Глава 8

***

Сказать, что я испытала потрясение — значит, не сказать ничего. Мне на голову будто опрокинули ведро ледяной воды; дыхание перехватило, а на месте мыслей в голове вдруг образовалась звенящая пустота. Даже при появлении Морриса в моем сне я не испытывала подобного ужаса!

Время словно замедлило свое течение; все вокруг стало несущественным, кроме предмета моего страха, по-прежнему стоящего у двери и в упор глядящего мне в глаза.

И тут я сделала, наверное, самый глупый поступок за последнее время.

Чувствуя, как дыхание понемногу выравнивается, я заставила себя подавить приступ паники и, не теряя времени даром, легко спрыгнула со стола и нырнула в толпу, плотной стеной окружающую его.

Сквозь шум и гам, наполняющие помещение, ничего не было слышно, но отчего-то я была твердо уверена — капитан всенепременно захочет потолковать со мной по душам, и это вряд ли обернется для меня чем-то хорошим.

В "Трех меченосцах", как и в большинстве питейных заведений острова, позади стойки трактирщика был неприметный черный ход — на тот случай, если кому-то из гостей понадобится срочно ретироваться.

Например, мне.

Пробравшись к стойке трактирщика, не обращая внимания на недоуменные взгляды и кожей ощущая погоню, я обогнула стойку слева, столкнувшись с давешним менестрелем. Он хотел было что-то спросить, но я досадливо отмахнулась и, пробормотав извинение, скользнула за нее.

За полками, уставленными мутными бутылками с выпивкой, виднелась едва заметная щель, из которой слабо тянуло свежим воздухом, перебивающим "ароматы" таверны. Наугад ощупав стену и нашарив пальцами небольшое углубление в ней, я изо всех сил дернула дверцу на себя и выскочила на улицу.

Плотно прикрыв за собой двер, я опрометью бросилась во тьму переулка, кое-где прорезаемую желтым дрожащим светом фонарей.

Проскочив пару кварталов, я забилась в укромное место — угол, образовываемый домами, скрытый в глубокой тени, отбрасываемый тяжело нависающей сверху пристройкой — и немного перевела дух. Сердце колотилось, как бешеное, и все же мне удалось немного отдышаться и собраться с мыслями, ежась от холода — в преддверии сезона дождей ночи становились более, чем прохлаными, а плащ я в спешке оставила в "Трех меченосцах".

Интересно, какого Хэлля я кинулась прочь? Вот уж глупость, так глупость — поступив таким образом, я расписалась в том, что не только знаю капитана Коннара, но и прекрасно поняла его жест и явно враждебное ко мне отношение. Не поддайся я панике, могла бы уболтать капитана… или же вообще притвориться, что впервые его вижу.

Сверху сочилась вода, и пара капель попала на мои разметавшиеся по плечам волосы. Раздраженно смахнув их, я потерла виски и продолжила размышлять, ощущая, как внутри крепнет злость на саму себя.

Что мне теперь делать, зная, что капитан на Аэдагге, и неизвестно, надолго ли? Запереться дома, как трусливая мышь, боясь лишний раз высунуть нос наружу? Ходить по улицам с оглядкой и хорониться от каждого шороха?

Я скрипнула зубами и стиснула кулаки. Да уж, загнала я саму себя в ловушку...

Мимо угла, где скрывалась я, прошли два пирата, которые, судя по заплетающейся походке и долетевшему до меня запаху лэя, были изрядно набравшимися. На всякий случай вжавшись в стену, я проводила их взглядом. Нет, пожалуй, они мне не знакомы...

Легкий ветерок коснулся моего разгоряченного лица, и это слегка остудило мой взбудораженный разум и вернуло к жизни. В самом деле, чего мне бояться? Пираты вряд ли выдадут капитану, где я живу, так что просто постараюсь не попадаться ему на глаза… и разузнать, по мере возможностей, надолго ли он прибыл на Аэдаггу, и что заставило его покинуть Ранаханн.

Окончательно принятое решение успокоило меня и ослабило тугой комок, образовавшийся в груди, придав уверенности. Глубоко вздохнув и только сейчас ощутив запах моря, освежающий воздух, я гордо вскинула голову, вышла из своего укрытия и зашагала к углу дома...

… Чтобы, завернув за него, лицом к лицу столкнуться с капитаном Коннаром.

***

Он был огромен — полутьма переулка добавляла ему роста и массивности — и возвышался надо мной, как саблезубый северный медведь. Его черные волосы, по-прежнему не собранные в косу, разметались по широким плечам, еще больше усиливая сходство.

Глядя на него снизу вверх, я почувствовала, как решимость стремительно уходит из сердца, а ноги немеют, врастая в землю. Больше всего на свете мне захотелось оказаться подальше от этого проклятого переулка — желательно, в своей каморке, плотно-плотно укутавшись в одеяло. Звучало малодушно? Да, я знаю. Но я предпочитаю скорее уцелеть, чувствуя себя последней трусихой, чем хлебнуть полную чашу неприятностей с гордо поднятой от ощущения собственной храбрости головой.

Однако пути не было — ни назад, ни вперед, ни даже вбок.

Первым молчание нарушил капитан. Он вновь с нескрываемой издевкой поклонился мне и насмешливо промолвил:

— Здравствуйте, Каэррэ-хэннум. Честно говоря, меньше всего ожидал увидеть вас именно здесь. Или, может быть, правильнее назвать вас Дикой Кошкой Мелиан?

В его тоне звучала плохо сдерживаемая ярость, из чего я сделала вывод, что после моего побега из Ранаханна ему пришлось нелегко — и все, скорее всего, по моей вине.

Выхода не было, и мне оставалось лишь делать хорошую мину при плохой игре.

— Здравствуйте, капитан Коннар, — усмехнулась я, — честно говоря, менее всего ожидала увидеть Вас здесь. Неужели Вы решили сменить хлебную должность капитана дворцовой стражи на сомнительные удовольствия пиратской жизни?

Зря я взяла такой тон. Несмотря на полутьму переулка, я абсолютно ясно увидела, как лицо капита помрачнело, а зубы скрипнули, когда он стиснул массивные челюсти.

— Мне давно следовало догадаться, что ты из себя представляешь, — его голос был хриплым, как видно, от плохо сдерживаемой ярости, — но мне будто пелена застила глаза...

Я попыталась воспользоваться моментом и сделала шаг в сторону, но северянин двинулся следом, и я вновь застыла на месте. Тогда я решила вовлечь его в более содержательный, чем обмен любезностями, диалог — глядишь, и заболтаю его как-нибудь так, что смогу улизнуть.

— В Ранаханне вы были более любезным, капитан, — мягко промурлыкала я, — к чему эта беспричинная ненависть? Мы вполне можем решить все наши разногласия мирным путем и разойтись… по-дружески.

Ох, зачем я только это сказала! Когда я уже заканчивала фразу, капитан вновь шагнул ко мне и занес руку — такую огромную, что ей он легко мог бы свернуть мне шею. Я попятилась, отшатнувшись, но северянин оказался быстрее, крепко схватив меня за плечо и стиснув так, что я едва не закричала от боли.

— Знаешь, что делают в Ранаханне с убийцами? — глухо спросил он, нависая надо мной. Чувствуя, что вопрос чисто риторический, я, тем не менее, помотала головой, соглашаясь подтвердить или опровергнуть все, что угодно, лишь бы убраться отсюда невредимой.

— Чан с кипящим маслом — стоит опустить туда человека на минуту, как с него клочьями слезает кожа, обнажая нежное мясо. После этого он быстро становится похож на зажаренного перепела, — капитан произнес эту фразу с каким-то жестоким наслаждением. Было темно, но я видела, как слабо поблескивают его зрачки, буравя меня взглядом. Интересно, ему доводилось самолично отправлять человека на подобную казнь?

— Однако убийце самого калифа нечего рассчитывать на столь легкую смерть, — немного помолчав, продолжил северянин, — меня ожидала куда более худшая кара — мне хотели вырвать глаза и отсечь руки, бросив затем в змеиную яму… а все из-за одной проклятой ведьмы, которая пробралась во дворец, околдовала всех, воткнула нож в сердце калифа и исчезла. Если бы не друзья, я бы сейчас медленно разлагался в змеиных желудках.

Он крепче стиснул мое плечо, и я глухо зашипела от боли. Спорить с ним было бесполезно. Убеждать и доказывать что-то — тоже.

Но, может быть, все же стоило попытаться?

— Ты знаешь, кем на самом деле был твой драгоценный калиф? — морщась от хватки северянина, тихо спросила я, — в нем сидела одна из самых мерзких тварей, которых я когда-либо видела… если бы не твой кинжал, она бы прикончила меня, потом — девушек из гарема… а затем и принялась бы за вас!

Коннар молчал, не сводя с меня глаз, и я решила, что он начинает остывать.

— В каком-то смысле, — вкрадчиво продолжила я, — Ранаханн мне обязан. Я спасла его от участи вести жалкую жизнь под началом безумной нежити с изнанки мира.

В плечо будто впились раскаленные клещи, когда капитан встряхнул меня; не выдержав, я громко ахнула.

— Дура! — прорычал северянин, — неужели ты не понимаешь, что мне плевать на Ранаханн и всех его калифов и жителей, вместе взятых? Я наемник, понимаешь? У наемников нет привязанностей, нет хозяина, они выполняют лишь ту работу, за которую им платят! И, клянусь всеми богами Амальганны[1], я выполнял ее хорошо! Пока не появилась ты… золотоглазая ведьма!

Пока он выплевывал мне в лицо свою обличающую тираду, я молчала, сжавшись в комок, боясь лишний раз пошевелиться. Однако его последние слова меня задели: глаза у меня и впрямь были карие с едва заметным золотистым отблеском… но почему...

— Почему ведьма? — тихо спросила я, — во дворце мне была нужна одна-единственная вещь… и не моя вина, что все так обернулось.

Бывший капитан громко расхохотался, запрокинув голову; я с тоской смотрела на него снизу вверх.

— Потому, что только ведьма способна беспрепятственно проникнуть в тщательно охраняемый дворец, прикинувшись знатной дамой. Только ведьма может накинуть свои чары на всех вокруг и заставить их подчиняться своей воле...

Северянин встряхнул меня и рывком приблизил к себе, нависнув в ударе сердца от моего лица.

— Только ведьма, — хрипло проговорил он, — могла околдовать меня и заставить помогать ей, забыв обо всем… вообразив, что моя единственная задача — оберегать ее покой… впервые забыв о Тириэнь, безвременно умершей невесте, единственной для меня на этом свете. И чем она отплатила мне за помощь? Тем, что выставила убийцей? Тем, что своими руками почти столкнула в змеиную яму?

Его горячее дыхание опалило мои щеки, и я с внезапно пронзившим меня ужасом, последовавшим за изумлением от подобного откровения, вдруг четко и ясно осознала, что за ним последует.

Так смотрел и говорил со мной Волк, когда Моррис привел меня, тогда еще такую глупую и наивно верящую в любовь, к нему.

Я не ошиблась.

Резко толкнув, капитан прижал меня спиной к осклизлой стене дома и, шагнув следом, впился в губы грубым поцелуем, крепко держа меня сильными руками.

Меня будто парализовало; все пережитое и, казалось бы, надежно похороненное в глубинах памяти, выплеснулось на ее поверхность, заставив тело оцепенеть. Я не сразу сообразила, что происходит, и, сообразив, начала яростно сопротивляться, пытаясь вывернуться из железной хватки северянина.

Тщетно. Он был непоколебим; с тем же успехом я могла бы пытаться сдвинуть с места валун.

Я изо всех сил стиснула зубы, отчаянно пытаясь не поддаваться его настойчивым попыткам раздвинуть губы… когда с вновь прокатившимся по спине холодом ужаса почувствовала, как его рука скользнула по моей груди, с треской разорвав блузку сверху донизу.

Кулон Аметиста с печальным позвякиванием упал на землю.

От ужаса и омерзения я глухо зарыдала, отказываясь признавать, что это происходит на самом деле. В этот момент я от всего сердца возненавидела северянина, горячо желая добраться и до его глаз… когда неожиданно откуда-то, словно из другого мира, донесся тихий голос:

— Оставьте миледи.

Хватка капитана моментально ослабла, и я наконец-то получила возможность глотнуть воздуха, едва сдерживая неистовое желание отплеваться.

Коннар отпустил меня и резко обернулся, а я оперлась на стену, чтобы не упасть от внезапно нахлынувшей слабости. Дрожащей рукой я стянула на груди разорванные края блузки, украдкой подняла с земли кулон и украдкой заглянула за возвышающуюся передо мной массивную фигуру моего мучителя.

В просвете переулка виднелся силуэт кого-то, очень смутно знакомого. Темнота мешала разглядеть его во всех подробностях, но меня отчего-то посетила слабая надежда на то, что все еще может обойтись.

— Ты с ума сошел, что ли, певец? — в ярости спросил северянин, тяжело дыша, — иди, куда шел, и не лезь не в свое дело.

Силуэт не шелохнулся, а я моментально сникла — вряд ли приезжему есть до меня дело… да и массивные кулаки Коннара напугают кого угодно.

Однако менестрель отчего-то не торопился покидать нас.

— Отпустите миледи, — вкрадчиво повторил он и сделал шаг вперед, — я очень сомневаюсь в том, что ей нравится подобное обращение.

Коннар замер на мгновение, а затем разразился громким хохотом, в раскатах которого мне почудилось что-то зловещее.

— Ты как ее зовешь, музыкант? Это она-то — миледи? — он обличающе ткнул в меня пальцем, и я против воли вздрогнула, — тоже мне, нашел благородную даму… это же ведьма, портовая шлюха со сладким голосом… пиратская подстилка!

От его слов во мне забурлило и потекло по жилам что-то темное. Страх и порожденное им оцепенение улетучились в один миг, и глаза мне начала застилать ярость. Сузив глаза, я подалась вперед, но вдруг что-то неуловимое будто бы окатило меня ледяным потоком, заставило остановиться и слегка прийти в себя.

В повисшей гнетущей тишине было слышно, как капает, просачиваясь откуда-то сверху, вода. Менестрель не торопился с ответом, но я кожей почувствовала разлитое в воздухе напряжение.

Наконец темноту прорезал его голос — абсолютно спокойный, отчеканивающий слова с убийственно-размеренными паузами.

— Прежде всего она — женщина, — хладнокровно промолвил он, — и то, что вы, воспользовавшись тем неоспоримым преимуществом, что дает вам сила, подняли на нее руку и попытались обесчестить, говорит о том, что вы подлец и трус, способный лишь на удар исподтишка.

Не ручаюсь, что северянин понял и половину из этой цветистой фразы; признаюсь, я и сама поразилась непривычному велеречию бродячего музыканта. Однако удар попал в цель — спустя удар сердца капитан выпрямился во весь свой огромный рост и взревел:

— Ты посмел назвать меня трусом?! Ты, жалкий сопляк!

Забыв про меня, он кинулся на менестреля, и я по-настоящему испугалась — теперь уже за певца. Они будто бы были одного роста, но на фоне могучей медвежьей фигуры северянина менестрель казался тонкокостным юношей, готовым сломаться от первого же удара кулака наемника.

Если на моей совести будет еще одна смерть ни в чем не повинного человека, уйду к монахам Белой Девы и приму обет молчания, строго сказала я себе. Хватит с меня и той порции ночных кошмаров, что приходили ко мне почти еженощно.

Однако дальше события разворачивались совершенно неожиданным образом.

Увидев несущегося на него Коннара, музыкант, тем не менее, не дрогнул и даже не шевельнулся в сторону отступления. Дождавшись, когда наемник замахнется на него, менестрель легко взметнул руку вверх и встретил громадный кулак северянина раскрытой ладонью, мигом сомкнувшейся вокруг сжатых пальцев капитана. И… все остановилось.

Я не сразу поняла, что происходит. Коннар глухо зарычал, пытаясь если не завершить начатое, то хотя бы выдернуть руку из ладони музыканта, а тот стоял, по-прежнему хладнокровно и, как мне показалось, с вежливым любопытством глядя на противника.

Внезапно слабый ветерок пронесся по переулку, и я уловила едва-едва — на грани тишины — различимый шепот, отозвавшийся тонким звоном в ушах. Капитан замер на несколько ударов сердца, а затем принялся яростно выдирать руку из хватки менестреля.

Тот молчал и не двигался, пристально наблюдая за противником.

Звон в ушах усилился, и я, отпустив разорванную блузку, зажала ладонями уши, силясь отгородиться от этого назойливого звука, вгрызающегося в мозг.

Внезапно все прекратилось.

Звон исчез. Менестрель отпустил руку северянина, который с хриплым ревом отшатнулся от него. Затем Коннар хрипло вздохнул, сплюнул на землю и, бросив мне сквозь зубы: "Еще встретимся, Кошка!", скрылся за углом.

Мы с менестрелем остались одни.

Признаться честно, после увиденного, безымянного музыканта я испугалась едва ли не больше, чем бывшего капитана. Мысль о том, что незнакомец вполне может оказаться каким-нибудь очередным темным колдуном, вторично посетила мой разум, и я едва ли не захотела, чтобы северянин вернулся, дабы не оставаться в этом проклятом переулке тет-а-тет с неизвестным.

Я вжалась в осклизлую стену, покрытую шершавой плесенью, и, вновь прижав руки к груди, завороженно взирала на стоящего передо мной менестреля. Примерно так же мышь смотрит на болотного лайзарда[2], прекрасно зная, что их общение закончится у него в желудке, но ничего не в силах поделать.

Помедлив пару мгновений, музыкант едва слышно вздохнул и начал расстегивать куртку.

Я чуть было не разревелась вновь. Прав был Коннар — я дура. Понадеялась на помощь, а ему, видимо, нужно от меня все то же самое. Ненавижу!

Как же я их всех ненавижу...

… Расстегнув куртку, менестрель снял ее и… протянул мне.

— Накиньте на плечи, миледи, — тихо сказал он, — вам, наверное, холодно стоять… вот так вот.

До меня не сразу дошел смысл его слов, и я не шелохнулась, оцепенело глядя на него. Видимо, поняв мое состояние, менестрель подошел ко мне и мягко опустил куртку на мои плечи.

— Она, конечно, старая и вытертая, — виноватым голосом сказал он, — но ничего другого у меня нет.

Когда мягкая кожа коснулась покрытых мурашками от холода плеч, внутри меня что-то будто оборвалось. Все накопившиеся от пережитого эмоции бурным потоком хлынули на поверхность, и по щекам потекли ручьи невольных слез. Я разревелась в голос и уткнулась лицом в грудь музыканта.

Немного помедлив, он мягко обнял меня за плечи.

***

По улицам Аэдагги гулял ветер, принося с собой капли дождя, но мне он уже не казался таким пронизывающим — куртка менестреля приятно грела тело и надежно оберегала от холода с тем лишь неудобством, что мне она была явно велика. Руки тонули в чересчур длинных рукавах, а полы спускались ниже пояса, отчего я чувствовала себя завернутой в теплый мешок.

Менестрелю, шагающему рядом со мной в одной рубахе, ветер тоже будто был нипочем. Он ни словом не обмолвился с момента той мизансцены в переулке, лишь обронив, что проводит меня до дома, дабы не случилось еще чего-нибудь нехорошего. Я не возражала: после пережитого навалилась безумная усталость, и хотелось только побыстрее добраться до дома, упасть в койку и забыться тяжелым сном.

Тем не менее, через некоторое время молчание начало меня немного утомлять; к тому же, мне выпала возможность получить ответы на некоторые вопросы. Кто знает, может быть, завтра он уже покинет Аэдаггу, а я так и не узнаю, почему...

— Почему ты помог мне? — сорвалось у меня с языка.

Если музыкант был удивлен внезапностью вопроса, то он этого не показал.

— Я мог бы сказать, что шел за вами от таверны, миледи, — усмехнулся он, — но это было бы неправдой. Все гораздо прозаичнее — дом, где мне любезно предоставили комнату, находится на пути мимо того переулка, где… хм...

— Я поняла, — перебила я его, — и ты решил просто так помочь незнакомой девушке? Прости, но я не верю в столь рыцарские порывы.

Менестрель развел руками:

— Верить или не верить — это ваше дело, миледи. Я не мог пройти мимо подобного. Теперь моя совесть чиста, и, поверьте, я ничего не прошу взамен.

Я смешалась. Меня разрывали внутренние противоречия: я не могла свыкнуться с мыслью, что мне решили помочь абсолютно бескорыстно. С другой стороны, последние годы общения с мужским полом научили меня, что полностью доверять им нельзя. Ни при каком условии.

Слишком горькой может оказаться расплата.

— Спасибо тебе, — мягко сказала я, — и все же… мое знакомство с капитаном Коннаром убедило меня, что это опасный и сильный человек. Как тебе удалось справиться с ним… так легко?

— Миледи… — начал было менестрель, но я нетерпеливо перебила его: подобное обращение начало резать слух:

— Брось. Какая я тебе миледи? Миледи танцуют на балах, закутанные в шелка, а я просто Мелиан. Мелиан Дикая Кошка, искательница приключений без роду-племени. Вот так-то.

Менестрель развел руками:

— Сила привычки. С ней справиться не так-то легко.

Я глубоко вздохнула:

— Уж постарайся. Поверь, таким титулом ты обижаешь меня гораздо сильнее, чем кап… Коннар.

Менестрель промолчал, но я отчего-то была уверена, что он улыбнулся.

— Я запомню это, ми… Мелиан, — учтиво сказал он.

Отчуждение, повисшее между нами, начало стремительно угасать.

— Вот и славно, — удовлетворенно сказала я, — а теперь, раз уж ты такой вежливый, то с твоей стороны нехорошо заставлять девушку ждать ответа на свой вопрос.

Менестрель пожал плечами:

— В этом приеме нет ничего хитрого. Я видел, как его часто используют кочевники, и решил, что и мне полезно было бы его освоить. Весь секрет в том, чтобы особым образом захватить пальцы противника и надавить на...

Дальше слушать было не очень интересно: я знала, что о средствах веденя боя мужчины способны говорить часами, и я аккуратно свернула разговор на другую тему:

— Ты общался с Воронами? Наверное, ты много, где побывал...

— Доводилось, — уклончиво ответил музыкант, — кстати, если уж вы… прости, ты упомянула того малоприятного человека, поспешу тебя заверить — больше он не посмеет тебя и пальцем тронуть. Без твоего на то согласия, разумеется.

Это было сказано так весомо, что я моментально насторожилась:

— Почему?

— Просто поверь мне, — кратко ответил менестрель. Это прозвучало столь безапелляционно, что мне не оставалось ничего другого, как выполнить его просьбу. Что-то с ним явно было не так, но что именно — выяснять не хотелось.

В конце концов, я уже не в первый раз убеждалась, что чужие тайны лучше не трогать.

Тем временем, завернув за угол, мы вышли к покосившемуся дому, на верхнем этаже которого находилась моя комнатушка. Дождь начал усиливаться, и, кутаясь в куртку, я в который раз порадовалась, что менестрель не прошел мимо.

Я легонько тронула его за рукав:

— Мы пришли. Спасибо тебе огромное, что проводил… и за все остальное.

На секунду закралась крамольная мысль, что менестрель может намекнуть на продолжение знакомства уже в моих апартаментах, но она исчезла почти сразу же, как появилась. Я готова была поклясться, что в ночной тьме, едва разгоняемой светом фонарей, на лице музыканта мелькнуло облегчение.

— Будь осторожна, Мелиан, — тихо сказал он и, слегка поклонившись, исчез в ночи, оставив меня в глубокой задумчивости стоять на пороге.

Лишь задвигая засов на двери своей комнаты, я сообразила, что не вернула своему спасителю его куртку.

И даже не спросила, как его зовут.

***

Вопреки ожиданиям, я проснулась на рассвете — от глухо рокочущих раскатов грома где-то вдалеке. За окном серело утреннее небо и шелестел дождь; за тонкой стенкой едва слышно похрапывала моя соседка. Интересно, как давно Рыжая вернулась к себе? И одна ли она сейчас лежит в кровати?

Мысли об Энн заставили меня — подробно и в красках — вспомнить вчерашний день, а куртка менестреля, оказавшаяся в свете наступающего дня и впрямь потрепанной, темно-рыжей, воскресила в памяти и прочие малоприятные подробности. Воспоминания заставили меня вздрогнуть и получше закутаться в старое одеяло. Желание провести весь день, не высовывая носа за дверь, вспыхнуло во мне, и я чуть было не поддалась ему… пока взгяд не выхватил из полумрака комнаты сиротливо поблескивающий на ветхом столике кулон.

Микаэль Аметист. Казалось, я была у него сто лет назад… но он будет ждать меня сегодня… и, возможно, он уже выяснил еще кое-что про мой Камень.

Осознание этого заставило меня лихорадочно выскочить из теплой постели и начать поспешно искать одежду и вытаскивать заботливо припрятанные в тайнике деньги.

***

Лицо Микаэля, каки в прошлый раз, встретившего меня на пороге, несло на себе отпечаток бессонной ночи: кожа литанээ посерела и обтянула череп, а под потускневшими глазами залегли черные круги. Однако Аметист держался бодро и поприветствовал меня с преувеличенной — как мне показалось — радостью.

— О хайлэ, Кошка! Чаю?

— Нет, спасибо, обойдусь на этот раз, — сухо отказалась я, проходя в его обитель и тщательно прикрывая за собой дверь. Попусту тратить время на чаепитие не хотелось, да и настроение к этому не располагало.

Мик пожал плечами и запрыгал на костылях следом за мной.

— Есть хорошие новости? — нетерпеливо поинтересовалась я, примостившись на давешнем месте у верстака. Микаэль задумчиво посмотрел на меня и неуверенно ответил:

— Да как тебе сказать… впрочем, я лучше покажу.

Подозрительно оглянувшись на меня, он извлек из скрипучего шкафа Камень, укутанный в шаль Назиры, и подскочил к столу, бережно прижимая к боку веху.

— Мне так и не удалось услышать его Песню, — с сожалением произнес он, аккуратно высвобождая Камень из шелковых объятий, — вот если бы ты оставила его еще на денек...

— Это исключено, — покачала я головой, уловив в его голосе просящие нотки. Литанээ тяжело вздохнул:

— Жестокая ты, Кошка… ладно. Я обнаружил кое-что другое.

Усмехнувшись при виде того, как я нетерпеливо наклонилась вперед, он вытащил из-за пазухи грубо выструганную старую флейту и поднеся к губам, извлек из нее несколько не сильно мелодичных звуков, жестом велев мне наблюдать за Камнем. После песни безымянного менестреля "музыка" Микаэля напомнила мне скрипение плохо смазанной уключины, и я невольно поморщилась, но затем стало происходить то, что заставило меня позабыть о подобных мелочах.

Как только зазвучала флейта, внутри вехи будто бы что-то замерцало. Через пару ударов сердца это "что-то" переросло в неровное золотистое мерцание, пульсирующее внутри Камня в такт скрипучим наигрываниям Микаэля, но стоило ему опустить инструмент, как все прекратилось. Сияние померкло, будто бы внутри Камня задули свечу.

Завороженная этим зрелищем, я шумно выдохнула и откинулась на спинку скамьи.

Микаэль хмыкнул и потер руки, видимо, очень довольный произведенным впечатлением.

— Музыкант из меня, конечно, тот еще, — с явно притворной скромностью сказал он, — но эксперимент, я думаю, удался.

Мне было не до его сентенций.

— А можно сделать так, чтобы он сиял сильнее? — жадно спросила я, исподволь чувствуя: вот оно. Похоже, путь ко второй вехе нащупан. Еще бы знать, как по нему пройти...

Микаэль сокрушенно покачал головой:

— Я играл перед ним почти всю ночь, после того, как обнаружил это. Пытался наигрывать разные мелодии… но, похоже, это мерцание не зависит ни от продолжительности игры, ни от ее содержания.

Я кивнула, с внутренним трепетом чувствуя, как ко мне приходит озарение:

"А что, если нужно сыграть какую-то определенную мелодию? На определенном инструменте? Не может ли он быть второй вехой?"

Ощущая, как по жилам растекается обжигающая волна азартного нетерпения, я спросила хриплым от волнения голосом:

— Сколько я тебе должна за труды, Мик?

— Я бы не взял с тебя ни медяка, согласись ты оставить мне этот камень еще ненадолго, — грустно сказал Аметист, — но это, как я уже понял, невозможно. Тогда три золотых — за срочность. Сверху ничего не накидываю, учти.

Я слушала его вполуха, дрожащими руками отсчитывая монеты. В любой другой ситуации я бы ожесточенно торговалась — литанээ заломил чересчур высокую цену — но сейчас мне было все равно.

Пододвинув требуемое к Аметисту, я положила сверху его кулон:

— Возвращаю в целости и сохранности, Мик. Как и договаривались. Спасибо за труды.

— Да чего уж там, — невесело произнес Аметист, забирая свою драгоценность и деньги, — заходи еще...

Я махнула ему на прощание рукой и поспешила к двери, чувствуя, как бешено колотится сердце.

— Кошка! — негромко окликнул меня Микаэль, когда я уже открывала дверь.

Я замерла на пороге и обернулась.

— Когда этот камень тебе уже не будет нужен… принеси его снова мне, хорошо?

Я рассмеялась:

— Договорились, Мик. Сберегу его специально для тебя.

***

Дождь все еще накрапывал, и я поежилась. Тонкая ткань платья, накинутого в спешке, не спасала от промозглой погоды, и я заторопилась домой, крепко держа Камень.

Однако не успела я сделать и пары шагов, как заметила в противоположном конце улицы знакомую фигуру: по выщербленным булыжникам быстро шагал мой вчерашний спаситель. Вопреки неприятным воспоминаниям, связанных с ним, я почувствовала отголосок смутной радости и даже шагнула вперед, дабы поприветствовать его.

Менестрель тоже заметил меня, едва заметно улыбнулся и ускорил шаг, направившись в мою сторону.

— Здравствуй, Мелиан, — мягко сказал он, подойдя ко мне, — рад, что у тебя все в порядке.

— Как ты узнал… о-о-о, — слова застряли у меня в горле, как только я подняла голову и впервые увидела его лицо при свете дня.

Только теперь я поняла со всей пугающей ясностью, что же мне казалось в нем неправильным. Жутковатым.

Его глаза были черными. Абсолютно черными, будто у молодого человека не было зрачков, а лишь бездонная тьма, полностью заливающая радужку. От этого его красивое лицо казалось потусторонне-отталкивающим, вселяя в сердце какой-то противоестественный страх.

Это могло означать только одно.

Менестрель был вампиром[3].

Я закашлялась, и инстинктивно отшатнулась назад, едва не упав.

На Коннемаре ходили легенды о вампирах. Их представляли этакими порождениями Хэлля, пробирающимися по ночам в дома и крадущими младенцев из люлек. "Отмеченный вампиром", — говорили о том, на чьем теле было много родинок, ибо верили, что это — отметины от клыков кровососа. Говорят, однажды даже какую-то женщину сожгли, стоило нескольким родимым пятнам появиться на ее шее...

Я не особенно верила в эти россказни, но вампиров заранее опасалась, полагая, что легенды не могли возникнуть на пустом месте.

Однако воочию столкнуться с представителпм этого рода мне довелось только сейчас.

Судя по изменившемуся лицу менестреля, он прекрасно понял мою реакцию.

— Мелиан… — начал он, делая шаг ко мне. Я вновь отпрянула в сторону, оступившись на торчащем из земли куске брусчатки. Молодой человек удержал меня за локоть, но я поспешно выдернула руку.

— Мелиан, — успокаивающим голосом повторил менестрель, поднимая ладони будто бы в знак смирения, — прошу тебя, успокойся. Мне следовало сказать тебе раньше о том, кто я… но, клянусь, я не причиню тебе ничего дурного. Да и зачем мне это делать именно сейчас? Вчера у меня на это было полно времени...

Я слегка перевела дух. Внезапно охвативший меня страх отступил, и я начала соображать более трезво. В самом деле, он в чем-то прав… да и во время его пребывания на Аэдагге не было слышно ни про какие случаи обескровливания.

Тем не менее, моя подозрительность была слишком велика, чтобы сразу поверить ему.

— Кто тебя знает, — нехотя произнесла я, — может быть, ты решил не нападать на меня сразу, а приберечь на особый случай...

Менестрель слегка склонил голову набок и посмотрел на меня так, что я почувствовала, какую сморозила глупость.

— Мы вовсе не такие монстры, какими нас иногда рисуют, — с плохо скрываемой горечью промолвил он, — я читал некоторые человеческие книги о вампирах и слышал много ваших историй… поэтому я прекрасно понимаю твой страх. Но еще раз прошу: поверь, тебе не нужно меня бояться. Все эти сказки — по большей части так и остаются сказками. К тому же, сегодня я покидаю Аэдаггу, и, скорее всего, мы увидимся очень нескоро. Если увидимся вообще.

Его последние слова выдернули меня из оцепенения. Выходит, я была права в своих случаных мыслях — н и впрямь не собирался задерживаться на нашем острове надолго. Вопреки ожиданиям, я отчего-то почувствовала легкое разочарование, досаду и… укол совести, вдруг вспомнив, что куртку-то ему я так и не вернула!

При мысли о последнем я нервно рассмеялась и махнула рукой, увидев недоумение на лице менестреля, быстро сменившееся чуть виноватой улыбкой. Страх, стиснувший сердце, вдруг и вовсе испарился, и я — уже во второй раз — поверила ему. Наверное, вампиры обладают каким-то особым даром убеждения.

А, может быть, мне попросту хотелось ему верить.

— Продолжаешь свои странствия? — спросила я первое, что пришло в голову, дабы замять неловкость.

В странных глазах менестреля отразилась благодарность.

— Можно и так сказать. Я направляюсь на второй материк — говорят, он еще полностью не исследован, и таит в себе много загадок, так что совмещу приятное с полезным. А что будешь делать ты?

Я вновь посмотрела на него — уже без внутреннего содрогания — и внезапно выложила, запинаясь и теряя нить повествования, — практически всю историю своих изысканий, Камня и вех, умолчав лишь о некоторых подробностях ранаханнских приключений. Сама не знаю, что сподвигло меня на подобный рассказ, но почему-то остро захотелось поделиться с менестрелем всем, что накопилось за все это время.

Молодой человек внимательно выслушал мой сбивчивый рассказ, и произнес лишь одно:

— Корниэлль.

— Что? — слегка растерялась я.

— Корниэлль, — терпеливо повторил музыкант, — самый крупный, после столицы, город Алдории. Там находится одна из старейших на материке библиотек, а в ней — свитки магистра Лейницца — единственного мудреца, занимавшегося исследованием Прихода Дракона и возникшей после этого секты. Мне кажется, что ключ к разгадке тайны твоего Камня — это инструмент, имеющий прямое отношение к Дракону, а сведения о подобном могут содержаться только в этих свитках. Искать обители сектантов бесполезно — женщин туда не пускают, да и вряд ли монахи захотят делиться своими тайнами.

Я потрясенно смотрела на менестреля. Полчаса назад я и придумать не могла, что делать со сведениями, полученными от Мика, а тут мне преподносят готовый ответ на этот вопрос!

Угрызения совести стали еще сильнее.

— Спасибо тебе, — тихо произнесла я, опуская голову, — извини за мои подозрения и удачи тебе в твоем путешествии! И — да, прости, что не вернула куртку.

Менестрель негромко рассмеялся:

— Пустяки. Раздобыть куртку — дело нехитрое, к тому же, мне кажется, это не последняя наша встреча… желаю и тебе найти твое сокровище.

Он тепло улыбнулся и пошел было прочь, когда я вспомнила еще кое-что.

— Постой! — крикнула я ему вслед. Менестрель остановился и вопросительно взглянул на меня, — как твое имя?

Легкая тень промелькнула на лице молодого человека, и он коротко ответил:

— Кристиан.