2 Глава. Багровая Явь.

«…Ночь хмурая, как зверь стоокий,

Глядит из каждого куста!»

Ф.И.Тютчев

1 день назад.

Лёгкий тёплый ветерок дул мне в лицо, под ногами сухая в трещинах земля с красноватым оттенком наводила на грусть…

Я шёл уже достаточно долго, но всё равно мучился одним единственным вопросом: почему с раннего детства меня могли видеть только тётушка Добрана и сестрёнка Мила, а для остальных в деревне — я невидимка? И для животных и для людей. Мне уже шестнадцать лет, но я так и не нашёл ответа… А сколько раз меня сбивали с ног прохожие — и не счесть! Хотя поначалу было забавно смотреть на их удивлённые глаза, а иногда бледные лица от страха, когда они натыкались на меня — нечто невидимое, которое ещё и разговаривало…

Так погружённый в мысли я чуть не столкнулся у раскрытых ворот кладбища с мужиком с аккуратной бородкой. Он возник передо мной, будто бы из-под земли вырос! Но я вовремя отпрянул в сторону. Больше людей на кладбище не было, и я спокойно дошёл до могилы.

Уже год минул с того случая, как Милы не стало…

Положил пёстрый букет цветов возле овального каменного надгробия среди прореженной зелёной травы. Она всегда любила разноцветье… Я всячески ухаживаю за могилой, но Милу это не вернёт. День за днём меня нестерпимо мучает горечь потери, а по ночам гложет тоска. Душа болит… страдает… угас последний лучик счастья — свет любви… и лишь мрак всегда перед глазами… лишь горе плещется внутри…

Неожиданно подул ветер, обнял ласково теплом, разлохматил волосы и дохнул в лицо свежестью. Слева, за оградой кладбища, пробежали тёмно-зелёные волны густой травы. Я долгое время ими любовался… По земле лениво ползли тени белокучерявых облаков. Роща справа потемнела, померкла, словно деревья впали в глубокую задумчивость… Кроны — незабываемо шумели, а в полутьме изумрудные листочки радостно трепетали.

Мимо пролетела стрекоза. После того как проводил её взглядом, присмотрелся на надгробия. Некоторые были сделаны из дерева и облиты чем-то серым, что не давало древесине гнить, рассыхаться. А вот надгробие из тёмной бронзы, впереди, через две могилы, стояло гордо, выгнуто, точно грудь важного и напыщенного человека.

Далеко, в самом углу кладбища, виднелась могила бочкаря Пузана. Чудаковатый был человек: верил во всякие невероятные истории, легенды, слухи… твердил, что на земле полно всякой нечисти, нелюдей и существует волшебство!.. Даже после смерти он показывает всем свою веру: на простом каменном надгробии висела набекрень большая связка чеснока, а прямоугольный кусок земли окаймляли всегда горящие длинные свечи (любопытно, а кто их зажигает?). Их приторно-сладкий запах чувствовался даже отсюда.

И тут я вспомнил загадочный сон, который приснился мне ночью, и в нём Мила звала, просила освободить её из заключения. И, надо сказать, сновиденье было настолько правдоподобным, а сестрёнка выглядела такой живой, естественной, что я теперь в сомнениях — сон ли это? А вдруг — некое послание? Ведь в этом сне Мила выглядела немного иначе, точно повзрослела на год. К тому же, сама её гибель была необычной!..

«Приступ холода» прервал ход мыслей. В последнее время я испытываю его всё чаще и чаще. Мне неожиданно хоть ночью, хоть жарким днём становиться зябко. Ненадолго, но приятного мало. А всё это — произошло из-за моего любопытства. Полгода назад я прогуливался возле Леса Потерянных Душ и заметил в зелёной траве костяную маску, что лежала боком. Подобрал, повертел в руках, осмотрел. Белая, гладкая на ощупь, похожая на человеческое лицо, с пустыми прорезями для глаз, сжатыми передними зубами и узким, острым подбородком. На правой скуле изображался скорпион. Выпуклый, красивый, из рубина, а изнутри как бы светился. Крупный клешни хищно раскрыты, точно вот-вот схватят добычу, хвост дугой обхватывал правую прорезь для глаза, кончик иглы опасно поблескивал.

По глупости своей я взял да и приставил маску к лицу, та неожиданно прилипла к коже, да так сильно — не отодрать! Сколько бы не мучился, а снять не мог. Через какое-то время маска потеплела, начала истончаться, пока и вовсе не исчезла. А удивило меня то, что я явственно ощущал некую тяжесть на лице. Словно она никуда не делась, а стала невидимой и неосязаемой. В тот же день случился первый «приступ холода»…

Однако в этот раз всё было никак обычно. Вместо того чтобы озябнуть всем телом сразу, я стал мёрзнуть медленно, снизу вверх. Сначала холод обжёг пальцы ног, полностью ступни, икры… Холод как бы бил волнами, омывал меня и поднимался всё выше и выше… Я прямо-таки ощущал эти волны, почти видел. Холод уже добрался до губ, и я встал на цыпочки, словно мог утонуть. А когда холодные волны накрыли меня с головой, то я задержал дыханье. И тут сперва почувствовал, а потом и вовсе узрел лазурное пламя, которое объяло всего меня. Э-э-э… как так? От удивления я выдохнул остаток воздуха из лёгких и часто-часто задышал. Целый рой синих искорок залетел мне в нос. Они слегка охладили его, но никакого вреда не принесли, как будто я дышал простым воздухом — а не пламенем. Стоять же в ярко-голубом костре было холодно и как-то неуютно, что ли. Постепенно пламя угасло, а левая рука начала тяжелеть.

Суровый суслик! Что — ещё не конец! Глянул — рука от локтя до кончиков пальцев кристаллизировалась. Вот это да… Сжал пальцы в кулак, разжал. Слушаются, и ничего не болит! Смущают только гладкие грани…

Краем глаза заметил что-то странное. Отвлёкся — перестал разглядывать руку, которая сверкала багрянцем, и посмотрел по сторонам. Вокруг творилось невесть что: на всём лежал алый сумрак, пропал дневной свет. Я взглянул на небо — а там полная луна!

Э-э-э… где солнце?! Я только осознал: луна КРОВАВО-КРАСНАЯ!.. Испокон веков она была светло-голубой, так почему же сейчас напоминает чьё-то сердце, что ещё живое вырвали и пригвоздили к небесам?! Что это за происки чернокнижников! Кто выдернул меня из светлого дня в мрачное царство теней?!

Взгляд упал на рощу. А это что за напасть?.. Деревья были голы, без единого листа! А вместо ствола — толстые сучья, десятками вытянутые из земли, переплетались между собой. Странные деревья, выше обычной сосны раза в три, пугали белой, как кость, корой. На гладкой поверхности хорошо отражались тёмно-алые блики…

По земле стелились какие­-то потусторонние, полуживые тени… Ветки скрипели, протягивали иссохшие, скрюченные ветки, словно хотели поймать и затащить в мрачную чащу…

Я сглотнул и почувствовал, будто кто-то сзади есть. Может быть, там стоит усопший, который восстал из могилы и тянет руки к моей шее?! С трудом обернулся. Никого.

— Фу-ты ну-ты, перепугался, — и с облегчением вздохнул.

Неожиданно кто-то громко ухнул — я вздрогнул; послышались хлопки крыльев; из темноты вылетел филин и опустился на надгробие, крепко сжал его коготками. Он всмотрелся в меня круглыми глазищами, как бы с интересом, и так забавно наклонил голову, что мне стало смешно.

— И чего я, дурак такой, испугался? Ха-ха-ха… даже стыдно за себя.

Филин выпрямился и застыл, как каменное изваяние. Большие глаза теперь смотрели на меня жадно, как на добычу. Не знаю почему, но у меня пробежали мурашки по спине…

И тут произошло нечто невероятное. У филина в груди раскрылась жуткая челюсть, похожая на капкан, с острыми зубами.

Итить! Что за чудище такое?!

Грянул леденящий душу визг — настолько ужасный, что проживи я хоть до ста лет, мне его не забыть! Внезапно из пасти в груди вылетело что-то длинное, пролетело над головой и задело волосы. Что это было? Обернулся. Шип? Нет, не шип — а заостренный с двух сторон кол (в длину не меньше чем с локоть!), который пробил деревянное надгробье навылет. Сквозная дыра видна даже отсюда!

— Гули-гули-гули… — вытянул я вперёд руку и, потирая большим пальцем о кончики других, стал приманивать филина. — Хорошая совушка — пернатая головушка, добрая.

Вжик! В землю возле ног воткнулся острый кол.

— Нет, не добрая!.. — вмиг я переменил своё мнение.

Филин взвился вверх и, закрывая собой кровавую луну, завис в воздухе: крылья широко распахнуты (почему он не падает?), клюв злобно щёлкает. И тут на внутренней стороне крыльев раскрылись множества страшных глаз.

Что за чертовщина?! Из каких мрачных глубин оно вылезло?

Внезапно филин исчез — раз и нету. Как так, где он? В ночной тиши, как гром среди ясного неба, раздались хлопки крыльев — и очень близко!..

Мигом помчался к могиле с большим надгробием из бронзы (да, к тому самому, которое как бы выпятило грудь!), мышкой нырнул за надгробье, прислонился к нему спиной и стал слушать… а вокруг тишина! Взглянул на левую руку, там зеркальные багровые грани отбрасывали робкий свет. Интересно, на что она способна?

Грянул сильнейший визг. Мне думалось, барабанные перепонки лопнут! И вновь тишина… как будто я и вправду оглох!

Что­-то обожгло плечо, и я резко повернул голову влево. Да ты шутишь! Выпушенный филином кол почти полностью вошёл в бронзовое надгробье (толщиной не меньше, чем с два кулака!) и порезал мне плечо. Для такого чудища даже металл не помеха! Выскочил из мнимой защиты надгробия и быстро добежал до небольшого пяточка, где не было могил, там и замер — превратился в одно большое ухо! Сейчас остаётся только уповать на слух. Иначе во мне появятся дыры — не совместимые с жизнью!

«Дзинь-дзинь-дзинь…» — зазвонили мои часы. Ура!!! Пришла пора наслаждаться сыром! И пусть весь мир подождёт!

Чтобы убедиться, вынул из кармана штанов круглые часы на цепочке, щёлкнул на кнопку, и крышка открылась. Так и есть! Ровно 12.00. И как всегда, над циферблатом выскочил махонький соловей и музыкой для моих ушей пропел: «пора завтракать, пора завтракать…»

Интересно, а сейчас, действительно, полдень? А то эти часы барахлят — могут иногда целыми неделями молчать, а могут ежедневно звонить и показывать время для завтрака.

А, неважно-неважно. Полез в кожаный мешочек на поясе и извлёк оттуда белоснежный платочек, аккуратно заправил его за ворот рубашки на груди. Отлично! Вот теперь я настоящий аристократ, перед завтраком. Ещё один платочек постелил на землю и положил на него крохотный кусочек сыра. Ну-с, приступим! Отрезал тоненькую полоску, проткнул вилкой и отправил в рот. Ням-ням, вкуснотища!.. Полцарства отдал бы за головку сыра! Да вот нету царства. А жаль…

Вжик! Рядом с моей головой что-то просвистело.

Вот надо же — летает тут всякое! Только отвлекает и завтракать мешает! Безобразие! А, неважно-неважно. И отправил в рот ещё одну полоску сыра.

Вжик! Кол воткнулся в землю возле моих ног. Снова эта гадость меня отвлекает! А, неважно-неважно. Отклонился влево и что-то, пролетев мимо, оцарапало шею.

Я отрезал ещё кусочек, пригнулся за ним, и надо мной опять что-то просвистело! С превеликим удовольствием стал жевать сыр.

…После трапезы вскользь прошёлся платком по губам. Так сказать, вытер крошки. И убрал всё обратно в кожаный мешочек.

— Итить! — воскликнул я от удивления.

В земле, поблизости со мной, торчали с десяток острых колов.

— Вот жуть! Да я чуть не помер!

Взвыло чувство опасности, и я тут же отпрыгнул влево. И не зря. Туда где я был мгновенье назад, в зёмлю вошёл кол.

Почему филин не визжал перед «плевком»? Мой взгляд метался туда-сюда, пока не зацепился за странную рощу. Точно. Среди деревьев по мне будет сложнее попасть, а там глядишь, чего и поумнее придумаю, тем более ограда между кладбищем и чащей исчезла. Стрелой домчался до голых, белых деревьев и затерялся среди стволов, но углубляться далеко не стал — сам не знаю почему…

Послышались хлопки крыльев. И тут я не поверил своим глазам — даже протёр их! От земли отлепились тени веток и опутали что-то. Между белыми ветками, в воздухе словно рассеялся туман, и оттуда появился филин, опутанный чёрными жгутами. Тени тянули жуткую птицу к земле. Филин бился, вырывался и визжал так — что я чуть не оглох! Однако его притянули к самой земле, где жидкая тень вмиг поглотила того живой волной. После чего рябь на тени прошла, и лишь перья ещё летали в воздухе — напоминали о мрачном пиршестве…

Гром и молния! Да эта чаща будет пострашнее жуткого филина! Хватит испытывать удачу, пора выбираться отсюда — а лучше вообще из кладбища!

Как только я выбежал из белой чащи, — то уже был вынужден остановиться! Путь мне преградила длиннющая рыба, которая извивалась, как змея. Она проплывала по воздуху над землёй на уровне пояса. С виду чёрный угорь с ярко-алыми плавниками. Да они же из огня! И сверху по всей спине — тоже проходил огненный плавник, а когда рыба беззвучно раскрывала рот, то оттуда вырывался язычок пламени… Итить! Обычно это человек жарит рыбу, а тут — она сама кого хочешь поджарит! Создаётся такое впечатление, будто бы внутри угря бушует огненный шторм — и так раскалил чёрную плоть, что та пошла трещинами! Сквозь них вырывались злые искры. А угрю всё нипочём! Я боюсь даже представить, что будет — если тот захочет выпустить всё это пламя! Последствия будут не меньше, чем при извержении вулкана!

Оглянулся назад, щупальца теней ползли ко мне по земле. Ещё немного и я буду схвачен!

А угорь всё извивался длинной лентой — не давал пройти! Для него же не существовало преград: своей головой он, словно раскалённой спицей, пронзил уже не одно надгробие, и когда касался металла туловищем, то оно оплавлялось, как свеча.

А живые тени уже совсем близко, промедлю сейчас — не спасусь! Больше не сомневаясь нырнул вперёд, стал проползать под рыбой. Сверху нещадно дышало жаром, и я сразу весь взмок. Жгло уши, шею, и рубашка нагрелась. Хотел посмотреть назад, приподнял голову, да как затрещало, да как запахло палёным. Ёшкин кот! Моя шевелюра! Пригнулся к самой земле и ощупал волосы. Слава богу, только опалились немного.

Снова пополз, быстро-быстро перебирая руками и ногами, и как только вырвался из-под угря, то побежал. Мимо мелькали надгробия, под ногами хрустели камешки, что покрывали неширокую дорожку, а всё бежал и бежал не оглядываясь назад…

Наконец-то, показались кованые ворота, открытые нараспашку. Я влетел в них и вырвался на простор.

Фу-у-ух, запыхался, да и в боку колит! Стал приходить в себя — согнулся пополам и руками упёрся в ноги. Когда перевёл дыхание, то разогнулся и вытер пот со лба.

Это что такое?! Вокруг кладбища лежала серая пустыня. Где цветочная равнина, что была здесь раньше? Куда не кинь взгляд — одни барханы! От родной местности осталась только одна натоптанная дорожка с деревни на кладбище. По ней-то я и пошёл, но внутренне приготовился к очередной каверзе.

Вдалеке показался большой цветок у дороги. На тонком стебле тускло светился закрытый алый бутон, а по бокам у него красовались широкие фиолетовые листики с красной прожилкой. И чем ближе я к нему подходил, тем сильнее убеждался — дело нечисто! Ветра-то не было, а цветок раскачивался — потом неожиданно замирал и вновь начинал раскачиваться…

С опаской стал проходить мимо него… Вдруг бутон повернулся ко мне, раскрылся и выпустил огромное облако пыльцы.

От неожиданности глубоко вдохнул и… почувствовал какой-то терпкий запах и ничего более! Но… что это такое! Я с трудом могу двигаться! Воздух загустел так, что пришлось приложить просто невероятные усилия, дабы шагнуть. Тело отталкивает назад!

Согнулся, опустил голову и пошёл, как на таран. Шаг… Короткая передышка… Ещё шаг… Стою уже чуть ли не в полуприсядь! Меня не только отжимает, но и сверху что-то давит… Если по-быстрому не выберусь отсюда, то превращусь в круглый ком! Напрягся так, что в ушах зашумело, а перед глазами поплыли разноцветные пятна, но сумел шагнуть ещё один раз. Всё больше не могу! Сил нет…

Лицом уже упирался в колени, а сверху всё давило и давило… От бессилия стал царапать руками землю. Я что здесь так и умру? Ну уж дудки! Мне ещё Милу нужно найти и спасти! Уперся ладонями в землю и прыгнул вперёд, словно лягушка.

Наконец-то вывалился из пыльцевого облака и растянулся на земле… Весь взмок — хоть рубашку выжимай! А тело отяжелело раз в сто, и не отдышусь всё никак. Хорошо, что этот цветок попался мне только сейчас, а не на кладбище — ни то точно бы кормил червей в земле! Ведь там и жуткий филин, и прожорливые тени белых деревьев, и длиннющий угорь, который может запросто поджарить одним дыханием, а прикосновением и вовсе расплавить!

Такие мысли враз меня подстегнули, и я встал (хоть и с трудом!). Шатаясь от страшной усталости, побрёл в деревню Весёлая Лужайка…

Вся улица, огороды, деревья купались в ярко-солнечных лучах — пропала багровая мгла! А когда — я и сам не заметил… словно она мне в кошмаре приснилась! Да и левая рука стала обычной. Вот только случай на кладбище произошёл наяву. Доказательством служила порванная рубаха на плече и порез — пусть и неглубокий, однако болючий!

Пыльная дорога с небольшими ухабами убегала вдаль… Привычный мир вернулся — а мрачный остался позади. Справа, на главной площади, как и ожидалось, весьма оживлённо. Возле торговых палаток толпятся, шумят люди, где-то блеют овцы, мычат коровы. Слева от широкой дороги жмутся друг к дружку особняки купцов. Я никогда не мог этого понять: почему их дома стоят так близко? Им нравится соседство? Или же они настолько скупы и считают, что свободный участок земли для них — это непозволительная роскошь?!

Вдали яркими красками умилительно цвёл Благоухающий Сад — наша гордость! Все жители за ним ухаживают, оберегают. В саду полно разных цветов. Там есть и Ляканы с ярко-алыми бутонами в чёрную крапинку — как божья коровка, и Радужный Огонёк с длинно-острыми лепестками, и Фиолетовые Мохноёжики...

Всякий любит посидеть на лавочке посреди красочного буйства Благоухающего Сада, а уж мило беседуя провести целый день в беседке — это мечта каждого! Жаль беседок и скамеек мало…

Повернул голову вправо, на торговую площадь. Ух, надо же как повезло! В толпе увидал знакомый головной платок.

— Тётушка Добрана, тётушка… — радостно воскликнул я и как можно скорее побежал к единственному близкому человеку, который у меня остался.

Увы, но добрая женщина не была мне роднёй. Она приютила нас с сестрой ещё давным-давно. Я не помню, как это было, но в детстве нас оставили возле двери её дома, и тётушка приняла нас, стала заботиться, как о племянниках. В доме она жила одна, и как только мы подросли, то старались всячески помочь ей по хозяйству.

— О-ля-ля, это же мой Среброкрылушка, — обрадовалась тётушка Добрана, когда заметила меня, и тепло улыбнулась. Возле её губ и глаз появились морщины, такие добрые — лучиками.

Под цветастой косынкой прятались рыжие волосы; глаза, не смотря на возраст, сверкали озорным блеском; а в длинном платье с рисунком из жёлтых цветов тётушка выглядела гораздо стройнее, красивее и моложе.

— Знаешь, а я сегодня потеряла кольцо! То самое, которое велено всегда носить. Надеюсь, ничего страшного не произойдёт… — тётушка Добрана выглядела немного озадаченной и испуганной, но вот уже через мгновение собралась с духом, улыбнулась. — А ты пришёл помочь мне нести плетёнки с овощами? Как я счастлива, что ты у меня такой заботливый!

Неожиданно я почувствовал холод в глазах. Какие-то знакомые ощущения… Догадка была рядом и нагло крутила хвостом, но я никак не мог её схватить. Тётушка Добрана ещё что-то щебетала, как вдруг откуда-то сверху на сверкающей нити спустился огромный паук, размером с бычью голову, на чёрном брюшке золотые линии — такие замысловатые, как расписные узоры на доме богача Стригуна.

Хищно щёлкая жвалами, паук повис возле лица тёть Добраны, и вдруг стал быстро-быстро опутывать её голову паутиной.

В сильнейший ужас меня вогнало то, что тётушка продолжала что-то рассказывать — как ни в чём не бывало! Что происходит? Я думал кошмар закончился!

Взглядом пробежался по серебряной нити вверх. А там, высоко в небе всю деревню накрыла куполом паучья сеть. Но почему? Ведь нет той кроваво-красной луны! К тому же, солнце, как обычно, нежилось в лазурном небе.

Спустился ещё один паук и жвалами вцепился в сердце тётушки. Да что вы творите — насекомые-переростки! И уже собрался голыми руками расправиться с ними, но… не смог сделать и шагу! Да что здесь происходит-то, а?! Глянул вниз — а там полчище мелких паучков приковали белесыми нитями мои ступни ног к земле…

Без раздумий нагнулся и начал обрывать паучьи нити. Пусть и с трудом, но всё же удавалось от них избавляться. И тут мелкие паучки приклеили паутиной одну мою руку к ноге, другую к земле. А перед лицом повис огромный паук. Два ряда мрачных глаз уставились на меня…

Приписка от автора. Часть1.

Как-то днём ко мне прилетела Муза, похожая на лесную феечку с прозрачными крылышками. А влетела она в приоткрытую форточку.

— Встречай, я привела к тебе нового персонажа, — указала рукой на форточку феечка.

— Хья-ха-ха… И я должен пролезть в такое маленькое отверстие? — сказал кто-то за окном (четвёртого этажа!!!). — Ну уж нет, лучше сделать вход пошире!

И с криком «Удар полумесяца!» кто-то шарахнул по окну. Острыми осколками стёкла влетели в квартиру, полетели куски рамы, щепки…

— Хья-ха-ха, так-то лучше! — радостно произнёс некто, стоящий на подоконнике, держа в руках огромный меч, больше похожий на сильно увеличенный нож.

Одежда — белоснежная. Кожа белая, как мел. И даже волосы, которые торчали острыми шипами, — тоже белые!

— Ну, я полетела дальше! Мне ещё стольких писателей нужно посетить, — сказала феечка и вылетела в окно.

«Приплыли… И что мне с этим персонажем делать!!!» — подумал я.

Незнакомец спрыгнул с подоконника, направил на меня кончик лезвия огромного меча и пошёл угрожающей походкой.

— Ха! И насколько ты силён? — вопрошающе вскинул левую бровь белый мечник. — Сейчас и проверим, — и бросился на меня, пытаясь разрубить пополам.

Я схватил швабру, прислонённую к стене, и принялся ею отбиваться. Однако с каждым ударом мечника она становилась всё короче и короче…

Подхватил с пола пустое ведро и швырнул в буйного персонажа.

— Хо-о-о… неплохой шлем, — сказал мечник и поправил ведро на голове. Затем вновь кинулся на меня…

«Вот же буйного персонажа привела ко мне Муза», — только и успел я подумать перед очередной атакой мечника.

Через три недели.

— Я полагаюсь на тебя, — сказал автор, обернувшись к сильнейшему и ужаснейшему мечнику (Белоснежке Хролу!).

— Ха! Конечно. Оставляй кухню на меня, — поправил мечник на своей голове белый тазик, который носил на манер панамы.

Автор прошёл в прихожую.

— Тогда я отправлюсь на Север! И исполню давнюю мечту: поесть вкуснейшее мороженое, что по слухам делают именно там. Хмм, говорят на севере холодно. Оденусь-ка потеплей! — автор взял с вешалки шубу и надел, а низ заправил в трусы. — Вперёд к мечте! — поднял он палец кверху и выскочил в подъезд.

Захлопнулась входная дверь, из-за которой глухо слышались, как с гиканьем автор шумно спускался на улицу, перепрыгивая через несколько ступенек.

Он так и убежал на Северный полюс в тапочках и семейных трусах, в которые заправил тёплую шубу.

Опаснейший мечник радостно оскалился:

— Хья-ха-ха… уж я-то накормлю читателей! — и прошёл на кухню готовить очередной кусочек пирога, придерживая одной рукой белый эмалированный тазик, словно за край широкополой шляпы.