Глава 15

Он ожидал, что его скрутят и при первой же возможности притащат пред ясны очи хозяина на суд и расправу. Но нет, даже по шеям не надавали, вывели, как почетного гостя, под локоток и чуть ли не с поклонами, и предоставили возможность идти на все четыре. Он кинулся на поиски Хлои.

Носиться по коридорам второго этажа, заглядывая во все покои, и доводить своим видом слуг до оторопи — не лучший вариант. Лео предпочел поступить иначе: стал посреди холла, под изображением чрезмерно упитанной лошадки, на спине которой бочком восседала полнотелая румяная тетка в лиловом, и громко позвал Волка.

Пес вальяжно выступил из боковой галерейки, одарил человечка царственным взглядом — дескать, я уже понял, что тебе без меня никак, выручу, так и быть.

— Веди к Хлое.

Волк тяжело вздохнул — мол, староват я для вашей щенячьей суеты — и потрусил восвояси. Пришлось подлаживаться под вредного зверя и шагать, будто на прогулке. Пока дошли, Лео успел издергаться и разозлиться на весь мир… на весь, кроме Волчары, конечно. Учует, обидится — и заведет куда-нибудь, а сам вильнет в сторону и затеряется. Лео не сомневался: пес тоже может учудить, еще как.

Вошли под арку, расписанную голубыми цветочками. Дальше — полукруглый зал со множеством чередующихся окон и зеркал и с полудюжиной дверей. У одной из дверей — родственница сороки, такая же черно-белая, только кругленькая, с мягкими чертами лица, в лапках — вязание. Поглядела на Лео, беззвучно ахнула, но посторонилась. Волк толкнул дверь лапой.

Их встретили деликатное «р-р-р?!», звонкое «на кого ты похож?!» и суровое «явился, значит?»

Спаленка — фиалково-голубая, кровать — будто перламутровая ракушка и там, в белой пене, — Хлоя, цвет лица — в тон комнате.

— Собака, не волнуйся, ты же видишь, его Волк привел, он свой, свой. Дядюшка, погодите его ругать, вы же знаете — это я виновата.

— Виноват я, — прикрикнул Лео, — и нечего выпендриваться и выдумывать. — Он понимал, что говорит не то и не так, и избегал смотреть на людей, уцепившись взглядом за почти идиллическую сценку — в дальнем углу на матрасе, покрытом бархатной попонкой, возлежала белая псина, у ее пуза копошились щенята — раз, два, три… вроде шесть. Картина была бы идиллической без «почти», если бы мамаша выглядела посубтильней. А так… сцепись она с Волком, старику точно не поздоровилось бы. Однако пес подошел без опаски, ткнул мордой отползшего в сторону щенка, направляя его к матери, и улегся рядом. Ага, это ж семейство Волчары, как же он сразу не сообразил!

— И что же именно она выдумывает? — ернически поинтересовался министр. — Или вы соревнуетесь, чья ложь выйдет менее складной? В таком случае вы, молодой человек, уже одержали победу, осмелившись утверждать, что вам вздумалось… э-э-э… прогуляться не по горизонтали, а, так сказать, по вертикали, да еще и по некому наитию выбрать крышу здания, дверь которого заперта. Более того, вам зачем-то понадобилась компания сей юной дамы. Далеко же вы пойдете, если будете и в дальнейшем с таким великолепным презрением относиться к логике и к условностям. — Хозяин не встал — воздвигся. — Похвально, что вы с таким рвением защищаете мою племянницу. Но, увы, лишь на словах и тогда, когда ей ничего не угрожает. От всей этой вашей позы веет бахвальством.

Лео резко обернулся.

— О, наконец-то вы оказали мне честь и перестали избегать моего взгляда, — как будто бы обрадовался хозяин. Но тон его по-прежнему оставался недобрым. — Следует ли понимать, что вы готовы отвечать за свои поступки?

— Сомневаетесь?

— О нет! — смех у министра оказался преотвратный, этакое металлическое дребезжание. — Разве что колеблюсь, что в данном случае преобладает — храбрость или глупость. Это нам сейчас и предстоит выяснить. Итак, дети, слушайте меня, и слушайте очень внимательно, — он с нарочитой небрежностью развалился в кресле и принялся постукивать по подлокотнику в такт своим словам. — Есть вещи, которые, говоря попросту, не вашего ума дело. Вы готовы это признать?

Небось, думал, что они единодушно скажут «да». Но Хлоя лишь протянула: «Ну дя-а-дя!», а Лео качнул головой.

Все верно — расслабленная поза оказалась не более чем притворством: министр выпрямился, смерил взглядом из-под нахмуренных бровей сначала одну, потом другого.

— То, что вы прячете, вам подчиняется? — прямо спросил Лео.

— Нет, — почему-то не стал юлить хозяин. — Но я контролирую…

— Как вы можете контролировать то, что вам не подчиняется?

Взгляд у его высочества стал как у парковой статуи — напряженный, неподвижный. «Что, дядюшка, никак, не привыкли, чтобы вас перебивали? И тогда, когда несете чушь?» — Лео улыбнулся с издевкой. На душе было совсем не радостно.

— Да, ты прав, — внезапно сознался министр. — Мне казалось, я готов ко всем возможным вариантам развития событий. Но один вариант я не просчитал: то, что под этой крышей теперь не только одна не в меру шустрая девица, способная со скуки натворить бед, но и пара остолопов, мысли которых тоже могут принять самое неожиданное направление. Учту, — он склонил голову, словно отдавая должное правоте собеседника, и вдруг приказал: — Руки покажи.

Лео с вызовом протянул руки ладонями вперед.

Министр поморщился.

— Одежда — будто от стаи собак убегал… милочка, это я не тебе, — умиротворяющий кивок в сторону мамаши семейства. — Руки изрезаны, лицо в царапинах. И в подобном виде этот наглец заявляется в покои принцессы! Даже я впечатлен. Хорошо еще, что меня отозвали с приема… и что вы не попались на глаза тетушке. В общем, так, — уже без всякой торжественности подытожил хозяин, — к столь заинтересовавшему вас зданию запрещаю подходить ближе, чем на двадцать шагов. И запрет — не сомневайтесь — подкреплю действием, внесу некоторые коррективы в систему безопасности. Уразумейте: самая страшная угроза, которая существует для вас в этом доме, — вы сами. Обуздайте любопытство. А чтобы не было так обидно, почаще повторяйте себе: всему свое время. Поняли?

— Да, — пискнула Хлоя, сползая под одеяло. Да она же смеется — сообразил Лео. И не он один сообразил.

— Я очень ценю ваше чувство юмора, дорогая племянница, — вернулся к прежнему тону министр, — но вынужден признать: оно отнюдь не всегда вас украшает. И, осмелюсь напомнить, я не из тех новаторов, которые считают золотым стандартом воспитания наличие поощрений при отсутствии наказаний. Сейчас у Тима доктор Мунк, отныне он будет его наблюдать. Но я не буду просить уважаемого человека, приглашенного к больному, оказывать помощь тем, кто пострадал по собственной глупости. Так что, юная дама, извольте сами разбираться с последствиями. А вы, молодой человек, задумайтесь о том, что ваша вина куда более значительна, нежели вина Хлои. И так будет всегда. Потому что старший — вы.

Как будто бы он сам не понимает! Но на этот раз Лео смолчал.

— Я хотел дать тебе время освоиться. И я надеялся, что Тим приступит к занятиям вместе с тобой. Теперь об этом не может идти речи, — министр вновь побарабанил пальцами по подлокотнику. — Ты приступаешь к занятиям завтра. И ты, Хлоя, возвращаешься к своим урокам. В полном объеме.

— Ну во-от… — глухо хлюпнуло из сооруженной в кровати норки.

— И это не главная часть наказания. Где ключ от оружейки?

— Но мы же там ничего такого…

— Ты убедила меня в своей безответственности по отношению к серьезным вещам. И я вынужден запоздало согласиться с тетушкой — маленькой девочке не нужно позволять…

— Ну дя-адя! Ты же знаешь…

— Знаю. И потому без позволения ты туда больше не войдешь.

Тоненькая дрожащая лапка с ключом высунулась из-под одеяла.

— Не старайся, не разжалобишь, — строго проговорил министр. — И попрошу учесть вас обоих: если ты, Лео, в течение года в достаточной мере не овладеешь нашим языком, то не останешься рядом с Хлоей. Я гарантирую тебе ссылку в самое отдаленное из наших владений. Если пожелаешь — даже на правах хозяина. Хочешь такой свободы? Могу освободить тебя прямо сейчас.

Этот… старый индюшара чего, вправду думает, что волен над чужой клятвой?!

— Заткните себе эти ваши права знаете куда!

Он сумасшедший, теперь сомневаться не приходится. Уважение к старшим, преклонение перед знатными особами… Ладно, это враги, а он пленник, но все же… К демонам! На оскорбление он ответит оскорблением, на удар — ударом. Он готов ко всему. Теперь — точно ко всему…

Он вздрагивает, когда широкая ладонь ложится на его плечо.

— Тебе придется повзрослеть. И знание языка — не моя прихоть. Ты должен свободно понимать все, что слышишь в этом доме и что будешь слышать за его пределами. Беспомощность — это не для тебя. Сегодня ты дважды проявил слабость. А я вижу тебя сильным. Не заставляй меня усомниться.

Не говоря больше ни слова, министр удалился чуть ли не чеканным шагом.

— Болтун! — сквозь зубы выдохнул Лео, не дожидаясь, пока за старым лисом закроется дверь.

Наверняка услышал, но не обернулся. И девчонка, вместо того чтобы кинуться на защиту любимого дядюшки, потребовала со скучающим видом:

— Иди умойся, чудище, — и махнула лапкой в сторону маленькой дверки. — А я пока оденусь и с мыслями соберусь, чем и как тебя лечить… любите вы с дядюшкой задачки задавать… Да очухалась я, очухалась! Что ты смотришь на меня, как на привидение?

— А они точно тут не водятся? — спросил Лео, старательно, будто руны, изучая порезы на ладонях.

— Не-а, не водятся, — душераздирающе вздохнула Хлоя. — Они ж должны людей лишать покоя. А тут им самим, несчастным, покоя не дадут.