4. ЦЕПЬ.

Клаэс хочет развернуться и убежать. Он, пятясь, делает шаг назад, но незнакомец медленно качает головой и говорит:

— Не стоит. Ты находишься в очень серьёзной опасности.

— Это ты управляешь воронами? — Настороженно интересуется Клаэс.

Незнакомец с насмешкой закатывает глаза.

— Уууу… Как всё запущено. Нет, не я. Не могу сказать точно, кто это делает, но если бы он или они того хотели, то ты бы уже был мёртв. Сейчас над тобой просто издеваются.

— Как ты сюда попал?

— Ну, вообще-то, меня здесь нет. Я мог быть просто голосом в твоей голове, но решил, что визуализированный формат общения для тебя окажется удобнее. Фигурально выражаясь, я — проекция. Моё физическое тело сейчас находится довольно далеко и по некоторым причинам я лишён возможности свободно передвигаться. Присядь, Клаэс, разговор предстоит не короткий.

Клаэс не спорит. Он садится за кухонный стол и крепко сжимает ноющие кулаки на коленях. Сейчас всё его существо схоже с туго натянутой стрункой, которая вот-вот лопнет от напряжения. Андеру пока тяжело полностью довериться своему чутью, но подсознание заверяет, что незнакомец в самом деле не опасен. Он выглядит осязаемо, не просвечивает, как полагалось бы призраку, на подоконнике сидит совершенно обычный человек из плоти и крови, к которому как будто вполне возможно прикоснуться.

— Для начала я хотел бы услышать твои собственные предположения насчёт творящихся вокруг тебя странностей.

Клаэс упорно молчит и, не моргая, взирает на незнакомца.

— Ну? Не стесняйся. Ты не сумасшедший. И сам уже должен был догадаться об этом. Понимаю, что на тебя многое свались, с непривычки тяжело сориентироваться, к тому же, если некому помочь. — Незнакомец удручённо вздыхает. — Мне очень жаль твоего брата, но он сам виноват во всём, что сейчас с тобой происходит. Он, разумеется, хотел как лучше, и ты скоро это поймёшь. А вышло всё наоборот. Недомогание, сонливость и спутанность мыслей — это следствие слишком внезапного перехода разума и всех органов чувств на иной режим восприятия.

— Ты знал Нэми?!

— Ну, не то, чтобы мы с ним были лично знакомы… Вполне вероятно, что он подозревал о моём существование. Тяжело не заметить, если за тобой постоянно кто-то подглядывает.

— Его убили?

— Да. Вижу, тебе не надо объяснять, как это работает. Уже хорошо. Взять под контроль чьё-то сознание для некоторых из нас так же просто, как управлять персонажем в видео игре. Кстати, учинённый погром в доме и разбитое зеркало — это действительно твоих рук дело. Но ты сделал это, будучи не в своём уме, а если точнее, то в твоём уме был кто-то другой. Тебя могли бы заставить грызть осколки, а ты бы думал, что это крекеры. Я тоже так умею. Прежде всего, научись определять, когда в своей голове ты уже не один.

Клаэс вновь впадает в ступор. Каждое новое высказывание этого человека всё больше поражает, но в то же время Андер даже рад слышать это, ведь появилось подтверждение его адекватности.

— Давай поговорим о тетрадях. Что ты думаешь?

— Это вроде как дневники, да?

— Тебе виднее, — загадочно улыбается незнакомец. — Продолжай.

— Моя семья… Они могли… Я не знаю, как это правильно назвать…

— Жрецы, колдуны, шаманы, медиумы, провидцы, телепаты, экстрасенсы… Это всего лишь упрощённые ярлыки. В разные времена нас и называли по-разному, но точно сказать, кто мы такие, никто не может. Даже мы сами. Я полагаю, что люди вроде нас — побочный, более совершенный виток эволюции homo sapiens.

— И много «нас» таких?

— Это тоже неизвестно, точный подсчёт не ведётся. Могу сказать только очень-очень примерно: на десять тысяч обычных человек приходится один такой, как мы. Так уж заведено, что мы не очень-то склонны контактировать друг с другом, и стараемся не предавать свои возможности огласке. Это вполне понятно, если задуматься. Чем меньше свидетелей — тем безопаснее. В некоторых культурах нас почитали наравне с богами, но в большинстве случаев предпочитали сжигать на кострах.

— Мои бабушка и мама были ведьмами? Так получается?

Незнакомец брезгливо морщится.

— Нет. Фу. Я же сказал, что это просто ярлыки. Нам не надо продавать душу дьяволу, чтобы обрести способности. Мы рождаемся с этим.

— Но я с этим не рождался.

— Ты просто забыл. Нэми постарался. Он всё время оставался рядом с тобой, чтобы оградить тебя информационным барьером. Ему очень хотелось сделать твою жизнь спокойной и нормальной, как у простых людей, чтобы у тебя были товарищи, подружка, здоровая психика… Но теперь, когда его нет, он больше не может служить тебе громоотводом, как раньше. Ты скоро всё вспомнишь. Возможно, будет больно. Твой разум слишком ослаб за долгие годы изоляции и теперь не приспособлен к нагрузке, но это дело привычки, постепенно станет легче. Главное — ничего не бойся. Твой брат всё ещё рядом. Через своих крыс он даёт тебе подсказки, будь внимательнее.

— Рядом? Но…

— Да, он мёртв, но это довольно деликатный и индивидуальный момент. Иногда, после полного уничтожения физического тела, некоторые из нас способны осознанно оставаться рядом с теми, кого любили, чтобы присматривать за ними. Фантомы — это не выдумка. Обычным людям такая опция тоже доступна, но надолго они не задерживаются, не умеют контролировать новую форму существования и не вполне понимают, что с ними случилось. Как бы поточнее выразиться… Видишь ли, наши мысли — это что-то вроде электричества, которое чаще всего заключено в генераторах, проводах и батарейках. Тела — это тот же проводник. Но вот другое замечательное явление — гроза, свободные заряженные частицы в небе, понимаешь?

— Не очень…

Незнакомец хочет ещё что-то сказать, но вдруг лицо его становится сосредоточенным, он будто к чему-то прислушивается.

— Так, ладно, я заболтался. Мне пора возвращаться в себя, а то дома что-нибудь заподозрят. Этого мне только не хватало. Ой, я ведь не представился. Меня зовут Игорь. Я навещу тебя позже. Читай тетради. Постарайся вспомнить самое раннее детство. Пытайся говорить с братом.

Клаэс хочет выразить протест, потому что у него осталось ещё слишком много вопросов, но не успевает. Лампочка на кухне гаснет буквально на пару мгновений, а когда вновь вспыхивает — Игоря на подоконнике уже не оказывается.

***

На похоронах Адли уже не плакала. Света лежала в закрытом гробу, никто из присутствующих не смог на прощание посмотреть на её лицо. Сергей сопровождал племянницу. Он опасался, как бы и с ней чего не случилось на нервной почве. Подобного рода потрясения не проходят бесследно. Собралось много народа — все одноклассники, некоторые учителя, друзья и родственники. Доктор Василевский довольно хорошо знал Свету, как лично, так и из рассказов Адли, но не мог подобрать ни одной причины, которая побудила девочку на самоубийство.

Часто случается так, что люди, готовящиеся расстаться с жизнью, до самого последнего момента ведут себя естественно и непринуждённо — продолжают общаться с друзьями, шутят, а при этом уже всё давно решили, определились со временем, местом и способом. Тот, кто публично заявляет, что наложит на себя руки, как правило, лишь жаждет внимания, а в действительности не способен воплотить свои слова в реальность. Доктор Василевский на своей практике не единожды сталкивался с самоубийцами, которых удалось спасти, и подростков среди них столько же, сколько взрослых сознательных людей. Детей вообще просто вывести из душевного равновесия, они склонны к максимализму и готовы умереть порою из-за сущего пустяка. Самой распространённой причиной служит неразделённая любовь, затем следуют конфликты в семье и проблемы в школе. Возможно, Света действительно скрывала от всех какое-то глубочайшее личное переживание.

После церемониальной погребения Сергей отвёз Адли домой. Она не произнесла ни слова за всю дорогу. Василевский знал, что она под присмотром родителей, но ночь всё равно прошла беспокойно, доктор не выспался, да и в целом чувствовал себя ужасно. Утром он каждые пять минут поглядывал на наручные часы, выжидая, пока у Адли наступит перемена после первого урока, и в назначенное время нетерпеливо набрал её номер. Дрожащим голосом племянница сообщила, что этой ночью родители Светы умерли.

Криминалисты установили, что глава семейства Швецовых застрелил жену, а затем пустил пулю себе в висок. Смерть у обоих наступила с разрывом в пару минут. Не было ни следов взлома, ни борьбы, ни других намёков, которые могли бы свидетельствовать о присутствии посторонних в доме. Только записка: «Я сам во всём виноват», написанная от руки отца Светы, что подтвердила экспертиза почерка. Емельян Валерьевич Мечников был лично знаком с ним. Много лет назад они вместе учились в Московском университете Министерства внутренних дел, после окончания оба поступили на практику в правоохранительные органы, но однажды Швецов просто исчез из поля зрения. Поговаривали, что его перевели в некое засекреченное подразделение.

По большому счёту дело Швецовых можно было считать закрытым, но Емельян не мог так запросто успокоиться и решил, что использует все имеющиеся в его распоряжении средства, чтобы прояснить суть череды трагических обстоятельств. Для всех остальных общая картина происшествия была понятна и никаких вопросов не вызывала, случай казался едва ли не банальным. И полиция, и родня сочли, что скорбящие родители не смогли примириться со смертью дочери.

Днём ранее Емельян присутствовал на похоронах Светы, но Швецов его не узнал. Мать девочки упала в обморок, когда гроб опускали в могилу, а вот с отцом было будто бы что-то не то. Он не выглядел убитым горем, лицо его выражало осознанный страх перед чем-то неизбежным, что вскоре должно настигнуть и его. Так же Емельян задавался вопросом, почему записку не подписали оба родителя. Мать получалась как бы непричастной к произошедшему.

Детектив зашёл навестить своих старых приятелей в участок, дабы послушать, что они думают на этот счёт, но своё подозрение афишировать не стал. Если в каком-либо преступлении оказывались задействованы лица из засекреченных подразделений, то правду усиленно скрывали за железным, непрошибаемым занавесом, и дело по-быстрому закрывали. Так случилось бы и сейчас, потому стоило проявить крайнюю осторожность в расследовании и не привлекать к нему стороннего внимания. Если за всем этим действительно скрывается некая тайна, и кто-то прознает, что её пытаются вытащить на поверхность, то следы незамедлительно ликвидируют. И следопыта за компанию.

При содействии друзей, оставшихся работать в полиции, Емельяну удалось получить личное дело Швецова, после ознакомления с которым возникло лишь больше вопросов. Информации было крайне мало. Армия, университет МВД, а в заключение короткая пометка: «Переведён в И.Ц.Э.П.Я.». Емельяну доводилось встречать эту аббревиатуру и прежде, но никто не знал даже о том, как она расшифровывается. Детектив до поздней ночи просидел в своём агентстве, пытаясь найти хоть какую-то информацию касательно данного подразделения, но всё было тщетно.

— Так это же «Цепь».

Секретарша выглядывает из-за плеча Емельяна и щурится, приглядываясь к заметкам в его блокноте. Екатерина Васильевна старше детектива на пару лет, у неё даже правнук уже есть. Мечников работал с ней ещё в полиции и считал своим доверенным лицом, потому после выхода Екатерины на пенсию сразу же пригласил её в своё агентство. Дополнительные деньги в её случае не были лишними, женщина имела очень большую семью и прекрасно справлялась с работой, не смотря на почтенный возраст.

— Как ты сказала, Катюш?

— Ой, да я это не в серьёз. Не обращайте внимание. На ум просто пришла старая байка.

— Обожаю байки. Рассказывай.

Екатерина Васильевна утомлённо вздыхает, уже пожалев о том, что взболтнула глупость.

— Я уже и не вспомню, когда впервые об этом услышала, но поговаривали, что существует некая организация, занимающаяся изучением всякого мистического.

— Как в «Секретных материалах»?

— Ну да, вроде того. А называется она «Исследовательский Центр Экстрасенсорики и Паранормальных Явления» — И. Ц. Э. П. Я., а из-за созвучия её называют «Цепь». Но это же глупости. Люди постоянно болтают всякое, без теорий заговоров им скучно живётся.

— А что конкретно болтают?

— Ну, вот, например. Давно дело было… Жила у нас в подъезде, этажом выше прямо надо мной, одна женщина со странностями. Не от мира сего, знаете ли. Шизофреничка. Мы её всерьёз не воспринимали, безобидная была, но иногда пристать могла со всякой чушью. А потом она пропала. И кто-то тогда пошутил, мол, та самая «Цепь» на опыты её забрала. Да ерунда всё это, говорю же. Померла, наверное.

— Она жила одна?

— Да. Есть у неё дочка — Анечка, но бедняжка почти всё детство в приюте провела, мать-то прав лишили по невменяемости.

— А где можно найти эту дочку?

— Да там же и живёт теперь, почти каждый день с ней у подъезда встречаемся.

— Я тебя понял, спасибо.

Емельян решился на крайности и обратился за поиском информации к интернету, раз официальные источники ничем не могли ему помочь. В любой небылице всегда есть толика правды, пусть и крошечная, но это лучше, чем вообще ничего. На одном форуме, посвящённому городским легендам, ему удалось найти пару статей от анонимных пользователей, в которых шла речь о «Цепи». Судя по слухам, там организовывали контакты с пришельцами, ставили опыты над оборотнями, ведьмами и чудовищами из океанских глубин. Чего только этой гипотетически существующей организации не предписывали. Никто не имел достоверной информации насчёт её географического места расположения. Кто-то писал в комментариях к статьям, что всё это выдумка суеверных недотёп, которые списывают все свои неудачи на сглаз, ставят свечки в церкви за выздоровление и обходят стороной чёрных кошек. Но находились и те, кто настаивал на обратном, утверждая, что «Цепь» существует уже ни один десяток лет, и промысел её вполне реален, но изучают там вовсе не мифических монстров, а особенных людей, обладающих даром предвиденья и телепатией.

История Екатерины Васильевны могла показаться весьма обыденной. Сумасшедших и просто чудаков в обществе всегда хватало. Кого-то забирали на принудительное лечение, а кто-то так и шатался неприкаянным до конца дней своих среди обычных людей, потому что не представлял опасности и хотя бы кое-как мог о себе позаботиться. Странности у каждого можно найти, если копнуть глубже, психологическое здоровье — понятие вообще весьма относительное. Решающий фактор — не мешают ли тебе эти странности взаимодействовать с социумом, и хорошо ли ты умеешь скрывать их.

Емельян решил, что неплохо бы было лично побеседовать с дочерью той шизофренички. Предварительно он навёл о ней краткую справку, выяснив, что женщина недавно овдовела, детей нет, работает в книжном магазине, вечера проводит дома преимущественно в одиночестве. Подобрав подходящий час, чтобы наверняка застать её дома, Мечников отправился в путь.

Особенно сильный приступ боли в ноге некстати застал его в автомобильной пробке. Десять лет назад он получил огнестрельное ранение, пуля пробила бедренную кость, восстановление проходило долго и мучительно. Емельян участвовал в задержании мужчины, который убил свою жену и её любовника. Он уж очень не хотел сдаваться в руки правосудия и боролся за свободу до последнего. Теперь старая рана регулярно напоминает о себе, и передвигаться без опоры на трость почти невозможно.

Женщина, как и ожидалось, оказывается дома.

— Добрый день, Анна Михайловна?

— Да. А вы кто?

Робкая с виду женщина выглядит удивлённой неожиданным визитом и несмело выглядывает в узкий проём, не снимая предохранительную дверную цепочку.

— Емельян Мечников. Частный детектив. Я хотел бы поговорить о вашей матери.

— Её нашли?! — У Анны округляются глаза, она бледнеет и хватается за грудь. — О, Господи Боже!

Емельян подмечает, что её мать всё же не умерла, а действительно пропала, это уже интересно.

— Нет. Но у меня есть несколько вопросов. Надеюсь, вы разрешите мне войти.

Анна суетливо снимает цепочку и широко открывает дверь, тем самым приглашая гостя внутрь. Женщина так взбудоражена неожиданным упоминанием о матери, что не может удерживаться на ногах и садиться на тумбочку в прихожей.

— Столько времени прошло… Почти тридцать лет! Я уже давно перестала надеяться снова хоть что-то услышать о ней. Маму тогда никто толком и не искал, а тут вдруг вы… Вы что-то знаете?

— Лучше начнём с того, что известно лично вам. Детство вы провели в приюте, а можете сказать, в каком точно возрасте туда попали?

— В одиннадцать, кажется… Или в десять…

— Это произошло потому, что ваша мать не имела возможности содержать вас, верно?

— Да, — не без сожаления отвечает женщина, отводя взгляд.

— Но помимо отсутствия работы у неё ведь были и другие проблемы, да?

— Мама была… необычной. Соседи считали её сумасшедшей. Я даже боялась её. Она была не здорова, выбегала в подъезд среди ночи и кричала всякую жуткую чушь, могла зациклиться на одной фразе и повторять её снова и снова. А могла по несколько дней без движений молча лежать на кровать с открытыми глазами. Бывало, что бредила наяву. Ну, знаете, бродила, как лунатик, и бубнила себе что-то под нос. Иногда она и нормально себя вела. Я сейчас всего и не вспомню. Дома всегда был беспорядок и нечего есть, я неделями жила у соседок, если пускали. Потом меня забрали в приют. Мама навещала меня, но не очень часто, а однажды вообще перестала приходить, и мне через какое-то время рассказали, что она пропала. Сюда я вернулась только в восемнадцать лет. Квартира была в ужасном состоянии, мама жила, как на помойке, тащила всякий хлам с улицы, исписала стены какими-то каракулями, цифрами...

— Что насчёт родственников? Знали ли вы кого-то из них?

— Нет. Мама и сама росла сиротой. Она не рассказывала мне о своих родителях, о моём отце — тоже. Кажется, замужем она не была. Между приступами помешательства у неё бывали и моменты прояснения. Помню, мама сидела у окна, а потом вдруг как вскочит! Понеслась на девятый этаж, стала ломиться в дверь. А там алкоголик жил с женой и маленьким сыночком. Жена на работу ушла, а он уснул с сигаретой, уже и ковёр тлеть начал, так бы они и сгорели вдвоём с сыночком! Вот как она узнала, а? Уж если его соседи дым не почуяли, то как мама с нашего четвёртого этажа смогла?

— Много подобных случаев было? С предвидением.

— Да кто же знает. Она ведь если что и предвидела, то не всегда могла нужные слова подобрать. Будто чувствовала беду, а что за беда, где она — не поймёшь. Мне велели не слушать её. Я и не слушала, а то бы люди решили, что и я… того. Болезнь ведь может передаваться по наследству. Я и сейчас боюсь, как бы чего не проявилось. Иной раз взбредёт в голову какая-нибудь ерунда, аж жутко становится, так я сразу молиться начинаю и гоню её.

— А не доводилось ли вам слышать о месте, которое называется «Цепь»?

— Нет. А что это?

— Это только догадки, причём сугубо мои, и я бы не советовал вам распространяться на эту тему, но, возможно, существует организация, которая занимается изучением таких людей, как ваша мама.

— Сумасшедших? — Непонимающе уточняет Анна.

— Отнюдь. В этом мире есть много вещей, которые нельзя так просто охарактеризовать. Спасибо, что уделили мне время.

Выйдя на улицу, Емельян садится в свою серебристую Ладу и закуривает. Он не торопится трогаться с места. Детектив углубляется в раздумья о том, что далеко не всё можно объяснить с помощью одной только общепринятой логики, учитывающей существование лишь семи основных человеческих чувств — зрения, слуха, обоняния, осязания, вкуса, равновесия и мышечной памяти. И у него имеется причина для уверенности в существовании чего-то большего, не поддающегося объяснению и пугающего. Имя этой причины — Наум Андреев.

Емельян познакомился с ним пять лет назад. Андреева задержали в уличной драке с человеком, который отрицал, что когда-либо прежде видел Наума в лицо, а тот, в свою очередь, убеждал, что наверняка знает о распространении детской порнографии группой людей и тот, на кого он напал, имеет к этому непосредственное отношение. Наум дал очень чёткие показания против него и подробно рассказал, где в его доме хранятся записи. Обвинение было беспочвенным, но достаточно серьёзным для того, чтобы Мечникову всё же удалось получить разрешение на обыск. И Наум оказался прав. Таким образом, благодаря ему разоблачили довольно крупное сообщество, все причастные понесли наказание.

Сперва Емельян счёл осведомлённость Наума чересчур подозрительной, даже попытался найти доказательства его соучастия, но тщетно. Андреев же упрямо твердил, что просто знал этого человека и тот сам ему спьяну проболтался. После того инцидента Андреев частенько фигурировал в различного рода делах как свидетель. С его помощью полиция раскрыла приличное количество преступлений. Наум просто заявлялся в участок и говорил: «Это сделал он», а когда ему задавали вопросы о том, откуда ему это известно, то Андреев отвечал: «Я видел», «Я подслушал», «Меня не заметили, но я там был». И каждый раз к нему невозможно было придраться. Он будто бы шнырял по всему городу и шпионил за всеми, оставаясь при этом невидимкой. Случалось, что он предупреждал полицейских о только готовящихся злодеяниях и ни разу не ошибался, предоставляя служителям закона точный план того, каким именно образом они могут удостовериться в его словах, где найти улики и так далее.

Иногда Наум и сам буянил. Заваливался в участок пьяный до безобразия, едва стоял на ногах, скандалил и нёс совсем уж странные вещи, за что и попадал на сутки или больше в вытрезвительный изолятор.

Частота его визитов в полицию не имела закономерности. Он мог появляться раз в месяц или пропадал на полгода, но Мечников не выпускал его из поля зрения с того самого момента, когда впервые увидел. Однажды Емельян принимал неофициальное участие в расследовании серии убийств молодых девушек. Почерк маньяка был весьма характерен, по нему его и узнавали: всем своим жертвам он выкалывал глаза и уродовал половые органы. Работал он исключительно чисто, не оставляя никаких зацепок, которые могли бы помочь раскрыть его личность. Мечников тогда поймал себя на мысли, что ждёт появления Наума. Но тот не шёл. И тогда Емельян решил наведаться к нему сам.

Дверь перед участковым открылась за мгновение до того, как занесённый над ней кулак коснулся поверхности, будто хозяин ждал гостя в строго согласованное время и уже стоял в прихожей наготове.

Никогда в своей жизни Емельян Валерьевич не допускал вероятности существования чего-то сверхъестественного, но в тот день, оказавшись один на один с Наумом и посмотрев ему в глаза, участковый разуверился во всех своих имеющихся познаниях устройства бытия. Он спросил: «Ты знаешь, почему я пришёл к тебе?». Андреев ответил: «Знаю», и шире открыл дверь, тем самым приглашая гостя войти. Оказавшись внутри, Мечников почему-то вовсе не удивился наличию всех тех таинственных оберегов и почти ручных крыс. Его разум затуманился, сделавшись заторможенным, будто во сне. Наум вёл себя очень спокойно и естественно. Участковый, повинуясь призрачному наставлению, сел в кресло, а хозяин разместился напротив на своём не застланном, скрипучем диване и какое-то время молча взирал на гостя. Емельян не моргал. Потому что не мог. Он чувствовал всю смехотворность своего положения, ведь обратился за помощью к якобы-экстрасенсу, и вдруг осмелился поинтересоваться, как Наум работает, нужны ли ему фотографии с места преступления, имена убитых девушек или что-то ещё. В ответ Наум попросил «заткнуться», и Мечников больше голоса не подавал.

Емельян не мог точно определить даже на тот момент, как долго просидел в оцепенении, двадцать минут, час или больше. Андреев больше не сказал ему ни слова. Участковый сам решил, когда пришла пора подняться и покинуть квартиру. Он вернулся в свой дом, поужинал, лёг спать, всё происходило на автопилоте, голова была пуста. Сейчас то состояние, в котором пребывал Мечников во время и после посещения Наума, вызывало у него ассоциации с наркотическим опьянением седативными отупляющими веществами.

А утром следующего дня Емельян проснулся с внезапным осознанием того, что ему известна личность убийцы. Ему ясно представилась картина совершения расправы над жертвами, он увидел лицо маньяка глазами девушек. Участковый лично составил на компьютерной программе его фоторобот, по которому преступник был объявлен в розыск. На удивление коллег Мечников отвечал, что вёл наблюдение за местами преступлений, и этот человек был замечен вблизи каждого из них, а маньяки, как принято считать, склонны возвращаться к алтарям своих триумфов. В скором времени убийцу задержали, и доказали вину благодаря хранящимся в его доме личным вещам, украденным у жертв.

С тех пор Мечников тайно от всех ещё не единожды обращался к Науму Андрееву за помощью, а тот никогда не отказывал. Вслух Наум никогда ничего ему не говорил, необходимая информация поступала к участковому иначе. Этого он никаким образом объяснить не мог, но не очень-то тревожился. Главное — это работало. Емельян был горд тем, что ему выпала честь служить своеобразным посредником между человечеством и чем-то непостижимо величественным.

Андреев перестал ходить в полицию и впредь передавал всё напрямую Мечникову. Как-то раз участковый очень деликатно полюбопытствовал, в чём же заключается причина такого доверия. «В твоей готовности соблюдать секретность ради наших же общих интересов. Все почести достаются тебе, а я как будто и не при делах — это самое лучшее, что только может быть. Мне больше не нужно рисковать, привлекая к себе внимание. Так же мне нравится твоя бескорыстность. Ты хороший мужик. Тебе не нужна слава, ты просто хочешь помочь». Это было самой длинной речью, которую за всё время сотрудничества Наум сказал участковому. Мечников действительно ни в коем случае не собирался придавать огласке их тайну и очень ей дорожил.

Когда обнаружили тело Наума — Емельян все силы приложил к тому, чтобы не утратить над собой контроль и ничем не выдать поразивший его ужас. Мечников горевал вовсе не из-за того, что «халява» кончилась. Другом, в общем-то, он Наума тоже назвать не мог. Он просто понимал, что не стало человека, спасшего сотни жизней, и от осознания того, скольким бы он ещё смог помочь, становилось невыносимо тягостно на душе. Заключение о самоубийстве Емельян отрицал, он помнил обо всех тех преступниках, которые понесли наказание исключительно благодаря доносам Андреева. Кто-то из них мог выйти на свободу, отыскать его и отомстить. Но все обстоятельства свидетельствовали об обратном.

***

Благодаря старым связям Емельяну удалось попасть в опечатанную квартиру Швецовых. На полу остались их обведённые мелом силуэты и пятна крови. Жена была найдена в ванной, она стояла у раковины в тот момент, когда ей выстрелили в затылок. Супруг лежал рядом, в коридоре. Странно, что они решили сделать это именно так, а не в своей спальне, например, или за кухонным столом, взявшись за руки. Так было бы гораздо естественнее для пары, принявшей решение совместно покинуть мир живых. Складывалось впечатление, что произошло это спонтанно и сугубо по инициативе главы семейства.

Надев перчатки, Мечников с профессиональной осторожностью рыскает в ящике с документами, надеясь найти какие-либо упоминания о службе Швецова в И. Ц. П. Э. Я., но таковых не обнаруживается. С виду это обычная квартира среднестатистической семьи, пусть живущей в достатке, но без излишней роскоши. Швецову был шестьдесят один год, как и Емельяну, а Свете всего пятнадцать. Поздновато он решил обзавестись семьёй. Вероятно, сделать это раньше не позволяла специфика работы.

В гостиной на стене висит множество фотографий в застеклённых рамках, в основном это обыденные кадры повседневной жизни в кругу родственников, свадьба, взросление дочери. Внимание привлекает снимок, на котором Швецову приблизительно тридцать пять — сорок лет, в этот период он наверняка работал в «Цепи». В кадре пятеро мужчин в классических строгих костюмах сидят за столом с бокалами шампанского и смотрят в объектив. Среди них Мечников узнаёт не только Швецова. Полгода назад произошла история, наделавшая много шума. Семидесятилетний полковник в отставке крысиным ядом отравил сперва свою жену, а затем себя. Бывший начальник Мечникова жил по соседству с этим человеком в элитном частном секторе за городом. Детей у них не было. Выходило так, что полковник Бехтерев приготовил суп, дождался, пока супруга первая попробует его, какое-то время наблюдал за её агонией, пока женщина не умерла, а уже потом съел свою порцию.

Сделав на свой смартфон снимок той фотографии, Емельян покидает квартиру Швецовых. Совпадение в судьбах двух семей, которые были знакомы друг с другом, выглядит слишком подозрительно. Получив доступ к личному делу полковника, Мечников обнаруживает там уже знакомую пометку: «Переведён в И. Ц. П. Э. Я.». По коже пробегают мурашки. Теперь необходимо установить личности оставшихся троих мужчин с фотографии и узнать, живы ли они.