10. СИМПАТИЯ.

Дверь не заперта. Игорь лежит на кровати под лёгким одеялом, а к вене на сгибе его локтя тянется трубка капельницы. Он ещё не видит Клаэса, но, разумеется, уже знает о его присутствии.

— Заходи, не стесняйся.

Клаэс считает, что неплохо бы поговорить с Игорем, потому что его разум всё ещё остаётся закрыт для обозрения. Ему наверняка есть, что рассказать.

— Садись поближе, я не могу громко говорить. Я тут в овощ потихоньку превращаюсь.

Игорь морщится, аккуратно принимая сидячее положение.

— Чем ты болен?

— Уууу… Тут целый букет из всякой всячины. Здоровье у меня, как у столетнего старика, серьёзно. Анемия, аритмия, что-то с печенью, почти отсутствующий иммунитет и так далее по длинному списку. Если честно, я каждое утро удивляюсь, что проснулся. — Игорь говорит об этом беспечно без тени озабоченности или прискорбия, ему скорее весело, чем страшно. — Капельницам и бесчисленным таблеткам всё ещё удаётся кое-как поддерживать моё бренное существование. Это всё последствия того, что мне приходилось делать во благо исследований нашего потенциала.

— Ты давно здесь?

— Так сразу не скажешь… — Игорь задумывается. — Сейчас мне двадцать один, попал я сюда в семь… Значит, тут я уже четырнадцать лет. Ого. Тяжело не сбиться со счёта, когда каждый день похож на предыдущий. Впрочем, иногда тут становится даже слишком «весело». — Игорь делает акцент на этом слове, давая понять, что вложил в него противоположное значение. — Начальство папули очень не довольного его успехами, им кажется, что он напрасно тратит время и бюджет на наше содержание. Иногда приходится поднапрячься, чтобы доказать обратное. Пару лет назад, например, нам поручили наказать одного парня, который слишком уж увлёкся попытками придать деятельность Баз общественной огласке. Он, вроде бы, был журналистом. Папочка предложил мою кандидатура, на тот момент я действительно был весьма неплох и гораздо лучше себя чувствовал. Но начальство велело устроить предварительную дуэль между мной и Артурчиком, чтобы они не сомневались в папулином выборе. Они выдвинули чёткие условия, согласно которым один из нас должен был заставить своего противника выколоть себе глаз заточенным карандашом. Полагаю, не надо объяснять, кто победил в этом забавном конкурсе. Уточню, что намеренно поддаться я не мог. В процессе испытаний малейшая активность нашего мозга фиксируется очень умными приборами, которые невозможно обмануть, ты скоро сам их увидишь. Потом мне было велено подчинить себе сознание того журналиста и ножницами в его же собственных руках отрезать ему язык.

Игорь умолкает ненадолго. Взгляд его становится отстранённым.

— С заданием я успешно справился, но отходил потом долго. Неделю провалялся в бреду. В состоянии помешательства я много-много раз, как будто на повторе, переживал тот момент и на себе чувствовал весь ужас и боль журналиста. С тех пор волосы у меня растут седыми. В этом деле очень важно полностью изолироваться от чужих чувств, чтобы они не отразились на тебе. Я не смог. Ещё одна наша физиологическая особенность заключается в том, что каждый раз при использовании умственных способностей страдают физические тела. Это, конечно, и от личных данных зависит. Мои, например, ниже среднего. А вот наш загадочный убийца, очевидно, невероятно силён, раз всё ещё жив после стольких насильственных смертей на его счету. Я ещё не утомил тебя свой болтовнёй?

— Нет, мне интересно. — Поспешно отвечает Клаэс. — Спасибо, что рассказываешь обо всём этом. И за то, что помог. Зачем ты рисковал ради меня?

— Не знаю. Просто захотелось сделать что-нибудь хорошее хотя бы для кого-то. Я долго наблюдал за твоим братом. Он казался мне таким классным и независимым, как Робин Гуд или какой-нибудь рыцарь. Нэми всегда помогал хорошим людям в ущерб собственному физическому и психическому состоянию. Тебе, наверное, теперь тоже об этом известно. Я и папуле всё рассказал о его заслугах. Он очень тяжело переживал, если не удавалось предотвратить чью-то смерть, о которой ему было известно заранее. Помнишь стену с некрологами в вашей спальне? Это как раз те случаи. Таким образом он напоминал себе о недочётах в своих действиях и работал над их исправлением.

Клаэсу и в самом деле теперь известно об этом. Тот Нэми, которого он знал прежде, и истинная сущность брата оказались двумя совершенно разными людьми. Клаэс понял все его нервные срывы, всю обоснованную агрессию по отношению к некоторым людям, простил пристрастие к алкоголю, которое помогало хотя бы временно отстраниться от напористого потока чужих страданий. Ему было очень тяжело.

— Почему никто не может найти убийцу? — Спрашивает Клаэс, чтобы отвлечься от слишком мучительных мыслей о Нэми.

— Им не за что зацепиться. Меня «отправляли» на места происшествий, но убийца, как и в случае с тобой, виртуозно подчистил следы своего пребывания в сознании покойников. — Игорь вдруг замирает, прислушиваясь к чему-то. — А вот и папуля вернулся. Скоро познакомитесь. Не удивляйся, если не получится залезть в его голову. На базах разработали хитрое устройство, работающее примерно как глушитель сигнала сотовой связи, которое имплантируют прямо в мозг. С его помощью привилегированные сотрудники Баз обеспечивают свою неприкосновенность, так сказать. У убитых такой штуки не было, но я не думаю, что она гарантирует абсолютную защищённость. Любую систему безопасности можно взломать.

Устрашающего эффекта уведомление о прибытии «папули» на Клаэса не производит. Единственное, что он чувствует — смутное огорчение от того, что он первым не узнал об этом. Андер встаёт и подходит к окну. Ещё не видя машину Штольберга, он угадывает её марку и цвет. Спустя несколько секунд удаётся ясно увидеть и сидящего за рулём человека. Наконец, автомобиль показывается на дороге среди клёнов. Марина, Артур и Надя выходят на крыльцо, чтобы встретить Иеронима. Они рады его возвращению. Клаэс чувствует, что все трое относятся к Штольбергу самым благоприятным образом. Про Марину и упоминать не стоит, она готова на всё ради его одобрения. Артур испытывает к нему безоговорочное почтительное уважение. Надя по-ребячески чисто и искренне любит Иеронима, как родного отца. Клаэс видит, как звонко хохочущая девочка сидит на плечах Штольберга, а тот улыбается и бережно придерживает её за колени.

Штольберг в достаточной мере чуток, но ненавязчив. Дети ощущают его сопереживание, когда им приходится принимать участие в тяжёлых и неприятных экспериментах. Он никогда не отказывает им в бытовых капризах. Доберман и видео игры для Нади, редкие книги для коллекции Артура, деликатесные, самые качественные и дорогие продуты по запросу требовательной в этом аспекте Марины, которая любит, чтобы всё было вкусно и полезно — эти запросы он мог бы просто игнорировать, но покорно исполняет любые желания. Требования Игоря гораздо эксцентричнее. Примерно раз в полгода он просит привезти ему марихуаны, которая якобы способствует облегчению его страданий.

Клаэс оборачивается к Игорю. Андер уже успел привыкнуть, что читать чужие мысли для него так же легко, как открытую книгу, и несколько расстраивается, когда этого не получается сделать. Игорь улыбается, увидев омрачение Клаэса.

— Не переживай. Уверен, что ты очень скоро меня превзойдёшь.

— Мне спуститься к нему или он сам меня позовёт?

— Как хочешь. Я вот, пожалуй, предпочту лишний раз на глаза ему не попадаться. Ты не подумай, он не какой-нибудь садюга. Папуля первый раз на меня руку поднял. Просто ситуация сложилась слишком уж неординарная. Ну, иди уже. Вижу, что не терпится.

Клаэс не спорит, ему и в сам деле интересно взглянуть на этого человека. Дойдя до лестницы, он останавливается и садится на верхнюю ступеньку. С кухни доносится редкое позвякивание посуды, иногда Марина что-то говорит о том, как прошёл день, и кто чем занимался. Всё выглядит так, будто заботливая жена встретила уставшего супруга с работы и теперь, пока тот ужинает, развлекает его непринуждённым разговором об общих детях. Иероним не отвечает ей. Вскоре он заканчивает свою трапезу и пересекает гостевой холл. Увидев наверху лестницы Клаэса, мужчина настороженно замирает, но мимика на его лице ничем не выдаёт удивления. В отличие от своих «детей», он не обладает даром распознания потаённых чувств, потому Клаэс совершенно непредсказуем для него, можно ожидать чего угодно. Даже учитывая все соблюдённые меры предосторожности, Иероним не уверен в своей безопасности на все сто процентов, ведь новый жилец вполне может оказаться отчаянным камикадзе. Вдруг даже собственная жизнь не представляет для него достаточной ценности. В таком случае ему ничего не стоит напасть на похитителя, убить его, а потом самому быть убитым отрядом экстренного реагирования.

Клаэс встаёт, не спуская с Иеронима сканирующий взгляд. Не смотря на свой почтенный возраст, Штольберг производит впечатление крепкого и здорового человека, который беспрепятственно способен пробежать марафон без одышки. В воспоминаниях его «детей» Клаэс видит, что Иероним регулярно занимается плаваньем и йогой. Рассмотреть что-либо в нём самом действительно не удаётся, как и предупреждал Игорь.

— Здравствуй, — беспристрастно произносит Иероним, внимательно глядя на Клаэса.

Андер немного увлекается тщетными попытками докопаться до рассудка Штольберга, потому игнорирует приветствие, буквально не расслышав его.

— Тебя ввели в курс дела?

— Что?

— Вопросы есть?

— К вам?

— А к кому же ещё?

— Мы с вами раньше не встречались?

Клаэс всматривается в суровые и мужественные черты лица Иеронима, которое будто высечено из холодной, бездушной глыбы мрамора. Тяжело представить, что этот человек когда-то был ребёнком, смеялся, дурачился, фантазировал… А ещё Штольберг кажется Клаэсу знакомым, но каких-то конкретных ассоциаций не вызывает. Возможно, Андер просто видел кого-то очень похожего на улице.

— А ты сам как думаешь?

— Мне кажется, я уже знал вас когда-то.

— Ты подозрительно спокоен.

— Вы, вроде бы, хороший.

Иероним смотрит на Клаэса с едва уловимым изумлением, его брови чуть приподнимаются кверху. Он нечасто прибегает к использованию мимики, и этот случай на законных основаниях можно считать исключительным.

— Неужели? И что тебя привело к такому выводу?

— Отношение к вам ваших детей.

— Что ж, наверное, тебе виднее. Ты ужинал? — Клаэс кивает. — Как себя чувствуешь?

— Гораздо лучше, чем до того, как здесь оказался.

— Хорошо. Не возражаешь, если мы присядем?

Иероним жестом приглашает Клаэса спуститься в гостевой холл и расположиться на диване. Тело Андера всё ещё неокончательно окрепло, он ощущает немощь в конечностях и вряд ли бы долго смог простоять на ногах. Спускаясь, он не сводит умиротворённый и бдительный в то же время взгляд со Штольберга. Мужчина располагается на чёрном кожаном диване перед стеклянным столиком и закуривает сигарету.

— Бери, если хочешь. — Говорит Иероним, кивая в сторону лежащей на столике пачки.

— Нет, спасибо. Мой брат много курил. Мне не нравилось, что вся квартира пропиталась этим запахом.

Клаэс удивляется собственному откровению, он вообще не рассчитывал произносить это вслух, это вышло спонтанно. Возможно, это от того, что Иероним смотрит на него со столь глубокой заинтересованностью, будто жаждет знать любую мельчайшую подробность прежней жизни Клаэса. К тому же Клаэс никогда не был болтуном и не любил обсуждать что-то личное даже с близкими людьми. Штольберг же был незнакомцем, Андер буквально впервые его видел, но по необъяснимой причине проникся к нему доверием и симпатией.

— Вы хорошо с ним ладили?

— Не всегда. Оказывается, я совсем его не знал. Он был гораздо лучше, чем я мог предположить. И теперь я чувствую стыд за всё плохое, что думал о нём.

— Мне очень жаль, что его больше нет. Возможно, если бы Игорь сообщил мне о вас раньше, то Нэми удалось бы спасти.

Клаэс чувствует неподдельную горесть в словах Иеронима. Лицо мужчины приобретает трагический оттенок, и на мгновение Андеру мерещится, что на его глазах появляется тот характерный блеск, свойственный человеку, который вот-вот заплачет.

— Что вы собираетесь делать с тем, кто убивает ваших коллег?

— Хорошо, что ты заинтересован в этом вопросе. Ты единственный, кто встречался с ним лично. Значит, в твоём мозге запечатлено его лицо. Нужно приложить усилия и извлечь это воспоминание.

— Меня перевезут на Базу?

— Нет. — С очевидным облегчением отвечает Иероним. — Мне дали неделю, чтобы уладить этот момент самостоятельно. Перемещение может стать для тебя дополнительным стрессом. Если ты справишься, то сможешь остаться здесь навсегда.

— Я уже пытался. Не получилось.

— Не страшно. Ты многое пережил. Для начала тебе необходимо полностью оправиться. Попытайся вспомнить, говорил ли он что-то о дальнейших своих намереньях. Наш противник не выдвигает требований и нападает хаотично, не придерживаясь какой-либо последовательности. Нам важно знать любую, самую незначительную информацию.

— А кому-то из заключённых удавалось сбежать?

— Да. Был один случай.

— Тогда в чём проблема?

— В том, что тот человек мёртв.

Клаэс удручённо вздыхает. Глупо было полагать, что всё так просто.

— Можно задать личный вопрос? — Говорит Иероним.

— Да, конечно.

— Ты хорошо помнишь вашу маму?

— Да.

— Что с ней случилось?

— Она умерла, когда мы ещё жили в деревне у нашей бабушки. Мне было десять или одиннадцать. Она долго болела перед этим. А почему вы спрашиваете?

— В вашем случае отношения с семьёй играют очень важную роль. Уже привыкшие обращаться со своими способностями родители помогают детям приспособиться. Если человек с момента появления на свет оказывается изолирован от себе подобных, то ему тяжело принять свой дар и научиться им правильно пользоваться. Неумение контролировать собственный мозг многих погубило. Они сами начинают считать себя сумасшедшими, не справляясь с поступающим потоком информации. Ваши способности непредсказуемы и крайне нестабильны. Они могут циклично и беспрерывно переходить из поколения в поколение, прерываться через раз или же вообще исчезнуть из семьи на столетие, внезапно пробудившись в ребёнке, чьи предки не имеют об этом ни малейшего представления. В подобных случаях родители пугаются, начинают считать своих детей психопатами или одержимыми. Религиозные семьи особенно подвержены суеверным страхам. Бывало, что люди сами сдавали нам своих детей, потому что боялись их, а те не могли понять, что с ними происходит.

— Но как, если о Базах никто не знает?

— Среди моих коллег есть специально обученные сотрудники, которые занимаются поиском одарённых людей под видом врачей, социальных работников и даже экзорцистов. Иногда к нам обращаются к нам за помощью, а мы проверяем — особенность это или же психическое расстройство. Зачастую одно от другого не отличишь с первого взгляда. Но это случается не часто. Большинство содержащихся на Базе одарённых были выслежены при помощи городских сплетен, каждую из которых мы тщательно расследуем.

Клаэс мысленно подмечает, что Иероним ни разу не использовал в ходе повествования термин «Образец». Это ещё больше располагает к нему. Андер чувствует, что и он сам, и остальные «дети» Штольберга для него в первую очередь люди, а не подопытные.

— Неужели никто не ищет потом своих родственников, которых вы похитили?

— Ищут, но безуспешно. Если человек нас заинтересовал, то к обычной жизни он уже никогда не вернётся. Одарённые, которые живут сами по себе, без ограничений и контроля, могут быть опасны для общества и для самих себя. Ты и сам знаешь, на что вы способны. Я понимаю, что далеко не все используют свои способности с дурными намереньями. Ваша семья служит тому подтверждением. Но, к сожалению, я всего лишь следую правилам, установленным моим руководством.

— Можно и я спрошу кое-что личное?

— Спрашивай.

В этот момент Штольберг едва уловимо приободряется, он будто рад тому, что смог заинтересовать Клаэса как личность.

— Вы давно так работаете?

— Больше сорока лет.

— А как туда попадают? Вряд ли объявление о найме печатают в газетах…

Иероним мягко улыбается.

— Ты прав. Не печатают. Поиском достойных кандидатов занимается специализированный комитет. В моём же случае — это семейное дело. Мой отец и дед тоже работали там. — Штольберг мельком взглядывает на свои наручные часы. — Уже поздно. Тебе нужен покой. Больше спи, если этого требует организм, он не обманет. Я попрошу Марину не будить тебя завтра к завтраку. Спустишься, когда сочтёшь себя достаточно отдохнувшим.

***

К вечеру небо затянули грозовые тучи, а ночью разразился ливень. Порезы на руке начали ныть и зудеть сильнее прежнего. Клаэс осмелился самостоятельно снять бинты, чтобы дать коже возможность свободно дышать. От увиденного он невольно ужаснулся. Раны почти зажили, но борозды шрамов останутся с ним навсегда. В общей сложности их примерно двадцать. Страшно представить, как всё это выглядело изначально до наложения швов.

Периодически помещение озаряют вспышки молнии, слышатся отдалённые раскаты грома. Клаэс думает о докторе Василевском и Адли. Ему становится тоскливо и тяжело на душе, ведь они оплакивали его с неподдельной, глубокой горечью. И вдруг на Андера снисходит озарение. Он называл имя убийцы Емельяну Мечникову. Детектив должен помнить его, возможно, он даже что-то разузнал. Клаэс садится на пол, закрывает глаза, делает глубокий вдох и пытается детально воссоздать в памяти лицо Емельяна, чтобы увидеть, чем тот занимается в данный момент. Постепенно тьма перед мысленным взором заполняется тысячей несвязных образов, мелькающими знакомыми и незнакомыми лицами, которые смазываются,

ложась друг на друга, и навязчиво соперничают за внимание. Вскоре к визуальным сюжетам присоединяется нарастающий гул голосов, будто Клаэс внезапно оказался в центре многолюдной улицы, заполненной суетливыми горожанами. Обрывочные реплики и вскрики успешно удаётся приглушать, но их так много, что приходится прикладывать массу усилий, чтобы не заблудиться в них. Голова начинает гудеть. Иметь дело с теми, кто находится рядом, довольно просто и не требует особенной нагрузки. А вот с поиском конкретного человека, чьё точное местоположение не известно, всё ещё возникают сложности. Умственная перегрузка отражается на физиологическом состоянии, как и предупреждал Игорь. Сердцебиение учащается, воздуха в комнате будто бы не хватает, хотя Клаэс сидит прямо напротив распахнутого настежь окна. Вдохи становятся сдавленными, короткими и хриплыми. Наконец, среди массы кишащих многослойных фрагментов появляется Емельян. Он лежит на диване в своей гостиной и смотрит в потолок. Включен телевизор, но на происходящее на экране детектив не обращает внимания. Рядом на полу пустая бутылка конька. Клаэс морщит нос, чувствуя резкий запах алкоголя. Мечников пьян. Он думает о прожитых годах, о погибшей много лет назад семье, о ноге, не дающей покоя, о службе в полиции, ставшей для Емельяна смыслом жизни. Но теперь рвение вершить справедливости растаяло, как снег на мартовском солнце, и не осталось больше ничего, за что старому детективу хотелось бы зацепиться. Порою не так-то просто оправдать собственное существование, если всерьёз задумываться об этом. Преследует настырная, злорадствующая убеждённость, что любые начинания заведомо обречены на провал, не стоит и пытаться. Ещё он думает об Андреевых. Эти мысли самые мрачные и тягостные. Клаэс тонет в них. Ощущения и в самом деле схожи с подводным погружением. Кислород кончается, нарастающее давление не позволяет опуститься глубже. На последнем вдохе Андер пытается произнести имя детектива.

Емельян настораживается и напрягает слух. Он отчётливо услышал голос Коли, но теперь не может определить, откуда тот прозвучал. Мечников неуклюже поднимается, морщась от боли в ноге, включает свет и обходит квартиру, внимательно осматривая каждый угол, будто Андреев мог собственной персоной оказаться где-то здесь и звал его из соседней комнаты. Или с лестничной клетки. На всякий случай, Емельян выглядывает в подъезд. Детектив готов поклясться чем угодно, что был далёк от состояния дрёмы и голос прозвучал наяву.

— Коля? — С надеждой обращается Емельян к пустоте, но ответа не получает.

Эффект, произведённый резким «выныриванием», оказывается ещё болезненнее. Голова будто сдавлена в тисках. Клаэс раздражённо морщится, пытаясь приподняться, но тут же немощно падает обратно на пол. Снова подступает тошнота. Нэми стоит напротив, перед окном и с жалостью смотрит на брата.

— Почему не получается? — раздосадовано стонет Клаэс, массируя ноющие виски.

— Потому что ты слишком торопишься. — Клаэс оборачивается к дверному проёму и видит припавшего плечом к косяку Игоря. — Если так переусердствовать с непривычки, то можно и дурачком на всю жизнь остаться. Я не шучу. Ну или инсульт словить. Артерия в мозге лопнет. Бам! И ты варёная морковка. Но ты вспомнил очень важную деталь, это хорошо.

— Ты следишь за мной?

— Ага. Должен же я знать, с кем живу под одной крышей. Не переживай, я умею хранить секреты, и твой друг-детектив должен стать одним из них.