Эпилог. И жили они долго и счастливо...

Виктория, въехав на территорию научно-исследовательского института, припарковалась ровно на том же месте, где предпочитала ставить машину ее сестра. Борис Михайлович, наблюдая из окна кабинета за ее маневрами, усмехнулся: непостижимая тайна — дуальное сознание близнецов.

Лишь последнее время девушки старались не походить друг на друга. Ирина выбирала яркие, кричащие, эпатирующие цвета, она любила привлекать внимание и купаться в восхищении. Вика, наоборот, предпочитала притаиться в темной норке. В одежде неизменно останавливалась на пастельном верхе и классическом черном низе. Носила широкополые шляпы, узкие манто, высокие перчатки. Идеальным завершающим штрихом идола серебряного декаданса, женщины-вамп стала бы дымящаяся сигарета с длинным мундштуком.

Так и сейчас — стройная фигурка, словно сошедшая с картины Альфонса Мухи, проскользнула мимо толпящихся на перекуре младших и старших научных сотрудников и, провожаемая восхищенными взглядами, скрылась в подъезде.

Через несколько секунд раздался осторожный стук в кабинет.

— Дядя Боря, можно?

Вот еще одно отличие — с раннего детства, еще со смерти мамы, повелось, что Вика была ему ближе, чем ее сестра. Ирина дистанцировалась и величала крестного чаще по имени-отчеству.

— Входи, дочка! Я соскучился, — Борис Михайлович прикоснулся губами к ее прохладной щеке. — Садись. Будешь чай с брусничным вареньем?

Виктория кивнула.

Пока хозяин колдовал над чайником, она обдумывала разговор.

Деметр пользовался огромным авторитетом среди адептов, он слыл видящим, но его талант распространялся на мир живых, в отличие от нее, работающей с мертвой материей.

После возвращения из Венеции это был первый раз, когда они могли обсудить произошедшее с глазу на глаз. До этого они говорили лишь по телефону, после того как Вика немного пришла в себя от пережитого.

Борис Михайлович, поставив на стол ароматный напиток, закрыл дверь в кабинет на ключ, удобно устроился за рабочим столом и приготовился слушать.

— Начнем сначала — с первых шагов на венецианской земле. С того момента, как ты почувствовала присутствие. Ощущения были знакомыми или имели какую-то особенность?

— Они отличались, и существенно. Зло, что я чувствовала раньше, персонализировалось с носителем, с человеком. Вместе с давлением в горле у меня в голове присутствовали реплики, отпечатки мыслей. В тот раз, кроме боли в горле и затылке, ничего не тронуло. Я плыла в вакууме. Никаких человеческих вибраций не было заметно.

— Дальше, когда ты услышала Голос, что-то добавилось?

— Нет, просто в пустой комнате зазвучал безликий голос…

— Ты сказала, что присутствие Гая лишило тебя не только способности слышать приказы Голоса, но и на время полностью блокировало сенситивные ощущения?

— Да, именно так. Я почувствовала себя обычным человеком. Помоги понять: кем был Гай и кто он сейчас?

Крестный задумался.

Она задала тяжелый вопрос, ответ на который найти крайне сложно.

Узреть суть человека, не видя его… Он пытался, пока Вика лежала в больнице, но вектор сознания упирался в непроницаемую стену. Гай был под защитой. Только чьей?

— Тот факт, что он имеет успех у женщин, неутомим в постели, соблазнителен, может подразумевать симбиоз с примитивным инкубом, но не все так просто. Эти духи не охотятся за артефактами, не пытаются продвинуть сознание реципиента на более высокий уровень, они соседствуют, наслаждаясь плотской жизнью. Паразитируют на Свадхистане[1].

Если принимать за данность, что твой знакомый не один в теле, то я ставлю на иерархически развитого духа. Это не бывший мытарь, повесившийся с горя в амбаре, не нимфоман, почивший в борделе от сифилиса, это существо нечеловеческой расы, скорее из когорты ангелов. Если бы знать его имя…

— Как узнать его?

— Можно узнать во сне, но сон — хрупкая и опасная субстанция, можно увязнуть и, если не повезет, вытащить на свет другого паразита. В астрале двойник твоего знакомого имеет во сто крат больше власти, чем в реальности. Но попытаться все-таки надо.

Для начала мы с тобой научимся управлять снами, я стану твоим поводырем, а когда ты окрепнешь и сможешь самостоятельно сновидеть, мы сможем вместе нащупать ходы к нему. Если ты этого хочешь…

— Да, я хочу знать, с кем провела лучшую ночь в своей жизни. И почему меня не покидает ощущение, что знаю его целую вечность…

Борис Михайлович тяжело вздохнул. Наташа, рано ушедшая мать девочек, оказалась права, когда просила его стать их опорой.

«Береги Иришку от самонадеянности, она может совершить много глупостей, но вряд ли причинит вред окружающим. Ей бы стать детским врачом или психологом, она читает лица, но не видит души. И берегись Виктории, она тихим сапом сведет с ума, доведет до пропасти, в которую прыгнешь ты сам или свалится она. Никто не знает глубины ее знания, которое может обратиться против нее самой. За такой силой всегда охотятся. Не спускай с нее глаз».

Легко сказать — не спускать глаз с женщины, которая свободно передвигается по миру и в данный момент сгорает от любви к не человеку.

— Дядя Боря, а что ты думаешь о кольце, которое он столь ревностно охраняет? Может ли история, рассказанная им о его происхождении, быть правдой?

— А как ты сама считаешь? Почему нет. Легенды и реальность тесно переплелись в нашей жизни.

Скорее всего, кольцо — его оберег, оно сдерживает подселившуюся сущность. Есть легенда о кузнеце-колдуне Регине, который ковал подобные обереги для древних скандинавских воинов-берсерков, усмирявшие тотемных волков.

Подселение, судя по всему, произошло по обоюдному согласию. Иначе бы столь опытный маг, который нейтрализовал твою собственную силу, давно избавился бы от гостя. Значит, они нужны друг другу, но мне непонятно, для чего. Это можно узнать, лишь начав с ним общаться вновь…

Виктория задумчиво молчала. В ее опущенных глазах туманилась влага, уголки губ дрожали.

Маленькая Птичка… Это имя назвала Анна, намекнув на возвращение души ее матери в мир живых. Как знать, возможно, вернулись и другие… Возможно, и она сама.

…Это любовная история бедной девушки и богатого дворянина, начавшаяся на фоне разгорающейся охоты на ведьм в затерянной лесной деревушке…

Он теребил на пальце золотое кольцо…

Скорее всего, его кольцо — оберег…

Глаза Виктории вспыхнули зеленым огнем. По лицу пробежала легкая тень.

Девушка схватилась за сердце, узрев разверзшуюся под ногами бездну, где перекрещивались ветры времени и покоилось знание.

«Мы делили с тобой небо пополам… Делили пополам наши жизни. И смерть была одна на двоих. Ты сказал, что ждешь… И я знаю, где найти тебя…»

— Что ты намерена делать, дочка? Только не предпринимай ничего рискованного, не посовещавшись со мной. Да что с тобой такое?

— Все хорошо, — ответила Виктория с отсутствующим взглядом.

Приняв решение, она допила чай и аккуратно поставила фарфоровую чашку на стол. Потом встала. Ее серо-зеленые глаза искрились, на дотоле бледных щеках играл румянец.

— Ты что-то задумала, шалунья? — удивленно спросил Борис Михайлович.

Виктория широко улыбнулась:

— Прощай, дядя Боря. Мне пора… Боюсь, я задержалась на несколько сотен лет…

И, не дожидаясь ответа, вышла из кабинета, оставив крестного в полном замешательстве. Он выглянул в окно, провожая точеную фигурку взглядом, потом привычно закрыл глаза, сканируя ауру, и испуганно вскрикнул.

На золотисто-голубом свечении оболочки, словно рваная рана, зияла зигзагообразная черная полоса — след когтя неизвестного существа, пометившего свою жертву.

*****

Странная греза, точная реплика минувшего дня, настигает Машу.

Она вновь стоит на нижней ступеньке лестницы, ведущей от собора Марии Салюте, и ждет Максимильяна.

Она купила билет в сказку, поступила по-другому.

Ее друг обязательно появится и позаботится о ней.

В волшебном мире такие правила.

Солнце медленно катится к закату, окрашивая горизонт золотыми бликами.

Маша, затаив от восторга дыхание, наслаждается видом, открывающимся на залитую вечерними лучами площадь перед кружевным дворцом и вознесшуюся ввысь колокольню. Девушка спускается к воде, вдыхает свежесть морского бриза, пронизанного солнечным светом и наполненного криками чаек.

Внезапно порыв ноябрьского ветра приподнимает фалды плаща, пробирается ледяными пальцами между шнурками корсета, под платье.

Маша с удивлением разглядывает свой странный наряд, ощупывает дрожащими руками тело, голову, волосы.

Невероятно: ее стрижку грандж сменяют золотистые локоны, сколотые на затылке костяным гребнем с летящей изумрудной птичкой.

Мимо бесшумно, словно призраки, скользят по зеркальным водам изящные гондолы, и сладкоголосые лодочники поют песню о любви, пережившей века.

Во сне Маша понимает каждое слово.

Закатные лучи окрашивают кампанилу в розовый цвет. Город погружается в сумерки. Время пришло.

— Кристина! — слышит она за спиной долгожданный голос и оборачивается.

Ловко перепрыгивая через ступеньки, к ней спускается Максимильян.

Во сне Маша не удивляется, что Яков совершенно здоров.

Его больная нога более не причиняет ему неудобств.

Ее также не удивляет странный внешний вид Якова. На лице художника не осталось ни одного шрама от ожогов, его украшает приподнятая на лоб полумаска. И любимый одет в белоснежный костюм Пьеро. Только глаза, обведенные черной тушью, не плачут, а светятся от радости. Скоро карнавал, ей самой пора позаботиться о новом образе.

Маска Коломбины ждет!

Прижавшись к груди Макса, Маша с наслаждением вдыхает аромат теплого медового молока, а Кристина — запах выбеленных холстов и масляных красок, исходящий от волнистых волос, упавших Якову на щеки.

— Маленькая Птичка, ну-ка встань лицом к площади. Неужели я увижу в твоих глазах розовую кампанилу?

Маша смеется и прячет счастливое лицо на его груди. Безвременье настигает ее.

Яков достает из бокового кармана небольшой предмет и протягивает девушке. Она с удивлением узнает выточенного из дерева ангела, раскинувшего еще целые крылья, и в недоумении поднимает на любимого глаза.

— Перед тем как покинуть с тобой Фрайбург, я тайно посетил Иоахима, моего духовного отца. Еще не зная, что будет помилован, священник передал обещанного тебе давным-давно, еще в Марцелле, ангела. Правда, с небольшим поручением.

Внутри него есть тайник, куда Иоахим вложил прощальное письмо к сестре. Вот здесь, смотри, — Максимильян, подцепив ногтем основание деревянной фигурки, вытаскивает небольшую щепочку и вытряхивает на ладонь сложенную вчетверо записку. — В этом грустном письме уже нет смысла, отец Иоахим спасен, пусть теперь его трогательное прощание плывет по воле волн, — говорит Яков и бросает пергамент в канал. — Держи ангелочка, и не забудь, что в нем можно спрятать какую-нибудь очень важную для тебя вещь. Очень… важную… вещь…

Резанувший слух истошный крик чайки вытолкнул Машу из удивительного сна. Открыв глаза, она несколько минут лежала глядя в потолок, постепенно возвращаясь в реальность, вспоминая минувший день.

Яркая вспышка заставила ее повернуть голову набок и счастливо улыбнуться.

Максимильян как всегда бессовестно воспользовался половиной ее подушки и теперь тихо посапывал, наслаждаясь утренней грезой. Его нежные губы, вернувшие ей вчера сказку, улыбались во сне.

— О боже! — прошептала Маша. — Значит, это все правда… не сон…

Стараясь не шуметь, она осторожно приподнялась с кровати и подошла к узорчатому окну. Стая чаек кружилась над маленькой площадью перед отелем. Двое детей, стоящих у круглого колодца, кормили птиц хлебными крошками, подкидывая их вверх.

Маша дотронулась руками до оконной рамы и прильнула щекой к прохладному стеклу. Среди черепичных крыш сияло ясное голубое небо, раскинувшееся без конца и края, отраженное в бесчисленных каналах, прорезавших город словно кровеносная система.

Наступило утро новой жизни.

— На тебя удачно упал свет, любовь моя! — послышался голос проснувшегося художника. — И, как обычно, мне не хватает камеры, чтобы запечатлеть твой ускользающий образ.

Маша, отвернувшись от окна, направилась к нему.

— У нас в запасе целая жизнь. И я проведу ее рядом с тобой. И ты вновь напишешь мой портрет.

****

Странный сегодня день. День гимна пустоте. День абсолютного покоя. Сверхъестественной чистоты и предельной ясности.

Лупящий по ветровому стеклу дождь не мешает думать. Думать о собственной никчемности, не значимости, о бессмысленности существования. Именно существования, не жизни.

Потому что жизни нет. Она скользнула фоном, красивой декорацией, не дав сыграть в ней главную роль.

Он все время рассчитывал, что завтра-послезавтра станет ее хозяином, но жизнь воспользовалась им как заштатным статистом.

Она его поимела.

Обе женщины оставили его практически в один и тот же день.

Одна — которую боготворил, другая — которой пренебрег. Их объединяет одно — нелюбовь.

Славно у них получилось. Будто договорились.

Видимо, он это заслужил. Или, скорее, они заслужили стать счастливыми.

Уходя, последняя сказала, что его дом похож на барак…

Он смеялся до слез.

Все эти годы он бежал из барака, но от судьбы не уйдешь: построил еще один, украсил розами и решил, что избавился!

Нет, он все тот же напуганный одинокий мальчик, наигравшийся жизнью одной и позволивший другой превратить свою собственную в садомазохистский цирк.

Не любил ни одну из них, греясь у очага каждой.

Можно взглянуть на себя в зеркало и увидеть истинное лицо человека, готовящегося подохнуть в полном одиночестве.

Так важно, чтобы кто-то держал тебя за руку.

Все, чего боялся, свершилось.

Правда, зачем ждать старости?

Выбор есть всегда…

Дождь, верный спутник, плакал за него, разучившегося это делать.

Как хорошо, когда в твоей груди беспристрастное расчетливое сердце, прохладное и надежное. Оно не подводит в опасный момент. Не дает сбоев… Порой кажется, оно вообще не бьется.

Денис приближался к садово-строительному рынку, где его измученный самокопанием мозг имел шанс на время отвлечься на поиск новых черенков и рассады.

Над воротами склада с пронзительными криками кружила огромная воронья стая, облюбовавшая стихийную свалку, организованную неподалеку.

Начиная с последнего поворота до рынка вдоль шоссе растянулись маленькими группками таджики, ищущие временного заработка. Денис брезгливо скривил губы: он презирал перебивающихся копеечными доходами, пропахших потом, сальными тельниками и «Дошираком» чернорабочих.

Мужчина вдавил педаль газа в пол и постарался быстрее миновать гастарбайтеров, с надеждой смотрящих на его джип. Неизвестно откуда проникший в салон запах печеного миндаля напомнил ему о детстве, о новогодних подарках под елкой, о маме, которая всегда была с ним в этот день. Ставшие оглушительными крики ворон, кружившихся над дорогой, отвлекли внимание.

В последний момент на шоссе перед приближающейся на большой скорости машиной выскочил ярко-желтый мяч, и следом за ним, спасая единственную игрушку, бросился неуклюжий мальчуган, одетый в куртку на вырост и в огромные, хлюпающие по лужам резиновые сапоги.

Спасая ребенка, Денис принял решение мгновенно. Он резко вывернул руль на мокрой дороге и, закрыв глаза, пьянея от восторга, полетел в кювет.

«Свободен!» — ликовало вновь забившееся сердце Михаэля.

— Выбор есть всегда! — философски резюмировал Модник.

— Проклятие сняла жертва. Господин сыграл по правилам, — Старик довольно потер руки.

— Что-то мы задержались в этом скучном мире, не находишь?

— Да-да. Остался еще один эпизод. Досмотрим и вернемся.

Женщина прошла регистрацию на рейс «Шереметьево, Москва — Марко Поло, Венеция».

Сдав багаж, направилась в салоны дьюти-фри в поисках особого аромата.

Аромата, отложенного на долгий срок желания и жажды, граничащей с болью.

Нашла и, не теряя времени, сразу после расчета вскрыла упаковку духов.

По прилете ее ожидал дворецкий в щегольском камзоле с перламутровыми эполетами.

Женщина присвистнула от удивления — вот это да! Сколько пафоса!

Но отель «Даниэли», точнее «Палаццо Дандоло», заслужил право позерствовать.

Катер доставил ее прямо к рецепции.

Роскошный номер распахнул двери, открыв прекрасный вид на лагуну и остров Джудекка.

Женщина налила в бокал охлажденное во льду ламбруско и кинула на дно ягодку малины. Выйдя на небольшой балкон отеля и отпив глоток, коснулась пальцами шипящего напитка.

Несколько капель упали на мраморный пол.

«Viva, Venezia! Я вернулась!»

Открыв один из чемоданов, достала белоснежное платье.

Наполовину закрывающая лицо маска, украшенная голубиными перьями и усеянная кристаллами, взглянула на нее пустыми глазницами, приглашая прикоснуться к тайне.

— Да, я готова, — женщина закрыла глаза, вдохнув прохладный морской бриз.

Глаза Древнего смотрели на качающийся на волнах город.

Он помнил его начало, он видел его конец.

Все предсказуемо.

Все предначертано и ждет своего часа.

Глаза мужчины, сидящего на стрелке острова Сан-Джорджо-Маджоре, внимательно следили за площадью, заполняющейся людьми, надеясь уловить алый всполох знакомого костюма.

Его Величество Карнавал оживал.

Возрождался после каждой зимы, как бессмертный Феникс, даря радость, безрассудство, полет мечты. Очередную Тайну и… еще одну несбыточную надежду.

Ежегодный бал Серениссима в палаццо «Папафава» вновь взорвал город торжеством красок, пышностью костюмов и загадочностью масок.

Она узнала бы Его из тысячи, из миллиона незнакомых обличий, она шла к нему издалека, через время, по путеводной нити, оставленной ледяным росчерком на теле.

Он стоял в окружении восторженных красавиц в полумасках, по очереди кокетливо открывающих лица в надежде на его благосклонность…

Женщина в белом легонько коснулась его кисти. Пальцы мужчины вздрогнули от прикосновения, блеснув в пламени свечей золотым кольцом.

— Позволь его снять этой ночью, — прошептала она.

В следующий момент белая маска затерялась в толпе, оставив после себя аромат греха и предвкушения боли.

Мужчина, закутанный в черный атласный плащ, слегка приподнял уголки рта и облегченно вздохнул:

— Ты заставила себя ждать…

[1] Одна из чакр в индуистских практиках, которая отвечает за положительные эмоции, жизнерадостность, способность получать удовольствие от жизни.