Глава 9

Эту скромную дверку в тупиковом ответвлении коридора он видел во время своих ночных странствий. Понятно, не заглядывал: открывать дверь, не зная, что за ней, — это ж напрочь башка должна быть отбита!

А за ней оказалось небольшое — меньше, чем любая из виденных им дворцовых комнат, — помещение с тяжелым столом, креслом, шкафами, подпирающими друг друга боками, диванчиком с темной обивкой да непременным камином. Одним словом, кабинет как кабинет, ничего особенного. У отца не намного хуже.

Единственное, что привлекает внимание, — портрет над столом. Немаленький такой, и рама широченная. Если веревочка — или на чем он там висит? — перетрется и картинка упадет хозяину на башку, придется королю оплакивать своего братца, а заодно и назначать нового министра. И пострадает несчастный как раз таки из-за поклонения монаршей особе: ясно же — портрет не абы чей. Хотя принцу крови, может, и закон не писан: кто ж ему запретит на стенку изображение своего папаши повесить или еще кого? Как бы то ни было, фамильное сходство налицо: такие же светлые, с пепельным оттенком, волосы, как у них у всех, такие же голубовато-серые глаза… только мутные или… пустые? Даже у индюка зенки человеческие и взгляд проницательный такой, хоть сам он истукан истуканом. А этому будто бы расплавленного олова в глазницы налили. Художник криворукий или натура подкачала?

— Присаживайся, — позволив гостю вдоволь налюбоваться уродливым произведением искусства, предложил министр, указывая на диванчик. И сам сел — не за стол, а рядом, вполоборота. Тоже повернуться? Этикет-шметикет, почтение к хозяину дома и старшему мужчине в семье… и прочий бред? Обойдемся без ответных любезностей! — он откинулся на спинку и закрыл глаза.

— Начну без долгих предисловий, не буду испытывать твое терпение, оно у тебя, — хозяин насмехался, но вроде бы беззлобно, — далеко не безгранично. Да, это заметно. Нет, это не беда, в твоем-то возрасте.

Ему и собеседник не нужен? Достаточно слушателя? Можно помалкивать… да хоть дремать! И диван мягкий… одни удобства!

— Я вижу, вы подружились — ты и Хлоя. И это меня радует. Нет, Хлоя мне ничего не говорила, да и я не спрашивал. Скорее всего, она будет отрицать. Обстоятельства сделали ее суеверной — она побоится признать, что у нее есть друг. Она боится тебя потерять. Да, я знаю это наверняка. Дважды рядом с ней были люди, которых она называла друзьями. Их больше нет.

Хозяин выдержал паузу. Дает время осознать и испугаться? «Их больше нет», — звучит не ахти как жизнерадостно. Сразу понятно — ничего хорошего с ними не случилось.

— У нее дар привлекать к себе людей — для них она этакая милая непоседа, простодушная и забавная. Она со всеми ладит, но никого не выделяет особо. Впервые за пять лет она к кому-то привязалась по-настоящему. И этот кто-то — ты. Ее привязанность дорогого стоит. И не потому, что она принадлежит к королевскому дому. Это, как я сегодня уже сказал, — не плюс, а минус. Просто каждому нужен кто-то, кто будет предан ему безоглядно. Понимаешь, что значит — безоглядно?

Мгновение назад ему казалось — старый лис приценивается, намереваясь купить его с потрохами. Дескать, развлекай принцессу — и всегда будешь сыт и весел.

Хорошо, что сдержался. Похоже, вместо легкой жизни ему предлагают сунуть голову в петлю. А, ну и ладно — вежливо же предлагают, со всяческими любезностями!

— Ты можешь похвастать, что у тебя есть такой человек? Кроме Хлои? Нет? Я так и думал. Иначе, извини, ты вряд ли оказался бы в тех обстоятельствах, в которых оказался. Тебя или остановили бы раньше, чем ты совершил бы фатальный проступок, или не бросили бы погибать в одиночестве. Хлоя — не бросила бы. Надеюсь, ты вполне меня понял. Еще раз извини. Я смягчил бы формулировки, если бы это не исказило суть.

Много слов, но все по делу. Не обманул, не ходит вокруг да около. И к вопросам, которые надо будет задать Хлое, прибавился еще один… или не один? Так чего все-таки хочет ее заботливый дядюшка?

— Ты, конечно же, хочешь знать, зачем я все это говорю, зачем вкладываю в твои руки оружие против нас. Ведь теперь ты знаешь — если ты обманешь доверие Хлои, для нее это будет тяжелым ударом. А значит, и для нас, мы ведь ее любим. Я отвечу. Но чуть позднее. Тебе нужно знать еще кое-что. Полагаю, излишне напоминать, что ты находишься в доме министра иностранных дел. И благо если бы только министра, пусть и имевшего сомнительное удовольствие обзавестись несколькими могущественными врагами и здесь, и за рубежом. Так нет же, еще и второго в очереди на престол. А может быть, первого. А может, третьего. Ты в недоумении? Ничего сложного… хотя все очень сложно. Отец Хлои был страшим сыном правящего монарха, но погиб еще при жизни короля. Нынешний, — кивок в сторону портрета, — наследовал ему. И все было бы очевидно, если бы у него родился наследник мужского пола. Но у него только дочь. И крайне сомнительно, что он обзаведется сыном. У меня, младшего из троих братьев, детей нет. А старый закон предусматривает передачу трона по женской линии лишь в случае воли правящего монарха, ясно выраженной в завещании. За Хлою старшинство ее отца, за Марису, дочь нынешнего короля, — ее собственное старшинство, невесть какое, считаные недели, но все же, и то, что ее отец — король, а отец Хлои королем стать не успел. За меня — самый убедительный аргумент: я единственный, кроме короля, потомок мужского пола. И никто из посвященных не сомневается: если решение будет за мной, я отдам предпочтение Хлое. Однако король колеблется, откладывает обсуждение нового закона о престолонаследии со дня на день… Точнее, с года на год. Вот такие хитросплетения, мой мальчик. Опасные игры раскачивают трон. Но поставить в них точку еще страшнее. Династия слаба, и ей приходится демонстрировать единство…

— А индюк?

Спросил — и спохватился. А потом подумал: все правильно, ему нечего таить и нечего стыдиться. И даже глаза открывать не стал.

Ответом ему был тихий смех.

— Ты о Рике? Он с твоих лет воспитывается в нашем доме, я называю его своим племянником и многие, на удивление многие, отмечают якобы имеющее место быть фамильное сходство, но общей крови у нас нет, он родственник моей супруги. Не ссорься с ним, Лео. Характер у него не самый приятный — так и у тебя, признай, тоже, но человек он надежный. Как только сможешь смотреть на него не как на вражеского офицера, сам поймешь. Хоть сейчас тебе в это и не верится.

Министр опять замолчал. Встал — диван чуть слышно скрипнул. Прошелся по кабинету размеренным шагом — ковер приглушал звук шагов до мышиного шороха, но не заглушал начисто. Остановился. И вдруг потребовал:

— Открой глаза, Лео. Мы подходим к самому важному, и мне нужно видеть твой взгляд.

Он и сам не понял, почему повиновался. Из любопытства? Или ради того, чтобы этот разговор поскорее закончился, можно было пойти к себе и спокойно поразмыслить обо всем, что узнал? Так — да не так…

— Дружба с Хлоей и пребывание в этом доме сулят тебе немало выгод, но не гарантируют спокойную, безоблачную жизнь. Однако ты не трус. И, если я в тебе не ошибся, — ты не из тех, кто ставит личную выгоду превыше всего. Ты можешь возразить мне, — голос хозяина зазвучал суше и строже, — или прервать меня и уйти, если уверен, что не хочешь ни во что вмешиваться. В этом случае я все равно гарантирую тебе защиту сейчас и заботу о твоем достойном будущем в дальнейшем. И никогда ничего не потребую от тебя взамен. И никогда не напомню об этом разговоре, тем паче не упрекну. — Он остановился у дальней стены, рядом с портретом, будто нарочно привлекая внимание к внешнему сходству с королем. — Если же ты готов слушать дальше, я кое о чем тебя попрошу.

— Попросите или прикажете? — сощурился он.

— Попрошу, Лео, попрошу. И ты все еще вправе будешь отказаться. Но, опасаюсь, при этом почувствуешь себя неловко.

— Переживу как-нибудь, — он попытался принять самый что ни на есть независимый вид — и пожалел об этом: министр усмехнулся, дескать, ребенок ты, ребенок.

— Твое решение?

— Говорите уж, — никогда прежде он не позволил бы себе грубить старшему, но прошлая неделя многое изменила.

— Мне известно о твоей ночной прогулке по дому.

Он осклабился: все-таки удалось добиться своего, пусть и не так, как мечталось.

— Скажи пожалуйста, зачем ты до полусмерти напугал кухарку? — спросил хозяин таким тоном, как будто бы речь шла о невинной детской шалости, и снова посерьезнел: — Но узнал об этом я не от кухарки. Ты ведь уже сообразил, что у меня есть причины заботиться о нашей безопасности. Каждый лакей прошел неплохую подготовку. Нужно ли говорить о том, что дом охраняется снаружи и внутри… и отнюдь не лакеями? И за тобой присматривают. Прошу обратить внимание: не стерегут — присматривают. Как за любым из нас.

Ага! Значит, чутье его не обмануло. Что дальше? Он на крючке? От него что-то потребуют? Ха!

— Это не значит, что ты должен чувствовать себя стесненно. Да, покидать пределы дома тебе пока рановато. Но в доме твоей свободы никто не ограничивает, ходи где угодно и когда угодно, Хлоя поможет тебе освоиться. Я сообщил тебе о наблюдении лишь потому, что убежден: кое о чем лучше знать наверняка, нежели догадываться. — Министр снова подошел к диванчику, но не сел, поглядел сверху вниз. — Признайся, ты ведь догадался?

— Да. Толку-то с моих догадок, — буркнул он, не потрудившись поднять глаза: кем бы он там ни был, много чести ему, чтобы на него снизу вверх смотрели.

— Не удивлен, что Хлоя к тебе потянулась. Вы похожи. Храбрые, искренние… колючие.

Еще неделю назад он смертельно оскорбился бы, если бы кто-нибудь — кто бы то ни был! — сравнил его с сопливой девчонкой. А сейчас — не мог, ну хоть тресни!

— Правда, ты сильнее. Осмелюсь предположить, сыграли свою роль и традиции, и воспитание. Хлоя старается казаться сильной, и у нее получается, но ей трудно. Ей едва сравнялось три года, когда она потеряла родителей. Мой отец оставил ее при дворе, и это было, скажу прямо, неверное решение. Он сам это понял и передал опеку мне. К несчастью, оказалось поздно: к этому времени она пережила слишком многое. Слишком. Наверное, поэтому она так хорошо понимает чужие страдания. Похвальная способность для принцессы, она ведь должна служить образцом милосердия, хотя бы формально. Однако я предпочел бы, чтобы она была обычной девочкой. Хлое было восемь, когда она поселилась здесь. И все — да-да, и тот, кого ты именуешь индюком, — наперебой, безудержно ее баловали. Самовластная и одинокая — ужасное сочетание. Что-либо менять я опасаюсь — для нее это может стать ударом, от которого она не оправится. А ты… Думается, тебя она будет слушаться. По собственной воле. И рядом с тобой никогда не почувствует себя одинокой. Вот почему я рассказал тебе больше, чем, наверное, полагалось бы.

Снова уселся на диван, снова помолчал — совсем недолго, видать, сообразил, что после всего, что наговорил, нельзя затягивать.

— Лео, посмотри мне в глаза.

Вот заладил! Интересно, что он надеется вычитать, грамотей-толкователь?

— Та самая просьба, о которой я упоминал: оберегай Хлою. Оберегай от необдуманных поступков и от печалей.

Коротко выдохнул. Поднялся.

— Догадываюсь, что тебе претит быть иждивенцем у чужих людей. Сейчас перед тобой открываются две дороги: ты можешь быть ей другом, и тогда я буду считать тебя частью семьи, или ты можешь числиться в ее свите, и тогда будешь получать заслуженное вознаграждение. Выбор за тобой…

Вон оно куда вывезло! Все-таки надо было сразу послать его куда подальше.

— У вас, у дипломатов, что, так принято — торговаться где надо и где не надо? — Он встал и шагнул к двери.

— Ты отказываешься? — голос министра звучал растерянно, но Лео не почувствовал никакой радости — только гадливость.

— А вас когда-нибудь покупали? И что, продались? За какую цену?

— Ты меня недопонял. Присядь, я попробую объяснить…

— Нет, я вам сам объясню. И времени мне понадобится чуть. Я буду рядом с ней, потому что сам этого хочу. У меня тоже своя воля есть. Нечего ей одной отираться рядом с торгашами и недоумками.

Единственное, на что хватило выдержки, — закрыть за собой дверь, а не впечатать со всей силы, так, чтобы оконные стекла задребезжали и перепуганные прихвостни сбежались.

Видать, в этом доме чудеса не приживаются.

А где вообще они приживаются?