где его ждет завтрак, потом ковыряется с одеждой, собирается; потом идет в школу. Когда он возвращается — не важно, в котором часу, не важно, умер сегодня Михалыч или здоров, — он отзванивается маме или пишет смс-ку, что добрался, все норм. Никаких маньяков по дороге и злобных собак. Разогревает готовый обед. Затем «учит уроки». До первой светлой идеи «а не почитать ли мне минут десять?»

Игорь, как репка, застрял в прихожке, не решаясь, куда стронуться. Теперь он обратил внимание на третью особенность. Дверь в родительскую комнату была закрыта. Дверь в родительскую комнату так-то бывает периодически закрыта. Двери в родительскую комнату должны быть закрыты время от времени, Игорь же свою дверь закрывает. Вот только они дома должны быть при этом, родители, иначе кому закрывать дверь? Барабашке? Игорь точно помнил, что перед школой дверь была открыта. Он сам туда заходил за зарядкой от телефона.

Потом дверь в комнату предков распахнулась, и оттуда выглянул отец.

В первое мгновение Игорь его даже не узнал. Никогда прежде он не видел на лице отца растерянность и страх. Это на его собственной физиономии растерянность и страх — привычные явления, но только не у отца, это невозможно! Даже когда на соседку во дворе напала стая бродячих собак, отец без раздумий кинулся на выручку, в то время как остальные во дворе тупили и ежились. На бегу отец подхватил камень, швырнул в гущу собак и выиграл первенство «Меткий глаз»: попал одной шавке прямехонько в башку. Кобельки кинулись врассыпную, а тот, который принял головой пас, — не кинулся. Позже его труп убрали дворники.

Шрам на лбу отца сейчас выделялся особенно отчетливо. Он пульсировал, сигнализируя о некоей неведомой опасности. Еще Игорь заметил, что отец не особо одет. Только джинсы на нем, выше пояса — голый. Может, он спал? На работе выдалась свободная минутка, он приехал и прикорнул, ведь у него нет рабочего графика, он работает сам на себя...

— Игорюня, а ты чего дома? — растерялся отец, и у Игоря несколько отлегло от сердца. Это же просто его папа! Кто еще зовет его Игорюней, кто еще мог оказаться дома посреди буднего дня! Но чужие туфли продолжали маячить на периферии.

— Уроки отменили! — выпалил Игорь, оправдывая свое нежданное появление. — Нас домой отпустили. Всю школу.

— Отменили? — тупо повторил отец, словно забыл значение этого слова.

— Какой-то Михалыч умер. Учитель истории. Всех отпустили, там траур.

Отец обернулся и бросил взгляд внутрь комнаты. Что же он там прятал? Подарок? Или секретные разработки новых пластиковых окон?

— Игорюнь, ты посиди пока у себя, мне нужно тут закончить, — неопределенно предложил отец и исчез внутри.

И дверь закрыл.

Игорь сбросил свою обувь. Он секунду помешкал, потом отпихнул ботинки подальше от незнакомых туфель. Он не знал, зачем он так делает, словно от этих туфель его ботинки могли подцепить какую-то обувную инфекцию, просто сделал машинально. Он шмыгнул в свою комнату и тоже притворил дверь, чтобы не быть исключением.

Пока Игорь переодевался в домашнюю одежду и включал ноут, его локаторы так или иначе были навострены в сторону прихожей. Он слышал вошканье в прихожке, слышал приглушенные голоса. Один голос принадлежал отцу, второй, женский, — обладательница туфель на низком каблуке и воняющая духами тетка. Игорь уселся за ноут. Он не ждал больше отца, но тот вдруг отворил дверь и сунулся в комнату. Он уже не был полураздетым, вполне снаряжен по-уличному, собран и уверен в себе. Игорь почему-то обрадовался, что отец уходит.

— Игорюнь, я убегаю… — Отец оглядел комнату так, словно видел ее впервые. — Ты это… Мне тут по работе пришлось встретиться, пока ты в школе был. Маме только не говори, что меня видел. Она не любит, когда дома посторонние.

Игорь не замечал, что мама не любит, когда дома посторонние. Может и не любит, ему какое дело? Он с готовностью закивал. Раз папа говорит, что не любит, значит, не любит, вот и весь сказ. Отец добродушно подмигнул напоследок и был таков. Входная дверь хлопнула. За секунду перед этим уши Игоря уловили сдавленный женский смех. От этого смеха он почему-то не на шутку разозлился, словно бы это над ним смеялись.

Обложившись подушками и уместив ноут на колени, Игорь попытался погрузиться в чтение. Но погрузиться не получалось. Снова и снова он возвращался в мыслях к туфлям и к проклятым духам. Он не знал, что для него хуже: то, что дома побывала посторонняя тетка, которая закрылась с отцом в родительской спальне, или что тем самым Игорю сбили весь настрой на чтение «Тома Сойера». И это в тот единственный день, когда отменили уроки!

Вечером, дождавшись маму с работы, Игорь пошел ее встретить. Он любил встречать родителей в том возрасте; он и отца встречал, если тот приходил вовремя, а не когда Игорь уже дрых в постели, что случалось нередко.

— Так что там в школе стряслось? — с ходу поинтересовалась мама главной новостью. Днем по телефону Игорь описал ей ситуацию всего в двух словах: умер, отпустили. Мама прошла на кухню с полным пакетом продуктов. Игорь семенил следом, вдыхая запах маминых духов. Это был родной запах, это был любимый запах, этот запах Игорь узнал бы, где угодно. Мама раскладывала продукты в холодильник, а Игорь оседлал стул, поджав под себя одну ногу.

— Отменили все уроки…— повторил он, уже в который раз за сегодня.

— Кто умер-то?

— Какой-то Михалыч!

— Какой-то! — фыркнула мама. Потом съехидничала: — Вы, видимо, все в глубоком трауре?

— Угу, во всей школе траур, — кивнул Игорь, не угадав юмора.

— Поинтересовался бы ради приличия, что за Михалыч.

— Ну так это учитель истории! — в момент реабилитировался Игорь и вкратце обрисовал маме педагогические высоты Михалыча, о которых узнал от училки.

Мама слушала вполуха, фасуя продукты по холодильным полкам. Игорь быстро завершил отчет о жизненном пути Михалыча и некоторое время молчал, болтая одной ногой и наблюдая за мамиными действиями. В обычный день он бы давно унесся в свою комнату, посчитав ритуал приветствия завершенным. Но не сегодня. Этот день не был обычным ни с какой стороны.

— Мам, а кто у нас был сегодня днем? — наобум выстрелил Игорь. Вспомнился финальный смешок в прихожке, и Игорь испытал что-то вроде мстительного удовлетворения.

— То есть? — Мама не прервала своего занятия, ее голос был рассеянным. Она думала о чем-то. Быть может, о том, что сварить на ужин. — Опять долбился кто-то?

В списке обязательных правил, которые родители разработали для Игоря перед тем, как он пошел в первый класс и стал самостоятельным, фигурировало также: не открывать двери кому бы то ни было. Даже если нагрянет полиция с обыском. Только полиция с обыском вряд ли нагрянет, а вот для разных аферюг — продажников, агентов негосударственных пенсионных организаций, просто вороваек, день — излюбленное время. Когда дома — только пенсионеры и дети.

— Не… У нас дома кто-то был… — Игорь не воспользовался последним, данным ему судьбой, шансом. Слишком уж задел его самолюбие тот язвительный, мерзкий смешок.

В руках у мамы напоследок остался кочан капусты, и она прикидывала, куда его пристроить. Она уместила капусту в ящик для овощей, придавив лежащую там морковь, задвинула ящик. Закрыла холодильник. Взглянула на Игоря.

— Игорь, чего темнишь? Выкладывай уже, не юли. Дурная привычка, искорени ее. Есть что сказать — говори, не темни.

Игорь внезапно испугался. Он вдруг допетрил своим куриным котелком, что корабль дал крен, и теперь его фиг выровняешь, он так и будет крениться, пока не черпнет воду и не утонет. Единственный выход — бежать следом за крысами. Вспомнился отец: вот он стоит в дверях его комнаты перед тем, как отбыть. Только маме не говори, ладно? Мама не любит, когда дома посторонние. Так какого черта он раззявил свой проклятый рот?!

— Да низнай, — неопределенно ляпнул он, криво попытавшись отмазаться. Но и сам понимал, что поздняк метаться.

— Игорь, сказал «А», говори и «Б», — приободрила мама с улыбкой, которая Игорю показалась вовсе не бодрой.

Он съежился на кухонном стуле, перестав болтать ногой.

— Ну… Папа был дома, когда я пришел со школы. И еще какая-то тетка. Я ее не видел. Туфли только видел. И слышал.

Ему уже было глубоко по барабану, чьи же это туфли стояли в прихожей с утра. Он просто хотел, чтобы ничего этого не было, чтобы его рот оставался на замке, чтобы Михалыч никогда не умирал и здравствовал тыщу лет, чтобы Игорь не нагрянул сегодня из школы пораньше. Он бы оттрубил положенные пять уроков, вернулся бы домой в урочный час, потом уселся бы у окна, обложился бы подушками и читал бы до упаду.

Мама молча изучала его, обдумывая услышанное. А Игорь вдруг вспомнил о том, о чем ему рассказывала бабушка незадолго до переезда. Она рассказывала ему о Криве, она рассказывала о Кабе. Рассказывала о волшебном камне, на котором что ни высечешь — все сбудется. Но не камень исполнял желания, камень тут ни при чем. Желания исполняло существо, погребенное под камнем с незапамятных времен.

Каба.

И он взмолился. Он воззвал, что было сил, он напряг каждый нерв, каждую клеточку; в глубине себя Игорь Мещеряков истошно вопил, вознося крик к небесам, или же глубоко под землю. Если ты есть… если ты действительно существуешь и лежишь где-то под камнем — услышь меня! Пусть все изменится! Пусть все вернется назад! Пусть Михалыч оживет и отправится на урок истории! Пусть Игорь пробудет в школе до обеда, а когда вернется — дверь в родительскую комнату будет открыта, какой он и запомнил ее с утра!

Игорь отчетливо понимал условия игры; он знал, что и он должен будет потом что-то сделать. Но ведь поначалу Каба просит какую-то ерунду. Она может попросить его собрать хлебные крошки со стола и отдать ей. Или оторвать полоску обоев и отдать ей. Или вырвать из книжки страницу и отдать ей. Черт, да все, что угодно, хоть всю книжку, хоть ноут. Только пусть все изменится теперь.

И оно изменилось. Реальность изменилась. Каба услышала его, и это стало так, без возможности вернуть ход. Мама молча вынула кастрюлю из шкафа, налила в нее воды, поставила на плиту и зажгла газ.

— Я сегодня знакомую встретила в маршрутке, — сообщила она буднично. — Тетя Вера; ты ее, наверное, не помнишь. Она раньше к нам заходила пару раз. У нее еще сын постарше тебя, Кирилл зовут. Не помнишь?

Игорь заторможенно мотнул головой. Он смотрел на маму во все глаза и не верил своим ушам.

— Этот Кирилл — чтец, как и ты. У него куча старых книг валяется, которые он уже прочитал, и они ему не нужны. Он хотел их в подъезд вынести, да жалко. В общем, тетя Вера пообещала принести тебе несколько. В основном фэнтези, тебе сейчас самое то. Живую книгу читать всегда приятнее, чем с ноутбука. А вообще, тебе надо читалку купить путевую, чтобы ты глаза не ломал.

Выдав это, мама спокойно отправилась в свою комнату переодеваться. Некоторое время Игорь тупо рассматривал кастрюлю, фырчащую на огне, потому что мама вдруг круто забыла, о чем он только что ей насплетничал, и собралась варить всем ужин. Каба подправила маме память, она подправила само существование. Вряд ли ожил Михалыч, но ход в обратку все-таки совершить удалось.

Он ожидал, что мама отдохнет, сварит поесть, наберется сил, а потом все-таки придет в его комнату, прижмет в угол и уж теперь-то потребует мельчайших подробностей. Но мама не зашла. И не потребовала. Ни словом, ни намеком она ни разу не вернулась к этой теме.

Игорь ожидал, что вместо мамы к нему вечером заглянет отец; он был уверен, что неприятного разговора не избежать. Что он скажет? Что Игорь — предатель? Мерзкий промокашка? Или посмотрит на него, как на говнецо? Или сообщит, что нет больше между ними связи? И не будет больше увлекательных, таинственных или смешных историй, рассказанных одним духом? Игорь даже поплакал от жалости к себе, потом вытер сопли и принялся ожидать своей участи.

Но и отец не зашел. Потому что если Каба что-то делает, она делает это на совесть. Тем справедливее потом ее собственные требования. Отец пришел домой поздно, поужинал на кухне, они с мамой засели в их комнате, и звуки прекратились. Возможно, они просто залипали каждый на свой телефон. Или легли спать.

Ничего не произошло и на следующий день. Самое потрясающее: не изменилось даже папино поведение или отношение к Игорю. Ну то есть абсолютно, сколько Игорь ни всматривался. Если бы за пазухой лежал камень, Игорь бы почувствовал, он был очень напряженным в те несколько дней после инцидента с туфлями. В будни отец уезжал засветло, возвращался затемно. В редкий выходной залипал на телефон и беззлобно бурчал, когда его кто-то дергал. Случись им втроем выехать куда-нибудь, отец травил байки, а мама время от времени его подкалывала.

Ничего не изменилось. Каба услышала его просьбу. Но готов ли теперь Игорь отдавать свои долги? Игорь был убежден, что готов весьма, и будет всю жизнь благодарен, но через несколько дней уже забыл об этом. Ему было шесть лет, он ходил в первый класс; обещания, даваемые первоклассниками, редко чего-то стоят. Многие дети просто убеждены, что мир существует исключительно для них, и все, что с ними случается, воспринмают как должное. Игорь был как раз таким.

Но не прошло и полугода, как Каба напомнила о себе. Напомнила о долге; и ее приход сильно отличался от описанного в легенде. Игорю приснилось, что в дом пробрался грабитель. Они с мамой заперлись в его комнате, Игорь прижался к батарее отопления, стараясь быть подальше от двери. Стояла зима; он четко запомнил, как батарея жгла ему ягодицы, сон был удивительно детальным. Он продолжал от страха вжиматься в раскаленную батарею, не обращая внимания на жжение. Потому что это был не просто грабитель, это был убийца. Посланец Кабы. Гребаный Бог из машины.

Если бы он был просто домушником, он набил бы карманы и свалил, так поступают домушники. Все родительское добро лежало в соседней комнате, у Игоря в комнате нечем поживиться. Но грабитель все равно стал ломать дверь. Он хотел добраться до них с мамой, он жаждал убрать свидетелей, убить их. Дверь содрогалась от каждого удара, Игорь вздрагивал в унисон всем телом и еще сильнее вжимался в горячую батарею отопления, обжигаясь.

Они даже попытались перехитрить злодея. Это был наивный способ, но во сне он казался весьма и весьма здравым. Они затаились, как будто их здесь нет. Мама погасила в комнате свет и положила руку Игорю на лицо, крепко сжав рот. Игорь беззвучно плакал. Он взмолился, чтобы грабитель поверил, будто их здесь нет, и убрался уже долой. Сейчас главное, чтобы выдержала дверь! Пусть она выдержит, эта дверь, молил Игорь. Однако в следующую секунду в щель между косяком и дверью просунулся край острого лезвия. Топор.

Игорь завопил, не обращая внимания на мамину руку, сжимавшую рот. Он завопил изо всех сил, в трое легких, и… проснулся.

С тех пор Каба повадилась к нему по ночам. Она напоминала ему, что и он должен что-то для нее сделать. Ведь она выполнила его просьбу, его длинный язык не заимел последствий ни для него, ни для семьи. Теперь его очередь идти к камню. Ужас ситуации заключался в том, что Игорь не мог вспомнить по утрам, чего от него требовала Каба. Чем он может воздать за услугу, как он должен расплачиваться? Тот страшный сон, когда в дом забрался убийца, определил штамм поведения: Игорь погружался в кошмар, и лунатизм стал его защитной реакцией. Он вскакивал во сне, бился лбом об стену, ребрами о косяки, затылком об пол. Он просыпался от удара и боли, и ни разу ему не удалось воскресить, о чем говорила Каба. Он точно знал, что она приходила во сне, но не мог с ней расплатиться, и его долг рос. Появились докапывальщики. Которые перманентно напоминали о кредите в реальной жизни. Появился Алик-Фонарик, кусающая собака-рассобака и много чего еще.

Так что он встретится с ней. Согласится на предложение Петрова и встретится. Это его единственный шанс узнать, в чем состоит его долг, и вернуть его, даже с лихвой. Иначе, как он подозревал, ситуация будет ухудшаться. Докапывальщики только и ждут, что он сделает неверный шаг, чтобы поставить ему подножку или накинуть на шею петлю. Он встретится с Кабой лицом к лицу, имея поддержку Петрова за спиной, который обещал его выдернуть, если переговоры вдруг сорвутся и что-то пойдет не так. Игорь ему верил. Другого ему не оставалось.