Глава 11

Зачем держать в голове какие-то цифры? Главное — понимать, на чьей стороне справедливость… а на чьей? Ему постоянно твердили о врагах с бледной кожей и блеклыми глазами, готовых без раздумья убивать всех, чья кожа темнее. В первый же школьный день он разучил марш «Наша кожа смугла, наши души чисты» — это должен знать каждый, настаивал учитель. Ему говорили: долг потомка Дракона — противостоять дикарям с Запада до победы или до последнего вздоха. Они — рабы по природе — славятся хитростью и напором: переняли цивилизацию на Востоке, подло украли ее достижения, а теперь пытаются поработить потомков своих былых господ. Ему говорили: никогда такому не бывать. Ему говорили… много чего говорили. А потом отдали на расправу этим самым дикарям как раз таки потому, что он готов был бороться — его тоже хорошо учили. Да еще и понарассказали всякого о том, что его ждет.

Они сохранили ему жизнь. Оградили от унижений. И девчонка с белой кожей и светлыми глазами, не колеблясь ни секунды, назвала его братом. Беспокоится о нем, бросается на его защиту когда надо и когда не надо…

— Что — я?

— Ты — помнишь?

— Не помню, — он сердито нахмурился. — И помнить не хочу. Ешь, а не болтай.

Она послушно сползла на край кресла, взяла ложку, но снова уронила в тарелку, расплескав суп. Сказала жалобно:

— Лео, я не хочу, чтобы мы были врагами.

— Да чего ты надумываешь? — прикрикнул он. — Какие мы враги? Тебя, как маленькую, кормить, что ли?

И, не ограничившись угрозой, подошел, зачерпнул полную ложку, поднес к ее губам… Вот же ж птенец!

Пес, давно управившийся с обедом, смотрел на своих людей, как на неразумных щенят. Заметив его укоризненный взгляд, Хлоя отобрала у Лео ложку:

— Ты тоже ешь давай. Без сна и без еды скоро в живого мертвеца превратишься. — Задумчиво пожевала. — У вас рассказывают истории о живых мертвецах?

— Угу, у нас чего только не рассказывают. Интересуешься? Только сейчас не время. Вот вечером, после заката… — зловеще пообещал Лео, увлеченно четвертуя ножом отбивную.

— Рик тоже тебе не враг, — вдруг без всякого перехода проговорила Хлоя. — Он за тебя и за Тима. Ты не можешь спокойно смотреть на его мундир — наверное, я то же самое чувствовала бы на твоем месте. Он личный порученец военного министра, и корчит из себя невесть какого карьериста, и нотации читает похлеще старой гувернантки. Но он за тебя вступился. Должен был молчать, его слово вообще ничего не значило, — а вступился…

— Доедай, а уж тогда рассказывай. — Тренировка терпения ему не повредит.

Но Хлоя и сама почему-то заспешила — поскорее проглотила кусок-другой, заявила, что сыта, — и скормила остатки Волку.

— А знаешь что, пойдем-ка к Тиму, — вскочила, парой небрежных движений расправила складки юбки, сунула за ухо выбившуюся прядь. — Думаю, ему тоже стоит знать. А то ведь вы оба на предательстве повернуты. И если я тоже стану предательницей, мы будем на равных.

— Что ты опять нафантазировала? — Лео заступил ей путь.

— И ничегошеньки не нафантазировала! — Девчонка надула было губки, но разговаривать так было невозможно, а ее прямо-таки разбирало. — Я все-все буду вам рассказывать, без оглядки на то, что они называют государственными интересами, репутацией и прочее, и прочее, и прочее. И без оглядки на собственную выгоду, вот! И тогда мы всегда сможем друг другу доверять, правда ведь, сможем?

— Я тебе уже отвечал, больше повторять не буду, — он помрачнел.

— Да я не о тебе, я о Тиме! — досадливо передернула плечиками Хлоя. — Ну, пойдем!

— Я сказал ему, что ты та еще болтунья, — Лео заглянул ей в глаза, бесстрашно и требовательно, — и от тебя много чего можно узнать… что пойдет на пользу нашим.

— Все правильно сказал, — Хлоя улыбнулась самой обезоруживающей своей улыбкой. — Маленькое уточнение: на пользу вам. А вашим… Кто ваши, кто наши — ты еще сам-то не запутался?

Он не ответил, и ей — было заметно — это не понравилось. Но она храбро пообещала:

— Мы выпутаемся. И лучше, если Тим — вместе с нами. Ему тяжелее.

Если она когда-нибудь станет тутошней императ… королевой, многие будут рады ей служить. И тех, кто захочет ее убить, наберется изрядное количество. Он тряхнул головой — к чему сейчас эти мысли?

На пороге комнаты Тима он придержал Хлою за плечо.

— Я первый.

Но у Волка на этот счет было свое мнение: оттеснив нахального человечка, он величественно проследовал вперед, толкнув грудью дверь.

— Эта собаченция что, так и будет с нами всюду таскаться? — Лео вздохнул.

У кровати больного сидела пожилая женщина, похожая на сороку, — черное платье, черные ленты на белом чепце, полупрозрачный платочек, накинутый на плечи, скреплен громадной брошью, видать, золотой, нос острый, взгляд — еще острее. Она здесь изрядно похозяйничала — шторы подняты, оба окна распахнуты настежь, пузырьки и склянки больше не громоздились на столе — куда-то попрятала. Зато к графину с водой прибавился еще один, с какой-то мутной зеленовато-желтой жидкостью.

Пока Хлоя, отозвав сороку в сторонку, о чем-то вдохновенно вещала в полный голос (все-таки молодец девчонка!), Лео и Тим перебросились фразой-другой — шепотом.

— Помнишь, что я тебе о ней говорил?

— Да.

— Слушай внимательно. И не выпендривайся. Понял?.. Чего дрожишь?

— Холодно.

— Холодно ему! А чего этой ведьме не сказал, чтобы она окна закрыла? Ты ж по-ихнему знаешь?

Увидев, что он закрывает окна, сорока живо подскочила к нему. А вот голос ее совсем не походил на стрекот — почти мужской бас… в таком-то тщедушном тельце!

— Чего ей надо? — повернулся он к Хлое.

— Она говорит, что больному нужен свежий воздух.

— А ты скажи — мы сами разберемся.

Пока девчонка, воркуя по-голубиному, выпроваживала возмущенно хлопающую глазами сороку, Лео успел опустить шторы, задвинуть в дальний угол жесткий стул — где ж сидеть вредной птице, как не на голой деревяшке, — и подтащить к кровати два кресла.

— Ну как ты? Скоро оклемаешься?

— Я уже здоров. — Угу, оно и видно: только голова из-под одеяла и торчит, физиономия серая, губы чуть не синие, глаза еще сильней ввалились, как будто бы даже потемнели и стали почти что человеческими. И вышептывает по словцу — дыхание бережет, как скупец мелкую монетку. — Они смотрят, а так я бы…

— Лежи уж. И с ними не заедайся, нечего сейчас!

Хлоя наполнила стакан из второго графина, подкралась на цыпочках — прикидывается или вправду робеет?

— Вот. Тетя Фло специально приготовила, тебе это полезно. Нужно пить каждые два часа.

Мальчишка не ответил — только посмотрел… зато как посмотрел! Сказано ему было — спрячь характер! Без толку! Лео отобрал стакан у Хлои.

— Делай, что говорят!

Дернулся, закашлялся, стек по подушке — вот же ж дохляк упертый!

Хлоя опустилась в кресло, откинулась на спинку, лицо спокойное-преспокойное, будто бы не ее только что ожгли полным ненависти взглядом, и сидит она посиживает в приятной компании, и не надо ей ни перед кем и ни за что держать ответ. Небось, учат их этому, королевских отпрысков… вот где обзавидуешься! У ее ног улегся Волк, опустил башку на лапы и вроде как задремал. На Тима — ноль внимания… интересно, почему? А тут сидишь, как на раскаленных углях, и ждешь, кто первый чудить начнет… а вдруг ты сам? — Лео едва удержался, чтобы не сделать охранный жест, отгоняющий мелких бесов.

— Наверное, каждый из вас думает: а что было бы, если бы я не попал в этот дом, — медленно, словно сказку, которую приходится вспоминать слово за словом, начала Хлоя. — Конечно, тебе, Лео, не пришлось бы терпеть за столом моего кузена в гвардейском мундире. И не пришлось бы строить догадки, куда это он собрался при полном параде. И мне не пришлось бы признаваться, что сегодня господин военный министр награждает всех офицеров, принимавших капитуляцию. — Она — Лео заметил — украдкой перевела дух. Но голос не дрогнул. — А некоторые особо отличившиеся приглашены на королевский бал, туда нынче вечером отправляются тетушка и дядюшка. И Рик там будет.

Теперь и Лео стало холодно. Окна закрыты, а толку-то? Может, и Тим мерзнет вот так — изнутри?

— А еще, если бы вы не оказались здесь, тебе, Тим, не пришлось бы слушать песни моей тети. Она говорит, колыбельные смягчают сердца. Чувствуешь что-нибудь подобное? Нет? Я так и думала. Мне, когда я была маленькой, после тетушкиных колыбельных всегда хотелось кому-нибудь напакостить… правда, тетушке — никогда, она милая и всем хочет добра. Таких не обижают. Жаль, мне нипочем не стать похожей на нее. Как-то раз, было дело… Ой, да о чем речь-то веду! Невыносимее всех в этом доме я. Так ведь, Лео?

— А сама как думаешь? — Вот как ей удается успокаивать несколькими словами и заставлять улыбаться, хоть разговор принимает не ахти какой оборот? И ее дядя говорил — она умеет… и о том, что самой-то ей легче не становится.

— Как думаю, так и говорю: вам тут плохо. А где было бы лучше? Судите сами — и решайте, верить мне или не верить. Дядя Ник… ну, господин военный министр, вы его оба видели, — он хороший, незлой.

— Все-то у тебя хорошие, — продолжая думать о словах ее кровного дяди, ввернул Лео, — что ж тогда дерьма везде и всюду столько?

— Хороший, — упрямо повторила Хлоя, комкая в кулачках многострадальный подол. — Но у него есть присловье: «для пользы дела». И когда зашла речь о том, как быть с вами, он — разумеется, для пользы дела — предложил поселить вас в дальних покоях королевского дворца под строжайшим надзором, растиражировать вашу трагическую историю — так и сказал — во всех газетах, показать вас иностранным послам, устроить несколько благотворительных вечеров, чтобы, опять-таки повторяю слово в слово, обеспечить ваше будущее. А потом, когда обвыкнетесь, — оценить, на что вы способны, и найти вам место в свите государя — в соответствии с вашими способностями, как-то так объяснил.

Девчонка снова помолчала, собираясь с силами. Она бледнела на глазах, но Лео ее не остановил — догадался, что самое главное впереди. Даже украдкой ободрить не отважился — вдруг Тим заметит, и кто знает, что взбредет ему в голову и что он выкинет? И так еле живой.

— Наш добрый государь, — в слове «добрый» Лео отчетливо услыхал насмешку… выходит, и у нее не все такие уж замечательные? — не сомневаюсь, тоже озаботился бы вашей судьбой. И тем, чтобы она была известна всем и каждому. — Ее взгляд стал жестким. — Дядя Ник предложил еще один план — на первый взгляд точно такой же, но с одним существенным изменением — поместить вас в кадетский корпус. Да не простой, а королевский, жутко престижный. Там сейчас оба сына дяди Ника учатся, и старший сын главного адмирала, и все племянники министра финансов… а уж сколько знаменитостей оттуда вышло — всех и не упомнишь. Неродовитые — и те, если смогли попасть в это благословенное место, наверняка обзаведутся нужными связями и сделают карьеру на зависть, это всем известно. А уж о том, чтобы бедные детишки, жертвы грязных политических игр, были довольны жизнью и добились, как сказал дядя Ник, показательных результатов, позаботились бы особо. — Хлоя прямо, не таясь посмотрела на Тима. Он должен был почувствовать ее взгляд, но не шелохнулся, не лицо — посмертная маска. — Ведь здорово, да, — с преувеличенным воодушевлением продолжила она, — страна, с которой мы то и дело воюем четвертый век, да и до того доводилось сцепиться не раз и не два, готова отдавать своих детей на расправу, а мы, такие все из себя гуманные и благородные, помогаем им обрести новую родину и все такое? Лео, не морщись, я подслушивала, подслушиваю и буду подслушивать, иначе все интересное пройдет мимо меня. И когда дошло до «новой родины» и до «мы докажем мировой общественности», хотела объявиться — и сказать, что думаю по этому поводу. И вдруг Рик, чьей единственной обязанностью было стоять в уголочке и придавать этому сборищу подобие официальной встречи высокопоставленных лиц с участием адъютантов и секретарей, спокойно так заявляет: «Ваша доброта их убьет». Много дала бы за то, чтобы видеть, какое лицо в эту секунду было у дяди Ника! Подглядеть не удалось. Но окрик «господин лейтенант!» прозвучал ну очень грозно. А Рик ему, как ни в чем не бывало: «Во дворце они, вероятно, сколько-то еще проживут, правда, не возьмусь прогнозировать, сколь долго, а вот решение отправить их в корпус равнозначно смертному приговору, отсроченному на считаные дни». Дядя Ник: «Господин лейтенант, вы забываетесь!» — никогда не слышала, чтобы он с кем-то говорил в таком тоне. А Рик: «Прошу прощения, господин военный министр, но мне казалось, для всех очевидно, что эти дети не обучены предавать. Вряд ли удастся их переучить. И даже если ваш план увенчается успехом — зачем вам предатели?» Готова поспорить — если бы один не был министром, а другой — его порученцем, кто-нибудь из них вызвал бы другого на дуэль. Скорее дядя Ник — Рика. Рик умеет обуздывать свои эмоции, так тетя говорит.

— Дети! — Лео стукнул кулаком по подлокотнику кресла и скривился от боли. — Сам прям такой взрослый!

— Сейчас ты и впрямь как ребенок, — без улыбки заключила Хлоя. — А я хочу спросить у взрослых: что выбрали бы вы сами — наш дом, дворец его величества или корпус? Пока еще есть выбор.

Она помолчала — наверняка не просто так. Дает время осознать. И не только Тиму.

— Да, пока еще есть. Для дядюшки ваш выбор — не пустой звук.

Выбор?! Корпус?! По крайней мере одному из них и в страшном сне не могло привидеться, что его мечту о военном училище так изуродуют… к демонам! А другой…

— Что скажешь, Тим? — он впервые назвал товарища по несчастью этим именем и увидел — на бескровное лицо мальчишки легла тень.

— Мне все равно, — тихо, еле слышно.

Ну какого еще ответа можно было от него ожидать?

— Тогда останемся здесь. Как по мне, известное зло лучше неведомого.

— Особенно если учесть, — с готовностью подхватила Хлоя, — что это меньшее зло. Вы же знаете, дядюшка Тео против того, чтобы вас вмешивали в политику. А если он против, то никто не посмеет…

Тим с безучастным видом что-то спросил у девчонки. Это что еще за номер?

— Что ты сказал?

— Хочу знать, какой интерес у ее дяди, — на этот раз прислушиваться не пришлось, ответ — четкий и быстрый. Почудилось даже, что перед самым носом острие клинка мелькнуло. Непрост ты, задохлик, ох непрост!

— Я не думаю, что у него есть какой-то интерес, — торопливо проговорила девчонка. Да когда она наконец перестанет издеваться над платьем!

— Так не бывает.

— Я уверена, он не сделает ничего плохого.

— И твой дядя Ник уверен, что не сделал ничего плохого.

Лео не узнавал Тима: никогда бы не подумал, что он полезет в спор!

— И о себе ты думаешь не то, что говоришь. И не то, что есть на самом деле. Упиваешься собственной добротой и как будто бы состраданием. — И добавил несколько фраз на чужом, рокочущем, режущем ухо языке. Ишь ты, разговорился!

Хлоя мгновение-другое глядела на него расширившимися глазами, потом коротко ответила. Ни по мимике, ни по интонации не понять, о чем они говорят, но наверняка не о временном перемирии, взглядами испепелить друг друга готовы. «Не друг друга, а враг врага», — то ли к месту, то ли не к месту подсказала память строчку из какого-то читанного давным-давно стихотворения.

— Эй, вроде ясно сказано: говорите так, чтобы я понимал! — озлился Лео. — Чего ты лопочешь, растолкуй по-человечески!

Молчание.

— Не был бы ты такой дохлый, я бы из тебя всю придурь вытряс!.. Хлоя!

Но и девчонка промолчала, да еще и губу закусила. Значит, и вправду дело дрянь. Он перевел взгляд с одной на другого — кто первым не выдержит? Тот еще вопрос!.. Все-таки Хлоя, она не настолько сумасшедшая, чтобы… чего она ревет-то опять?!