Глава 2

***

Терпко пахло жженой травой, верблюжьим навозом и горячим песком. Откуда-то доносилась заунывная молитва муаззина* — дело близилось к полудню, и скоро должно было начаться ежедневное Восхваление Солнцеликого**.

Надвигалась жара; уже сейчас становилось трудно дышать, а в окружающем мареве постепенно начинали расплываться очертания предметов вокруг.

Несмотря на это, базарная площадь жила своей обычной жизнью: все вокруг гудело, толкалось, спорило, торговало и кричало. Периодически в толпе черными ужами мелькали воришки, слишком быстрые, чтобы их можно было схватить и слишком ловкие, чтобы попасться самим.

Дарсан сидел, привалившись к каменной стене караван-сарая, близ наглухо запертых ворот, понуро опустив голову. С того проклятого дня, как увезли Таллию, прошла уже неделя, а он не сделал ровным счетом ничего, чтобы вернуть ее или, хотя бы, попытаться проникнуть туда, где ее держат.

Юноша глухо зарычал, почувствовав болезненный укол сердца, ноющего от ощущения полнейшей безнадежности и бессилия. Что он мог сделать? Он один, ведь все, к кому он обращался с этой просьбой, отказали ему! О Демоны Эмира, у него даже не было денег, чтобы заплатить самому захудалому наемнику! Последние дэннары*** ушли на их с Таллией дом...

Он застонал и уткнулся лицом в согнутые колени. Воспоминание о любимой моментально пробудило в нем самые страшные мысли отом, что с ней могут делать в этот самый момент...

Так что же теперь — головой об камень? Покончить разом со всеми мучениями и перенестись в Дивные Сады****? А как же Таллия? Обречь ее на мучения в застенках? Опустить руки и сдаться?

Отец всегда повторял Дарсану: "Не бывает беспросветной тьмы. Оглянись, и ты обязательно увидишь лучик света".

Отец всегда был мудр. Но смог бы он повторить такое и сейчас?

Раздираемый внутренними противоречиями, Дарсан беззвучно закричал и, взмахнув руками от переполнявших его эмоций, схватил первое, что попалось под руку — треснутый глиняный горшок. Ощутив пальцами шершавую поверхность, нагретую солнцем, Дарсан несколько мгновений оцепенело разглядывал его, а, затем, выругавшись сквозь зубы, отшвырнул посудину от себя.

Горшок с уханьем рассек воздух и стукнулся об угол караван-сарая, развалившись на две части с каким-то печальным позвякиванием. Один из черепков отлетел… и угодил прямо в живот владельцу заведения, который с поклонами провожал посетителя.

Воздух сотрясся от громогласных ругательств сайборона*****; он моментально понял, чьих это рук дело. Дарсан машинально вжал голову в плечи, испытывая какое-то подобие облегчения: он прекрасно знал, что сейчас старый склочник вызовет городскую стражу, и Дарсана примет в свои прохладные вонючие объятия зиндан******. Хоть какая-то определенность в жизни.

Старик, тем временем, продолжал распаляться; его пестрый халат колыхался на необъятном брюхе, от чего казалось, что львы, вышитые на ткани, шевелятся.

— Демоново отродье! Да как ты вообще посмел приблизиться к моему почтенному заведению! Как посмел здесь бродяжничать! Сейчас я позову господина Шехмета, и ты...

— Проше прощения, что прерываю вас, но мне кажется, что это излишне.

Мелодичный голос, которым была сказана эта фраза, принадлежал тому самому посетителю, которого провожал караванщик. Вернее, посетительнице: невысокой темноволосой девушке, плотно закутанной в богато расшитую темно-красную накидку.

Оба: и старый караванщик, и Дарсан на секунду замерли от неожиданности, а девушка, воспользовавшись моментом, положила руку на локоть старика и нежно проговорила, глядя на него чуть ли не влюбленными глазами:

— Я уверена, что причина столь опрометчивого поступка этого, безусловно, достойного юноши весьма весома. Совершенно очевидно, что он чем-то расстроен, не правда ли?

Она повернула голову к Дарсану, и тот невольно зарделся под взглядом ее огромных карих глаз, в глубине которых плескались золотые искорки. Неожиданно злость и отчаяние, плотно охватившие его, стали понемногу отступать.

Неожиданно девушка лукаво подмигнула ему и отвернулась. Дарсан оторопело уставился на нее, а сайборон визгливо вскрикнул, тыча в него пальцем:

— Каэррэ-хэннум*******, я этого прохвоста уже не раз видел у стен моего почтенного заведения! Он толчется тут днем и ночью, не иначе, как стибрить что-то задумал! Сегодня он в меня камнем попал, а завтра приложит палкой по темени! И потом, Вы же тоже могли пострадать… я вызову стражу, и они как следует проучат этого недомерка!

Дарсан вновь почувствовал, как к щекам прихлынула кровь, но на сей раз — от едва сдерживаемого гнева.

— Это был всего лишь осколок кувшина! — разъяренно вскричал он, вскакивая на ноги. Молодая хэннум поморщилась, — я не собирался причинять вам никакого вреда! А вот стражу можете вызварь — я с превеликим удовольствием поведаю им о гнилой муке, которая содержится в ваших закромах и из которой вы печете лепешке, а также о том, куда деваются бездомные кошки, которых приваживают ваши служанки...

Посетительница караван-сарая звонко расхохоталась. Лицо старого сайборона сначало побледнело, а затем на дряблых щеках начали медленно проступать красные пятна. Он резко сменил тон:

— В самом деле, я думаю, что стража посчитает причину вызова слишком незначительной, и меня могут самого оштрафовать… нет, мальчишке, конечно, давно пора в зиндан, но все же… о, Солнцеликий, да как вообще можно было подумать, что я держу несвежие продукты...

Посетительница с любопытством глядела на него, время от времени бросая быстрые взгляды на Дарсана и хмуря лоб. Видно было, что ее мучают какие-то сомнения.

Юноша же, в свою очередь, вновь обессиленно прислонился к запыленной стене, ощущая сквозь прорехи на спине горячую от солнца поверхность. Гнев исчез так же быстро, как и появился, и он был готов безмолвно принять все, что готовила ему судьба.

Тем временем, улучив момент, когда караванщин сделает паузу в своих бормотаниях, девушка ловко сунула ему в руку что-то, ярко сверкнувшее на солнце. Старик недоуменно уставился в ладонь и изумленно воскликнул:

— Золотой альвэннар! Но, Каэррэ-хэннум...

— Тс-с-с, — девушка приложила к губам тонкий пальчик, — давайте не будем поднимать шума? Считайте это платой за те бесценные сведения, что Вы мне дали, а также за милосердие, проявленное к этому несчастному, — она кивнула на Дарсана.

— Это слишком высокая цена, — слабо запротестовал старый пройдоха, однако, монета с быстротой молнии исчезла в складках его халата. Проделав это, он распрямился и низко поклонился, от души поцеловав край рукава незнакомки:

— — Да благословит Вас Солнцеликий, хэннум. Ваша доброта столь же велика, как и ваша красота. Этот юнец должен истово помолиться Благословенному пророку******* за то, что тот милостиво позволил вашим путям соприкоснуться...

Жители калифата Раханнан отличаются привычкой к пространным и цветистым речам, и старый сайборон, видимо, решил излить на Каэррэ-хэннум весь свой поток красноречия.

На лице последней, однако, отразилось плохо скрытое нетерпение, и она, уже не особо церемонясь, резко перебила его:

— Благодарю Вас за проявленное понимание, господин Олхаан, но я очень тороплюсь.

Только сейчас Дарсан с некоторым удивлением отметил странный акцент хэннум — по всей видимости, она прибыла в калифат издалека: относительно простое наречие Раханнана давалось ей с небольшим трудом, многие звуки она выговаривала чересчур твердо, растягивая гласные совершенно не там, где нужно было. Скорее всего, она была из Алдории: Дарсан повидал немало алдорских купцов в лавке своего отца, и ее акцент звучал очень похоже на их выговор.

Поняв, что его велеречие не обернется еще одной звонкой монетой, сайборон, тем не менее, согнул спину в глубоком поклоне, коснувшись ладонями земли, и удалился.

Каэррэ-хэннум, однако же, осталась на месте. Она внимательно проследила за тем, как захлопнулась деревянная дверь, и неожиданно повернулась к Дарсану.

— Юноша, — серьезно сказала она, хотя глаза ее смеялись, — у меня есть к тебе важное дело.

***

Прислуга одного из самых богатых караван-сараев Хайсора, столицы Ранаханна, с любопытством глядела на вжавшегося в расписные шелковые подушки юношу: настолько резким был контраст между его запыленными лохмотьями и роскошной обстановкой заведения.

Я потягивала прохладный лимонный айлэ — традиционный напиток калифата, сидя напротив паренька, и молча смотрела на него, ожидая, пока он немного придет в себя и заговорит.

Он затравленно оглядывался по сторонам, явно опасаясь раскрыть рот или поднять на меня глаза; мне это быстро надоело, и я подала ему пиалу из тончайшего фарфора, до краев наполненную айлэ.

— Угощайся.

Он изумленно посмотрел на нее, а затем — чуть насмешливо — отважился поднять глаза на меня.

— Что вы, хэннум… А если разобью?

— Это последнее, о чем тебе стоит беспокоиться, — нетерпеливо сказала я, — ведь за это будут заплачены мои деньги.

Мне приходилось говорить, сознательно замедляя темп речи, дабы была возможность обдумать фразу и тщательно подобрать слова: я не была особо сильна в наречии калифата, да и практики мне не хватало. Однако все приходит со временем, и, проведя полтора дня в Ранаханне, я обнаружила у себя значительное улучшение навыков владения местным языком.

Лицо юноши потемнело, и я пожалела о своих словах. Я совсем забыла о том, что в калифате царит патриархат, и позволить женщине оказаться в более привилегированном положении — сильнейшее оскорбление для мужчины.

Однако у меня была на счету каждая минута, чтобы тратить время попусту на глупые предрассудки.

— Юноша, — с нажимом повторила я, — сейчас не время для обид или споров. Мне нужна твоя помощь, и я готова хорошо тебе за это заплатить.

Лицо парня немного смягчилось, но его темно-карие глаза оставались предельно настороженными — как у зверя, застигнутого врасплох.

— Что вы от меня хотите? — наконец, тихо спросил он, принимая у меня пиалу, — я простой гончар, и дела у меня в последнее время совсем плохи.

Я вздохнула с облегчением. Кажется, контакт начал налаживаться.

— Видишь ли, твои гончарные услуги меня совершенно не интересуют, — осторожно сказала я, — мне понадобится кое-что другое.

Он так резко поднял голову, что я испугалась, как бы он не свалился с подушек назад. Его лицо залила пепельная бледность:

— Вы… вы намекаете на… но, хэннум, у меня есть невеста, и...

Он резко оборвал фразу и судорожно закашлялся, вновь пряча взгляд. Быстро поняв, что он имеет в виду, я искренне возмутилась:

— У меня и в мыслях не был покушаться на твою верность невесте! Дело в другом...

Я примолкла и украдкой огляделась. Роскошный зал, устланным изысканными коврами, на которых были с нарочитой небрежностью раскиданы подушки, пустовал. Прислуга неслышными тенями проскальзывала вдоль стен. Украшений из самоцветов нигде не было видно, а это значит, что разговоры посетителей никого не интересовали.* Значит, можно было беседовать, не особо таясь.

Я наклонилась к юноше и сказала, доверительно понизив голос:

— Мне нужно проникнуть во дворец калифа.

Паренек недооценил мягкость ковров: пиала не разбилась, однако недопитый айлэ мгновенно впитался в нежный ворс.

Передо мной вновь оказались изумленные глаза моего собеседника.

— Зачем? — выдавил он. Я небрежно пожала плечами:

— У него есть вещь, которая меня очень интересует. Если согласишься, расскажу более подробно.

Парень задумался.

— А если откажусь? Или донесу стражникам о ваших планах?

Я мягко улыбнулась и сказала сладким голосом:

— В первом случае, мы распрощаемся и сделаем вид, что не видели друг друга. Во втором… как думаешь, кому больше поверит городская стража: нищему гончару, валяющемуся у стен караван-сарая, или богатой чужеземке? К тому же, тебе будет очень сложно объяснить, откуда в карманах твоих лохмотьев взялось вот это.

Я подняла левую руку и щелкнула замочком одного из многочисленных браслетов, позвякивающих на запястье.

— Серебро, кайташерсская эмаль, вставки из красного дерева — думаю, зиндан тебе будет обеспечен.

Парень смотрел на меня с такой тоской, что где-то глубоко внутри во мне шевельнулась жалость. Но ее ни в коем случае нельзя было демонстрировать.

Я вновь ласково улыбнулась ему, как любимому брату:

— Я жду твоего решения.

— Вам не нужно было тратить силы на угрозы, госпожа, — с каким-то глухим отчаянием произнес молодой гончар, — я бы и так помог вам. Великий пророк услышал мои страдания, и послал мне вас...

Я недоуменно уставилась на него:

— Что ты имеешь в виду?

— Калиф похитил мою невесту, — тон, которым были произнесены эти слова, был наполнен такой ненавистью, что в их искренности сомневаться не было смысла, — увез ее в свой гарем. Я дал себе слова, что вызволю Таллию оттуда… любой ценой. Однако прошла уже неделя, а я не смог даже приблизиться к дворцовым воротам. Они защищены могущественными чарами, усиленными тремя отрядами элитных стражников. Я уже начал отчаиваться, когда появились вы.

Юноша умолк, вновь опустив взлохмаченную голову. Я же, в свою очередь, обдумывала его слова.

Я не верю в подобные совпадения, хотя мудрецы из горных монастырей княжества Хайань рассказывали мне о предопределенности и неслучайности всего сущего. Тем не менее, помощь юноше будет отличной гарантии того, что он воздержится от желания нанести мне удар в спину. В прямом и переносном смысле.

Чувствуя, что пауза затянулась, я вновь улыбнулась собеседнику, на сей раз, ободряюще.

— Я помогу тебе и твоей невесте, если, конечно, ты объяснишь мне, чем возлюбленная гончара могла заинтересовать калифа… и как он с ней воообще умудрился встретиться.

Вместо ответа юноша полез за пазуху и достал крохотный кусочек оникса, оправленный в серебро.

— Сожмите его в ладони, хэннум.

Я выполнила его просьбу. Кожа ладони ощутила прохладное прикосновение серебра, и в следующее мгновение перед моими глазами вспыхнул образ девушки.

Калифа вполне можно было понять: невеста моего нового знакомца была красива. Ни скромная абана**********, ни глубокие тени, залегшие под глазами — явный признак усталости и недосыпа — не могли умалить яркую, словно оперение колибри, внешность. Огромные черные глаза, вьющиеся волосы, окраски воронова крыла, кокетливая родинка в правом уголке алых от природы губ — не удивительно, что калиф не устоял перед соблазном.

Видение провисело в моем сознании несколько секунд и померкло.

— У нас хватило дэннаров только на недолговечный Камень Памяти, — словно извиняясь, с сожалением произнес юноша, когда я возвращала ему самоцвет.

Я деликатно промолчала: наверняка, им с невестой попался еще и сердобольный литанээ, согласившийся уступить в цене. Не знаю, как здесь, а в Алдории даже малый Камень Памяти стоит примерно, как хорошая двуколка.

— Ее зовут Таллия, — мечтательно сказал парень, с нежностью гладя оникс. Я почувствовала слабую неприязнь к калифу и удивилась: ведь, в глубине души я вполне понимала его стремление обладать столь экзотическим цветком.

Однако упоминание юношей имени невесты заставило меня вспомнить еще кое-что:

— А как твое имя?

Парень моргнул и, будто спохватившись, склонил голову, приложив к груди ладонь:

— Дарсан, Каэррэ-хэннум.

— Рада знакомству, — церемонно кивнула я, решив пока оставить вопрос своего настоящего имени открытым.

Служанка, бесшумно скользя, принесла нам поднос с фруктами, часть из которых мне доводилось видеть только на картинках. Дарсан жадно уставился на блюдо, видимо, не решаясь взять что-то. Я небрежно махнула рукой:

— Можешь брать все, что захочется. Наш с тобой разговор только начинается.

Юноша, мигом схвативший огромный персик в самом начале моей фразы, замер и устремил на меня непонимающий взор.

Я устроилась поудобнее на подушках, откинула назад волосы, звякнув длинными золотыми сережками, и деловито спросила:

— Что тебе известно о калифе?

***

Блюдо давно опустело, но никто не торопился заменить его: я попросила слуг пока не тревожить нас, боясь спугнуть пылкий настрой Дарсана. Тот, в свою очередь, горячо жестикулируя, рассказывал мне о порядках в калифате, роскошном дворце правителя, носившем претенциозное название "Лилия Небес" и о привычках хозяина дворца.

— Когда умер старый калиф, Аббаис Шестнадцатый, мы вздохнули свободнее. Я был еще маленьким, но помню, как отец постоянно жаловался на непомерные налоги, суровые законы, предписывающие мастеровым отбывать трудовую повинность во дворце раз в месяц, и многое другое. Со смертью калифа стало полегче, особенно, когда правила его жена. Нынешний калиф тоже был молод, и пока ему не исполнилось двадцать, в "Лилии" временно правила его мать. Онаотменила повинность, снизила налоги, в общем… сделала все, чтобы сердца людей смягчились, а жизнь стала легче.

Я уловила сомнение в его голосе и уточнила:

— Вам она не нравилась?

— Каэррэ-хэннум, — с укором сказал юноша, — вы не местная, а у нас всем известно: слабой женщине не под силу вынести тяготы государственной власти. Вот мы и ждали, когда повзрослеет калиф Тэймуран Восьмой.

Его слова мне не понравились совершенно, но я промолчала, поджав губы. Дарсан, видимо, был не очень наблюдательным, потому что он продолжал, как ни в чем не бывало:

— А потом Тэймурану исполнилось двадцать. Была пышная коронация. В тот день мне удалось пробраться на главную площадь и даже схватить белую пшеничную лепешку, которые раздавали народу во славу нового калифа. Потом мы поделили ее с Таллией — отец мой к тому времени уже умер.

Дарсан мечтательно вздохнул и зажмурился, явно вспоминая те события. Я же неодобрительно покачала головой: представляю, какая давка была на площади из-за этих лепешек! Хорош правитель, который начинает свое правление с подобного мероприятия.

— И каково вам его правление? — сухо спросила я.

Дарсан нахмурился:

— Первые пару лет было хорошо. Конечн, налоги опять повысили, но не до такой степени, как было при старом калифе. Было несколько странных законов… например, запрещалось выходить на улицу в полнолуние… или держать дома кошек… были созданы даже специальные отряды, отлавливающие их.

— А как же мыши? — удивилась я. Парень пожал плечами:

— С ними неплохо справляются пустынные кайсы.

Он ткнул пальцем вверх; подняв голову, я увидела тонкую змею древесного цвета; обвив балку на потолке, она, казалось, дремала, прикрыв крошечные бусинки глаз.

Я невольно передернулась: ничего не имею против змей, но наблюдать подобную у себя над головой было… неприятно.

— А что случилось потом? — спросила я, с трудом оторвавшись от разглядывания своей невольной соседки на потолке. Юноша горько усмехнулся; я успела отметить желваки, вздувшиеся на его щеках:

— А затем калиф стал собирать свой гарем. Ему сватали многих знатных девушек, однако лишь часть из них попала во дворец в качестве его жен. А затем… затем он стал в открытую разъезжать по городу, в окружении стражников, которые по его приказу хватали понравившихся ему девушек и отправляли во дворец. Иногда он посылал вместо себя Коннара.

— Кого?

— Капитана стражи. Коннар — наемник откуда-то с севера, но, говорят, предан калифу как пес. Он появился спустя полгода после коронации Теймурана, и сразу был назначен капитаном.

Дарсан зябко передернул плечами и вновь стиснул кулаки.

— А затем калиф увез мою Таллию.

— Как это произошло?

Темные, как сливы, глаза Дарсана сузились, а ноздри стали раздуваться. Мне было страшно жалко его, не хотелось тратить время на ненужные подробности, но, таким образом, я надеялась разговорить паренька и еще больше расположить его к себе.

— Был день Большого Базара, — тихо начал Дарсан монотонным голосом, прикрыв глаза, — я торговал горшками в Гончарном ряду, а Таллия зазывала посетителей. У нас так принято, Каэррэ-хэннум — до замужества женщина может работать наравне с мужчиной...

Я нетерпеливо кивнула, показывая, что мне нужна суть, а не пространные рассуждения.

— Внезапно рядом с Таллией оказался богато одетый господин. Он сказал, что хочет купить целый воз утвари — обставить новый дом. Она хотела подвести его ко мне, как вдруг он схватил ее за руку, развернул лицом к себе и воскликнул: "О, Эмир, я давно не встречал подобной красотки!" Тут же, откуда ни возьмись, появилась стража, целая толпа. Они схватили Таллию… она кричала и вырывалась, пока ее тащили в палантин… правда, ее крики тут же умолкли, как только опустилась шелковая занавеска. Я пытался кинуться за ней, отбить ее, но они оказались сильнее… мой прилавок перевернули, а меня избили — правда, не очень сильно. Калиф тогда еще насмешливо сказал: "не тратьте на него силы, он все равно ничего не сможет сделать".

— Кто такой Эмир? — машинально уточнила я, обдумывая рассказанное Дарсаном. Тот испуганно приложил два пальца ко лбу и отвесил поклон в сторону востока:

— Злейший враг Пророка, Госпожа. Владыка Демонов Нижнего Царства.

Я кивнула и запоздало спохватилась:

— Это что же получается: калиф мог спокойно разгуливать среди народа? Как так получилось, что ты его не узнал?

— Мало, кто знает калифа в лицо, госпожа, — спокойно пояснил юноша, — он пользуется этим и время от времени ходит по столице, слушая, о чем говорят люди. Правда, думается мне, его больше интересовали девушки...

Дарсан вновь помрачнел и уставился в пол. Я отважилась ободряюще потрепать его по плечу:

— Выше нос, друг мой. Не бывает безвыходных ситуаций. Кажется, у меня уже созрел план.

***

— Вы с ума сошли, хэннум!.. простите, — парень запнулся и, вспомнив о своем положении, опустил голову. Я снисходительно посмотрела на него снизу вверх, с комфортом вытягиваясь на роскошной кушетке. Решив продолжить разговор в более уединенной обстановке, я уплатила за один из самых роскошных номеров караван-сарая, и накрепко заперла все двери.

Чертовски приятно тратить деньги. Особенно чужие.

— Почему? Что тебе не нравится? У Алдории множество посольских миссий по всем трем материкам, поэтому я решила, что выдать себя за посла не составит труда.

Дарсан, осмелев, замахал руками, будто отгоняя назойливую муху, вьющуюся перед лицом:

— Вы не понимаете, госпожа. С некоторых пор правила приема иноземных гостей ужесточились… калиф вообще всегда отличался нетерпимостью к чужеземцам. Послов не пустят ко двору без предварительных переговоров с первым визирем.

Я недовольно прикусила губу: не люблю, когда на моем пути возникают препятствия. С другой стороны, следовало поблагодарить Богов, что мне попался такой толковый спутник: без него я бы сильно рисковала головой.

— А откуда ты все это знаешь? — подозрительно осведомилась я, перебирая в уме варианты проникновения во дворец.

— Тетка прислуживала при кухне несколько лет назад, — безрадостно сообщил парень, — ее потом прогнали, после исчезновения матери калифа.

Он испуганно умолк и быстро глянул на меня, словно испугавшись, что сболтнул лишнего. Однако на меня его заявление не произвело сильного впечатления: голова была занята другим.

— Какого исчезновения? — рассеянно поинтересовалась я, перебирая яшмовые четки.

— Тетка рассказывала, что за день до того, как ее выгнали, мать калифа перестала появляться во дворце, — по всей видимости, Дарсана тоже не особо волновало это известие, — скорее всего, калиф отослал ее за пределы столицы.

Я покивала. Такое встречается у венценосных особ: потенциального соперника по престолу лучше держать подальше от себя. Даже, если это мать; особенно, если она уже ранее этот самый престол занимала.

Правда, я не думала, что калиф обошелся высылкой родственницы. Что-то подсказывало мне, что ей был уготовлен куда более далекий путь.

— Вернемся к нашим гхалгам********, — строго сказала я, — если вариант с послом не подходит, то, может быть, имеет смысл притвориться местными жителями, попросившими аудиенцию калифа по важному вопросу? Тебе-то и притворяться не потребуется, а я нацеплю каэджаб********, а ты скажешь, что я — твоя немая родственница.

Тут мне пришло в голову, что немой родственнице было бы вовсе необязательно являться на прием к калифу лично, но промолчала. Дарсан вновь энергично замотал головой:

— Калиф беседует с нами раз в месяц, когда луна идет на убыль. Во все остальные дни дальше третьего визиря нас не пустят.

Я тяжело вздохнула и вновь занялась четками, погрузившись в мысли. Дарсан топтался на месте с виноватым видом, словно это он был тем единственным препятствием, что мешало мне попасть во дворец.

Неожиданно меня осенило, и я торжествующе прищелкнула пальцами:

— Есть! Дарсан, знаешь, что сказал однажды один старый, мудрый одноглазый пират?

— Нет… — растерянно протянул юноша, недоуменно глядя на меня.

— Он сказал: "Если не знаешь, как лучше солгать, говори правду". Поэтому мы и пойдем к калифу говорить правду.

Я лучезарно улыбнулась юноше и лукаво подмигнула.

Дарсан застыл как соляной столп.

— Вы напрямую скажете калифу, что пришли за вещью, которая принадлежит ему, и за моей невестой?

Я укоризненно покачала головой.

— Дарсан, ВСЮ правду скажет только круглый дурак. Мы не дураки, и поэтому слегка недоговорим.

Мой обновленный план был таков: я представлюсь эксцентричной собирательницей древностей (что истинная правда, если, конечно, взглянуть на мой род занятий под несколько иным углом). Дарсана я представлю, как своего помощника (что тоже истинно). Надеюсь, калиф оценит мое искреннее желание познакомиться поближе с его роскошным дворцом и, главное, сокровищницей.

Я придирчиво оглядела себя в большое напольное зеркало, напротив которого стояла моя кушетка. Конечно, алое шелковое платье и многочисленные драгоценности тончайшей ювелирной работы смотрелись сногсшибательно, но каждая деталь в них вызывающе напоминала об алдорской моде.Будучи же на Востоке, нужно было и выглядеть по-восточному.

В соседней комнате стоял сундук, доверху набитый одеждой Назиры — последней, во всех смыслах этого слова, пассии Сокола. После… после того инцидента я посчитала справедливым позаимствовать у этой заносчивой аристократки, посмевшей посягнуть на моего бывшего возлюбленного, значительную часть ее сокровищ и туалетов. С ее стороны было крайне неосмотрительным путешествовать не налегке.

Я нехорошо усмехнулась, вспомнив растрепанную Назиру в висящей клочьями одежде. Интересно, она уже придумала способ выбраться с того одинокого острова?

Забывшись воспоминаниями, я принялась машинально расшнуровывать корсет, собираясь подобрать подходящий для калифского дворца наряд. Из забытья меня вывел надсадный кашель: Дарсан, пунцовый, как море на закате, отчаянно пытался смотреть в сторону, не зная, куда деться. По всей видимости, паренек раньше не имел дел с женщинами, и отчаянно смущался.

Сжалившись над ним, я решила не затрагивать столь щекотливую для мужчин тему, быстро зашнуровала корсет обратно и попросила:

— Принеси мне сундук из соседней комнаты и можешь подождать там, пока я подберу достойный наряд для калифского дворца. Потом отправимся в город и подберем тебе что-нибудь поприличнее этих лохмотьев.

На этот раз Дарсан взглянул на меня с обидой, смешанной с оскорбленной гордостью. Я только вздохнула: конечно, я опять забыла про местный менталитет. Интересно, как здесь умудрялась править исчезнувшая мать калифа?

***

Из соседней комнаты доносилось мерное похрапывание паренька, время от времени прерываемое невнятным бормотанием и болезненными постанываниями. Сквозь тончайшие муслиновые занавеси стыдливо проглядывала увядающая луна, похожая на местную красавицу в чадре; где-то далеко пронзительно кричали павлины и стучала, то приближаясь, то удаляясь, колотушка ночного сторожа.

Было душно, и я лежала поверх расшитого узорами покрывала, скрестив руки под затылком и глядя в шелковый полог громадной кровати. Сон обходил меня стороной, оставив наедине с луной и мыслями.

Я признавала, что мой план хромал на обе ноги. Я пускалась в абсолютно необдуманное предприятие, полагаясь лишь на свою смекалку и актерские способности. У меня не было ни плана дворца, ни сведений об охранных заклинаниях и возможных ловушках, лишь слова и домыслы Дарсана...

Я чуть не хлопнула себя по лбу, еле слышно застонав: совсем забыла про свое обещание относительно его невесты! Значит, помимо розысков Камня, нам придется бродить по "Лилии" в поисках девицы (как там ее зовут?). Это при том, что я совершенно не представляла себе, как мы будем уходить из дворца...

На миг закралась крамольная мысль: а не бросить ли парня на произвол судьбы, после того, как найду то, что нужно? Пусть сам ищет свою красотку, раз ему так этого хочется.

Однако я отмахнулась от этой идеи, ощутив укол досады. Несмотря на свои, порой не всегда благородные поступки, мне претило бросать доверившегося мне человека в беде. Наверное, еще не все внутри меня окаменело...

Я тяжело вздохнула и перевернулась на бок, бездумно водя пальцем по хитросплетению узоров на покрывале. Мысль испуганной птицей метнулась в совершенно иную область: теперь меня занимал вопрос местного устройства.

Дарсан упоминал о странных законах, издаваемых калифом. Интересно, какой в них смысл? Чем помешали его величеству те же кошки? (Я слабо улыбнулась, вспомнив свое прозвище) Может быть, он питает к ним неприязнь с детства? Но закон этот принят недавно. Или же калиф свихнулся на почве государственной власти? Сумасшедший с браздами правления в руках — что может быть хуже...

Дарсан вскрикнул во сне. Я невольно вздрогнула и порывисто перевернулась на другой бок.

С другой стороны, непохоже, чтобы во главе калифата стоял сумасшедший. Народ живет неплохо, его не душат непомерными поборами, не устраивают бессмысленных гонений на инакомыслящих, не пытаются стравить с соседней Алдорией и княжеством Хайань. Может быть, всем чудачествам его величества есть рациональное объяснение?

Что ж, попробую разобраться в этом, уже по прибытии в "Лилию".

Я зевнула и почувствовала, как веки постепенно набухают, становясь все тяжелее, тяжелее и тяжелее… пока не закрылись совсем.

*муаззин — тот, кто провозглашает азаны(молитвы) с минарета, восхваляя Солнцеликого. Обычно это происходит 5 раз в день: утром, в полдень, посе полудня, вечером и ночью.

**Солнцеликий(Элоах) — Единый Бог калифата Ранаханн. Теории существования иных богов отвергаются; антагонистом Элоаха выступает Эмир — Повелитель Демонов Нижнего Мира.

***дэннар — мелкая серебрянная монета калифата. 50 дэннаров равняются 1 золотому альвэннару.

****Дивные Сады — загробный мир, благословенная обитель для тех, кто провел свою жизнь в верном служении Солнцеликому.

*****сайборон — владелец караван-сарая.

******зиндан — подземная тюрма-темница в калифате.

*******хэннум (госпожа) — почтительное обращение к женщине.

********Благословенный пророк — единственный пророк, чьими устами говорил Солнцеликий. После смерти пророка все его слова были занесены в Священную книгу Ранаханна.

*********абана — верхняя просторная женская рубаха из грубой домотканной материи, позволяющая выставлять напоказ лишь кисти рук и щиколотки ног.

**********известная в Алдории поговорка, аналог "вернемся к нашим баранам". Гхалга — небольшая лесная птица.

***********каэджаб — верхняя женская одежда, включающая в себя головную накидку, наглухо закрывающую лицо, за исключением глаз.