Раху и Кету

У поросшей мхом, поваленной осины, свернувшись в клубок, лежали две змейки: одна черненькая с белой спинкой, а вторая полосатая, тоненькая.

— Ну, что, милая, удалось ли помочь пареньку?

— Еле выстояла, голубушка. Уж как он глазами сверкал, как противился… пришлось у природы силы просить. Полюбился крепко парнишечко, да только доля моя — змеиная, лишь на Купальницу ожить позволяет.

— И то верно. Доля змеиная, подколодная. Побыла я со своим часочек, да отпустила. И помочь не смогла — крест на судьбе его, крест сильный, Страхом величают. Увёл с собой моего милого, заманил цветком огненным.

— А коли не цветок — забрала бы с собой?

— Что ты, что ты, голубушка. Не в этом году, так в следующем несчастье бы случилось. А брату его, дай Бог, осталось месяц жить, как бы ты ни старалась.

— Ах, судьба, холодная девица,

Не утешит, да не приголубит,

Лишь помянет память, как вдовица,

Не заметив, что любовь загубит. — Черная змейка извернулась и уползла под корни.

__________

К празднику Ивана Купалы на озеро Светлояр, в котором по преданию затонул град Китеж, съезжались люди с разных концов России. Кто-то — искупаться в чистой святой воде, пройти вокруг озера с зажженными свечами в полночь; Некоторые собирались плести венки и прыгать через костёр; Ванька и Гришка Перепёловы прибыли к вечеру с более тайной целью: две недели назад они отметили отличное место, сплошь заросшее папоротниковым семейством.

Григорий вытряхнул содержимое сумки на потрепанное коричневатое покрывало и обозленно посмотрел на брата.

— Да взял я твои сапоги! Еле запихал! — вспыхнул Ванька и глотнул виски из фирменной, украшенной красными полосами, фляжки «Bells».

— Положь флягу. — Голос был спокойным, но пробирал порядочно. Виновник, передёрнув костлявыми плечами, лишь хихикнул в ответ на замечание и глотнул еще алкоголя, равнодушно глядя в глаза собеседнику.

Брат, молча встав с колен, подошел к младшему и замахнулся на него кулаком, отчего тот вскочил с места и, как ошпаренный, побежал в сторону берёз, сопровождая свой путь отборным матом.

Гришка же достал обувь и стал натягивать на огромные ступни. Надо сказать, что всё тело его было внушительных размеров, кроме шеи, на которой словно на ниточке, болталась здоровенная голова. Набросив выцветшую чёрную куртку на плечи, он медленно, размеренно спустился к озеру. Подошел к камышам, задумчиво закурил, поглядывая отчего-то обиженно на плескающихся в воде девушек.

Не разбирая дороги, Перепёлов-младший летел через лес к заветной поляне папоротника и коварно улыбался: сегодня ночью он найдет чудесный цветок и исполнит желания. Наконец, и почёт придет к непутевому Ваньке, и слава, и доблесть. А то, глядишь, и дар предвидения откроется: тогда не жизнь будет — золотое дно!

Он крепко прижал «Bells» к груди. Что-то теплое, восторженное, разлилось по жилам — Иван весь скрючился от удовольствия, но внезапно налетел на кого-то лбом и сшиб с ног. Словно очнувшись, тряхнул головой, проморгался. Всё, что он увидел — была гигантская, ослепительно белая юбка, распластавшаяся по земле. Затем юбка шевельнулась, и её край съехал в сторону, открыв взору смеющееся девичье лицо. Незнакомка изящно подала Ваньке руку, чтобы он помог подняться.

— Ты… Ты чего? Под ноги! Сам-м-ма… — Перепёлов попятился, мотая исхудавшей своей черепушкой из стороны в сторону.

— Нешто испугался? — Два черных огонька загорелись любопытством. — Светлана я. Ну же, помоги подняться!

— И так поднимешься, ведьма!

Девушка ахнула от неожиданности, а Ванька обошел вкруг ее и размашистыми шагами повалил к папоротнику.

Перепёлов-старший почувствовал легкое прикосновение к плечу, обернулся.

— Вы не могли бы сходить со мной вокруг озера? — Долговязая девушка в полосатом нечто перемялась с ноги на ногу. — Первый раз здесь, не заблудиться бы.

— Угу.

— Ольга. А вы?

— Угу.

— Темнова. — Она тихонько засмеялась. — Плохое настроение?

Григорий отрицательно мотнул головой, достал сигарету и закурил, направив туманный взгляд на противоположный конец водоема. Девушка уцепилась худой рукой за его локоть и неуверенно дрогнула плечиками.

— Спасибо, что согласились.

По сухим посеревшим доскам странная пара неторопливо направилась в «маленькое путешествие». Перепёлов хромал, как раненый медведь, а Ольга, похожая на старую цаплю, отчего-то подпрыгивала.

— И все-таки, как ваше имя?

— Григорий. — Прозвучало глухо, в пустоту.

— Ну, вот и славно. — Ольга загадочно подмигнула Перепёлову, но встретив холодное молчание, осеклась. — Ну что я, право, замечталась. Мы всего-то пройдем вокруг озера, не так ли?

— Так. — Ему не доставляло удовольствия разговаривать. Удивительно даже, как со спутницей осмелился общаться: небольшая глухота наложила яркий отпечаток изолированности от людей.

С самого детства всё, что ни говорили, ускользало от сознания, потому как из обрывков фраз смысла не соберешь, вот и приходилось Гришке глазами хлопать. Бывало, отвечал, улыбнуться пытался — а деревенские впокатуху: опять мимо темы ляпнул.

Позднее для слуха аппарат купили, только вот привычки поздно было исправлять, оттого говорил Григорий только по делу. А судя по тому, что люди по делу не говорят почти — и вовсе молчать предпочитал.

Иван запустил руки в кусты папоротника и разглядывал молодые побеги. За спиной зашуршали листья.

— Небось, цветок ищешь? Не там копаешь, бери ближе!

«Искатель» огрызнулся про себя, нахмурил едва заметные складочки на лбу и выпрямился во весь рост.

— Вот еще, всякую ехидину слушать!

— Моё имя Светлана Папуро. Па-пу-ро.

— Очень приятно. — Выдавил Иван и демонстративно глотнул из фляги. Девушка опустила руки, изумленным взглядом посмотрела на Перепёлова.

— Нешто не понимаешь? Переводится, как Цве-ток па-по-рот-ни-ка. — Она покачала головой.

— Стоять! — Ванька пулей вылетел из зарослей, схватил «новоявленный цветок папоротника» за плечи и сильно тряхнул. — Врёшь! Скажи, что врёшь!

Девушка провела мягкой рукой по шее Перепёлова, скользнула к лицу и дотронулась кончиками бархатных пальцев до губ.

— Никогда не обману тебя. — Длинные черные ресницы кокетливо прикрыли глаза, а потом медленно захлопали, напоминая взлетающих бабочек. — Полюбился мне сильно. Потому лишь для тебя в ночь на Купалу расцвету.

— А потом в воду утащишь, бесовка? — Иван толкнул хрупкое создание на землю.

— Захочешь — утащу! Лишь в тебе тот огонь, который искала! Приходи к северному костру сегодня!

— Там и сожгу тебя! Ууу, ехидина! Прицепилась! Моё место! — Ванька сверкнул мутными зелеными глазами.

Девушка лишь прокатилась по траве и расхохоталась, совершенно запутав Перепёлова. Засмотрелся на неё: рукой так и хочется по волосам черным, шелковым провести, но страшно — сам в голову себе вбил, что колдунья.

А Светлана и точно: ласково так его — «Вааанечка»! Он улыбнулся, потом вспомнил, что имя не говорил. Да как — хлоп по рукам, хлоп по щеке девке. Та навзничь. И плачет, что сила цветка ей знание даёт. Перепёлов за грудки ее приподнял, посмотрел еще раз в глаза черные — не иначе кирия — но придти согласился к костру. Потому как цветок волшебный, он, должно быть, любую форму принять может, если глубже в чудеса поверить.

Ольга аккуратно ступала по тропке, срывая по пути душистые лесные травы для венка. Перепёлов задумчиво плёлся сзади и без остановки курил одну за другой.

Нет, нет в нем притягательности брата, его ярких медных волос и заводных зеленых глаз, его подвижности, смелости, задора. Нет в нем весёлого противоречия, страсти к высоте, к скорости. Словно умерло всё еще до рождения, словно Григорий и не должен был появиться на свет, потому как двадцать семь скоро стукнет, а вкуса жизни не пробовал.

Остановились около мостика, с которого можно было нырять, засмотрелись на поблескивающее вечерним солнцем озеро.

— Освежимся? Только мы, и никого рядом. — Темнова мгновенно стянула с себя помятую тунику и забросила на ветку березы. Её бледное, сутулое тельце без одежды и вовсе стало похоже на соломинку. Не было в нём красоты, грации, лишь худая тоска отражалась от серой кожи в маленьких шрамиках. Перепёлов шагнул назад, осуждающе мотая головой.

— Нет.

— Нет, так нет. — Ольга махнула рукой, разбежалась и нырнула в водную синь, осыпав холодными брызгами берег.

Костер на северной стороне от озера разгорелся в полную силу. Крупные, сочные языки пламени извивались в бешеном танце. Тут же в две цепочки кружились полураздетые люди в удивительно быстром ритме.

— Вааанечка. — Шепот за спиной заставил Перепёлова поморщиться.

— Что хотела?

— Не правда ли, он похож на цветок? — В Светкиных глазах-угольках отразился огонь.

— Не видел я цветка. Вот увижу и попрошу всё, что захочу.

— Проси же! — Папуро резким движением расстегнула пуговку на полупрозрачной кофте.

Иван улыбнулся уголком рта, понимая, что девушка может исполнить лишь одну просьбу.

— Ты бы мне брата вылечила, а девку я и без чудес отыщу.

Он оттолкнул её и, глотнув из фляги для смелости, сбросил широкую футболку в траву, слился с потоком людей у костра. Последний уже скоро стал разваливаться, поэтому поленья, да сухие ветки разложили так, чтобы можно было перепрыгнуть. Девушки подходили к юношам, брали за руку, и вместе проходили путь очищения.

Иван ждал, когда подойдет эта дикарка, но никак не думал, что она будет раздета по пояс.

При виде налитой, словно спелые яблоки груди, на которой играл бликами отсвет костра, у Перепёлова захватило дыхание.

— Ты что же… Как это? При всех!

— Айда со мной! — Длинные волосы колыхнулись — Папуро схватила парня за руку и ринулась к разгоревшемуся с новой силой огневищу. Пару шагов Перепёлов отставал, а потом разогнался и уже сам потащил Светлану за собой, крепко схватив за кисть. Уже над костром Ванька почувствовал, что остался один: в ладони явно ощущалась пустота. Приземлившись, огляделся — Светки нигде не было. Что это было? Наваждение, или жестокая шутка безумной девицы?

Побродил вокруг еще несколько минут и, почувствовав себя обманутым, глубоко разочарованным, решил вернуться к брату.

Темнова вертела в руках только что сплетенный венок.

— Гриша, а вы любите цветы?

— Что?

Она поправилась:

— Вы когда-нибудь любили?

— Не знаю. — Григорий смотрел на тот берег, жмуря глаза от бликов луны, отраженной в озере.

Ольга надела венок ему на голову и легко поцеловала лоб. Потом в широкий, словно большая картошка, нос; потом в маленькие и узкие, как две натянутые белые ленточки, губы. Эти ленточки вытянулись в блаженную улыбку, а сам Перепёлов чуть прикоснулся к скулам Ольги, мягко дотронулся до уха, провел шершавыми пальцами по худенькой шее.

Где-то совсем рядом проявились танцующие разноцветные огоньки: люди с зажженными свечами шли ровной цепочкой. Огни напомнили Григорию про цветок, и он более не желал тела Ольги — захотел поделиться с ней более сокровенным. Медленно встал с помятой травы и подал руку.

— В полночь расцветает папоротник, мы должны успеть. — Он впервые переменился в лице, колючесть не исчезла, но стала какой-то мягкой, податливой.

— Я не нравлюсь вам?

— Наоборот. Идём же.

— Я не нравлюсь вам. — Темнова грустно улыбнулась. — Что ж, ваше дело.

— Но ведь цветок дарует счастье!

— Не заметил счастья перед самым носом. — Худая фигурка поднялась с колен, сняла с ветки одежду и ушла в темноту зарослей, а Перепёлов остался стоять неподвижно и молчать, провожая ее взглядом.

Иван, добравшись до места, где они с братом расположились, обнаружил только потёртое покрывало и синие спортивные штаны — остальные вещи пропали. Тяжелее всех оказалось исчезновение фонариков и недельного запаса батареек, благо без них папоротник так и останется цвести в темноте, а Перепёловы не то, что его, даже поляну не найдут.

— Гришка! Сссс… — Парень шлепнулся на покрывало и достал заветное виски, согревающее душу в любой ситуации. На этот раз он выпил необычайно много — то ли от обиды, то ли от скуки — и заснул.

Очнулся, почувствовав, как тонкой струной натянулись волосы. Приподнялся на локтях и тут же шарахнулся в сторону: рядом сидела Светлана, вплетая в его медно-красные пряди полынь.

В голове шум, шальные глаза вращались по кругу, конечности занемели, будто их стянуло невидимыми нитями — а кругом полынь, полынь, бесконечная одурманивающая полынь…

Перепёлов схватил девушку за локоть и потащил к озеру. Папуро довольно оскалилась, побежала вслед за ним, неистово сверкая зрачками в темноте. Парень взял хрупкое тельце на руки, намереваясь сбросить с берега в воду — пускай поплавает — но не успел: Светлана обвила его шею и зашипела в самое ухо слова, которых Иван ранее никогда не слышал. Но настолько они были сильными, настолько прожигали изнутри, что на какое-то время показалось — рассудок исчезает из головы, мысли улетают куда-то вверх, а память полупрозрачным сверкающим ручьём стекает в воду.

Руки сами по себе начали поглаживать мягкие девичьи плечи, настолько нежные, будто их купали в молоке. В ответ затанцевали по Ванькиному телу изящные пальчики, заставляя легонько дергаться от чего-то колкого внутри. К чёрту мысли! Поскорее бы избавиться от тряпья на манящем, извивающемся змеёй, теле. Гибкий стан — натянутая тетива лука — отразился в прозрачной воде. Осока режет ступни, но перед глазами лишь чувственные губы, серебристо-белые в полутьме, и цвета тающего заката тогда, у костра;

И всё кружится, кружится перед глазами: маленькие беловатые точки над головой — звезды; ярко-желтые, слепящие круги по бокам — огни свечей сквозь листву; иссиня-черные зрачки дикарки, хохочущей безумно между перерывами от тяжелого дыхания…

Тихая мелодия, словно звон тысячи крохотных колокольчиков, заиграла где-то совсем рядом. Старший Перепёлов с диким выражением лица рванул к оврагу и, сгруппировавшись, скатился по склону в кучу листьев, кореньев.

Колокольчиковый звон громче, почти у самых ног — и довольно крупная, темно-зелёная коробочка на тонкой ножке поднимается ввысь, к луне. Глухой грохот, словно камешки посыпались на бетон, коробочка раскрывается, опаляя жаром лицо.

Пламенные лепестки, ярко-красные листья источают такой жар, что ресницы и волосы Григория скручиваются в тугие колечки и тут же рассыпаются.

Медлить нельзя — Перепёлов повернулся спиной, подбежал к цветку и, что есть силы, рванул за тонкую ножку. Кожа на пальцах оплавилась, но не было боли — лишь прилив счастья, настолько необъятного, что тело не выдерживало натиска. Григорий прижал цветок к себе до хруста и стал бормотать еле разборчивые, бессвязные слова.

— Отпусти Купалов цвет, глупый человек. Он отведёт тебя к «Тайне Земли». — Голос был ни слева, ни справа, ни сверху. Он был повсюду. Громкий, властный, пронзительный.

— Желание, я хочу желание.

— Шел бы к золотой рыбке. «Тайна Земли» материальна.

Значит, папоротник не исполнит мечты, простой маленькой мечты — не испытывать ревности к родному брату, которому доставалась любовь очаровательных девушек, дружба веселых мальчишек и забота родителей.

Он сжался в ком, вспомнив, как уронил на ногу комод и орал на всю избу, а отец равнодушно прошагал мимо. Всплыла в памяти и мамина сестра, которая ему, единственному из семьи «забывала» намазать хлеб вареньем. Ванька, катающийся на лучшем в посёлке велосипеде, до которого старшему брату и прикоснуться было нельзя. Вроде бы мелочи жизни, а зависть просыпалась, цвела дикими побегами. Он молчал, терпел. И сейчас стерпит — найдёт клад, тогда всё-всё будет хорошо. Никаких обид, воспоминаний, лишь бы повезло!

Перепёлов разжал пальцы, протянул руки вперёд. Оранжевый шар поднялся выше и застыл, искря алыми чёрточками.

— Сейчас иди вслед, не оборачиваясь, иначе погибель встретишь.

— Смерть, смерть, смерть… — зашелестели черные высокие деревья.

— Встретишь, встретишь, встретишь… — закачалась монотонно трава.

Григорий сделал неуверенный шаг вперед — мерцающий шарик качнулся волнообразным движением и полетел, указывая путь.

Светлана открыла глаза, почувствовав прикосновение к спине. Увидев Ивана, улыбнулась игриво, демонстративно потянулась, как дикая кошка, предоставив на усмотрение ему самые прекрасные части тела. Перепёлов приоткрыл рот, тупо глядя на колыхнувшуюся перед самым лицом грудь, покрытую мурашками.

— Нешто не насмотрелся? — Папуро щелкнула его по носу. Ванька отпрянул, захлопал глазами.

— Тебе лет-то сколько?

— Девятнадцать. — Словно пережевывая каждый слог, произнёс парнишка, разглядывая с любопытством Светлану с головы до ног. Выражение лица у него в этот момент было баранье, ничего не понимающее. Особенно то, как он в этом рогозе болотном оказался.

— Совсем юный. Ой, жалко мне тебя, знал бы ты, как жалко! — Она протянула руку, чтобы погладить его по голове, но Иван перехватил.

— Чего жалеть-то?

— Ииии, какой — очнулся. Не могу сказать, а хотела бы. Полюбился, нет слов, как полюбился. — Светлана приблизилась к его лицу и нежно поцеловала. Потом грустно вздохнула. — Утро скоро. Не увидимся боле. Но за ночь, что ты мне пода…

— Я? — Парень выпучил не без того крупные глаза. Папуро рассмеялась, указывая ладошками на его нагое тело, не более получаса назад познавшее ласки колдуньи. Ванька закрыл лицо руками и закачался медленно из стороны в сторону, напоминая китайского болванчика. Потом убрал ладони, открыв расплывшийся в хитрой улыбке рот.

— Любое желание, говорила, исполнишь, Нимфа подколодная?

— Обманула, Ванечка.

— А чего ж глазами бесстыжими смотришь теперь?

— Влюблёнными, Ванечка.

— Ну, тогда жить вместе, что ли, давай? — Не своим голосом вскрикнул Перепёлов. Светлана опустила глаза, закачала отрицательно головой.

— Природа против, Ванечка. — И застенчиво так ресничками длинными заморгала. —

Но за подарок ночной покажу тебе диво. В Китеж-град пойдем.

Дивные песни за спиной слышны — это девы прекрасные поют, зовут Григория в озеро искупаться, хрустальные голоса грустью пронизаны, красивей мелодии нет, только не манит песня, сердце не трогает. А цветок огненный далеко за ветки елей скрылся — торопиться нужно.

Вдруг с неба золото сыплется — но всё за спину, далеко позади остаётся. И повернуться нельзя: травы блёклые о смерти скорой шепчутся. Подумать боязно, не пропустил ли клад волшебный в пылу погони за папоротником, да ноги вперёд несут. Звон монет вдаль ушёл, спокойнее на душе становится.

Тихо кругом, только сосны старые легонько поскрипывают.

— Гриша, быстро же забыл меня, окаянную.

Да никак Оленька? Милая, хорошая, пойдем рядышком. Стой, Гришка, стой! За тобой она стоит, нельзя обернуться, никак нельзя.

— Позабыл, позабыл… — девичьим эхом со всех сторон. И в груди схватило, ноет, зовёт. Чуть не пропал.

Справа тень огромная, страшная, с каждым шагом все больше увеличивается. Вот и руки появились — все норовят Перепёлова схватить, да не могут. А тут писк сзади пронзительный, бесовской вовсе. Шуршание по листьям, и шажочки махонькие, быстрые. Неужели чертенята? За ноги хватают, царапают кожу когтями, по телу мороз пошел.

Луна за деревья спряталась — и наощупь не выберешься, сыростью запахло, туман понизу стелется. Окутывает ласково, бережно, но обманны касания его, с пути сбить норовят, больше запутать. Стоны над головой мученические, тут перед лицом «Ух! Ух!» — да за спину! Кто таков?

Обернулся Гришка. Застыл в ужасе от дикостей, перед глазами раскрывшихся. Страхом плечи громадные сковало, сердце кольнуло легонько — и темно стало, и спокойно. Слышно, как берёзки у самого неба качаются, ручьи весенние журчат. Легко — свобода… вот и вздох последний… отпустили.

Ваньке тяжело в гору подниматься — ведьма на закорки примостилась, идти, мол, не может, силы на исходе. А сама смеётся, задорно ей, видите ли, на горбу чужом ездить.

По голове его поглаживает, по-доброму, вроде, старается. А рука с каждым разом все ледянее становится.

— Замерзла?

— Исчезаю я, Ванечка. К утру расстанемся.

— А меня к воде — утопить?

— Утопить, миленький, а то как же! — Она снова звонко захихикала.

— Сброшу!

— Бросай! Тайна — на то и тайна, чтоб голову над ней ломали.

У самого озера Ванька осторожно снял с плеч «балласт», уложил на влажный песок.

Светлана, поднялась и, покачиваясь, зашла в воду по пояс. Хлопнула по своему расплывчатому отражению ладошкой три раза и шепотом позвала какого-то Илорина. Постояв с минуту, обернулась к Перепёлову.

— Нет, не выходит. Боится на Купальницу-то. Давай мне семь волосков медных и вещь любимую.

— Ой, обманешь, чаровница. — Он бросил «Bells» девушке.

Не успела Папуро повторить обряд, как озёрная вода разошлась на две стороны, образовав льдистую лестницу вниз. Придерживаясь за бок, к ним поднялся старик-карлик, больше напоминающий курагу, чем человека.

— Раху? Ты привела с собой Раху?

— Я никуда не пойду! — Ванька с побелевшим лицом начал быстро-быстро креститься.

Старик махнул рукой, указывая, что Светлане пора уйти.

— Прощай, Ванечка. — Папуро крепко обняла парня, положив голову на плечо. — Может, свидимся еще.

Перепёлову было не до прощания. Застыв столбом, он прикидывал, как проснуться.

Илорин сел на воображаемый стул и поднялся в воздухе. — Знаешь ли, кто ты есть?

— Ра… Раху?

— Правильно — Раху. Знаешь ли ты, что половины твоей больше нет в этом мире?

Перепёлов посмотрел на ноги, потом недоумённо на старца и развел руки в стороны. Оглянулся, вспомнив Папуро, но рядом уже не было никого. Лишь у камешков серых гадюка с белым пятнышком застыла.

— Половина твоя — Кету. Страх забрал его к себе этой ночью. Но раз ты удивленно мотаешь головой, я расскажу тебе историю. — Илорин задумался о чем-то далёком, поглаживая плавными движениями реденькую белёсую бороду. — Раху есть демон, повелевающий змеями, демон ненависти и обмана, хитрости. У него рыжие волосы и зеленые глаза. Ты отдалённо напоминаешь его.

Перепёлов втянул щеки и ощупал голову. Натянул длинный волос и всмотрелся в цвет, надеясь превратить его в любой другой.

— Обманом испив чашу с вечной жизнью полубогов, был пойман и лишен головы. Но голова его и тело продолжили существовать далее, просыпаясь частицами в людях. Ты сам мог видеть проявления. Ты, Раху, знаешь подобных себе. Люди выпивающие, лживые, наглые, яростные — это всё твоё, признай.

Ванька отрицательно закачал головой.

— Лицо твоё грязно, как грязна речь. На любое движение — оскорбления и ненависть. Люди могут исправиться, когда влияние Раху не затрагивает идею. Но ты — не под его влиянием. Ты есть Он. — Старик ткнул пальцем в Перепёлова, заставив того шагнуть назад. — Твой брат — не ты, он боролся, он сильнее. Кету есть туман, есть страх, есть смерть. Он заставляет человека быть несчастным и печальным, обрекая на долгие поиски правды. Он дает мудрость, но забирает жизнь. Сегодня Кету забрал твоего брата.

— То есть, вы…сказать… или…умер?

— На той стороне Китежа найдешь следы и то, что осталось от мечты. Благодари ведьму. Спасла тебя. Но помни, что за Кету следует всегда Раху. Помни.

___________

Младший Перепёлов передвигался по лесу к противоположной стороне озера резкими порывами. Широко размахивая расставленными в стороны руками, срывал с кустов листву и ломал ветки, загребал в охапки высокие стебли трав. Он, как стрела, летел в неизвестность, охваченный безумием, ненавистью прожигая то, что попадалось на глаза, нарочно наступая жесткими ботинками на нежные колокольчики и совсем юные ромашки.

Какая-то противная ядовитость засела в горле, отчего изнутри давило невыносимо. Хотелось закричать на весь лес; Закричать так, чтобы пошатнулись эти необъятные сосны, чтобы полегла ковром сочная крепкая трава, чтобы нависшие белые облака унесло за горизонт, но голос издавал только противное рычание и клокочущее бульканье…

Вот и светать стало. Примятую траву отчетливей видно. В глинистой земле следы громадные, глубокие. Их обладатель словно не шел — бежал. Настолько сильно почва продавлена. Ванька остановился, задумчиво всмотрелся в отсыревший песок у берега: вот тут две ноги стояли, потом шаг и пустота, обрыв, будто человека в небо унесло.

Из бруснижных кустов полосатая змейка выползла и крутится, крутится у следов, шальная, будто от боли извивается.

— Тьфу ты, гадость! — Перепёлов занес было ногу над ползучей тварью, но испугавшись, плюнул и пошел искать, откуда отпечатки сапог этих громадных начинались — кто знает, может Гришка спиной шел, или это был совсем другой человек?