Мария Фогель.Последняя из рода.

«Почему эту ерунду надо обсуждать именно сейчас, на утренней летучке? Почему пять условных минут на общий сбор и ритуальное повторение политики партии всегда затягиваются на добрых полчаса?

Неужели Любочка не могла потом, тет-а-тет отчитаться за нехватку канцелярских принадлежностей, а старшая медсестра — за перерасход перевязочных средств? Действительно, куда она их дела? На москитные сетки? Что за ерунду мы сейчас обсуждаем?»

Во время утреннего совещания Маша периодически отключалась, безуспешно массируя по очереди то мочки ушей, то волшебную точку между большим и указательным пальцем. Врут китайцы, акупунктурная подзарядка частенько дает сбой.

Она боялась думать о том, что происходит с ней последние недели, и тем более опасалась классифицировать симптомы.

Не дающая покоя теория, что сумасшествие заразно, преследовала, не давая покоя ни днем ни ночью. Особенно ночью.

Все началось с исповеди новой пациентки и продолжается до сих пор с небольшой передышкой на пару мертвых ночей, когда разум милостиво не допускал к ней видений. Маша запуталась в повторяющемся кошмаре, который каждую ночь, подобно квесту, дарил намек на разгадку, подкидывал подсказки и шаг за шагом приближал ее к финалу. Вот только к какому? Оказаться на соседней койке с Викторией? Впрочем, почему бы и нет, уютная палата, возможность выспаться, а заодно и выслушать пару пояснений.

Именно о пояснениях мечтала Мария Сергеевна, заканчивая утренний осмотр. Больную Лазареву она оставила на финал. Постучав в ее палату, осторожно открыла дверь и, стараясь не шуметь, вошла.

Виктория спала сном младенца, счастливо улыбаясь утренним грезам и не реагируя на солнечного зайчика, играющего в салки с тенью от еловой ветки на ее кровати. Позавидовав беззаботному сну пациентки и решив не мешать, доктор собиралась было покинуть палату, как услышала тихий голос, невнятный, сонный:

— Зачем ты это делаешь? Где ты?

В кармане Маши тихо завибрировал мобильник. Она поспешно вышла в коридор и нажала отбой. Но Виктория уже проснулась.

— Мария Сергеевна, извините, проспала обход. Проходите, сейчас я вернусь.

Слово «вернусь» прозвучало обыденно, будто Вика делала привычный шаг между сном и реальностью так же легко, как между коридором клиники и собственной палатой.

Пока пациентка умывалась, Маша пыталась сосредоточиться на вопросах, которые полагалось задать намного раньше, но не хватало духу.

Посвежевшая, пахнущая дорогим тоником Виктория улыбалась. Ощущение счастья моментально передалось посетительнице, и она бодро выпрямилась в кресле.

— И давно это с вами, доктор?

Маша уже перестала удивляться факту, что Виктории не требовались вступления.

— Я ждала признания еще неделю назад, но вашему упорству можно позавидовать. Так когда все началось?

— В ту же ночь, — выдохнула Маша, понимая, что именно так общаются между собой умалишенные.

— Она приходит и молчит или уже вступила в контакт?

— Кто приходит? Вика, я никого не вижу! Точнее, вижу один и тот же изматывающий кошмар. Словно сижу в темном подвале, в который через окно, плотно заколоченное досками, проникают тонкие лучи света. Но ощущение темноты — не самое страшное. Хуже всего страх перед неизвестностью, страх перед открытой дверью, за которой притаился дьявол, вселившийся в человека. Я знаю, что доверила ему жизнь, я его боготворила, а теперь боюсь до смерти. И еще — ребенок, комочек живой плоти внизу живота, его ребенок, того темного человека за дверью. Злые люди, приходящие вслед за ним, угрожают пытками, требуют признания. Виктория, я, кажется, схожу с ума, мне никогда не виделись повторяющиеся сны!

— Ну что же, все когда-то бывает впервые. Не обижайтесь. Лучше поведайте детали видения. И поменьше эмоций, эмоции нужны им для еды, а вот детали — это подсказки лично вам.

— Кому им? Какие детали? Размер подвала? Время года? Не знаю. Пожалуй, единственная деталь: он зовет меня по имени — Анна… И просит покаяться.

И еще волосы, длинные, черные — комок, смешанный с кривыми иглами, который я пытаюсь вытащить из рта, но мне это никак не удается. Давлюсь, кашляю, просыпаюсь от невозможности дышать.

Маша в недоумении взглянула на собеседницу в надежде получить ответ, но ее взгляд натолкнулся на пустое кресло. Женщина стояла в дальнем углу палаты напротив окна, подставив лицо последним лучам осеннего солнца.

— Маша, — внезапно прозвучал ее голос, — он нашел меня. Сначала я испугалась, рассказала Ирине, глупая, а сейчас жду не дождусь каждого его появления. Правда, он всегда молчит, не решается приблизиться. Если бы можно было не просыпаться…

Несколько минут в палате царила абсолютная тишина. Потом Виктория вернулась, села в незаметно покинутое кресло, поджала под себя ноги, сложилась в уютный кошачий комочек и замурлыкала.

— Ее имя — Анна Мария Кляйнфогель, она уроженка Шварцвальда, дочь Кристины, изгнанной из родных мест по обвинению в ворожбе. Несчастная, беременная от собственного палача женщина, казненная в канун Пасхи на городской площади в затерянной швейцарской деревне в конце восемнадцатого века. Вы — ее далекий потомок, родившийся у ее старшей дочери Анны, которую после казни приютили и сберегли у себя добрые самаритяне, не подхватившие суеверную заразу.

Каков пасьянс, Марья Сергеевна? Зов крови! Что скажете, Маленькая Птичка?!

Виктория была в отличном настроении, она искрилась счастьем, что, как правило, бывает характерно для ухудшения состояния, нарушения стабильности.

Стараясь не думать о печальном — об ответственности врача, — Маша перешагнула порог в неведомое:

— Виктория, умоляю, скажите, что ей надо… Я не понимаю… И почему вы меня так называете?

— Давай договоримся так. Ты берешь себя в руки, слушаешь и не перебиваешь, как бы ни хотелось. Просто веришь, как верила в детстве маме, читающей сказки и обещающей, что добро победит. Веришь, как любимой учительнице, доказывающей, что в ученье свет, а неученых тьма, веришь безусловно. Или могу выхлопотать у Сергея Михайловича импортную кровать с удобным ортопедическим матрасом. Будем по-соседски ходить друг другу в гости и обмениваться призраками. Согласна? Или нет?

Дай мне возможность объясниться. Там, за порогом палаты, — твой мир, а здесь — МОЙ, и, по всей видимости, — один-ноль в пользу «зеленых человечков». Твоя реальность проигрывает, трещит по швам… и молит о помощи.

Все, теперь можешь задавать вопросы, которые повторяла все утро на летучке, борясь со сном!

Совершать поспешные поступки на эмоциональном изломе, прислушиваясь лишь к невнятному внутреннему голосу, не было характерно для Марии Сергеевны Фогель.

Тем не менее спустя неделю после разговора с Викторией ее привычная размеренная жизнь оказалась перевернута с ног на голову, а зазубренные однажды правила без оглядки нарушены. Маша изменила железным принципам — не высовываться и не грести против течения. Она сделала то, что всегда хотела, но очень боялась.

Начав с того, что, несмотря на нескрываемый скептицизм профессора Ипполитова и протесты главврача, под свою ответственность приняла решение о выписке Виктории Лазаревой и переводе ее на амбулаторное лечение. Вторым неожиданным шагом была просьба об отпуске за свой счет на ближайший месяц.

И, наконец, последний шаг — она только что закончила разговор со своей лучшей подругой, работающей в филиале крупного туристического холдинга в Цюрихе. Елена пообещала помочь с посещением затерянного в горах, забытого богом, практически неизвестного туристам маленького городка Дизентиса.

«Господи, что я творю? Куда еду?» Отголоски разума еще подавали признаки жизни. Тем не менее молодая женщина не сворачивала с пути, шла по следу из заботливо рассыпанных сестрицей Гретхен хлебных крошек. Выписанная из больницы «сестрица» сказала: «Далеко-далеко, среди Черного Леса, спрятался пряничный домик. Иди! Все глубже и глубже забирайся в мир сказок, населенных чудовищами и волшебницами! Слышишь зов зачарованной дудочки? Тихую мелодию во влажной сумеречной чаще?

«Человек часто стоит перед выбором, еще чаще он его делает неправильно, забыв об истинных желаниях, позволяет себе поблажку, надеясь, что судьба подарит ему второй шанс. Но обидчивая фортуна ускользает. И тогда кто-то третий вмешивается в извечное противостояние разума и мечты. Пускай намеком, возможно, прямым указанием, а порой насмешкой. И заставляет шагнуть вперед.

Если откажешься, я не вправе винить тебя. Но порой линии судьбы сплетаются в замысловатый узел, разрубить который можешь лишь ты. Только ты становишься последним звеном цепочки, которая ковалась столетиями. Ты являешься ее завершением. Положись на мудрую судьбу, сделай шаг.

Первый шаг — невероятно труден. И здесь тебе никто не поможет.

Сделав его, чутко следи за ощущениями».

Виктория и на этот раз оказалась права. Зажатая внутренняя пружина после каждого шага, после каждого нелегкого, рискованного действия ослаблялась, позволяя Маше чуть легче дышать. И исчезла как по мановению волшебной палочки, стоило раскрыть паспорт с полугодовой визой. Незамысловатая наклейка с голограммой подарила ей долгожданную свободу, зажигала зеленый свет мечте.

«Иди. Я защищу твой тыл, усмирю неспокойный дух, Анна оставит твой сон. Опасайся людей, над их волей я не властна. Молчи об истинной цели. Ищи союзников. Научись читать чужие намерения. Будь внимательна, любая оплошность ослабит тебя. Когда встанешь перед тяжелым выбором и не будешь знать, как поступить, поступи по-другому. И помни: билет в сказку выигрывают лишь избранные. Ты — одна из них. Лети, птичка! Лети, пока можешь…»

Странная закономерность: наша жизнь подобна замысловатой аркаде. Стоит сделать правильный шаг, как судьба поднимает тебя на новый уровень, буквально окрыляет, но одновременно с этим количество вариантов возрастает в геометрической прогрессии.

«…не будешь знать, как поступить, поступи по-другому… Интересно, это как?».

На следующий день Елена прислала на почту подробный маршрут будущего путешествия, правда, с небольшой оговоркой:

— В такую глушь без сопровождающего ехать смысла нет. Швейцария — страна цивилизованная. Но это касается крупных городов. В маленьких селениях с академическим знанием хохдойч[1] ты пропадешь, местные аборигены, забывшие немецкий сразу после окончания школы, предпочитают общаться на ретороманском[2] или свитцердютче. Этот «швейцарский немецкий» может понять лишь баварец.

Нужный тебе гид у нас есть, но в ближайшую неделю он занят с группой московских туроператоров, сопровождает их по маршруту. Но нет худа без добра: одна из участниц поездки неожиданно отказалась, и, чтобы не пропадать резервациям в отелях, я поменяла ее имя на твое. Тебе крупно повезло, Мария Сергеевна!!! Пять дней гастрономический all-inclusive, включая финальный гала-ужин в замке. Не забудь: дресс-код на последний вечер — платье в пол! Придется тебе ассимилироваться к нашей туристической братии...

А потом, если выживешь, Максимильян полностью в твоем распоряжении, только не увлекайся, такого гида я днем с огнем не найду! Верни мне его в целости и сохранности.

Отличное напутствие. Лена может запутать любую простейшую на вид ситуацию.

«Туроператоры? «Ассимилироваться»? Ну и выражения она подыскала. Чем я от них отличаюсь? Набором устойчивых профессиональных выражений? Которые необходимы подобно кодовым словам: логин — пароль — доступ разрешен, ты одна из нас. Хорошо, прикинусь новичком, чайником, начну наблюдать и слушать. Что может быть интереснее? В чем отличие психотерапевта от туроператора? В направлении движения, предлагаемого клиенту. Один отправит в дурку, другой — на курорт».

Перед грядущим ранним вылетом Мария не смогла заснуть. Одна половина ее сознания на автомате кидала в чемодан необходимые вещи, складывала второпях приобретенное для »гала-ужина» платье, другая зубрила фразы: «Я должна найти Урсулу Пруст и поговорить с ней… Нужно остановить зло…Ты сама то слышишь, что говоришь? Бред сивой кобылы… Нет, не бред — вспомни свои сны»

Виктория сдержала обещание — кошмары закончились. Анна ждала.

Расположившись у иллюминатора, осознав, что вот-вот поднимется на огромную высоту над прошлой жизнью, Маша блаженно улыбнулась и отключилась.

«Будь что будет…»

[1] Нем. Hochdeutsch — «верхненемецкий язык», группа диалектов, сыгравшая большую роль в становлении современного немецкого языка.

[2] Условное название группы архаичных романских языков, расположенных на периферии галло-итальянского языкового ареала.