Глава 18.

***

— Есть только один вариант, — я кивнула в сторону распластанного тела чудовища.

Судя по усилившейся вони, оно уже начало разлагаться.

Я поведала капитану о своих злоключениях на столбе, умолчав, правда, о странных видениях. Наемник молча поднялся и подошел к бездыханной твари, прикрывая ладонью лицо.

— Неплохо ты его отделала, — донесся до меня насмешливый голос северянина. В нем угадывались нотки одобрения, и я с удивлением почувствовала, что это мне слегка льстит. Виду я, однако, не подала, лишь пожала плечами.

— Очень уж не хотелось щеголять без головы на плечах. Так что кровавый душ — малая плата за жизнь.

Я вспомнила острые зубы твари и поежилась.

Коннар брезгливо сплюнул и поддел носком сапога темно-бурую кучу внутренностей, вывалившихся из искромсанного в ленты брюха.

Я вытащила кинжал, спасший мне жизнь, выщелкнула лезвие и медленно поднесла его к глазам. Желание подробнее разглядеть себя боролось с глухим ужасом перед тем, что я увижу в отражении.

Кожа побурела, сморщилась и стала шершавой, как кожура орехов ларра[1]. Веки скукожились и плохо закрывались, обнажая алые от лопнувших сосудов глаза. Эта напасть расползалась не только по лицу — темный "воротник" сползал к ключицам, и отдельные бурые островки пионами зияли на тыльной стороне рук. Меньше всего пострадали волосы — они только покрылись темно-желтым налетом по линии лба.

Будто во сне я послюнила палец и потерла щеку. Влага охотно впиталась в кожу, но не произвела никакого эффекта.

— Похоже, у этого булладха[2] ядовитая кровь, — тихо сказала я, — другого объяснения нет.

Желваки на острых скулах северянина вздулись, и он с яростью опустил ногу на труп. Раздался сухой треск.

— Я впервые вижу подобную тварь, — признался он, — и ей еще повезло, что она издохла прежде, чем я пришел в себя! Клянусь, я не оставил бы ни единой целой кости в ней за то, что она сделала с тобой!

Я подавила нарастающее раздражение. Наемник не изменил себе, распаляясь по любому поводу, даже если тот был пустячным.

Сама же я чувствовала странную отрешенность. Не то, чтобы мне было плевать на произошедшее, но и сильных переживаний я не ощущала.

Я глубоко вздохнула и убрала кинжал.

— Пора уходить отсюда, — мой голос звучал безразлично и отчужденно, — если никто не показывается, это еще не значит, что больше этих тварей здесь нет.

Коннар ухмыльнулся.

— Поражаюсь твоему хладнокровию, Кошка, — сказал он, — иной раз мне думается, что ты и не женщина вовсе.

Я пожала плечами. С языка едва не сорвалась колкость, но я решила придержать ее при себе. Молча встав, я повернулась, чтобы продолжить путь к лесу, когда услышала удивленный возглас наемника.

Столб, на котором совсем недавно мы с чудовищем так весело проводили время, привлек его внимание, и он стоял перед ним, вглядываясь во что-то.

— Подойди, Кошка, — необычно серьезным голосом позвал он, — кажется, тебе тоже было интересно, куда пропали люди из этой деревушки.

Его слова пробили брешь в броне отчужденности, и я безропотно подошла и встала рядом.

— Ох, Хэлль...

— Оценила? — невесело хохотнул наемник, — вот так думаю: вроде бы, многое повидал, много, где побывал, но встречаешь подобное — и все летит к демонам.

В этом он был прав. Мне тоже никогда не доводилось слышать о чем-то подобном, хотя земля Аэдагги полнилась самыми фантастическими историями.

То, что сначала показалось мне белесыми линиями, оказалось человеческими ребрами, плотно застывшими в ноздреватой серой массе, как гнус — в янтаре. Северянин достал меч и без особых усилий отковырнул еще несколько кусков этой странной субстанции. Перед нами появилось еще несколько костей и нижняя челюсть.

— Готов поспорить на свою руку, что эти штуки битком набиты скелетами, — угрюмо резюмировал наемник, затыкая клинок за пояс. — Вот тебе и ответ.

— Пещерный медведь не ест свою добычу сразу, — медленно, как сомнамбула, проговорила я, — сначала он зарывает ее в землю на несколько дней. Только когда мясо слегка подпортится и покроется червями, он вырывает его и сжирает.

Слова сами срывались с языка, и, начиная фразу, я не знала, чем она закончится. Словно кто-то говорил моим голосом, отведя мне роль безмолвного наблюдателя.

Коннар с удивлением взглянул на меня и кивнул:

— Примерно так. Скорее всего, это огромные столовые. Твари делали запасы впрок. Наверное, мы тоже должны были стать закуской.

Он скривился и отошел от столба. Я постояла еще немного, завороженно глядя на останки неизвестного мне человека. Кем он был? Землепашцем? Шахтером? Или это то, что осталось от матери большого семейства, дородной женщины с добрыми глазами? Или от девушки, которая только-только вступила во взрослую жизнь, окрыленная надеждами и мечтами?

Прямо как я.

Обжигающий огонь ярости вспыхнул в душе, когда я подумала о том, что и мои надежды и стремления могли бы быть погребены под толщей этой мерзости. Мутная пелена упала на глаза, горло сдавило резкой болью, и в ушах зашумело.

— Кошка!

Громкий оклик северянина привел меня в чувство. Я обнаружила, что стою, прижавшись лбом к "погребальному" столбу, сжав кулаки так сильно, что еще чуть-чуть — и ногти прорвут кожу.

— Я в порядке, — откликнулась я, не без труда выпрямляя дрожащие пальцы, — поспешим. Я больше не хочу находиться на этом… могильнике.

Коннар без лишних слов подал мне сумку с Камнем, сиротливо валявшуюся неподалеку, и тронулся в путь первым.

***

Осознание того, что наш путь к заветной цели сокращается шаг за шагом, пьянило. Поглощенная мыслями о каменной флейте, я совершенно забыла о наших драконидах, сбежавших в лес накануне. Вспомнив же о них, я приуныла: с исчезновением скакунов шанс в скором времени добраться до монастыря становился ничтожным. Учитывая то, что факелы потерялись где-то на страшной пустоши, а без драконидов время в дороге растягивалось вдвое, если не втрое, мысли мои приобретали все более и более мрачный оттенок. На чудо я не надеялась и была твердо уверена, что скакуны уже далеко от нас и наверняка закончили свои жизни в желудках каких-нибудь хищников.

Именно поэтому вид двух драконидов, мирно разгуливающих между деревьев у самой кромки леса, поразил меня до глубины души.

Судя по чуть расширившимся глазам северянина, он тоже этого не ожидал.

— Пожалуй, стоит послать драконюху пару дориев, — хмыкнул он, седлая животное, — наверное, та зубастая тварь решила оставить их на закуску, только добраться сюда уже не смогла.

— Либо мы показались ей более вкусными, — в тон ему поддакнула я, вставляя ногу в стремя. Продырявленную ладонь кольнуло, и голова закружилась: забытье на столбе продолжало сказываться. Неуклюже побалансировав, я все же запрыгнула в седло и взяла поводья, вопросительно взглянув на Коннара. Тот почему-то медлил.

— Скажи, Кошка, — задумчиво проговорил он, — ты по-прежнему хочешь продолжать путешествие? Несмотря на все, что с тобой случилось? Впереди могут ждать вещи и пострашнее.

Я в изумлении прикусила губу и нахмурилась. С чего бы это наемника потянуло на подобные расспросы?

— Я сама выбрала этот путь, — безаппеляционно отрезала я, давая понять, что не очень горю желанием продолжать этот разговор, — и пройду его до самого конца. Каким бы он ни был. Что бы не ждало меня впереди. Я должна. Иначе моя жизнь потеряет смысл.

Голос задрожал от волнения, а фразы стали отрывочными. Внезапное желание излить душу на мгновение накрыло меня с головой, но я вовремя спохватилась и одернула себя.

Капитану Коннару незачем много знать о Дикой Кошке Мелиан.

Впрочем, он особо и не возражал. Уставившись в пустоту перед собой, он выдержал паузу и тихо произнес, будто говоря сам с собой:

— Сейчас я даже рад, что Феррг[3] скрестил наши дороги, Кошка. Я пройду с тобой до конца, и если случится так, что я попаду в Серебряный Чертог Амальганны, то я хотел бы, чтобы последним, что я увидел, была ты.

Не дождавшись моего ответа, северянин подстегнул драконида и поскакал вперед.

Его неожиданная откровенность застала меня врасплох, но я быстро справилась с собой.

Бросив прощальный взгляд на кладбище омнийцев, я всадила пятки в бока драконида, и тот послушно порысил следом за удаляющейся спиной наемника.

Отложим наш задушевный разговор, капитан.

***

Ткань рвалась с сухим треском, беспомощно повисая на ладонях северянина широкими лентами.

— Из телохранителя я постепенно превращаюсь в горничную, — угрюмо проворчал Коннар, расправляясь с очередним лоскутом материи, — сначала помоги выбрать платье, потом — заплести косу… Что дальше? Прикажешь стирать твое белье?

Я только неопределенно хмыкнула, оставив наемнику простор для фантазий, и сделала еще один виток вокруг лица.

Идея замаскировать лицо, плотно забинтовав его тряпками, пришла нам в голову почти одновременно. Попрепиравшись некоторое время (наемник был горячо убежден в том, что история о пострадавшем в бою выглядит убедительнее), мы разработали легенду. Исходя из нее, я была юным уроженцем Северных земель, с рождения страдающим от неизлечимого недуга, превратившего мое лицо в уродливую маску. Вдобавок ко всему, мой герой был немым, на что северянин саркастически заметил, что "такого доходягу в нашем поселке утопили бы в бадье с водой сразу после рождения".

Коннару же досталась роль "моего" старшего брата. По сути, от него требовалось всего лишь оставаться самим собой, с поправкой на наличие безголосого родственника.

— У вас были случаи, когда приходилось обращаться к чужим богам? — спросила я наемника, когда приготовления были почти закончены. Вопрос был не праздным: еще свежа была память о том презрении, с которым Коннар высказывался о Лиаре.

Северянин задумался на удар сердца и ответил, пренебрежительно скривив губы:

— Никогда. Отвернуться от Владык Амальганны — все равно, что всадить нож в спину отца.

Я скептически подняла бровь. Яростные вспышки религиозности всегда настораживали меня, не привыкшую полагаться ни на кого, кроме себя. Но, в конце концов, каждый имеет право верить, во что хочет: хоть в уродливых карликов второго континента, хоть в суровых воинственных божеств, рожденных северными лесами.

Я затянула последний узелок на затылке. Широкие полосы ткани плотно закрывали всю голову и лицо, выпуская наружу лишь косу и оставляя неширокую прорезь для глаз. Дыхание быстро сделало плотную материю горячей и влажной, и я поняла, что первое время буду бороться со страстным искушением стянуть маскировку с лица.

Коннар придирчиво наблюдал за моими манипуляциями.

— Сойдет, — наконец кивнул он, — главное, не давай себя толком разглядывать, помни о том, что ты немая, и все может получиться.

Эти слова будто разбили ледяную стену спокойствия внутри меня. Сердце гулко стукнуло и ухнуло в низ живота. Я схватилась за сумку, как потерпевший крушение хватается за обломки корабля.

— Все может получиться, — хрипло повторила я.

Кажется, Коннар почувствовал мое состояние. Подняв бровь, он насмешливо спросил:

— Что такое? Отважная "я пройду до конца" все-таки чего-то боится?

Волна гнева слизнула ростки страха. Стиснув зубы, я мило промурлыкала:

— Пожалуй, я погорячилась. Я всего лишь глупая слабая женщина, которая сама не понимает, куда лезет. Конечно, если бы не она, то великий воин сейчас догнивал бы на столбе… Но, право слово, это пустяки, ведь нет участи почетнее!

Лицо Коннара потемнело.

— Когда-нибудь я заставлю тебя ответить за все твои дерзости, Кошка, — с угрозой в голосе предупредил он, — еще никто и никогда не смел говорить мне подобное в лицо, и не думай, что я спущу тебя это просто потому, что ты женщина!

Я благожелательно улыбалась под маской, довольная произведенным эффектом. Как обычно, стоило мне вернуть колкость, гнев быстро пошел на убыль. Наемник не мог этого видеть, но я была уверена, что он все чувствовал.

Видимо, так и было. Опалив меня тяжелым взглядом, северянин вышвырнул ставшими ненужными тряпки на обочину.

— В путь, Кошка, — процедил он сквозь зубы, подходя к дракониду и берясь за поводья.

— Как скажешь, мой капитан, — с фальшивым послушанием пропела я и вдруг воскликнула:

— Постой-ка, а это что?

Когда наемник протянул руку к шее драконида, мой взгляд остановился на внутренней стороне его локтя.

Чуть пониже сгиба зияли три аккуратных точки — в точности такие, на на моей ладони.

Не обращая внимания на озадаченное лицо бывшего капитана, я подлетела к нему и схватила за руку, изучающе всматриваясь в находку.

Как только мои пальцы коснулись его кожи, Коннар отчетливо вздрогнул. Спустя мгновение поверх моей ладони легла его. Я была слишком поглощена разглядыванием и не сразу посмотрела на северянина.

В его глазах медленно, по крупицам, разгоралось темное пламя, в котором плавно кружили, сменяя друг друга, удивление и слабый отблеск надежды.

Пропустив удар сердца, я опомнилась и отдернула руку.

Пламя погасло в тот же миг, словно на него выплеснули ушат воды, и Коннар стал прежним — угрюмым, колючим наемником.

— Что это такое? — повторила я, уже просто потому, что нужно было разрядить обстановку.

Северянин нахмурился и сухо ответил:

— Эта дрянь, которая чуть не превратила нас в надгробия для самих себя, укусила меня перед тем, как я отрубился. У нее, скорее всего, ядовитая слюна или что-то в этом роде — я спал, как убитый, и очнулся бы на полях Йаллы[4], если бы...

Наемник замолчал, помрачнев еще больше. Я тоже не торопилась с ответом, обдумывая его слова.

Если слюна той твари действительно усыпляла, почему же тогда я "проспала" совсем недолго? Неужели всему виной мои непрекращающиеся визиты в Междумирье?

Лязг сбруи отвлек меня от мыслей; Коннар уже запрыгнул в седло и взялся за поводья.

— Скоро начнет смеркаться, — коротко бросил он, не глядя на меня, — поторопись. Или тебе тут так понравилось, что ты решила поселиться на этой дороге?

Я послала ему гневный взгляд, но сделала это больше по инерции, чем от настоящего раздражения.

Мой драконид протяжно вздохнул и ткнулся жесткой мордой мне между лопаток.

— Уж где-где, а здесь мне не понравилось совершенно, — пробормотала я, забираясь на него, — пусть призраки этих мест здесь и остаются. С меня вполне хватает моих собственных.

***

На булыжники легла сумеречная роса, превратив их в блестящие скользкие бугорки, выпирающие из земли. Из-за деревьев медленно просачивался белесый туман, повисая клоками на раскидистых ветках. Моя маска отсырела и обвисла на лице лягушачьей кожей, неприятно холодя при каждом прикосновении.

Бока драконида тяжело подрагивали, а капающая с клыков пена расползалась по земле неаккуратными кляксами. Как только мы свернули на тропу пилигримов, я безжалостно погнала его вперед, больше всего на свете боясь опоздать, упустить паломников и стукнуться об захлопнутые прямо перед носом ворота.

В самом начале мой страх был легким и прозрачным, как утренняя дымка. Казалось, что времени еще много, да и путь до монастыря достаточно длинен, так что у меня есть все шансы столкнуться с долгожданными паломниками за поворотом.

Однако день пролетел в веретене безумной скачки, перемежаемой редкими привалами, но нам никто так и не встретился. Чем ближе подкрадывался вечер, тем сильнее становилась моя паника, и, когда солнце уже зацепилось краем за деревья, я была близка к истерике.

На протяжении всего дня северянин хранил молчание, лишь изредка роняя какую-нибудь малозначительную фразу. Я была признательна ему за это: в таком состоянии мне очень не хотелось распыляться на ненужные препирательства и пустопорожние споры. Да и все вокруг не очень-то располагало к болтовне: этот лес был похож на огромный собор, в котором даже самый тихий шепот разносится вокруг оглушительным криком.

Когда на смену сумеркам пришла ночная мгла, наемник обогнал меня и, схватив драконида за уздцы под нижней челюстью, заставил замедлить бег.

— Притормози, — едва шевеля губами, сказал он, — эта шкура с костями падет прежде, чем взойдет луна. Да и скоро тут станет темнее, чем у набийца в заднице, хочешь свернуть шею?

Я метнула на него гневный взгляд и упрямо потянула на себя поводья. Конечно, Коннар был прав, но понимание того, что любое снижение темпа может обернуться непоправимым опозданием, свербящей занозой сидело в груди.

Драконид сипло всхрапнул и заплясал на месте, не зная, кому из нас подчиниться. Северянин нагнулся и прошипел что-то ему на ухо, но зверя это мало успокоило.

Я вновь дернула узду, но наемник предупреждающе поднял ладонь. Его лицо было трудно различить в темноте, однако я вдруг кожей почувствовала волну удивления, хлынувшую с его стороны.

— Да ладно, — пробормотал он, — не может быть.

И, понизив голос, спросил:

— Ты тоже это слышишь?

Я невольно напрягла слух. Очевидно, у северянина с этим было получше, но теперь и я различила далекие голоса, не то перекликивающиеся, не то тянущие заунывную, как степной ветер, мелодию.

— Шар'ракх, — выругался Коннар со смесью удивления и облегчения, — прямо как по заказу. Похоже, твои хилые боги услышали тебя и подкинули нам эту встречу!

Я не стала ничего отвечать, ограничившись слабым кивком. Все мысли и чувства ярко вспыхнули внутри и сосредоточились в одной-единственной точке — монастыре, который, наконец, обрел вполне реальные очертания.

Впрочем, северянин истолковал мою молчаливость по-своему.

— Привыкаешь к роли? — деловито осведомился он, — ну, и правильно, а то развяжешь язык в самый неподходящий момент, обьясняйся потом, почему у моего "брата" голос прорезался, да не какой-нибудь, а бабский.

Я криво усмехнулась. Запах сил на то, чтобы злиться на наемника, иссяк.

— Уверена, это всегда можно обьяснить чудом Лиара. Думаю, у него, как у всех богов, своеобразное чувство юмора, — прошептала я и подстегнула драконида.

***

Отрезок времени между тем, как мы увидели мелькающие далеко впереди огни, и тем, когда мы добрались до них, показался мне вечностью. В голову безостановочно лезла всякая чепуха: каждый шаг то приближал цель, то будто отбрасывал на несколько шагов назад; отблески пламени вдруг становились призрачными, как мираж в пустыне, а дракониды начинали дышать тяжело, с присвистом, грозя свалиться замертво. Такой бури эмоций я никогда не испытывала, и к тому моменту, как мы достигли цели, меня колотило так, что я при всем желании не могла пошевелить языком.

Факелы, послужившие нам импровизированным маяком, были воткнуты в землю у дороги в виде большого полумесяца. В их дрожащем свете кружились фигуры, облаченные в темные хитоли; их количество было сложно назвать из-за постоянного перемещения. Не замечая нас, замерших совсем рядом, они тянули какую-то заунывную мелодию, состоящую только из одного звука "о", и передавали друг другу большой шар, светящийся золотисто-молочным светом. Его отсветы выхватывали из темноты потрепанные края капюшонов одеяний незнакомцев, надежно укрывая от нас их лица.

Коннар фыркнул, казалось, со всем презрением, что накопилось внутри.

— Мы даже на похоронах такую тягомотину не пели, — едко заметил он, — под нее хочется добровольно в костер прыгнуть.

Я хихикнула про себя. Северянину нельзя было не поверить. Не так давно Коннар рассказал мне, что, когда на Севере умирал кто-то из мужчин-воинов, соплеменники либо сжигали его со всей воинской амуницией в погребальном пламени, либо отправляли по реке в ладье, завернутого в листья тука. Все это происходило под аккомпанемент разудалых песен, а хмельная брага лилась бочками. Северяне верили, что за смертной чертой воина ждали вечные радости жизни: славные битвы рука об руку с легендарными героями прошлого, хмельные пиры в чертогах Амальганны и рощи, полные девственниц и умерших возлюбленных.

Сомнительные радости, как по мне.

На мой вопрос о загробных перспективах женщин наемник расплывчато намекнул, что их тоже ждет счастливое послесмертие: самые везучие удостоятся почетной роли служанки за пиршественным столом или наложницы в тех самых рощах. О том, что случится с менее удачливыми, северянин предпочел умолчать, однако после моего насмешливого замечания, что уж куда-куда, а на его родину или в Амальганну мне попасть совсем не хочется, заметно помрачнел.

Рисунок танца сменился, и песня стихла. Фигуры в хитолях выстроились в два ряда, встав лицом друг другу и дав мне, наконец, сосчитать их.

Всего их оказалось тринадцать человек: по шесть с каждой стороны и один — во главе, лицом к дороге. Ряды протянули друг к другу руки с вывернутыми к небу ладонями и, воздев головы, затянули еще более тоскливую песню. На сей раз, она заключалась в монотонном чередовании звуков "а" и "э" и напоминала заунывный плач недавно родившихся детей.

— Интересно, надолго ли они тут собрались? — проворчал Коннар, — не удивлюсь, если они проторчат тут всю ночь, так и не заметив нас.

И невольно сглазил.

Светящийся шар вновь появился на сцене. Он возник в руках фигуры, что стояла особняком, не дав мне даже понять, откуда.

Незнакомец принялся плавно описывать круг шаром, двигая его посолонь; в какой-то момент шар явственно дрогнул и едва не упал на землю, а раструб капюшона обратился в нашу сторону. Остальные даже не повернули голов, из чего я сделала вывод, что они либо слишком погружены в свои рулады, либо стоят с закрытыми глазами.

Нас наконец-то заметили.

Несмотря на явное замешательство, "глава" не прервал странного танца. С грехом пополам покончив с кругом, он вытянул руки прямо перед собой и медленно, двинулся вперед, сквозь частокол рук своих сотоварищей, прорезая их, как костяной плавник речного трирама[5] — лед по весне.

В конце пути он вручил свою ношу ближайшему товарищу и поспешил к нам, путаясь в широкой хитоли и сбрасывая с головы капюшон.

Это оказался высокий человек с абсолютно лысой головой, тонкими бескровными губами и впалыми щеками. Желтый свет факелов сделал его похожим на жертву зыбучих песков Ароайны[6], до последнего боровшуюся за свою жизнь.

— Вы кто такие? — буквально выкрикнул он, раздувая щеки, — что делаете на этой священной тропе? Случайным зевакам сюда нельзя!

Ох, как обидно, что мой язык был связан! В горле страшно защекотало от желания указать ему на откровенное отсутствие логики: вряд ли "случайных зевак" занесло бы в такую глушь, так что наш визит в любом случае выглядит запланированным. Коннар в гневе сузил глаза, и я мысленно застонала: похоже, наше предприятие может провалиться к Хэллю, даже толком и не начавшись.

Однако капитан, похоже, сумел побороть собственную натуру. Он заговорил вполне мирным голосом, лишь легкой хрипотцой выдавая свою ярость:

— Мы не хотели нарушать ваш… кхм… танец. Просто мы очень торопились, чтобы догнать вас...

— Это не танец, а походный ритуал Выноса Шара! И зачем вам понадобилось догонять нас? — с подозрением спросил мужчина. Он сильно вытянул шею, подробно разглядывая Коннара, и на лице его плясал нескрываемый страх.

Я вполне понимала его чувства. Наемник и при свете дня не выглядит милым невинным созданием, а в неверных бликах пламени — и подавно. К тому же, грязь и ошметки застывшей слизи, намертво приставшие к коже и запутавшиеся в волосах, не добавляют в образ привлекательности. Конечно, перед тем, как тронуться в путь, мы ополоснули лицо и руки в мелкой речушке, что протекала близ Омнии, но толку от этого было чуть.

Северянин вздохнул и простер руку ко мне. Его пальцы повисли в ударе сердца от моего лица, и он стал похож на актера из королевского театра, готовящегося сыграть жизненно важную роль. Я взглянула на него и мысленно пожелала удачи: от убедительности Коннара зависело то, попадем ли мы в Лит-ди-Лиар без приключений или будем прорываться туда с боем.

— Мой брат тяжело болен, — заговорил наемник, и я с облегчением услышала в его голосе почти настоящую скорбь, — это случилось с ним в пять лет, и с тех пор мы мотаемся по всему свету в поисках средства, которое исцелит его...

Браво, капитан. Без преувеличения — браво. Не знай я всей подоплеки, поверила бы безоговорочно. Жаль, что сейчас неподходящий момент, а то бы я встала и зааплодировала.

Пожалуй, налью тебе ирли-лея за свой счет, когда все закончится.

Лысый незнакомец пожевал губами и неприязненно сказал:

— И вы решили, что мы поможем твоему брату? По-твоему, мы лекари?

Коннар пожал плечами.

— Лекари не справились с этой хворью. Я не очень-то верю в целительную силу веры, но мой брат где-то узнал о том, что в Лит-ди-Лиаре могут помочь и сделать его прежним. Теперь он постоянно думает о том, чтобы попасть в этот монастырь… Мы узнали, что туда могут пустить только, если идешь с паломниками, и смиренно просим вас взять нас с собой.

По лицу незнакомца прошла рябь недоверия, и он обратил внимание на меня.

— И от кого ты это услышал?

Я развела руками и смущенно покачала головой.

— Мой брат Мерран немой с рождения, — расколол молчание резкий голос северянина.

Значит, теперь и северянин ступил на извилистый путь придумывания имен. Я повторила это имя про себя несколько раз, чтобы примерить и запомнить потверже.

Паломник слегка смутился, но это ничуть не изменило его суровости.

— Сожалению, друзья мои, — судя по тону, у Хэлля он таких друзей видал, — но наш монастырь — не лечебница. К тому же, насколько я понял, вы даже не алдорийцы...

Коннар мрачно склонил голову, подтверждая это. Незнакомец широко развел руками, будто пытаясь обнять кого-то очень толстого и невидимого.

— И не отмечены светом Лиара. Я не возьму вас в монастырь, ибо не вижу в этом никакого смысла. Сожалею.

Он низко опустил голову и стал быстро-быстро осенять себя кругом.

Мы с северянином молча уставились на него. Кажется, Коннар заскрипел зубами; я же почувствовала себя так, будто только что добралась до вершины крутой горы, но пальцы соскользнули, и я покатилась вниз, обдирая кожу об острые булыжники.

Подмога подоспела с совершенно неожиданной стороны.

— Что случилось, брат-в-Свете Шомас? — прозвенел над поляной молодой мужской голос. Его звук подарил мне крошечный лучик надежды, и я немного воспряла духом.

Нас обступили другие паломники. Скинув капюшоны, они застыли молчаливым полукругом, с недоверчивом опаской разглядывая незваных гостей. Вперед выступил высокий юноша с буйными темными кудрями, рассыпавшимися по плечам. На его лице, как присосавшаяся пиявка, сидела продолговатая родинка.

Лысый Шомас недовольно взглянул на него и нехотя ответил:

— Ничего не случилось, брат-в-свете Джолан. Они уже уходят...

— Я скажу, что случилось! — вдруг перебил его Коннар, и, кажется, от его громкого рыка вздрогнула не только я, — этот ваш Шомас, — он беспардонно ткнул пальцем в сторону последнего, — отказывается не просто помогать, но и просто подарить надежду на исцеление моему брату! — тот же жест, но уже в мою сторону.

На лице молодого Джолана отразилось крайнее возмущение.

— Брат-в-свете Шомас, — срывающимся голосом произнес он, — это правда?

Лысый паломник пронзил наемника яростным взглядом, но наткнулся лишь на бесстрастные черные глаза.

— Он утверждает, что его брат болен, — процедил он, — но я не понимаю, чем поход в Лит-ди-Лиар может помочь ему. Лекарей там и в помине нет, а настоятель не занимается ничем подобным!

Его голос булькал от возмущения. Северянин дал ему договорить и легко перехватил инициативу.

— Иной раз вера творит чудеса, — спокойно сказал он, — и я уверен, что это именно такой случай. Мой брат уверовал в Лиара. Как бы я сам не относился к вашим богам, я хочу его выздоровления, с помощью ли Лиара, Бриссы или демонов Хэлля.

По ряду паломников пробежал шепоток. Джолан со свистом втянул в себя воздух.

— Брат-в-свете Шомас! — с праведным негодованием воскликнул он, — как же так? Вы отказываете в помощи человеку, который действительно в этом нуждается? А как же сила вашей веры? Неужели вы забыли о третьей заповеди Лиара: "Помоги всем убогим и обиженным, и да приумножится Свет-в-тебе"?

Хэлль побери, этот парень мне определенно нравится!

Наверное, почуяв, куда ветер дует, Шомас торопливо заговорил:

— Мы не знаем, что за болезнь у этого юноши, не знаем, заразна ли она! А если из-за него мы все умрем? Как говорится, пусти паршивую овцу в стадо — испортит всю отару!

— За все то время, что мы шлялись по этой стране, из-за брата никто не умер, — заметил Коннар. По его оттенку сарказма в его голосе я поняла, что северянин начинает терять терпение.

Джолан растерянно посмотрел на Шомаса, потом перевел взгляд на меня и участливо спросил:

— Что именно с тобой произошло?

— Мальчишка немой, — резковато бросил Коннар, — это уж точно не вылечишь. Мерран, покажи им!

Мне стало жалко Джолана: такое несчастное выражение появилось на его лице. Захотелось ободряюще улыбнуться парню, но я сдержалась и выполнила требование северянина, спрыгнув на землю и приспустив перед всеми свою повязку.

Кто-то охнул, кто-то помянул Лиара. Шомас начал громко молиться, а Джолан, явно наспех сотворив круг, начал с любопытством вглядываться в мое лицо. Постояв так несколько ударов сердца, я почувствовала себя неуютно, как обезьянка в шатре бродячих циркачей. Решительным движением спрятав лицо, я отступила в тень, а Коннар занял мое место.

— Убедились? — хмуро спросил он, — я-то на это уже вдоволь насмотрелся, на две жизни вперед, а с непривычки может и удар хватить.

С этим он, конечно, хватил через край, но никто и слова ему поперек не сказал. Опасливо поглядывая на наемника, паломники сгрудились в кучу и принялись переговариваться между собой так тихо, что до нас долетало только приглушенное шипение, словно ветер шуршал в камышах. Бросив на нас враждебный взгляд, Шомас нырнул в самую гущу обсуждения, и до нас периодически доносился его негодующий шепот.

Я молча посмотрела на северянина. На его лице было написано безразличие, но оно явно было наигранным: чуть подрагивающая верхняя губа выдавала внутреннее напряжение. У меня же в подреберье кольнула и заныла тянущая, как удар хлыста, боль предвкушения, и я начала нервно переступать на месте, не в силах справиться с муками ожидания.

Шепот стих, и к нам направился Джолан, сияющий, как начищенный медный кувшин.

— Мне удалось переубедить брата-в-свете Шомаса! — радостно воскликнул он, — вы отправляетесь в Лит-ди-Лиар с нами!