Сказка Шварцвальда.Маленькая Птичка

…Стоит сразу сказать, что девочка, принятая на свет госпожой Региной, с первых мгновений жизни уже лишилась не только матери, но и отца. Вильгельм отказался от ее воспитания, исподволь обвиняя ребенка в смерти любимой жены.

Не успела малышка появиться на свет, как он в тот же час передал ее кормилице, жившей по соседству крестьянке Хильде, рожавшей каждый год по ребенку, на радость себе и мужу, лесорубу Урсу. Благо, что в соседской семье количество родившихся девочек не превышало количество мальчиков. Так у Кристины Кляйнфогель появилось сразу три молочных сестры и четыре брата.

Но никакой любви и привязанности между ней и названными родственниками не наблюдалось и не могло быть. Кристина с самого рождения жила в другом мире, отличном от мира обычных людей. Воля Создателя было такова, что маленькая девочка с момента осознания сущего видела другую реальность. Никому из окружающих взрослых и детей было не под силу разгадать ее тайну. Малышка удивлялась, почему матушка Хильда не замечает притаившегося за молочным кувшином маленького проказника, мальчика величиной с мизинец в красном кафтане и шляпке из лепестков шиповника. Она огорчалась, что ее братья и сестры не видят красивых девушек в прозрачных платьях из паутины, собирающихся на цветущей полянке за их домом, поющих песни, ткущих тончайшие кружева, вытягивая липкие нити из паучьего гнезда и украшая их жемчужными каплями росы.

Первое время наивная болтушка не давала прохода кормилице и ее детям, указывая пухленькими пальчиками то на темный угол сарая, где лежала обычная конская сбруя, то на заросшую паутиной притолоку, то на клубки смотанной разноцветной шерсти, уверяя, что везде спрятались маленькие человечки, которые строят рожицы и зовут играть.

Матушка Хильда жалела блаженного ребенка, зато ее дети Кристину ненавидели, она стала всеобщим изгоем. Старшие, Марта и Густав, в отсутствие матери часто издевались над доверчивой глупышкой.

Устав от бесконечных дразнилок, тумаков и щипков, бедняга научилась находить укромные уголки, куда никто не смел сунуться. Одним из таких уголков стал темный пыльный чулан под лестницей. Там фрау Хильда хранила ненужный и полузабытый хлам, рассчитывая когда-нибудь продать его кочующим цыганам за горсть меди. Сама она в захламленный чулан в поисках забытой вещи обычно не совалась, опасаясь поплатиться сломанной рукой или вывихнутой ногой.

И лишь Кристина, как мотылек, могла впорхнуть в сырую тьму и проскользнуть в самый дальний закуток, где можно было ощутить себя в полной безопасности. Там, у маленького слюдяного окошка, девочка создала свой сокровенный мир. Она отгородила дырявым покрывалом угол чулана, освещенного тусклыми лучами солнца, еле пробивающегося через слюду. Натаскала немного сухой соломы и устроила уютную норку — убежище для себя и немногочисленных кукол. Одна из них была подарена отцом, других она сотворила сама из березовых полешков, нарядив в лоскуты и неумело, как получилось, нарисовав углем большие глаза и смеющиеся рты. Они всегда улыбались маленькой девочке, даже когда ей было грустно и тоскливо, и рассказывали ей только веселые истории.

Как-то раз мерзкий Густав пытался вытащить ее из тайника, но дальше полки, уставленной медной посудой, покрывшейся от старости ядовитым зеленым наростом, ему пройти не удалось. Кристина, увидев в просвете двери его темный силуэт, от ужаса, что сейчас неминуемо получит тумаков, зажмурилась. Забившись в самый угол, прикрыла голову руками и молила, молила только об одном: «Испугайся! Поди прочь, злобный карлик Густав! Испугайся! Поди прочь!»

И в этот момент раздался нарастающий грохот падающих с полок на голову нечего не ожидающего проказника буро-зеленых плошек, котлов, кастрюль, сковородок, а потом — возможно, это ей показалось, но нет — старые вилы сорвались с крюка и стали угрожающе надвигаться на обезумевшего от ужаса сводного братца.

Густав пронзительно заверещал, словно испуганная девчонка, и стремглав бросился прочь, голося, что домовой набросился на него с вилами, а маленькая Кристина стояла за спиной у старика и зло посмеивалась! Ведьма!

— Она — ведьма и дочь ведьмы!

Кристина, услышав тогда эти слова, впервые подумала: «А почему бы нет? Если такова на тебя управа, мерзкий братец, то я буду и впредь пугать тебя!»

С того самого дня она впервые почувствовала связь с потаенным миром.

Ей помогли друзья. Кто, как не Старик, будучи невидимым для обитателей дома, но порой играющий в чулане с Кристиной в наперстки, поднял вилы на гадкого Густава?

А разве не маленький Модник в красном кафтане легким движением тросточки скинул с верхней полки тяжеленный медный казан, повлекший за собой лавину падающей посуды?

Это были ее тайные защитники, только с ними одинокая девочка могла разговаривать, жаловаться на обиды, слушать истории из Запредельного Мира. Они уводили ее в страну фантазий, волшебный мир гномов, альвов[1], троллей и фей.

Но тайные друзья не всегда успевали прийти на помощь малышке, и порой с ней случались настоящие неприятности.

Это произошло в мае, когда Кристине исполнилось семь и она вместе с сестрами играла за околицей в прятки. Марта, крупная девочка двенадцати лет, вызвалась водить и спряталась за сосной.

В круге оставались Кристина и две погодки, Клара и Беттина. Марта только начала считать, как дети бросились врассыпную. Двойняшки, взявшись за руки, побежали за поваленные недавним ураганом деревья, а Кристина, оставшись одна, вначале растерялась, но, спохватившись, стремглав бросилась к ручью, чтобы спрятаться за высоким сухим тростником, густо растущим вдоль берега.

Но стоило ей там затаиться, как до ее слуха донесся тихий напев. Девочка изумленно повертелась по сторонам, но никого не увидела. Проследив за плывущим по поверхности воды кленовым листом, остановившимся у небольшого камня, заметила на нем маленькую полупрозрачную фигурку девушки. Существо насвистывало красивую мелодию, похожую на перезвон крошечных колокольчиков.

Так она встретила речную Гозель. Тогда, увидев ее впервые, Кристина не могла оторвать глаз. У феи, ростом не выше локотка, была точеная фигурка, отливающая перламутром на весеннем солнце; длинные золотые волосы плыли по течению ручья, походя на диковинные водоросли, прелестное личико с изумрудами глаз светилось радостью.

Остроконечные, прозрачные, как у стрекозы, крылышки, сложенные за спиной, Кристина не сразу заметила. Лишь приглядевшись, можно было различить их мерцающее сияние.

Дивное создание, увидев, что за ней наблюдают, сверкнула зелеными глазками:

— Привет, Маленькая Птичка! Как поживаешь?

Девочка опешила. Откуда эта незнакомая красавица знает ее имя? Но тем не менее решила быть вежливой:

— Здравствуйте, хорошо. И вам того желательно. А кто вы такая?

— Меня зовут Гозель, я живу в этом ручье. О тебе слышала от Старика, но до сих пор ни разу не встречала. Боюсь отходить далеко от леса, хотя он не раз приглашал меня в гости. И Стефан-модник настраивал мелодию своей скрипки на мое сердечко, но напрасно — так ему и скажи, не заслуживает он такой красавицы, и никакими посулами и подарками он меня не завоюет.

— Вы настоящее очарование, я никого прекраснее в жизни не видела.

— Маленькая Птичка, не надо мне завидовать, у тебя еще все впереди! Ты выглядишь прелестно, посмотри сама!

Маленькая фея хрустально рассмеялась и коснулась быстрых струй ручья кончиком крыла. Вода вмиг замерла, образовав на поверхности зеркало, отразившее густой тростник, плывущие бутоны кувшинок и маленькую девочку, склонившуюся над водой.

Кристина редко видела свое отражение. В доме матушки Хильды, праведной христианки, не было зеркал, добрая женщина считала их источником греха. Лишь в бочке с водой или в оконном стекле Кристина замечала свое лицо, но никогда не придавала значения тому, была ли она действительно так мила, как говорили многие.

Сейчас она с изумлением рассматривала красивую девочку, склонившуюся над водой, вглядывалась в ее небесно-голубые глаза, любовалась белокурыми пушистыми волосами, окружавшими головку подобно венку, коралловыми губками, приоткрывшими кромку белоснежных зубов.

Незаметно изображение в зеркальной глади изменилось, превратившись в лицо прекрасной девушки, ангела, затерявшегося в мире людей.

Малышка, поддавшись магии превращения, боялась оторвать взгляд от улыбающейся ей из воды незнакомки. Она не замечала и не слышала ничего вокруг. Вдруг громкий хохот разрушил волшебные чары, и в следующий миг сильный удар в спину скинул Кристину в воду, прямо в заколдованное зеркало, которое мгновенно исчезло, превратившись в струи ледяного ручья.

— Что ты там увидела, маленькая дуреха? Опять разговариваешь сама с собой или нашла новых друзей-головастиков? Так иди, плавай с ними вместе.

У Кристины, кубарем скатившейся в стремительный ручей, захолонуло сердечко. Девочка начала задыхаться от холода. Она неуклюже бултыхалась, запутавшись в складках плаща. Полы свернулись в тугой кокон вокруг ее головы. Не видя ничего вокруг, девочка изо всех сил старалась встать на ноги на дне ручья. Но быстротекущая обжигающе-ледяная вода сталкивала ее ножки со скользких валунов.

Подперев руками плотные бока, Марта продолжала смеяться, наблюдая за мучениями ребенка. Она забралась повыше на берег, чтобы не пропустить самое интересное: как маленькая ведьма уйдет под воду и обрастет жабрами.

Подбежавшие Клара с Беттиной притихли, они боялись спуститься вниз и помочь бедняге. Младшие сестры не были столь жестокосердны, но и не отличались храбростью и догадливостью, чтобы протянуть Кристине ветку.

Малышке наконец удалось найти опору под ногами, и она обеими руками уцепилась за склонившийся над водой тростник. Но усилия были тщетны, сухая трава оторвалась, и девочка опять с жалобным криком упала в воду.

— Чертово отродье! Каменная душа, будь проклята твоя дурная голова! — послышался громкий хриплый голос. Младшие сестры с испуганными криками бросились врассыпную. Марта же, прекратив смеяться, отпрыгнула в сторону от быстро приближающейся высокой женщины в развевающемся, словно вороньи крылья, плаще.

Незнакомка отбросила в сторону свою поклажу, подскочила, опираясь на толстую клюку, к отвесному берегу и замахнулась на побледневшую Марту.

— Что ты натворила, маленькое чудовище? Чем мешал тебе этот ребенок? Пошла прочь отсюда, и моли своего бога, чтобы с ней ничего не случилось, иначе на веки вечные запомнишь мои слова, глупая свинья!/>

Висеть тебе под потолком на крючьях!/>

По-поросячьи взвизгнув, не на шутку испуганная толстуха стремглав бросилась за скрывшимися за околицей младшими сестрами.

Не теряя ни минуты, Регина — а это была она — ступила на осыпающийся под ее весом песчаный склон и, тяжело дыша, протянула мокрому испуганному ребенку свой посох.

— Малышка, не бойся, цепляйся за палку и крепко держись. Сейчас я вытащу тебя.

Девочка открыла глаза.

По всему телу разливалось блаженное тепло, а до ушей доносилось тихое мурлыканье. Она испуганно вскрикнула, обнаружив себя в объятьях женщины, заботливо укутавшей ее теплым шерстяным плащом и поющей колыбельную. Кристина боялась шелохнуться, потому что признала незнакомку, спасшую ее.

Это была Черная Регина, знахарка, ведовка. Злые языки в Фогельбахе за глаза называли ее лесной колдуньей, летающей по ночам на помеле и ворующей маленьких детей для приготовления колдовских снадобий. «Вот и я попалась, — подумала бедная девочка, — она отнесет меня в свое каменное логово в глухой чаще и сварит вместе с черными кошками в огромном котле. Никто не спасет меня».

От страха малышка зажмурилась, сжалась в комочек и всхлипнула.

— Ага. Наша крошка пришла в себя, — прервав пение, произнесла женщина. — А что это с нашей Птичкой, почему у нее испуганное личико? И слезы, готовые смыть меня в холодный ручей, вот-вот хлынут из ее прекрасных глазок. Детка, что с тобой?

Продолжая всхлипывать, девочка еле слышно пролепетала:

— Пожалуйста, во имя пресвятой Девы, не варите меня в кипящем масле! Можете подсушить на солнышке, как летучих мышей или ящериц… а еще лучше… Отпустите меня домой, я никому не скажу, что видела вас…

Громкий раскатистый хохот прокатился над опушкой леса. Девочка с недоумением смотрела на смеющуюся знахарку.

— Ах ты глупышка! Неужели ты подумала, что я, великая ведьма, сварю тебя в одном котле с вонючими дворовыми кошками и майскими жуками? Да лучше я заброшу туда твою мерзкую сестрицу Марту. Там ей и место! Или дам тебе засохнуть на крыше, чтобы растереть в порошок для превращения в летучую мышь? Нет, мое сокровище, ты достойна лучшей участи, ты достойна подарка! Самого лучшего подарка от меня, от женщины, принявшей тебя на белый свет. Конечно, ты этого не знала, но это правда. Мои руки первыми принесли тебя в этот мир. Смотри сюда!

Регина бережно сняла девочку с колен и поставила на землю.

Кристина увидела свою высохшую на жарком майском солнышке одежду, а рядом с ней — лежащую на боку плетеную корзину, из которой — о ужас! — торчали маленькие ручки и свисали клоки волос.

Малышка испуганно опустилась на траву и закрыла ладошками глаза. Не обращая на ее реакцию ровно никакого внимания, Регина быстро одела ребенка в платье и обула в сухие сапожки. Шагнула к корзине и, поправив содержимое, вернулась.

— Выбирай, красавица! Это и будет тебе подарок. Каждую из них я сделала своими руками. Ничего не бойся, выбирай самую красивую, ту, что приглянется.

Кристина, набравшись смелости, раздвинула ладошки и увидела, что корзина наполнена не отрезанными детскими руками и головками, а искусно сшитыми из разноцветного тряпья куклами.

К мягким, набитым соломой тельцам крепились вырезанные из дерева или вылепленные из глины ручки с колечками на пальчиках и ножки в парчовых и кожаных башмачках.

На глиняных головках, на приклеенной, выбеленной на солнце и закрученной в локоны пакле красовались изящные шляпки, украшенные сухими цветами и птичьими перьями.

Девочка дрожащими руками брала одну куклу за другой и не могла наглядеться на такую красоту.

— Ну и какая тебе по душе, Кристина? Сделай свой выбор, — услышала она голос Регины.

— Не знаю, госпожа…

— Выбери сердцем, а не глазами.

Да как же можно было не растеряться среди такого изобилия? Глаза ребенка перебегали от одной куклы к другой. Никогда у нее не было ничего похожего. Папина кукла давно истрепалась, а березовые самоделки — куда им до этого волшебства!

Руки тянулись к каждой из красавиц, каждую хотелось взять с собой, прижать к сердцу и никогда уже не расставаться. Кристина в нерешительности перебирала игрушки. Следующая казалась ей лучше прежней. У одной были глаза из медовых, переливающихся на солнце топазов, у другой — туфельки сплетены из жемчужной паутинки, а платьице скроено из тончайшей серебряной парчи, третья отличалась изящными, тонко выструганными пальчиками, одно из которых было украшено колечком с зеленым камушком. Еще одна мило улыбалась и, кажется, подмигивала девочке, а последняя, что лежала на самом дне, лицом вниз… Последняя не была такой красивой, как ее товарки. Изящных парчовых башмачков у нее в помине не было, лишь скромные ботиночки из латаной кожи, да и глаза разного цвета, словно мастерице напоследок не хватило одинаковых кристаллов. Один глаз сверкнул на солнце прозрачным сапфиром, а другой потянул в ночь непроницаемым ониксом, но зато на шее последней куколки красовался странный кулон из потемневшего металла.

Две змейки, обвивающие друг друга, слились в поцелуе-укусе.

«Какой странный кулон!» — подумала маленькая девочка и дотронулась до него, чтобы лучше рассмотреть. Она осторожно вытащила куклу из корзинки.

Регина молча наблюдала.

— Какие красивые змейки! Смотрите, госпожа, они светлеют у меня на руке! А почему?

Регина смотрела в восторженные глаза ребенка и молчала. Не дождавшись ответа, девочка опять начала разглядывать куклу.

— И глазки у тебя разные, и туфелек парчовых нет. Тебя, наверное, все дразнят, как меня. Да? Подружки твои такие красивые, а ты по ночам плачешь, я знаю, ты, как и я, — одна… — Девочка робко подняла на Регину глаза. — Госпожа, можно я возьму вот эту Разноглазку? — И, боясь, что женщина передумает, малышка испуганно прижала к груди выбранную игрушку.

Регина присела на траву, чтобы ее лицо сравнялось с лицом ребенка. Она с трудом вытащила куклу из ее рук и, как будто впервые увидев свое произведение, весело рассмеялась:

— Бери, Маленькая Птичка. Ты все сделала правильно. Если бы ты выбрала не эту куклу, я бы тебя отговорила, но ты сама ее увидела, значит, она действительно твоя. Только скажи, почему именно ее ты хочешь забрать?

— А вы не будете смеяться?

— Ну что ты такое говоришь? Конечно, не буду, говори как на духу.

— Она мне прошептала свое имя, а другие молчали, — произнесла девочка, стыдливо потупив глаза. — Хотите, скажу, как ее зовут?

— Нет. Что ты! Никому и никогда не говори имя своей куклы, иначе она перестанет быть твоей и сделается обычной тряпицей. Запомни мои слова, Птичка!

— Никому не говорить имя? А почему? Почему нельзя называть имя, что такого страшного произойдет?

Регина погладила девочку по светлым кудряшкам, полностью подсохшим и развевающимся на солнце.

— Ничего страшного, только ты потеряешь главное. Эта кукла будет тебе настоящей подругой, которой не было, защитницей, собеседницей, но при условии, что никто из людей никогда не узнает ее имени и не услышит, как ты с ней разговариваешь. Скажи мне, Маленькая Птичка, ты часто слышишь странные голоса?

— Голоса?

— Ты видишь или слышишь что-то, чего не видят и не слышат твои сестры или взрослые люди вокруг?

— Да, но только они мне не верят! Я сколько раз говорила им, что в чулане живет Старик, а в доме под притолокой — красавец-Модник, играющий на маленькой скрипочке. В последний раз поделом досталось от них гадкому Густаву, он-то больше других мне не верил и издевался!

— Та-ак… — протянула Регина. — И что же натворили твои приятели?

— Они наставили Густаву шишек! Столько, сколько их на этой сосне! Он надолго меня запомнит и не будет больше издеваться!

— Как бы не так, глупая девочка. Теперь ты его еще больше разозлила, и взбучки тебе не миновать. Ладно, пришло время охладить его пыл. Настал мой черед вмешаться. Не бойся, больше ничего худого этот злобный тролль тебе не сделает, — Регина цепко взглянула в глаза девочки и взяла ее мягкие ручонки в свои. — А теперь ты мне тоже пообещай, Маленькая Птичка, крепко-накрепко пообещай. Повторяй за мной слово в слово:

«Я, Кристина Кляйнфогель, дочь Вильгельма и Иоланты, клянусь Черной Регине, а еще бегущим водам горного ручья, шумящим соснам и елям, растущим траве и цветам, поющим птицам и рыскающим тварям лесным, что никто из рода людского не узнает моей тайны. Что слышу я голоса, вижу неведомых существ и вступаю с ними в беседы. Стоит нарушить слово, грозит мне суровая кара, ибо гореть мне тогда в огне».

Да, моя девочка, повторяй до конца: «…ибо гореть мне в огне. Потому что я рождена ведьмой и принята на свет руками другой ведьмы. Услышьте слова моей клятвы, Лес и Ручей, Птицы и Звери, Трава и Цветы. Бог и Богиня, примите меня под защиту, помогите избежать зла людского. Да будет так».

Не отводя взгляда от черных, как ночь, глаз Регины, девочка слово в слово повторила странную и непонятную ей клятву, и лишь произнеся последнюю фразу — просьбу о защите, — испуганно сглотнула. Во рту у нее пересохло от волнения. Она быстро оглянулась по сторонам, боясь, что кто-то мог услышать ее, но нет, они были одни, и лишь легкий порыв теплого весеннего ветерка прошелестел по изумрудной траве, качнул еловые ветви, пробежался мягкой рябью по поверхности ручья и унес вдаль слова только что произнесенного обета.

Черный Лес тихо вздохнул в ответ, приняв обещанное и даровав испрошенное, а потом опять наступила звенящая тишина.

— Вот и все, малышка, забирай мой подарок и помни о сказанном. Будет скучно или грустно на душе — согрей кулон в руках и поговори со своей новой подружкой. А мне пора в путь, в Марцелль, на ярмарку, продавать своих красавиц таким, как ты, умненьким девочкам. Прощай.

Регина наклонилась и нежно поцеловала девочку в лоб.

Прошло несколько лет…

Кристине впервые предстояло отправиться в Марцелль одной. Пешком через лес. Время подошло, девочка подросла. Вильгельм скрепя сердце уступил ее просьбе и отпустил в соседний город.

— Отец, мне уже пятнадцать, что со мной может произойти, сами подумайте. Сколько раз мы были в Марцелле, приезжали на Пасху и Вознесение, на рождественские ярмарки, я знаю там каждый дом, каждую ремесленную лавку. В лесу не ступлю в сторону от обоза, обещаю.

Вильгельм грустно смотрел на Кристину. Как быстро прошло время! Пятнадцать лет пролетели незаметно, и она превратилась в необычайно привлекательную девушку с белокурыми волосами и глазами, сверкающими словно лесные озера.

Как она похожа сейчас на его любимую Иоланту, на ту, которую давным-давно он повстречал в Бамберге, навеки простившись с разумом.

Все, что от нее осталось, — Кристина, родившаяся ценой жизни любимой жены. Ненависть к ребенку с годами притупилась. Все-таки родная кровь. Но и любовью не стала.

Время пришло, маленькой птичке пора было вылетать из гнезда. Да спасет ее Пресвятая Дева от нечаянных опасностей и бед!

Дав последние наставления и написав несколько строк знакомому трактирщику, Вильгельм вручил дочери деньги на покупку канифоли и эмалей, перекрестил на прощанье и сказал:

— Слушай меня внимательно. Если все успеешь купить засветло, то постарайся найти кого-нибудь из Фогельбаха, знаю, наш кузнец Марк вместе с сыном отправился в город пару дней назад, лавочница Гертруда должна везти галантерейные товары из Фрайбурга, она может заночевать в Марцелле, найди их, не возвращайся одна.

Если никого не встретишь, прошу — останься у Дитриха, трактирщика, где мы с тобой всегда обедали, он помнит тебя, скажешь, Вильгельм-краснодеревщик попросил дать ночлег, и передай мое письмо. Только не смей возвращаться одна на ночь глядя. Завтра из Фрайбурга через Марцелль к нам пойдет обоз со скобяными товарами. Вернешься с ним. Ты все поняла, дочка?

— Не беспокойтесь, отец. Все будет хорошо, — Кристина посмотрела на постаревшего Вильгельма. Сердечко ее сжалось. Годы уходят, и отец вместе с ними.

Выполняя заказ герцогини фон Берен, он в последнее время сильно уставал. Но еще немного, и он завершит резной триптих для ее часовни.

Сейчас же необходимо пополнить запас дорогих эмалей для его отделки.

Кристина замечталась. Герцогиня щедро наградит отца. И тогда на господское вознаграждение он купит ей обещанный мольберт и краски. Ей хочется рисовать не угольком на обрывках бумаги или досках, а как именитые художники, в лавки которых она заглядывает в Марцелле с благоговением. И сегодня обязательно хоть на несколько минут, но забежит. Вдохнет запах разведенных канифолью красок, лаков и свежих загрунтованных холстов и на миг почувствует себя волшебницей.

Только где это видано, чтобы девушке доверили кисть и позволили рисовать? Это удел мужчин.

Кристина надеялась, что сегодня в лавке будет работать Яков Циммерманн, он учился живописи в самом Фрайбурге и считался настоящим мастером. Он разрешал девочке сидеть рядом с его мольбертом, порой доверял помыть мастихины, а если повезет, растереть краски и смешать нужный оттенок.

Это было первым большим секретом девушки. Ее отец не должен знать, где пропадает дочь, когда он засиживается в трактире у Дитриха за галлоном доброго пива.

А вторым секретом Кристины Кляйнфогель, вернее сказать, великой тайной от всех людей, скрепленной клятвой, данной лесной ведьме давним майским днем на опушке, было то, что она существовала не в одном мире.

Жаль, что она не могла успокоить отца, сказать, что у нее много друзей и подруг в лесу. Вильгельм Кляйнфогель был обыкновенным человеком и не мог видеть того, что с раннего детства видела его маленькая дочь, рожденная весенним днем от Иоланты Шенборн, белошвейки из Бамберга, бежавшей ноябрьской ночью 1660 года из города вместе с матерью, когда там запылали первые костры.

Вот и сегодня, выйдя за окраину Фогельбаха, Кристина присела на поваленное, заросшее мягким мхом дерево и, оглядевшись по сторонам, тихо сказала:

— Петер, хватит прятаться. Я одна, можем поболтать!

Человечек ростом с локоток, одетый в зеленую, шитую золотом рубаху и короткие штанишки с помочами, обутый в сафьяновые туфли с загнутыми мысами, появился из-за разлапистой елки и почтительно снял шляпу. Длинное фазановое перо прочертило по траве затейливый узор.

— Приветствую тебя, Маленькая Птичка! — на прозрачном лице альва играла радостная улыбка. Сверкнув золотистыми глазами, он еще раз с почтением поклонился. Завершив необходимый политес, нахлобучил на огненную макушку головной убор и тщательно спрятал под ним остроконечные ушки.

— И я приветствую тебя, Зеленый Петер. Почему так долго не приходил в гости?

— Нижайше прошу прощения, но ваш покорный слуга был занят подготовкой бала Летнего Равноденствия, на который ты приглашена.

— Не лукавь, хитрец, я знаю, чем заняты твои мысли, никак не муштрой музыкантов и не выращиванием декораций. Неужели альва Элло так и не открыла тебе свое сердце?

Зеленый человечек понурился. Промолчал, с грустью разглядывая свои промокшие от утренней росы туфли. Растроганная Кристина подхватила малыша на руки и прижала к груди.

— Петер, бедный мой дружок, имей терпение. Если я встречу Элло, то обещаю замолвить за тебя словечко! Расскажу, какой ты бравый парень, мой защитник! Никто из лесных жителей не вызвался проводить меня в Марцелль, только ты да Гозель. Кстати, где эта проныра? Вечно ее приходится ждать.

В этот момент кто-то ущипнул Кристину за левое ухо и прошептал:

— Ты несносная злюка! Я уже давно сижу у тебя на плече и подслушиваю. Но только мой тебе совет, Зеленый Петер, — прозвенела хрустальным голоском знакомая полупрозрачная малышка с крыльями стрекозы, — не теряй даром времени, я часто вижу Элло в компании горного Удольфа, он не скупится на самоцветные дары для твоей корыстной избранницы, — проказница захихикала.

— Гозель, не расстраивай Петера, если он заплачет, трава на пастбищах прогоркнет, молоко у наших коров испортится, а люди будут думать, что в Фогельбахе поселилась ведьма.

Тихо скрипнула дверь мастерской Циммерманов. Наклонив голову, с замиранием сердца Кристина заглянула в святая святых, в волшебный мир, знакомый ей с раннего детства. Манящий, исполненный парящих образов, запахов масел и лаков, влажного ванильного аромата, исходящего от свежевыпиленных подрамников, и сухого теплого благоухания от прогретых под солнцем холстов, скучающих на старых трескучих мольбертах. Мир, предвещающий рождение новых фантазий, наполненный полетом воображения мастеров, творящих здесь, в маленьком одноэтажном домике в самом центре Марцелля.

Мастерская, искрящаяся волшебным светом, проникающим сквозь расписные мозаичные витражи, стояла недалеко от рыночной площади и принадлежала отцу ее старинного друга Якова, юного мастера, чьи краски она растирала, считая это великим благом, дарованным небесами.

— Господин Циммерман? — тихо позвала Кристина, вглядываясь в темноту и вдыхая полной грудью долгожданный, искушающий, знакомый с детства запах. — Это я, птичка-Кристина. Отзовитесь кто-нибудь.

Скрип деревянных половиц за спиной и легкое прикосновение руки вызвали неожиданный прилив крови и резкое сердцебиение.

Он испугал ее, появившись из соседнего подсобного помещения. Молодой человек, одетый в серую холщовую рубаху ремесленника, высокий, ссутулившийся, чтобы уместиться в приземистом помещении мастерской, осторожно дотронулся до ее плеча, скрывая счастливую улыбку.

— Малышка, это ты?

Кристина резко обернулась и, увидев старого приятеля, на секунду потеряла дар речи.

Слишком долго она не посещала Марцелль. Ее наставник, друг детства, юный подмастерье слишком быстро повзрослел и превратился в привлекательного молодого мужчину. Взволнованного, зардевшегося словно маковый цвет и готового провалиться сквозь землю по неизвестной девушке причине.

Как странно… Он почему-то боялся на нее взглянуть. Что говорить о том, что он никак не осмеливался, как прежде, щипнуть ее за бочок и потаскать за разноцветные бантики, которыми она украшала свои белокурые косы.

Что стало с ее Яковом? Почему он скрывает лицо, как будто совсем не рад ее видеть?

Несмотря на странность встречи, Кристина повисла на шее у юного учителя, неуклюже уткнулась носом в лямку кожаного фартука и с наслаждением вдохнула запах одежды и волос, навечно впитавших в себя запахи красок. Яков был для нее самым главным чародеем, умевшим создавать удивительные миры легким движением кисти. Кристина боготворила его, но сейчас, по привычке, прижавшись лицом к груди, испытала странное чувство недоумения.

Художник дрожал всем телом. Какое колдовство подействовало на доброго друга, превратив в совершенно незнакомого, пусть и привлекательного, но все же другого человека, и он настораживал и вызывал недоумение? Что же произошло за то время, пока она не навещала Марцелль?

Может, тут не обошлось без чьих-то злых заклинаний? Почему нет прежнего веселья при встрече? Дружеских шуток, тумаков, беззаботных приветствий и поцелуев, невинных, легких, ничего не значащих? Словно между ними выросла стена.

Только это была не стена отчуждения. Это была граница, разделившая внезапно два мира, таинственных и интересных, жаждущих друг друга.

— Яков, милый, почему ты так странно смотришь на меня? Что в моем лице кажется тебе чудным? Или у меня выросли невидимые рожки? — Кристина в недоумении ожидала ответа от молодого мастера, который не мог отвести от нее восхищенного взгляда. Она, по своему обыкновению, присела у его мольберта и начала растирать приготовленные для работы над портретом пигменты.

Молодой человек смущенно вспыхнул и потупил взор. Но вот он снова поднял на Кристину теплые карие глаза и широко улыбнулся, рассеивая ее опасения:

— Прости. Ты изменилась, невероятно похорошела. Заставила теряться в догадках: ты ли та хрупкая девочка, рассказывающая сказки про Старика и маленького Модника? Ты ли тот светловолосый ангелочек, чей мелодичный голос напоминал мне перезвон колокольчиков?

— Я тебя не понимаю. Говоришь, что я похорошела, и тоскуешь о потерянном ангеле. Так кем я стала ныне? Почему ты продолжаешь прятать от меня взор?

— Я теряюсь, госпожа…

— Яков, да что с тобой, ты ранее никогда не величал меня так. Не пугай, скажи, что случилось.

Кристина отложила ступку с пестиком в сторону, взяла молодого художника за руку и требовательно заглянула в лицо. Бедолага и вовсе покрылся пунцовыми пятнами, рука его задрожала, дыхание сбилось. Старательно пряча глаза от настойчивого взора Кристины, он с трудом выдавил:

— Госпожа, простите… Кристина, почему ты так давно не приезжала в Марцелль? Я запомнил тебя небесным созданием, помнишь, я делал с тебя наброски для местной часовни? А ныне… Я преклоняю колени перед божественной красотой, ты уподобилась ликом Мадонне.

Девушка испуганно приложила пальчики к его губам.

— Тихо. Молчи! Не дай бог, услышит тебя лихой человек и обвинит в ереси. Грешно смертному, тем более женщине, уподобляться святой. Не смей даже в мыслях меня с ней равнять, иначе беды не избежишь.

— Но крест святой, любезная моя муза, что с тобой случилось за этот год? Ты расцвела подобно розовому бутону, подобно нежному цвету пиона в матушкином саду. Подобно…

— Бедный мой друг. Ты слишком давно не видел меня, вот и позабыл, но это не беда. Теперь я буду часто наведываться в Марцелль, Вильгельм смирился с тем, что Птичка подросла, оперилась и может сама вылетать из гнезда, — Кристина весело рассмеялась и чмокнула все еще смущенного художника в пунцовую щеку. — Так что берите меня в подмастерья с небольшим вознаграждением за хорошо разведенные краски и вымытые кисти.

Яков, придя в себя, улыбнулся и по старой привычке легко ущипнул Кристину за локоток.

— Беру тебя в подмастерья, мои оперившийся ангел. Ты надолго к нам залетела или лишь на мгновение? Смутить бедного художника, лишить его покоя и украсть навеки его сердце?

Кристина все не могла взять в толк, что происходит между ней и ее давнишним приятелем. Ее кумиром, талантом которого она восхищалась. Это его она считала ангелом, сошедшим на грешную землю с небес, способным на простом холсте строить сказочные замки, изображать лица людей подобно их отражению в зеркале или даже лучше.

Ей показалось, что бедный Яков одержим хворью, поэтому он так странно смотрит и говорит как будто чужими словами. Может, надо немного подождать, и болезнь как рукой снимет?

Кристина взглянула на художника, склонившегося над портретом господина в темном камзоле, держащего на руках левретку. «Почему я никогда не замечала, как он хорош собой? — думала девушка, разглядывая живописца. — У него доброе лицо, темные кудри отливают бронзой на солнце, а глаза… Его глаза искрятся на свету подобно кристаллам, соблазняют, как наливные вишни в саду у матушки Хильды.

Он стройно сложен, высок. В Марцелле во время святочных гуляний у него не будет отбоя от девушек. Яков Циммерман! И имя его звучит так важно. Почему я не замечала всего этого раньше? Святая Дева, он красив словно принц из сказки о святой Эльзе и братьях, что поведал мне отец. Видел бы мой Яков, как всполошились светлячки в его мастерской. Крошки зажигают волшебные фонарики один за другим. Вьются вокруг, окружая нас тайной. Слышал бы он, как бьется сейчас мое сердце, стучит, молоточком по наковальне. Того и гляди выскочит из груди. Яков лишь смотрит на меня и загадочно улыбается. Что же мне теперь с этим делать?»