Глава 6

Ночью он — из любопытства и желания сотворить что-нибудь дерзкое — предпринял вылазку из своей… нет, не своей, кое в чем к этому зануде стоит прислушаться: надо думать и говорить — отведенной ему комнаты. Вытащил свечу из канделябра, сбросил башмаки — вдруг нужно будет куда-нибудь прокрасться тихонько — и пошел бродить по дому.

Он любил темноту — темнота щедро сулила неожиданности и обманывала далеко не всегда. Но в многочисленных коридорах не было темно: через каждые десять шагов — бутоны газовых рожков на золоченых стебельках. Свечу он не погасил: наверняка в таком большом доме, то есть во дворце, найдутся неосвещенные уголки.

После пережитого жажда острых ощущений должна была бы если не исчезнуть раз и навсегда, то хотя бы поутихнуть на время (по крайней мере, так говорила девчонка… видать, подслушала и разговор с Тимом!) — так нет. До зуда в кончиках пальцев хотелось показать им — он никого и ничего не боится. Но показывать оказалось некому. Ни на втором этаже, где жили хозяева и где почему-то поселили их с Тимом, ни на третьем, отведенном, как он догадался, наиболее доверенным слугам, которых здесь, понятно, не двое и не трое, не оказалось ни души, разве что из-под двери покоев хозяйки сочился едва заметный… ну, то есть чуть более яркий, чем в коридоре, свет а в одной из комнат челяди вполголоса, но увлеченно беседовали (спорили?) мужчины, трое не то четверо.

Еще днем, когда шел вместе с Хлоей через сад, он успел рассмотреть, что во дворце четыре этажа, но лестницы на четвертый так и не обнаружил. Равно как и той, что вела в подвал, хоть и спускался по ней… трудно поверить, что только сегодня. Нет, уже вчера, время-то к рассвету. Чей-то взгляд холодил спину — но сколько он ни всматривался в сумрак, ничего не разглядел, сколько ни прислушивался — ничего не услышал. Он и верил себе, и не верил — опять почти двое суток без сна, всякое померещиться может. Даже встреча с обещанными Хлоей привидениями была бы вполне объяснима. И вообще, проще поверить в привидения, чем в то, что жилище столь высокопоставленных особ не охраняется снаружи и внутри. Да и его, неведомо на что способного чужака, неужто без присмотра оставили?

Дольше всего блуждал по первому этажу — из парадных покоев по длиннющему переходу проник на кухню, тоже весьма внушительных размеров, стены во мраке теряются, — и перепугал пухлощекую сонную тетку, вяло жующую ломоть хлеба с салом, и пару обалдевших от вынужденного бодрствования у плиты поварят. Поглядел на них, вздохнул — этим-то чего показывать-доказывать? — и не спеша подался восвояси.

На обратном пути его все ж таки ожидала встреча. Не такая, на какую он рассчитывал, — он впечатлился куда больше, чем тот, кто преградил ему дорогу. Хотя преградил — громко сказано: на лестничной площадке второго этажа разлеглась здоровенная темно-серая псина, не то чтобы страхолюдина, но и назвать ее милягой у него язык не повернулся бы.

— Откуда ж тебя демоны принесли?

Псина отдыхала и, похоже, не собиралась прерывать столь приятное занятие ради какого-то там человечка, пускай и чужака. Интересно, за что ее кормят? Думают, она одним своим видом кого угодно напугает и обратит в бегство? Нет, родственничек Хлои явно не слабоумный. Однако преграда нешуточная: проход основательно перегородила, от перил до стены, и приходится выбирать, как лучше ее обойти: остерегаясь задеть передние лапы или рискуя наступить на хвост, какому позавидовала бы иная лисица. Или перешагнуть? Угу, а того лучше — перепрыгнуть. А может, удастся заставить ее посторониться?..

Собаченция приоткрыла глаз — кажется, что-то заподозрила.

Ну ладно, хвост так хвост!

Не успел он занести ногу, как зверюга стремительно вскочила… и улеглась башкой в его сторону. Он ругнулся в полный голос — в этом заколдованном доме собаки — и те чудаканутые! — и шагнул. Скорее всего, обошлось бы, но собака подалась вперед и ткнулась мордой в его коленку. От неожиданности он потерял равновесие и оступился, придавив пяткой лапу псине. Странное собакообразное существо коротко заскулило, поглядело на него с осуждением, пару раз лизнуло пострадавшую конечность и вдохнуло этак со значением — дескать, что ж ты, двуногий, такой неуклюжий.

И он, неожиданно для себя, наклонился и потрепал собаку по загривку.

— Ну прости, чего уж там. Хорошо, что я не в башмаках, а?

«М-да, еще и суток не прошло, а я уже зверью кланяюсь и прощения прошу… Эй, мохнорылая, а ты часом не оборотень? Забавно было бы».

Псина соизволила подняться и потрусить рядом с ним. Так и проводила до дверей комнаты. И — удивительное дело — как улегся, не раздеваясь, на кровать прямо поверх покрывала, думая, что просто поваляется да и пойдет с утра к Тиму, — так и вырубился в минуту, и дрых, покуда служанка, полнотелая рыжеватая тетка, не разбудила. Что она плела, он конечно, не понял, но щеткой на длинной ручке принялась орудовать с таким остервенением, что он решил — надо и ему выметаться.

А утро, похоже, расщедрилось на добрые чудеса — не иначе как для разнообразия. Выспаться за пару часов — ну чем не чудо? И девчонка прибежала очень кстати — рябая мигом ретировалась. Все не так уж плохо, а? И почему бы не выйти к завтраку, если жрать хочется, да еще и зовут так настойчиво… или тут не зовут, а приглашают?

Хлоя трижды обошла его по кругу, оглядела со всех сторон и после этого заключила:

— Годится! — И, состроив подозрительную гримаску, поинтересовалась: — За столом-то вести себя умеешь?

— Не-а, — беззаботно отозвался он, подделываясь под простонародный говорок. — Вся эта ваша ерундистика заумная не про меня писана. Мы же ж руками сырое мясо хватаем и трескаем, и чавкаем.

— Ух ты, а меня так научишь? — восторженно захлопала глазами Хлоя. — У меня, как говорит Рик, ограниченный лексикон.

— А чего ж сам-то не научит?

Она хихикнула:

— У него тоже ограниченный. Мне иногда кажется, что это и нашего языка касается.

— Его учить не буду, — с показной брезгливостью предупредил он. — Мало ли, для чего ему это нужно. Вдруг шпионов возьмется вербовать.

— А я? — Девчонка уселась на край стола и, склонив голову набок, искоса посмотрела будто бы и не на него — но все равно ухитрилась встретиться с ним взглядом.

— Ай, ну какой из тебя вербовщик? — Он поморщился.

— Не внушаю? — Она поднялась, приблизилась к нему почти вплотную и встала на цыпочки.

— Не внушаешь. Как ни тянись, все равно ты мне по плечо.

Бесшабашный настрой — тоже подарок. Тут уж Хлоя постаралась… да и собственная дурость при нем.

— Ну-ну, большой и сильный. В шестом часу дядя и тетя уедут — пойдем тренироваться. И я буду не я, если тебя не побью!

— Думаешь, буду поддаваться, как вчера?

— Думаю, что уж в фехтовании тебе до меня расти и расти, так-то… дылда, — блеснула знанием неродного просторечья девчонка.

За столом он чувствовал себя на удивление свободно, пускай и понятия не имел о назначении доброй половины приборов. Ему не хотелось выглядеть дикарем в глазах тех, кого он сам привык считать дикарями, но, к счастью, никто здесь не падал в обморок и не впадал в ужас из-за отступлений от этикета. Он не перехватил ни одного осуждающего или, еще хуже, насмешливого взгляда… и ничего вопиющего вроде бы не совершил. Все оказалось проще, чем он думал, — если забыть о куче ненужных вилочек и ножичков, завтрак как завтрак, никакого превосходящего воображение изобилия. Разве что смущали лакеи в шитых серебром синих ливреях, приставленные к каждому — да, и к нему тоже! Ощущать у себя за спиной человека, пускай и деликатного до жути, противно, аж плечи сводит. И соседство не порадовало — ему досталось место рядом с кислой кислятиной Риком. Была бы его воля — пересел бы подальше, все равно из четырнадцати кресел занято всего пять. Во главе стола, как и полагается, восседал хозяин, по правую руку от него — хозяйка и Хлоя, по левую — этот самый хлыщ в темно-алом мундире с эполетами… ничего так одежонка для семейного завтрака! Как только он увидел драгоценного кузена Хлои, выряженного, будто на маскарад, у него онемели руки, как тогда, в тюрьме. Он надеялся, что девчонка не упустит случая подколоть родственничка, но она смолчала, лишь попросила шепотом:

— Потом, ладно?

Взгляд был еще красноречивей. Но он, задетый за живое, мысленно пообещал, что посчитается с ней за это «потом», едва они останутся с глазу на глаз, — потребует ответа на все вопросы, до которых к тому моменту додумается. А заодно решил: он не позволит, чтобы какой-то индюк в парадке испортил ему настроение. Нет, только не сегодня, когда в воздухе пахнет открытиями… и вкусностями. Все прочее пусть катится к демонам и подольше не возвращается.

Однако кое-что из прочего напомнило о себе уже в следующую секунду: хозяйка окинула взглядом домочадцев и заговорила напевным речитативом. Несложно было понять — молится перед едой.

В отцовском доме не молились. Никогда. Разве что отец изредка, мечтая вслух о повышении по службе, о прибавке к жалованию или о хорошем местечке для кого-нибудь из отпрысков, произносил, подняв глаза к потолку: «Да услышит меня небо!» А вот дед — помнилось виденное в раннем детстве — за столом шептал какие-то слова, и лицо его словно молодело. И точно так же складывал ладони, но… у них тут что, принято, чтобы семейные молитвы читала женщина, а не старший в семье мужчина? «Привыкай. Если будешь всему удивляться и постоянно сравнивать… и вспоминать, то…»

А как иначе? Он же не вещь, хоть его и лишили права называться человеком. И время не застыло, когда у него отняли имя, — меньше чем через два месяца ему, безродному, несмотря ни на что, исполнится шестнадцать. Он собирался поступить в военное училище… если осилит, конечно, туда не всякого берут. Так ведь и он — не всякий! Это ведь здорово — не подчиняться никому и ничему, кроме воинского долга и собственной воли.

Быть младшим в семье — тоже не сахар. Но лучше уж мотаться по поручениям отца и старших братьев и получать подзатыльники за настоящие или выдуманные провинности, чем полностью зависеть от чужих людей… даже от девчонки.

А ведь она нуждается в нем не меньше, чем он в ней.

Он бросил быстрый взгляд на Хлою — она украдкой слизывала соус с пальцев — и едва удержался, чтобы не рассмеяться. Просто потому, что на душе полегчало.

Вроде все чинно и церемонно, но девчонка нет-нет да и поставит локти на стол — за такое и ему, хоть ни с какого боку ни принц, дома прилетало — от отца, и мелким племянникам-племянницам — от их мамаш. «Статус видно по воспитанию», — любил наставлять отец. И ему, несмышленому, ой как нравились эти слова. Да вот в школе — очень хорошей школе, право учиться в которой отец для него «честной службой выслужил», другие счастливчики быстро втолковали ему: он — сын обыкновенного писаря пятого ранга, хоть и подвизавшегося при Кабинете Стража Провинций, а потому в люди ему не выбиться. «Это мы еще посмотрим», — ответил он — и через пару лет мог с полным основанием заявить всем и каждому: если не выбиться в люди, то хотя бы добиться уважения помогают не только солидное родство и собственное усердие, но и башка с неплохими мозгами, и кулаки, силу всякий уважает, даже тот, у кого мозги с орех…

…И собак в столовую у них не пускали, стоило тем сунуться — выпинывали без жалости, хоть и были в ней обычный крашеный пол и, прямо сказать, не самая шикарная мебелюшка. А здесь — дворец, обитые бархатом кресла с резными спинками и ножками, ковры, в которых ноги утопают. И вот — вбежала пара собаченций размером чуть поменьше давешней да с виду посимпатичней — и никто их не турнул, девчонка с ладони покормила мясом, хозяин почесал за ушами, и обе картинно развалились у камина. И хозяйка не сидела, словно кукла: вполголоса переговаривалась с мужем, улыбалась. Да и у него, то ли гостя, то ли пленника, что-то спросить соизволила. Хлоя, напустив на себя важный вид, деловито перевела:

— Тетушка изволит интересоваться твоим самочувствием.

«Сама, что ли, отбрехаться не можешь?» — чуть не ляпнул он, но девчонка указала глазами на красномундирного. Умница, не всем и не все нужно знать. А ты, шпион недоделанный, за языком получше следи.

— Благодарю, все хорошо, — тоном, перенятым у отца, ответил он — и получил очередной чудо-подарок: возможность пронаблюдать, как вытягивается лицо Хлои.

А ее кузен будто спиной к спинке кресла прирос, и шея у него как деревянная, только руки с ножом и вилкой механически движутся да челюсти. Но он не опасен — чутье молчит. Или все ж таки отбили его, чутье? Вот и еще один вопрос подоспел: почему девчонка, обычно такая бесстрашная, осторожничает? Или это не еще один, а тот же самый? Речь-то, как ни крути, об индюке.

В нем проснулся азарт — вот уж точно неубиваемый. И он не сразу сообразил, что появление в столовой еще одного омундиренного — рыжебородого доктора, впервые не в штатском, а при полном параде, в черном флотском кителе, слегка расцвеченном какими-то наградными побрякушками, — может быть и не к добру… вон как все напряглись!

Он вперил взгляд в доктора и долго, вызывающе долго не отводил глаз. Но тот едва удостоил его ответным взглядом. Да и Хлою тоже, хоть она и подпрыгивала на стуле, пытаясь привлечь к себе внимание, а когда попыталась вставить словечко, лекарь остановил ее небрежным взмахом руки — и обратился к старшим. По его лицу нельзя было понять, какие вести он принес… Эх, все-таки надо было с утра зайти к Тиму. Или вовсе вчера не уходить. Вот же ж дурак, позволил девчонке себя успокоить! Нашел, кого слушать — балаболку с ветром в башке! Вдвойне дурак!

— Лео, — шепотом окликнула Хлоя. — Все хорошо. Дядя Мик говорит, случилось самое главное — у Тима появилась воля к жизни. Вместо воли к смерти, так он говорит. И Тим теперь слушается. Дядя Мик удивляется, как это ты сумел…

А вот и главное чудо. Ради которого они — пускай даже, демоны его побери, лепила в черном мундире — неплохо потрудились.

— Через месяц будет здоров… а я думаю — раньше! — девчонка схватила его за руку.

— Хлоя! — будто коршун, накинулся на нее индюк. — Изволь вспомнить — ты за столом. И вообще, взрослой барышне не к лицу подобная непосредственность.

А говорит-то он не только для девчонки, иначе вряд ли озаботился бы тем, чтобы сосед слева все понял слово в слово.

— Да, братец, — мелкая покаянно опустила хитрющие глазки, — как скажете, братец. Ради моих безмерных любви и уважения к вам я готова стать образцовой ханжой и занудой… ой, простите, смиренной и благовоспитанной… или все-таки правильно говорить — ханжой и занудой? Я постоянно путаю эти слова, ведь они так похожи. Не могли бы вы дать мне несколько уроков, если, конечно, не слишком заняты?

«Намучаюсь я с ней!» — весело подумал он.

Досидеть до конца завтрака оказалось немалым испытанием: рыжебородому предложили чаю, он занял место рядом и что-то дружелюбно пророкотал.

— Доктор спрашивает, как ты себя чувствуешь, — с преувеличенно несчастным видом перевела Хлоя.

— Да что они все, помешались на моем самочувствии, что ли? — он, зажатый между красным и черным мундирами, больше ни минуты не хотел прикидываться помешанным на этикете мальчиком. — Видят же, что не сдох, так чего ума покупают?

Индюк всем корпусом повернулся к нему, физиономия каменная, глаза — две узенькие щелки, и принялся цедить через губу:

— Полагаешь, подобное поведение в присутствии старших и девочки делает тебя взрослее? Заблуждаешься. Оно выдает твою моральную и психологическую незрелость. Ты весьма неглуп, и понимаешь, что наказания не воспоследует — пережитое тобой и наше сопереживание наделили тебя неприкосновенностью. Но не кажется ли тебе, что пользоваться ею таким образом, как бы помягче выразиться, — трусость.

— А не здесь и один на один рискнешь повторить? — в тон индюку, упиваясь собственной дерзостью, отозвался он. Кулаки сжались сами собою. Это не ускользнуло от внимательного взора хозяйки. Она осуждающе покачала головой и что-то проговорила, не повышая голоса, но очень значительно.

На этот раз роль толмача взял на себя ее супруг, видать, ему наскучило изображать дополнение к мебели.

— Мальчики, замолчите немедленно. Оба. И впредь не забывайтесь. — В точности перевода на этот раз сомневаться не приходилось.

Индюк ответил и покаянно склонил голову. И сам же перевел:

— Прошу прощения, тетушка.

Дает понять, что от него тоже ждут извинений? Ну-ну…

— Лео, — непривычно было слышать свое новое имя от кого бы то ни было, кроме Хлои. Интересно, о чем там тетка толкует?

— Не сердись, если мы задеваем твои чувства. Это ненамеренно. Мы пока мало тебя знаем, — на этот раз девчонка была предельно серьезна, понятно — и она ни словечка не переврала.

Хотят, чтобы он почувствовал себя виноватым? И мелкая с ними заодно?

— Ну что, завтрак прошел великолепно, — все ж есть что-то хорошее в незнании здешнего языка — сразу ясно, кому адресована реплика хозяина, — никто никого не поколотил, никто за собой последнего слова не оставил… разве что ее высочество… э-э-э… резюмировала, — легкий полупоклон в сторону жены, — но ей по рангу положено. Кто осмелится спорить с мудрой женщиной, тем паче с принцессой?

— Со мной же спорят! — воскликнула Хлоя, разве что ножкой не притопнула.

— Дорогая, то, что ты принцесса, бесспорно, но данный факт, согласись, заслуга твоих предков и воля случая, — дядюшка лукаво усмехнулся. — А вот мудрость ты проявляешь нечасто, и, основываясь лишь на этих проблесках, я не могу с полным основанием утверждать, что ты ее уже обрела. Зато у тебя есть перспективы. Они, конечно, несколько скромнее, нежели у Лео, — он значительно меньше связан условностями, королевское происхождение в данном случае не плюс, а минус, — но все-таки весьма внушительные.

Во плетет! Такой, глазом моргнуть не успеешь, заморочит. Пер-спекти-ивы! Знать бы, какие у него теперь перспективы!

«Хватит ныть! Ты неделю как должен объяснять предкам своим, если загробная жизнь и вправду существует, с чего тебя к ним силком отправили, да еще по частям… а ты чем-то недоволен!» — оборвал он ненужные мысли.