Юность. г. Колпино.

Немного истории

Президентом Америки в этом году, становится бывший радиоведущий и киноактер, 70-летний Рональд Рейган. (За всю свою кинокарьеру Рейган снялся в 54 художественных фильмах. В большинстве случаев, это были малобюджетные фильмы категории "В", рассчитанные на небольшую аудиторию. Они не получали множества хороших отзывов и широкой известности.) Он стал сороковым президентом Америки. Рейган люто ненавидел Советский Союз времен Брежнева, называл его «империей зла», но спустя несколько лет подал руку дружбы уже другому Генеральному секретарю ЦК КПСС Михаилу Горбачеву.

С Л. И. Брежневым, в те годы Рейган так и не встретился, только однажды поговорил с ним по телефону. Впрочем, советскому лидеру было некогда — он, то болел, то отмечал очередной юбилей, то радовал советский народ новыми книгами "своих" мемуаров. Весь советский народ был уверен, что генсек даже не приложил к ним руки. Кстати, имя подлинного автора трилогии до сих пор окутано тайной.

Впрочем, советскому народу это, конечно, было «до лампочки». Зато другое событие вызвало негодующий ропот: подорожала водка, попавшая в «набор» с хрусталем, бензином и золотом, которые тоже поднимаются в цене. Что же касается закуски, то ее становится все меньше и меньше.

Зато у граждан появляется больше поводов для смеха. Из рук в руки передаются магнитофонные пленки с выступлениями Жванецкого. Вселенская слава и лучшие скетчи Михаила Михайловича впереди — пока же он скромный литературный сотрудник издательства «Молодая гвардия».

А вот у прекрасного актера Олега Ивановича Даля все уже в прошлом: его находят бездыханным в номере киевской гостиницы. Олег Даль скончался 3 марта 1981 года, в гостиничном номере, во время творческой командировки в Киеве. По распространённой версии, сердечный приступ был спровоцирован употреблением спиртного, которое было противопоказано больному, «зашитому» противоалкогольной капсулой. Накануне, поужинав с коллегой, сорокалетний артист грустно промолвил: «Ну, все, пошел умирать…». Актёр злоупотреблял спиртным, хоть и пытался переодически превозмочь свою предрасположенность к алкоголю. По свидетельству вдовы Олега Ивановича, Елизаветы, у него было слабое здоровье и больное сердце. Несмотря на это, работал он всегда «на износ» и часто конфликтовал с режиссёрами, не желая сниматься в фильмах и работать в спектаклях, которые ему были не по душе. Похоронен он на Ваганьковском кладбище в Москве (участок № 12).

Вспоминается и еще одно событие, изменившее всю советскую музыкальную жизнь, — создание в Ленинграде первого рок-клуба.

Ленинградское рок-движение к 1981 году было весьма хаотичным и нестабильным. Многочисленные группы существовали сами по себе, порой не имея даже информации друг о друге. Концерты нередко заканчивались, едва начавшись, — с эффектным появлением милицейского «уазика».

В среде музыкантов практикуются в основном квартирные сейшены, — «левые» концертики в далеких общежитиях, в квартирах, или за городом. В то же время еще свежи воспоминания о тбилисских «Весенних ритмах-80», пошатнувших позиции многочисленных ВИА и качнувших дремлющее общество вибрациями рок-н-ролльного драйва. Записываются первые студийные альбомы, все чаще приезжают на гастроли ансамбли из других городов и крепнет дискотечное движение.

Начало 80-х принято называть кульминацией застоя, но именно тогда робко, пунктирно наметились новые возможности, одной из которых был рок-клуб — государство в государстве. Чем более совершенной становилась клубная система, тем чаще приходилось попадать в ситуацию компромисса, фактически он стал формой борьбы. К сожалению, это поняли не все. Наиболее консервативные члены ЛРК, бывшие звезды и представители андеграунда призывали к анархии, отрицая тактику и сетуя на забвение старой питерской «идеи». Однако курс на разумный компромисс, учитывающий все «за» и «против», оправдал себя, т. к. любой ошибочный шаг мог оказаться последним для общего дела.

1-й Ленинградский рок-фестиваль в каком-то смысле был тоже крупным компромиссом. Официально он назывался «Первый городской смотр-конкурс любительских рок-групп Ленинграда». Даже такие независимые группы, как «АКВАРИУМ», «РОССИЯНЕ», «МИФЫ», скромненько писали заявки в оргкомитет «смотра-конкурса»… Товарищи в кабинетах могли разрешить проведение смотра, но не фестиваля. Фестивали должны были утверждаться в Москве. Эта замечательная традиция, называть фестивали смотрами, тянулась вплоть до 1986 года.

Весной 1981 складывается первоначальная структура Ленинградского рок-клуба (ЛРК), остающаяся неизменной на протяжении нескольких лет. Она соответствовала статусу любительского объединения: все текущие дела клуба публично обсуждаются на общем собрании, там же утверждаются решения, принятые советом, который избирается открытым голосованием и действует в соответствии с уставом (число членов совета первоначально не превышало 7 человек). Члены совета выбирают председателя совета (президента клуба).

7 марта 1981 состоялся первый концерт, грандиозное по тем временам рок-действо с участием групп «ПИКНИК», «ЗЕРКАЛО», «МИФЫ» и «РОССИЯНЕ» в помещении Театра народного творчества (ЛМ ДСТ), где рок-клуб получает прописку и статус любительского объединения. Этот день и принято считать днем рождения ЛРК. С этого дня начинается легальная жизнь ленинградского рока, полная забот, надежд и мелочных, унизительных проблем. Профсоюзное руководство города жестко контролирует каждый шаг своего приемного дитяти. Тем не менее, движение набирает силу, обостряется борьба с многочисленными чиновниками за право существования.

Это была первая попытка властей взять под присмотр самое мощное проявление молодежной культуры тех лет. Но власти действовали не слишком оперативно — группа «Аквариум», например, выступала с концертами (в разных составах, но с неизменным лидером Борисом Гребенщиковым), аж с 1973 года. А «подпольные» квартирные рок-концерты к 80-м годам стали привычным явлением. Уже проходили рок-фестивали в эстонском Тарту (с 1978г.) и в 1980-м в Тбилиси.

Проблем у музыкантов, вступавших в рок-клуб было выше крыши: при регистрации новой рок-группы, надо было соблюсти все бюрократически-идиотические формальности того времени, потом группы должны были проходить худсоветы и обязательную цензуру текстов. Но обе стороны (рок-группы и соваппарат) стремились к нелепому союзу. Первые — чтобы иметь площадку для выступлений, возможности для записей и репетиций, вторые — чтобы присмотреть за молодежью и «подпольными» движениями. Тот самый случай, когда наливают молодое вино в старые мехи: последствия давно предсказаны.

Первыми группами-участниками фестивалей ленинградского рок-клуба стали «Аквариум», «Странные игры», «Россияне», «Зоопарк». В последствии присоединились группы «Кино» с Виктором Цоем, «Алиса» с Константином Кинчевым, группа «ДДТ» с Юрием Шевчуком.

Особую роль в клубе играли: Андрей Тропилло, создавший фактически первую в СССР частную студию звукозаписи, и Борис Гребенщиков.

В 1979 году талантливый звукорежиссер Тропилло, при технической и организационной поддержке Владимира Васильевича Кашинского, одного из руководителей и организаторов Дома пионеров и школьников Красногвардейского района, организовал в этом Доме пионеров кружок звукозаписи, в котором использовалась аппаратура, списанная фирмой грамзаписи «Мелодия». В конце 1970-х и начале 1980-х в своей неофициальной студии, названной им «Антроп», Тропилло записывал альбомы таких групп, как «Машина времени», «Аквариум», «Зоопарк», «КИНО», «Алиса», «Ноль», и даже организовывал концерты. Иногда Андрей выступал в качестве музыканта и бэк-вокалиста на записываемых им альбомах. Как правило, всё происходило без какой-либо оплаты, то есть и Тропилло не платил музыкантам, и музыканты не платили ему за запись в его студии.

«БГ», как все называли Гребенщикова, всегда был натурой разносторонней, эпической, можно сказать. Он определял масштаб и стиль питерской рок-тусовки: постоянный поиск выразительных средств, широкий культурологический контекст, внутренняя сила и серьезный позитивизм.

Советский рок — протестный. Он всегда был очень ориентирован на слова, стихи. Именно питерский «куст» дал сильных лидеров-поэтов: Гребенщиков, Цой, Кинчев, в дальнейшем Шевчук (переехал в Ленинград в 1986 году).

В Москве — у групп «Машины времени» и «Воскресения», стихи на мой взгляд, были несколько слабее, более сглаженные. Питерцы-же никогда не боялись петь в открытую о том, что их волновало в данное время.

Довольно интересным были «Устав рок-клуба» и «Положение о рок-клубе». В абсолютно казенной манере там перечислялись по пунктам цели и задачи, права и обязанности, привилегии и штрафы, иерархии и функции. Изредка попадалось слово «рок», и оно выглядело диковато в этом контексте. Скажем, такая фраза: «Рок-клуб ставит перед собой задачи по привлечению молодежи к широкому самодеятельному творчеству, повышению культуры зрительского восприятия и идейно-художественного уровня исполняемых произведений, а также по выявлению и пропаганде лучших образцов отечественной и зарубежной музыки данного жанра».

Спустя пару лет Николай Михайлов, президент рок-клуба, объяснял мотивы его создания следующим образом: «В начале 1981 года количество «сейшенов» в городе резко сократилось — «легальных» концертов почти не было, поскольку группы не имели официальных разрешений на выступления, а «нелегальные» администрация и милиция научились достаточно эффективно пресекать.

Однако в Ленинграде было порядка пятидесяти групп и колоссальная нереализованная тяга к выступлениям и общению. К тому же после Тбилиси отношение властей к року как будто смягчилось… Поэтому музыканты и устроители концертов настойчиво атаковали городские организации, требуя решить эти проблемы. В конце концов Дом самодеятельного творчества пошел им навстречу. В то время там сменилось все начальство во главе с директором, и руководителями стали женщины… Они шутили: «если мы из-за вас погорим, наши мужья нас прокормят».

Ленинград заметно меньше Москвы и, несмотря на утонченность, в чем-то провинциальнее. Москва — гигантское столпотворение, ворох не связанных между собою клубков; это место, где можно жить годами, так и не зная, что происходит вокруг. Ленинград более статичен, там все «на виду». Частным проявлением этого и стало то, что в Ленинграде сформировалась единая община рок-музыкантов и примыкающей к ней богемы. Как в большой деревне, там были места, где каждый, не договариваясь, мог встретить каждого. Главное из таких мест для рокеров, хиппи, панков, художников-авангардистов и т. д. — знаменитое кафе на углу Невского и Литейного проспектов, имевшее неформальное наименование «Сайгон».0 происхождении названия существует множество одинаково правдоподобных версий. В любом случае оно восходит к 60-м годам.

Каждый представитель местной примодненной публики хотя бы раз в день отмечался в «Сайгоне. С пяти до шести вечера у малокомфортабельных стоек с кофе можно найти почти всех и узнать все городские новости и сплетни. Для Ленинграда это была, можно сказать святыня. Кафе «Сайгон» упоминается в бесчисленных рок-произведениях; у какой-то группы даже есть песня «Мы — дети «Сайгона». Многие считали, что на этом углу какая-то особая энергетика. А большое зеркало у входа будто бы прозрачно с противоположной стороны...

Итак, «дети «Сайгона» объединились в рок-клуб, и 7 марта состоялся первый концерт. Главными группами Ленинграда тогда были «Россияне», «Пикник» и «Мифы». Два последних ансамбля почти идентичны — они играли хард-рок и блюз, а пели нечто очень напоминающее Макаревича; штампы 70-х проникли в них максимально глубоко. Организационная структура рок-клуба представляла собой трехступенчатую иерархию. Основание пирамиды — «общее собрание» членов клуба — несколько сотен музыкантов плюс художники, фотографы, коллекционеры, организаторы и т.д. На «общем собрании» раз в год избирался Совет рок-клуба — семь наиболее уважаемых и инициативных членов клуба во главе с президентом, которые управляли всей текущей работой: прослушивали новые группы, находили места для репетиций, устраивали концерты и учебные семинары, занимались прессой, рекламой и т.д. Наконец, на самом верху, «кураторы» — сотрудники Дома самодеятельного творчества: они не вмешивались во внутреннюю работу клуба, но именно от них зависело окончательное утверждение программ и разрешение на проведение концертов. Независимость рок-клуб получил только в 1989 году.

Группы, состоящие в рок-клубе, могли выступать только бесплатно. Надежды «коммерческих» групп («Аргонавты», «Дилижанс»), таким образом, не оправдались, и они вскоре откололись от рок-клуба, предпочтя провинциальные, но профессиональные филармонии.

У рок-клуба не было ни собственной аппаратуры, ни отдельного помещения: зал ЛДСТ на улице Рубинштейна, 13, приходилось делить с народным театром и прочей городской художественной самодеятельностью. Эти нищенские условия поставили рок-клуб перед необходимостью балансировать между чистым энтузиазмом и традиционными для «сейшенов» хитрыми махинациями.

Либерализм «кураторов» не распространялся на «экстремистские» группы. За бортом рок-клуба осталась компания Свиньи (панк-группа «АУ») и «Трубный зов» (нечто вроде западной группы «Юрай Хип» с обильной реверберацией), певшая банально-прямолинейные песни на евангельские сюжеты и пользовавшаяся особой благосклонностью «Би-би-си» и «Голоса Америки».

Свой отказ сотрудничать с этими группами рок-клуб мотивировал в основном тем, что они не могли бы давать концерты. «АУ» просто потому, что это панки, «Трубный зов» — потому что религиозная пропаганда в «светских» учреждениях у нас запрещена (у себя в баптистской церкви они могли выступать и выступали).

Позднее, примерно в 1983 году, двое из «Трубного зова» были арестованы, как было официально заявлено, при попытке перейти советско-финскую границу и осуждены. Так закончилась история единственной нашей номинально «диссидентской» рок-группы. В любом случае результат мог бы быть не столь печальным, если бы рок-клуб и городские власти проявили больше гибкости, а «Трубный зов» больше заботился бы о своей здешней аудитории, а не о скандальном паблисити на Западе. В конце 1987 года руководитель «Зова» А. Баринов был освобожден и уехал в Англию.

Ну что еще вспоминается из этого периода?

В этом году выходит книга стихов Владимира Высоцкого «Нерв». Высоцкий мечтал когда-нибудь увидеть книгу своих стихов, где его имя будет набрано кириллицей, но не дожил до этого момента. Аннотация сухо сообщала: «В сборник вошли произведения широко известные, а также публикующиеся впервые». В книге были напечатаны 130 стихотворений, но все равно большая часть наследия Высоцкого оставалась в стране под негласным запретом.

С выпуском «Нерва» была связана легенда, которую потом упомянул Булат Окуджава в песне «Как наш двор ни обижали», посвященной бардам его времени:

«Как с гитарой ни боролись — распалялся струнный звон.

Как вином стихов не портили — все крепче становилось.

А кто сначала вышел вон, А кто потом украл вагон.

А все теперь перемешалось, все объединилось».

Украденный вагон, о котором поется в песне, — это вагон с «Нервом». Говорят, что книги не дошли до читателя именно по этой причине — кто-то украл вагон дефицитных книг. А всего их было 55 000экземпляров. О книге слышали все, многие читали рецензии на нее в «Юности» и «Литературном обозрении», но в глаза никто не видел и в руках не держал почти никто.

Несколько экземпляров, говорили, было в Библиотеке им. Ленина, и были люди, которые переписывали ее там от руки, а потом перепечатывали на пишущих машинках. Но факт остается фактом — «Нерва» не было даже на черном рынке. Была еще одна, правдоподобная по тем временам, версия, что книга разошлась по обкомам КПСС.

Случилась в этом году и авиакатастрофа, в которой погибло все руководство Тихоокеанского флота.

В феврале 1981 года в Ленинградской Военно-морской академии проходили командно-штабные учения без привлечения реальных сил. На него съехался весь руководящий состав советского военно-морского флота. 30 января из Владивостока в Ленинград на Ту-104 прилетело руководство Тихоокеанского флота. Через неделю, командующий флотом Эдуард Спиридонов с женой, 17 адмиралов и генералов, два десятка капитанов 1 ранга — всего набралось 52 человека — на этом же самолете улетали домой. С собой моряки везли из Ленинграда дефицитные товары, которые вызвали существенный перегруз в самолете. Плюс — неправильное расположение багажа, оказавшегося ближе к хвосту и значительно ухудшившего аэродинамику самолета. Кроме того, экипаж начал взлет на несколько сот метров раньше, чем обычно. В итоге, на восьмой секунде полета самолет вышел из равновесия. Положение усугубил сильный встречно-боковой ветер. Самолет накренился на правое крыло. Так и не выйдя за пределы взлетной полосы, самолет перевернулся, упал и мгновенно взорвался. Погибли все. В одну минуту Тихоокеанский флот остался практически без командования. Кстати, по телевидению и в прессе о катастрофе ничего не сообщили. Единственная газета, которая поместила маленькую заметку о случившемся, — «Красная звезда». На предпоследней странице написали, что в авиакатастрофе разбились командующий Тихоокеанским флотом Э. Н. Спиридонов, и другие. Поскольку одной из ведущих версий произошедшей трагедии, был умышленный террористический акт, — флот был приведён в состояние полной боевой готовности. Информация об авиакатастрофе была практически полностью засекречена. В свидетельствах о смерти у погибших было написано «умер», а не «погиб при исполнении служебных обязанностей».

Официальная версия катастрофы, — нарушение центровки. Но спустя 20 лет эксперты пришли к выводу, что причиной трагедии послужил несимметричный выпуск закрылков и появившийся крен.

Гибель командования Тихоокеанского флота — одна из самых трагических авиакатастроф тех лет в Советском Союзе.

Ну и в заключении, немного о компьютерах. Компьютеры в СССР в те годы уже были! Но не персональные. Выглядели они приблизительно, как газетный ларек, весили соответственно и работали на них лишь в стенах научно-исследовательских институтов.

Время шло. И вскоре у компьютеров появились более-менее компактные дисплеи, потом и с четырехцветной графикой. Глаза от этих цветов через 15 минут сбивались в кучку, но все равно это было круто.

Для людей, разбирающихся в радиотехнике, печатали схемы в журналах «Юный техник» и «Радио», для самостоятельной сборки компьютера. Вместо мониторов закупались самые дешевые переносные телевизоры, в роли корпуса выступала коробка из-под обуви, а клавиатурой служили кнопки с наклеенными сверху пуговицами, на которых от руки писались буквы и цифры. Программы писались на магнитофонные кассеты. И что самое интересное, — вся эта игрушечная композиция неплохо работала!

В этом году в Зеленоградском НИИТТ НПО «Научный Центр» разработал первый в СССР персональный компьютер. Машина эта проектировалась как персональная, то есть для пользования населением. Уже с 1982 года десятки, а потом сотни тысяч компьютеров выпускались на заводе «Квант», Министерства электронной промышленности СССР.

Кстати, в конце года, газета «МК» опубликовала список лучших песен года.

Лидерами оказались два номинанта: «Машина времени» (6 песен) и Алла Пугачёва (4 песни). Привожу список целиком, для тех, кто хочет вспомнить, что мы слушали в том году:

1. «Поворот» — «Машина времени».

2. «Там, в сентябре» — Валерий Леонтьев.

3. «Не забывай» — Юрий Антонов.

4. «Московский романс» — Алла Пугачёва.

5. «Я вспоминаю» — Юрий Антонов.

6. «Летний вечер» — Группа Стаса Намина.

7. «Кого ты хотел удивить?» — «Машина времени».

8. «День рождения» — «Машина времени».

9. «Когда я уйду» — Алла Пугачёва.

10. «Мода» — «Аракс».

11. «Синяя птица» — «Машина времени».

12. «Будет день» — «Машина времени».

13. «Пока горит свеча» — «Машина времени».

14. «Ливень» — «Автограф».

15. «Гадалка» — Жанна Рождественская и ансамбль «Фестиваль».

16. «Ирландия. Ольстер» — «Автограф».

17. «Уходя, уходи» — Алла Пугачёва.

18. «Все, как прежде» — «Аракс».

19. «Поднимись над суетой» — Алла Пугачёва.

20. «Танец на барабане» — Николай Гнатюк.

Среди лучших дисков года были названы:

1. «Звезда и смерть Хоакина Мурьетты» («Аракс»).

2. «Диско Альянс» («Зодиак»).

3. «Люксембургский сад» (Джо Дассен). 4. «Музыкальный глобус» («Весёлые ребята»).

5. «Большой успех» (Демис Руссос).

6. «Альбом» («АББА»).

7. «Гимн Солнцу» (Группа Стаса Намина).

8. «Прибытие» («АББА»).

9. «Сестра Керри».

И снова обо мне

1

Итак, месяц назад, в декабре прошлого года мне исполнилось уже 16 лет! Начало года, впрочем, как и весь этот год, охарактеризовать можно одной фразой: «Плотские утехи». Да какие к черту утехи, — трахались мы с Ольгой, извините за выражение, как кролики, где только представлялся удобный случай! Как я уже говорил, я наконец-то дорвался до девичьего тела, причем очень даже фигуристого! Аж дух захватывало, когда мои руки ложились на.., и остановить меня уже было невозможно.

Вспоминаются довольно экзотические случаи нашей сексуальной активности, к примеру, такой: в нашей большой комнате сидят моя бабушка и мама и смотрят что-то интересное по телевизору. Мы с Ольгой в это время лежим на диване, накрывшись покрывалом, и типа тоже смотрим. Только мои руки под покрывалом, незаметно скользят по Ольгиному телу, задирают юбку, снимают трусики. Свет в комнате выключен. И мы незаметненько, бочком… И что интересно, никто из моих предков ничего не замечал, так как они были уверенны, что мы еще не доросли до «таких» отношений и уж конечно не могли себе и представить, что мы будем заниматься «этим» практически у них под носом! И таких случаев было довольно много.

2

Справляли мы Новый год у меня. Была конечно Ольга и еще кто-то из наших общих друзей. Ну и конечно мои мама и бабушка.

В новогоднюю ночь, по давно заведённой традиции, вся страна с интересом смотрела «Голубой огонёк» и мы в том числе. Все ждали новой встречи со своими кумирами, новых шлягеров в их исполнении. По большому счёту, тот «Огонёк» не обманул зрительских ожиданий: свежих песен действительно было спето немало. Однако поистине всенародную любовь в дальнейшем суждено будет снискать только двум из них: «Маэстро» Раймонда Паулса и Игоря Резника в исполнении Аллы Пугачёвой и «Скачки» от «Машины времени».

По одной из легенд, Резник писал слова «Маэстро», имея в виду другого маэстро — бывшего возлюбленного Пугачёвой — Константина Орбеляна. Но народ расшифровал песню по-своему: в его интерпретации под «Маэстро» скрывался не кто иной, как Раймонд Паулс. Во-первых, он был автором музыки, во-вторых, именно он так виртуозно подыгрывал на рояле Пугачёвой в том знаменитом «Голубом огоньке». В итоге под эту гениальную музыку родилась красивая легенда о любовном романе певицы и композитора. Пугачёва кстати, в такой легенде нуждалась больше всего. Несмотря на то что слухов и сплетён вокруг её имени все эти годы роилось предостаточно, настоящей «лав стори» ей как раз и не хватало. Да, страна знала всех мужей звезды номер один, но ни один из них не играл в её звёздном имидже большой роли. Один оказался рядовым циркачом и ушёл от неё ещё до её звёздной славы, другой хоть и был кинорежиссёром с плейбойской внешностью, но широким кругам был мало знаком (хотя именно он стоял у истоков так называемого «Театра Аллы Пугачёвой», но этот секретный план был известен только избранным). Совсем другое дело — Раймонд Паулс. Загадочный прибалт в смокинге, автор блестящих мелодий, да ещё за роялем. Короче, Пугачёву и Паулса «поженили».

После «Огонька» мои предки пошли спать, а мы, как всегда сходили прогуляться и вернулись часам к четырем, как раз к «Зарубежным ритмам» — одной из наших любимых музыкальных передач. Ближе к утру все друзья разъехались по домам, а мы с Ольгой легли спать…

3

После зимних каникул, которые я проводил с Ольгой в основном у себя, или у нее дома (когда никого не было), я вновь начал учебу в ПТУ. С Нового года у нас поменяли мастера и вместо любившего выпить, бородатого работяги, поставили довольно молодого, симпатичного преподавателя, Александра Субботина, который, как потом выяснилось, помимо основной работы, был еще и руководителем вокально-инструментального ансамбля — был вокалистом и гитаристом.

У нас в группе учились Саня Архаров из Петергофа, — он уже стучал где-то на барабанах и Саня Румянцев, также умеющий играть на гитаре. И возникла у нас троих идея: создать в нашей «путяге» свой ансамбль.

В ПТУ нашлись и инструменты, и усилители с колонками, так что мы рьяно взялись за дело. Мы, уже и сами довольно много умели, правда, меня поставили на бас-гитару, а с басом я в те годы «не дружил». Так что приходилось осваивать инструмент почти с нуля, что в прочем сразу и пригодилось, так как приезжая домой я тут же делился полученными знаниями с Ольгой, которая в это время тоже осваивала бас-гитару.

Дома мы продолжали играть втроем: я, Андрей Годунов и Ольга. Кстати тогда, на репетициях в ПТУ, я впервые услышал записи московской группы «Машина времени», которые принес наш новый мастер, и они мне очень понравились. Мы начали тут же что-то подбирать из их репертуара. Дома я делился всем, чему научился в музыкальном плане со своими друзьями. Порой все вечера мы просиживали с Андреем у меня дома «снимая» какие-то, понравившиеся нам песни. Мы крутили на пластинке, или магнитофоне песню, порой по несколько десятков раз, чтобы один в один подобрать все аккорды на гитаре, басовые и соло-партии. Потом заучивали это все наизусть и уже сами играли в две гитары, а Андрей пел. Порой записывали наши творения на магнитофон. Немного подкопив со своей стипендии в 30 рублей, я ехал в магазин «Дом музыки», находящийся не далеко от станции метро «Академическая» и что-то покупал себе для занятий музыкой. Иногда какую-то приставку для гитары, иногда микрофон, струны и медиаторы для гитары. Так, постепенно дома накапливалось все больше всяких музыкальных полезностей. Один раз даже банджо купил шестиструнное за 80 руб, — уж очень мне захотелось на банджо поиграть.

Когда приходила Ольга, мы ей показывали партии ритм, или бас-гитары и играли уже втроём. Так, постепенно и учились играть сами по себе, так как в нотных магазинах в те годы продавались только ноты классической музыки или песен про комсомол, стройки и победу социализма во всем мире. Нормальных самоучителей для рок-гитар у нас в стране не продавалось, хотя уже к концу 80-х появились в продаже маленькие книжечки-самоучители для соло, ритм и бас-гитары с прилагающейся в комплекте аудиокассетой. Теперь какую-то партию можно было учиться играть по нотам и тут же прослушать, как она звучит на электрогитаре в исполнении профессионала, но это все придёт несколько позже, а пока мы брякали втроем то, что удавалось подобрать с магнитофона, или пластинок. Ольга подбирала песни Аллы Пугачевой и Юрия Антонова, мы с Андреем в основном снимали какие-то зарубежные хард-роковые вещи.

4

Весной нашу учебную группу токарей, определили на практику, на завод «Волна». Этот завод находился не далеко от станции метро «Приморская» за Шкиперским протоком. Завод находился тогда прямо на берегу Финского залива, хотя уже в то время, недалеко от завода, прямо в залив, сваливали целые горы мусора, расширяя площадки для строительства. Сейчас там наверно уже новые микрорайоны стоят.

А тогда рядом с заводом на берегу залива, находилась лишь огромная свалка бракованных телевизоров, и для меня это было равносильно найденному кладу! Столько радиодеталей, динамиков и совершенно бесплатно! Хотя посторонних оттуда гоняли сторожа, но все равно радиолюбители ехали туда толпами и всегда умудрялись что-то набрать себе для радиотворчества. Я оказался в их числе.

Была лишь одна большая проблема: как только приходила фура с телевизорами и разгружалась (их приходило по 5-6 в неделю), тут же выезжал бульдозер на огромных, танковых гусеницах, и все это богатство безжалостно давил, только кинескопы взрывались.

Вот так все и было в нашей стране, во первых выпуск огромного количества бракованных изделий, а во вторых и этот бракованный товар, как говорится, — ни себе, ни людям. Лучше все раздавить, чем продать даже за полцены на радиодетали любителям.

На заводе «Волна» изготавливали какие-то радиоприборы для военных, некоторые цеха вообще были закрыты для посторонних. Мы бывали, кроме своего токарного цеха, лишь в одном цеху по производству автомобильных фонарей: квадратные такие, с ручкой, трехцветные и с мигалкой аварийной стоянки. Нас в этот цех постоянно приглашали помочь им с планом справиться, особенно в конце месяца, и мы дружно, вместо своей практики на токарных станках, собирали целую смену эти фонари.

Сколько я перетаскал домой отражателей и лампочек из этого цеха, трудно сосчитать. Я продолжал дома заниматься изготовлением всяких светомузыкальных устройств, и это все было для меня очень кстати. Кое-что из моих светомузыкальных устройств, даже удавалось продать, а на заработанные деньги купить что-то для нашего домашнего ансамбля.

5

Где-то в начале весны, всех молодых жителей Колпино, кому исполнилось 16 лет стали приглашать на торжественные мероприятия: «получение паспорта», которые проходили в ДПШ. Меня как-то тоже пригласили. И вот, мы сидим в актовом зале, и нас, шестнадцатилетних пацанов, по очереди вызывают к столу президиума, что-то говорят, поздравляют и, наконец, вручают новенький паспорт. Вот и моя очередь подходит. Все! Наконец-то я стал взрослым!.. как я тогда считал.

Первым делом после получения паспорта, я пошел снимать свою детскую страховку. Была такая фишка в стране, — родители страхуют своих детей на определенную сумму и платят ежемесячно страховые взносы, а когда ребенку исполняется 16 лет, он может эти деньги получить. Моя мама тоже застраховала меня, и в свое совершеннолетие я смог получить эти деньги назад. Страховка была по моему, на 500 рублей. А вот что я на эти деньги купил, уже точно не помню. Что-то из одежды вроде и несколько фирменных пластинок и как всегда, ничего для мамы и бабушки. Не думал я тогда о них, а теперь жалею.

В моем училище очень скоро хорошо учиться мне поднадоело и я стал помаленьку прогуливать занятия. Я наконец-то понял, что по большому счету наши знания по физике, химии, математике и прочим наукам, нашим учителям по барабану. У ПТУ была основная задача, — подготовить хороших работяг-токарей. А умеет ли он извлекать корни и знает ли законы физики, всем было глубоко безразлично. Поэтому, спрашивали с нас строго, только по тем предметам, которые непосредственно касались нашей работы: спецтехнология, металлы и сплавы, устройство станков и тому подобное. Мы стали убегать частенько с общеобразовательных предметов, почти всей группой, то в Зоопарк, то в Зоологический музей, то в Кунсткамеру, благо все это было рядом с училищем. Иногда я, с утра выезжал в училище и… просто не доезжал до него, а выходил из метро на Невском проспекте и шел в какой-нибудь кинотеатр. Посмотрев пару фильмов в разных кинотеатрах, ехал домой. Матери говорил, что у нас было типа два урока, вот и приехал рано.

Однажды, уже ближе к лету, Ольга сказала нам с Андреем, что есть возможность «собрать» рок-группу у нее на КШФ (Колпинская швейная фабрика). Она видела там как-то аппаратуру в красном уголке и на складе, и договорилась с комсомольской организацией фабрики, чтобы нам разрешили там играть. Мы, конечно, заинтересовались этим предложением, сходили на фабрику посмотреть, что к чему, поговорить. Аппаратура была, конечно, старенькая, но главное все работало, да мы и свою аппаратуру, которую мне дома уже ставить некуда было, собирались добавить. Главное там были барабаны, чего нам, так не доставало дома.

Мне и Андрею, выписали временные пропуска и начались репетиции. Нас было четверо: Ольга, я, Андрей и Лена, — подруга Ольги, которая тоже работала на КШФ и немного играла на гитаре. Нам даже учителя по музыке выписали из Питера, чтобы учил нас. Как сейчас помню, такой бородатый дядечка, помешанный на джазе. Вечерами мы стали собираться в небольшой комнатушке на фабрике и учить блюзовые гаммы и основы рок-музыки, рифы, последовательность аккордов и т.д. Прозанимались мы на КШФ все лето.

6

Заканчивалось лето. В Колпино, у нас все шло как всегда. Мы гуляли вечерами либо только вдвоем с Ольгой, либо, с нашими старыми друзьями. Частенько, по вечерам, мы все собирались на берегу речки в конце ул. Раумской, напротив «Чухонки». Разжигали костры, пели песни по очереди под гитары, обнимались, целовались, у кого пары были.

Порой, на берегу сидело по 15-20 человек, до двух-трех часов ночи. У нас с Ольгой, в нашем дворе появился свой почитатель. Малолетка Андрей по прозвищу «Кактус». Уж не помню, почему его так прозвали. Жил он в моем доме, в следующей парадной. Он стал все чаще гулять с нами, заходить ко мне в гости.

Как то, уже в начале осени, мы с Ольгой решили впервые съездить в Эстонию, в город Таллин. Границ тогда не было, Эстония входила в состав СССР и туда ездили все, кто хотел, за всякими дефицитными товарами. Кто за жевательной резинкой «Калев» (в СССР жевательная резинка тогда еще не продавалась!), кто за упаковками кукурузных палочек, или джемом в тюбиках, за ликером «Старый Таллин» и прочими товарами, которые было не достать в Ленинграде.

Вечером, около полуночи, ленинградцы садились в пассажирский поезд, уходящий с Витебского вокзала (билет стоил 5 рублей), а рано утром приезжали в Таллин. Весь день бродили по магазинам, а вечером опять садились в поезд и на утро были уже в родном Ленинграде, с полными сумками дефицитных товаров.

Вот и мы с Ольгой собрались съездить за чем-нибудь дефицитным. Андрей «Кактус», уговорил нас с Ольгой взять и его с собой.

И вот мы втроем, всю ночь промучившись на багажных полках общего вагона, так как вагоны поезда были постоянно забиты битком, — все хотели дефицита хапнуть к праздникам всяким, потные и уставшие, — наконец приехали в Таллин. Приехали очень рано, часов в шесть. Все магазины были еще закрыты, и мы пошли на берег Финского залива, находящегося недалеко от вокзала. Погуляли по пляжу, по огромным валунам полазили, дожидаясь открытия магазинов и наконец, после восьми часов, пошли за покупками. Погуляли по улочкам старого Таллина, съездили в новые районы.

Билеты у нас были куплены туда и обратно, но мы так увлеклись хождением по магазинам, что забыли, во сколько отходит вечерний поезд назад в Ленинград и опоздали, а следующий поезд уходил только утром. Пришлось нам заночевать на вокзале. Правда, перед этим мы хотели попытаться уехать вечером на попутке. Вышли на какой-то длиннющий мост, голосовали около часа, но так никто и не остановился. Пришлось возвращаться на вокзал и сидеть там до утра.

Кстати, Таллин, нас очень удивил своей тишиной: из окон не доносились звуки музыки, ни кто громко не разговаривал на улицах. И что особо было странным для нас, нигде не было пьяных и даже пивных ларьков не было с толпами народа вокруг, а у нас в Колпино они стояли на каждом шагу!

Купили мы тогда все что хотели. Приехали домой хоть и уставшие, но довольные, с полными сумками. Одного ликера «Старый Таллин» бутылок десять набрали и коробок с кукурузными палочками у каждого штук по десять, конфеты, джем в тюбиках и т.д.

Надо заметить, что эстонцы и в наше время недолюбливали русских, и как только в магазинах или на улице слышали русскую речь, тут же делали вид, что по-русски ничегошеньки не понимают, и у них ничего не возможно было спросить.

К концу лета мы ушли с КШФ, прихватив кое-что из их аппаратуры, вместе со своей. Что добру пропадать?! Ленке играть разонравилось, да и нам как-то тоже. Тем более, что наш руководитель все больше преподавал нам теорию, а не практику. Сейчас-то я понимаю, что это основа музыки, и она необходима, а тогда все это учить было влом. Мы все больше надеялись на свой слух, — «снимали» музыку с записей любимых групп.

Впрочем, мы особо и не расстраивались. Дома у меня была вся аппаратура, кроме ударной установки. Были и приставки для гитар, и микрофон новый я купил недавно за 80 рублей. Классный кстати микрофон для того времени — электретный с предусилителем. Ольге тоже купили старенькую бас-гитару «Урал» с рук, за 100 рублей, вместо «Марии», которая уже вообще разваливалась к тому времени. Так что занятия музыкой продолжались.

Кстати, 8 августа на первом канале ТВ появилась новая музыкально-развлекательная передача «Кроссворд». Чем-то она напоминала почившее в бозе «Артлото»: участники передачи отгадывали и вписывали в пустые клеточки имена популярных артистов, которые затем выходили на сцену и исполняли какую-нибудь популярную песню.

7

Началась осень. Продолжилась моя учеба в ПТУ. Ольга работала на КШФ и училась в вечерней школе. Я все чаще прогуливал занятия, в основном, чтобы поскорее встретиться с Ольгой. Частенько бывало такое: если я знал, что Ольга сегодня с утра дома (она работала и в вечернюю смену), я собирался с утра, вроде как в училище. И даже выходил из дома. Шел, вроде как на автобус, как думали мои бабушка и мама. Но выходя из парадной, я тут же заходил в другую, поближе к Ольгиному дому и с нетерпением ждал, когда Ольгина мама выйдет из их парадной и уедет на работу в Пушкин. Как только я замечал, что тетя Таня ушла на остановку, я тут же топал к Ольге. Она открывала, мы целовались, потом шли в ее комнату, запирались, я быстренько раздевался и нырял к ней в теплую постельку! Конечно, это происходило лишь тогда, когда она работала в вечернюю смену и ее два младших брата уезжали с ее мамой, или оставались в интернате, а не оставались дома, а с младшей сестрой Ирой, Ольга как то договаривалась, чтобы та маме не проболталась.

Работала Ольга в вечер через неделю, так что такие встречи происходили у нас довольно часто. Если же она работала в утро, то мы встречались вечерами у меня. У меня в комнате была защелка, так что застать нас в неподобающем виде было трудновато, да и не было у моей матери, как я уже говорил, привычки без стука врываться в комнату.

Ольга, попрактиковавшись в интимных делах год с Фиделем, уже умела много из того, о чем наши предки и думать стеснялись. Для нас же все, что наши мамы с ужасом называли «извращением» (а извращением для них была даже смена позы!), было уже в порядке вещей. Мы не боялись и не стеснялись экспериментировать в постели.

Я в те годы доставал помимо фирменных пластинок, еще и порно-журналы, которые тоже продавали на толкучках, так что нам было на чем учиться. На выходные мы все чаще вообще уезжали в наш старый дом, в Петро-Славянку. Дом пока еще стоял, ключи были у меня, так что сам бог велел ездить туда отдыхать, пока была возможность.

Я говорил своим, что еду в Славянку по каким-то делам, Ольга говорила своей маме, что остается ночевать у подруги, затем, рано утром, мы встречались на вокзале, соблюдая конспирацию и заранее запасшись несколькими бутылками портвейна и едой на два дня, пускались во все тяжкие…

В остальном же наша жизнь, шла как обычно. В свободное время мы чаще всего занимались музыкой, но часто бывало и в кино ходили и с друзьями тусовались.

8

Все чаще у нас в ПТУ была практика на «Волне». После нее я обычно заходил на свалку телевизоров и, набрав полную сумку радиодеталей, ехал домой. Дома мы с Андреем начали делать большие колонки с нас высотой. Тогда крутизной считалось, если колонки в рост человека были. Да и мощные динамики были такие огромные, что их в маленький корпус не установишь, особенно, если их штук шесть.

Еще мы скинулись и купили маленький усилитель-комбик, к которому подключалось сразу несколько инструментов. В общем, все складывалось довольно неплохо. Правда моя комната была опять больше похожа на склад музыкальной аппаратуры, чем на жилую комнату, но я был человек не привередливый.

Иногда ко мне заходили мои бывшие одноклассники, Лена Кочкина с Саней Ильиным (они продолжали встречаться), заходил временами Саня Тикин, тоже из нашего бывшего класса. Частенько заходил Олег Николаев из бывшего «Б» — класса. Он жил возле завода «Военхот», в трехэтажном доме, напротив моего. В те времена нашей молодости, как я уже упомянал, вместо девятиэтажки, напротив моего 48-го дома, стояли три трехэтажных многоквартирных дома и какие-то сараи. Вскоре, когда эти дома решено было снести, Олег переехал в другой дом на улицу Тазаева. Но встречался я с одноклассниками все реже и реже, — после школы у всех началась своя, новая жизнь.

Пролетели ноябрьские праздники, потом было опять мое день рождения, которое мы отмечали, как всегда толпой. Потом подготовка к Новому году. Вот так и закончился этот год.