Глава 10

***

Зеленоватая вода рассерженно шипела, разбиваясь о борт "Крыла ворона". На лице оседали соленые брызги, пахнущие водорослями и илом; серебристые рыбки юркими стрелками скользили в морской глади, едва не касаясь спинками поверхности.

Я стояла, опираясь локтями о борт и задумчиво разглядывала рыбок. Им были неведомы тяготы и заботы моей жизни, а единственной проблемок этих тварюшек было не попасться на зуб более хищным товаркам.

Иногда мне хотелось превратиться в такую вот рыбку. Или птицу — чтобы взмыть высоко-высоко в небо, оставив все тревоги на земле.

И больше никогда туда не возвращаться.

— Эти рыбы называются морскими иголками, — послышался рядом со мной голос, который я так страстно желала не слышать вовсе.

Бывший капитан ранаханнской стражи, а теперь только обычный наемник, Коннар поднялся вместе со мной на палубу "Крыла ворона" день назад, и теперь неотступно следовал за мной везде, куда бы я ни направилась. Иногда он просто не сводил с меня колючего взгляда, стоя в отдалении и беседуя с капитаном или матросами, а иногда внезапно возникал рядом, как, например, сейчас. Разговор, однако, раньше он не пытался завязать. Единственным спасением от него была моя каюта: захлопнув дверь и задвинув тяжелую щеколду, я чувствовала себя свободной от настойчивого внимания северянина. Тем не менее, нельзя было провести взаперти все три дня пути до алдорских берегов, и поневоле приходилось терпеть.

— Мы их называли "змейками", — сухо ответила я, не меняя позы.

Коннара не смутил мой тон, и он подошел ближе и встал рядом, опершись о борт точно так же, как и я.

— Помнится, совсем недавно мы стояли точно так же в Хайсоре, — непринужденно сказал он, не уточняя, кого я имела в виду под словом "мы".

— Да, в то время ты был куда более учтивым, — не удержалась я от того, чтобы не ввернуть шпильку.

Дыхание наемника стало тяжелым: видно, ему не понравился мой ответ, но от ответной любезности он удержался. Тогда я решила повернуть беседу на другую тему:

— Тоже решил заделаться работорговцем? Или Андрус нанял — охранять товар?

Коннар помолчал несколько мгновений, потом произнес, четко разделяя слова, будто обдумывая каждое:

— На мою попытку извиниться ты сказала, что одних только слов будет недостаточно. Там, откуда я родом, не принято оставаться с непрощенным грехом на душе, и, поэтому, я принял решение последовать за тобой — куда бы ты не направлялась.

— Нет! — вырвалось у меня.

Пираты, сидящие на бочках напротив, прервали свой разговор и уставились на меня, но мне было все равно. Я вцепилась руками в волосы и глухо застонала. Кто тянул меня за язык? Выходит, я сама и привела северянина на "Крыло"...

Слегка успокоив не самые добрые чувства, бушующие внутри, я отняла ладони от головы и мрачно спросила Коннара:

— Зачем ты мне сдался?

Наемник дернул могучим плечом и коротко хохотнул:

— Хотя бы для охраны. Не знаю — пока не знаю — что ты там задумала, но уверен, что слабой женщине с этим не справиться. А ты всего лишь женщина, и твой удел — хранить дом и воспитывать детей, а не мчаться по всему свету в поисках приключений.

Меня это задело и не на шутку разозлило. Мне всегда было не по душе, когда кто-то пытался подчеркнуть превосходство мужчин надо мной, а уж если этот кто-то вздумал давать советы, как я должна, по его мнению, себя вести...

— Эта, как ты выражаешься, слабая женщина в одиночку справилась с чудовищем с изнанки мира, — сухо сказала я, чувсвуя, как голос дрожит от кипящего внутри гнева, — может быть, в ваших северных деревнях женщины и сидят покорно дома, превращаясь в скудоумных клуш, но это не значит, что и все остальные похожи на них. Я привыкла во всем полагаться на себя, и твои извинения и услуги мне не нужны.

Немного помолчав, я глухо добавила, не глядя на него:

— Да и не нужны мне твои извинения. Порасспрашивай на досуге матросню "Крыла", пусть скажут тебе, откуда Дикая Кошка получила свое прозвище… может быть, тогда ты хоть что-нибудь поймешь. К тому же… кто знает, что тебе придет в голову… в совместном путешествии. Вдруг опять перепутаешь меня с какой-нибудь своей невестой.

Последнее я явно сказала зря, но уж больно хотелось посильнее уколоть наемника в ответ на его слова.

На скуластых щеках Коннара вздулись желваки, черные глаза нехорошо сузились, и он рявкнул:

— Ты пожалеешь, что посмела открыть свой рот!

Это он опоздал с выводами: я уже пожалела, но было поздно. Наемник схватил попытавшуюся отступить меня за предплечье, дернул… и вдруг его лицо исказила гримаса страшной боли.

Выпустив меня, громадный северянин осел на колени, стискивая голову ладонями и хрипло рыча. Я вновь испугалась: на этот раз, от внезапности и странности происходящего. Где-то внутри шевельнулось подобие жалости к корчащемуся у моих ног недавнему обидчику, и я тихо спросила:

— Что случилось?

Коннар резко вскинул голову вверх, и я ахнула, прижав ладонь ко рту: и его глаз сочилась кровавая жидкость, подсыхая на щеках бурыми ручейками. Пара ударов сердца — и страшное выражение смертельно раненного зверя сошло с его лица: очевидно, боль схлынула. Выругавшись на не известном мне языке, бывший капитан поднялся на ноги, шатаясь, будто пьяный. Мотнув густой гривой волос, он устремил на меня мутные глаза и прохрипел:

— Твой дружок — колдун.

Я не стала уточнять, что Кристиан мне не дружок, к тому же, он вовсе даже не колдун, а вампир, да и виделись мы всего два раза. Меня затопило чувство какого-то тихого умиротворения, смешанного с суеверным страхом: значит, менестрель не обманул, сказав, что без моего согласия северянин не сможет до меня дотронуться.

Выходит, понимать его нужно было буквально. Коннар и впрямь не мог коснуться меня без ущерба для себя.

***

На Первый океан опустилась ночь, накинув на его беспокойные волны шелковое покрывало штиля. Она принесла с собой ту особенную прохладу и умиротворение, которое бывает только на открытой воде, когда чувствуешь себя безнадежно оторванной от твердой земли, и весь мир сжимается до размеров палубы корабля. На короткое воемя именно он становится твоим миром, а все, что ждет тебя дальше, кажется лишь призраком, которого ты вряд ли настигнешь.

Эти мысли неспешно, будто сонные змеи, роились в голове, пока я сидела на каком-то ветхом ящике, поставленном впритык к борту. Я обнимала согнутые ноги, запрокинув голову вверх и разглядывая раскинувшийся над сонным океаном небесный шатер. Там, наверху, перемигивались звезды и неспешно плыл рогатый месяц, отчего-то кажущийся мне больше, чем обычно. Иногда, отбросив мысли о грядущем, я отыскивала в звездных скоплениях знакомые с детства созвездия: Лапу Тайгора, Щит Саана, Гребень Русалки… по правую руку переливалось красноватым цветом Око Хэлля: давным-давно эддре Лэйдон говорил нам, тогда еще малолетним испуганным ребятишкам, что когда-нибудь наступит Закат времен, и Око Хэлля вспыхнет и разрастется, стремительно поглотив наш мир...

Тряхнув волосами, достигающими середины спины, я отогнала невеселые мысли и вновь уставилась на ночные светила. Интересно, что же все-таки заставляет эти огоньки зажигаться на небе каждую ночь? Алдорские храмовники учат, что это зерна из Священного колоса Трех Богов, которыми они засеивают небесное поле. Когда люди гневают их, одно зерно срывается вниз; стоит полю опустеть, как наступят Темные времена...

В Княжестве Хайянь верят, что по ночам небо становится таким ярким, что Белая Дева, жалея людей, набрасывает на него свое шелковое покрывало, дабы ночной жар неба не испепелил мир. Однако Черный змей Тэ-рэцу однажды захотел насолить богине и подослал мышей, дабы те сгрызли покрывало; мыши испугались гнева Девы и наделали лишь крохотныхдырочек в шелке, из которыхи прорывается ослепительно-белый свет настоящего неба...

А у племен набийцев витает одно общее поверье, что звезды — это глаза врагов великого Вождя Шимура, которые он собрал за бесчисленное количество битв. Слепые враги неопасны, рассудил Вождь, и, дабы они не сумели вернуть себе свои глаза, рассыпал их по небу.

Я вздохнула и слегка поморщилась: ночную идиллию нарушали нестройные выкрики и гогот, то и дело выплескивающиеся со стороны компании матросов, пристроившихся неподалеку от меня. Перевернув пустой бочонок и водрузив на него магический светильник, они играли в "монетку под горой"[1] время от времени сбиваясь на моряцкие побасенки, самыми приличными из которых были имена героев. На меня они не обращали почти никакого внимания, поэтому я невольно вздрогнула, когда один из пиратов выкрикнул мое прозвище.

— Эй, Кошка! — довольно благодушно проревел матрос внушительных размеров. Его вид натолкнул меня на мысль, что ему, наверное, не страшен даже самый сильный шторм: будет болтаться на волнах, как пробка.

Его лицо было мне незнакомо, поэтому я ограничилась сухим кивком головы и неохотным:

— Чего тебе?

— Спой нам ту песню… про деревню на берегу.

У меня неприятно екнуло сердце. Эту песню я сочинила через два-три дня после убийства Сокола, и, на свою беду, пела ее несколько раз в пиратских забегаловках. Незатейливая, на первый взгляд, песенка имела огромный успех, однако я ее недолюбливала — в ней была собрана вся моя горечь и слезы по безвозвратно канувшим в забытье счастливым временам.

Смахнув невовремя навернувшиеся на глаза слезы, я резко ответила:

— Нет.

Пираты недовольно загудели:

— Да ладно тебе!

— Кошка, не жмись! С тебя не убудет, а душа просит веселья.

Песня и впрямь была веселая, вернее, ее мелодия была таковой — задорной, лихой, искрящейся какой-то отчаянной радостью.

Поняв, что они не отстанут, я махнула рукой и встала:

— Хэлль с вами, пусть будет по-вашему.

Матросы обрадованно загудели, а я подошла ближе к ним, откашлялась и запела:

Я увидела три корабля, заплывающие в бухту.

Чужестранцам никогда здесь не рады, разве что только из любопытства.

Но они прибыли и когда прибыли, они стояли готовые

И все будет по-другому в нашей деревне на берегу.

Когда корабли подошли к пристани, жители деревни спрятались —

Обычно беду приносил прилив.

Когда пираты сошли на берег, они начали строить планы,

И с этого момента все было по-другому в нашей деревне на берегу.

Пираты пришли в наш город и многие попытались убежать.

Я не сдвинулась с места и столкнулась лицом к лицу с одним из них.

Время и морские путешествия обветрили его лицо и руки.

Он отличался от других в моей деревне на берегу.

Он рассказал мне о годах, проведенных в бушующем море.

Потом он произнес поэтические слова философии

И когда ему снова надо было уходить, он попросил моей руки

И я знала, я больше никогда не увижу мою деревню на берегу.[2]

Я чувствовала, как с каждым куплетом нарастает звон в голосе, а к концу сквозь пение и вовсе стали прорываться отголоски рыдания. Так никуда не пойдет, строго сказала я себе, злясь на собственную чувствительность. Нужно немедленно взять себя в руки.

Однако, похоже, никто из пиратов не обратил на это внимания. Их реакция была привычной: свист, топот и одобрительные выкрики; закончив песню, я коротко кивнула и устало опустилась рядом с толстым матросом.

— Хорошая песня, — одобрил он, поблескивая маленькими глазами, которых почти не было видно из-за щек. Я пожала плечами:

— Наверное.

— Споешь еще что-нибудь?

— Я… — продолжать выступление у меня не было никакого желания, и я хотела было отделаться привычной отговоркой про внезапно охрипший голос, но тут раздалось:

— Мне тоже понравилось, Кошка.

Из темноты показалась огромная фигура наемника-северянина, и он подошел к нашей компании. Растолкав недовольно заворчавших матросов, явно не рискующих высказывать свое недовольство в открытую, он уселся напротив, по-ранаханнски скрестив ноги и, пристально глядя мне в глаза, произнес:

— Кажется, я начал понемногу понимать тебя.

***

Возбужденный шепот, вызванный появлением северянина, быстро унялся. Матросы мигом завели с ним разговор, явно смекнув, что такой бывалый наемник сможет поведать им немало интересного. Про меня будто забыли, чему я была втайне рада: можно было спокойно посидеть и послушать что-то, а не говорить самой.

Оживленно жестикулируя и время от времени бросая на меня быстрые взгляды, Коннар рассказывал о своих похождениях. Скитания по ледяным пустыням Торосса[3], схватки с огненными змеями, исследование самых отдаленных уголков недосягаемого третьего материка… я поморщилась. Уверена, что большую часть этих россказней можно считать пустопорожней болтовней, рассчитанной исключительно на то, чтобы произвести на меня впечатления. Другая часть баек бывшего капитана вполне может сойти за правду… преувеличенную в несколько десятков раз. Интересно, где он научился так складно и цветисто излагать всю эту чушь?

Пираты, однако, слушали речь северянина с немым восхищением. Их лица походили на абсолютно одинаковые маски хайяньского театра Нэ, застывшие в гримасе благоговейного восторга.

— А тебе доводилось встречаться с Пожирателем волн? — выдавил толстый почитатель моих песен, уловив паузу в рассказе наемника.

Коннар запнулся и недоуменно посмотрел на него:

— С кем?

— Пожирателем Волн, — с обидой в голосе уточнил матрос, — говорят, он живет за краем океанов, разинув пасть, широкую, как двадцать материков, и непрестанно глотает волны, перемалывая своими зубищами, размером с гору, корабли...

— Очень интересно, — с оттенком презрения отозвался Коннар, — думаю, если бы я встретил подобное чучело, вряд ли я сидел бы тут и разговаривал с вами.

Толстяк озадаченно умолк и насупился, а мне в голову пришла шальная идея.

— Раз уж ты везде побывал и столько повидал, — с вкрадчивой мягкостью начала я, — не видел ли ты человека… или существо с глазами, светящимися синим светом?

Северянин недоверчиво посмотрел на меня, словно не веря, что я заговорила с ним, и неохотно ответил:

— Нет. Да и вряд ли такой есть… посуди сама: у оборотней глаза желтые, у вампиров — черные и сиреневые, у ракшасов — оранжевые, а у демонов… — тут он сделал быстрое движение правой ладонью, будто смахивая что-то с себя, — у демонов они ярко-красные. А зачем тебе?

— Просто так, — пожала я плечами. Разочарования не было, но крохотный огонек надежды, все же теплившийся в душе, погас.

Коннар, прищурившись, продолжал буравить меня взглядом, и я поневоле отвела глаза. Сейчас мне все больше и больше казалось, что увиденное мной было всего лишь сном, обманчивым миражом, и ждать встречи с Синеглазым — глупо.

Тем временем, нить разговора подхватил приятель толстяка — коренастый коротышка, смахивающий на обезьяну. Сходство усиливалось, благодаря густым рыжим бакенбардам, обильно растущим вокруг лоснящейся, как блин, физиономии.

Важно причмокивая губами, он завел повесть о собственных приключениях, явно намереваясь если не переплюнуть, то хотя бы сравняться с северянином. Как на грех, коротышка начал рассказывать историю о своей встрече с русалкой и морским демоном — историю, которую я до этого слышала раз двадцать, и каждый раз — с новыми подробностями и новым главным героем.

Не сдержавшись, я прикрыла рот ладонью и тихонько захихикала; на лице Коннара, не сводящего с меня глаз, мелькнула улыбка. Мне стало неприятно, и я согнала с лица радостное выражение.

-… сказал демон, — тем временем рассказывал приземистый пират, важно обозревая слушателей, когда корабль вдруг вздрогнул и начал медленно крениться набок, будто столкнувшись с чем-то.

Пираты повскакивали со своих мест, разом загомонив и схватившись за оружие. В тусклом свете магических светильников замерцали лезвия сабель и кинжалов. Коннар вытащил из-за пояса короткий меч, всем своим видом показывая, что готов… к чему?

Палуба накренилась еще больше, и над кораблем прокатился, вибрируя, низкий рык, смешавшийся с истошными воплями дозорного, застрявшего в "вороньем гнезде" наверху.

Поднялась суматоха. Мои же мысли были заняты исключительно сохранностью Камня, лежавшего в моей каюте. Перед глазами живо встала картина: мое сокровище выпутывается из шали, катится по полу трюма, проваливается в возможную пробоину и со скорбным плеском погружается в воду… мне стало дурно от ужаса, и, расталкивая пиратов, я кинулась к каютам, балансируя на накренившейся палубе.

Бывший капитан Ранаханнской стражи что-то крикнул мне вслед, но я даже не обернулась. Все мои мысли были заняты артефактом, потеря которого ставила крест на моей мечте.

Оттолкнув пухлого матроса, возникшего на пути, я подскочила к крышке люка, едва заметной в темноте, и дернула прохладное кольцо на себя, не сразу поняв, почему палуба под ногами вновь пришла в движение.

Ноги не удержались на скользких досках, и я неуклюже упала на бок, не расжимая пальцев и больно ударившись локтем. Над головой вновь пронесся рык, вызвавший панику; рык, напоминающий волчий вой, всхлипывание пустынной сайги и рев тайгора.

Только на этот раз он прозвучал совсем близко от меня.

В поисках источника рыка, я обернулась и похолодела, чувствуя, как ладонь, держащая кольцо, судорожно сжалась от ужаса.

В паре ударах сердца от меня через борт корабля медленно переваливалась мешкообразная туша, размером с хорошего быка. Шлепая по доскам палубы чем-то, по звуку похожим на ласты (в темноте было не разглядеть), она с причмокиванием втягивала в себя воздух.

Матросы кинулись врассыпную от чудовища; лишь несколько смельчаков попытались навалиться на него и заставить убраться восвояси. Однако чудище будто бы и не заметило их: небрежно махнув толстыми отростками лап, оно отшвырнуло от себя матросов с той небрежностью, с какой красноголовка[4] выплевывает шелуху от шишек. Пираты с проклятьями покатились по палубе, отчаянно пытаясь ухватиться за что-нибудь, а неведомый зверь, издав утробное рычание, неуклюже пополз в мою сторону. Палуба подо мной задрожала от колыхания его жирного тела. Пахнуло гнилью и тухлой рыбой.

Я не закричала. Отчего-то в минуту опасности на меня иногда нападало оцепенение, и, вместо того, чтобы спасаться, я застывала на месте и сомнамбулически смотрела на угрозу.

Так и вышло на сей раз. Лишь спустя пару мгновений, когда монстр был полностью на палубе, я обрела способность двигаться и говорить.

Будучи твердо уверенной, что, стоит мне повернуться к нему спиной, как он немедленно в нее вцепится, я кое-как поднялась на дрожащие ноги и попятилась в сторону носа, стремясь оказаться как можно дальше от морской твари. Однако у последней явно были на меня другие планы.

Не успела я сделать и пары шагов, как чудище содрогнулось, и в мою сторону метнулась одна из его лап, показавшая завидную способность вытягиваться на приличное расстояние. Я отпрыгнула в сторону, но, видно, недостаточно поспешно: вокруг голой лодыжки обвилось что-то склизкое и холодное. Я попыталась вывернуться, но тварь оказалась сильнее: сдавив мою ногу так, что отчетливо хрустнули кости, она потянула щупальце на себя. Не удержавшись, я упала, а, спустя удар сердца, по коже словно вытянули огненной плетью. Мышцы ноги задеревенели, и я почти перестала ее чувствовать.

— Хэлль тебя раздери! — не выдержав, заорала я, пиная конечность твари свободной ногой и отчаянно нащупывая в палубе щели, за которые можно было бы зацепиться. Напрасно: пальцы скользили, а чудище сосредоточенно подтягивало меня к себе, удовлетворенно порыкивая.

Говорят, что перед смертью вся жизнь проносится перед глазами. У меня перед глазами встала лишь туманная пелена горечи и страшной обиды на то, что мне предстоит умереть здесь, на этой грязной палубе, не осуществив свою мечту.

Остров Дракона так и останется недосягаемым.

… На долю мгновения я внезапно совершенно отчетливо увидела перед собой пару синих глаз, горящих, будто огоньки над морем в бурю.

Отчего-то это придало мне сил, и я принялась извиваться с удвоенной злостью.

Тем не менее, тварь как будто и не заметила моих усилий. Напрягая свое жирное тело и шурша брюхом по доскам, она рывками подтаскивала меня все ближе; поняв, что помощи ждать неоткуда, я в последний раз лягнула ее, вложив в удар все силы, и обреченно прикрыла глаза, ожидая, что на моей лодыжке вот-вот сомкнутся острые зубы.

Однако этого не последовало. Вопреки моим невеселым ожиданиям, хватка чудища резко ослабла, а лапа — обмякла настолько, что сама соскользнула с моей ноги.

Недоумевая, я открыла глаза и увидела тварь, неподвижным кулем лежащую в ударе сердца от меня. Ее лапа, лежала чуть в стороне в неестественном положении, и, приглядевшись, я понялла, чо она отрублена. На корабельный настил аккуратно струилась темная кровь, собираясь в медленно расползающуюся лужу.

Я закашлялась и прикрыла лицо ладонями, почувствовав мерзкий гнилостный запах, исходящий от нее.

— Это мангор, — небрежно бросил Коннар, выдергивая из туши твари короткий меч и стряхивая с лезвия кровь, — обычно они водятся в глубине; странно, что он решил выбраться на поверхность.

Он поднес магический светильник на длинной ручке поближе к бездыханному телу, которое еще слегка подергивалось. В светло-желтых отблесках я сумела разглядеть узние, как лезвия, прорези глаз, нижнюю челюсть, сильно выдающуюся вперед, и острые клыки, выступающие из нее.

При мысли о том, что буквально несколько мгновений назад я могла бы быть легко нанизанной на эти самые клыки, на меня накатила дурнота. Кое-как подтянув онемевшее колено к груди, я принялась растирать ногу, устремив взгляд в пол. Мне не хотелось смотреть в глаза северянину, спасшему мне жизнь — от осознания того, что совсем недавно этот самый "спаситель" едва не изнасиловал меня, на душе было мерзко.

— Оберни ногу тряпкой, вымоченной в соленой воде, — бросил, помолчав, Коннар и отошел — помогать подбежавшим матросам избавляться от тела чудища. Я не стала смотреть ему вслед.

***

До каюты меня довел Андрус, прослышавший о ночном происшествии.

— Правильно говорят — баба на корабле — не к добру, — качая головой и сочувственно наблюдая за тем, как я ковыляю рядом с ним, ухватившись за любезно подставленный локоть. Пират предложил было свои услуги в качестве носильщика, но я отказалась — почему-то не хотелось выглядеть совсем уж беспомощной на глазах у северянина.

Хотя, казалось бы, куда уж беспомощнее...

— Так прикажи выбросить меня за борт, — огрызнулась я, едва не плача от боли: при каждом движении лодыжку словно пронзали раскаленные иглы.

Андрус обиженно посмотрел на меня, вызвав легкий укол совести.

— Ты чего такое говоришь-то, Кошка? А что мне на том свете Том скажет? Это ж я так болтаю… хотя вряд ли возьму еще кого в юбке на борт… хватит с меня и ***.

Я не ответила. Мои мысли всецело занимал сегодняшний поступок наемника: он вызвал какую-то смутную идею, шевельнувшуюся на границе сознания, но пока четко не оформившуюся...

***

… Этой ночью — вернее, в тот ее отрезок, что остался до рассвета — мне плохо спалось. Я ворочалась на узкой койке, натягивая на себя засаленное одеяло, поминутно проваливаясь в тяжелую дремоту и тут же выныривая из нее, покрывшись холодным потом. Нога уже не болела, обильно натертая солью, но остался нестерпимый зуд, словно под кожу забрались тысячи мелких болотных мошек, и прогрызали в ней ходы. я стонала, стиснув зубы, и до крови раздирала ногтями лодыжки. это дарило минутное облегчение, но затем возвращалось вновь. к тому же, где-то там, на границе сна, меня подстерегали обрывки сновидений, теснясь и толкаясь в гулкой от недосыпа голове. Перед глазами неумолимо возникала мерзкая морда морской твари; короткий меч Коннара, покрытый липкой кровью, и выражение глаз наемника, в которых обида граничила с тревогой.

Как бы мне не претило это признавать, северянин был прав. В одиночку предпринимать путешествие за второй вехой было делом рискованным: а ну, как нападение чудища — только начало? Даже в Ранаханне нас было двое, и, хоть тайгорову долю[5] работы проделала я, помощь Дарсана была существенным подспорьем. А тут выпал такой шанс получить и содействие, и профессиональную защиту абсолютно бесплатно, да еще и на добровольной основе… и без нежелательных посягательств с его стороны.

Чем больше я обдумывала эту заманчивую возможность, тем больше она мне нравилась. Останавливало лишь одно: как сказать об этом Коннару, не потеряв лицо и не выглядя при этом полнейшей дурой?

Я перевернулась на правый бок, прикусив согнутый палец.

Буду действовать по обстоятельствам. По крайней мере, моя способность к импровизации еще ни разу меня не подводила.

***

Лучи утреннего солнца уже вовсю купались в морских волнах, когда я поднялась на палубу. Мое появление прошло незамеченным: матросы яростно надраивали доски в том месте, где морское чудище вползло на корабль, Андрус стоял у штурвала, перебрасываясь короткими фразами с боцманом и Акирой, а Коннар неподвижно стоял у борта, спиной ко мне.

Я посмотрела на его могучий торс и отстраненно подумала, что, пожалуй, я приняла верное решение. Дело оставалось за малым...

— Эй, Кошка! — громко окликнул меня бывший Ворон, и я вздрогнула от неожиданности, — подойди сюда, есть разговор.

Я ощутила укол раздражения: не люблю, когда в мои планы вмешиваются, заставляя отодвигать важную беседу. Однако Андрус пока еще капитан на этом судне, и не стоит забывать, что именно благодаря ему я скоро окажусь в Алдории. Так что...

— Хин аш'най, Войге, — тепло улыбнулась я, выполнив просьбу капитана. Тот поморщился, давая понять, что я не к месту решила блеснуть познаниями в его родном языке.

— И тебе доброго утра, Кошка, — сухо сказал он, — через три-четыре часа мы подойдем к берегам Алдории, если ветер будет по-прежнему благоприятным, и мы с тобой распрощаемся.

— Ты для этого позвал меня сюда? — кротко уточнила я, присаживаясь на моток каната из сыромятной кожи. Андрус вновь метнул на меня гневный взгляд: было видно, что капитан "Крыла" находится не в самом лучшем расположении духа.

— В том числе, и за этим, — кивнул он и жестом попросил боцмана удалиться. Тот сбежал с капитанского мостика по лесенке, громко топоча деревянными башмаками. Акира проводил его ничего не выражающими глазами и устремил взгляд на меня, храня гробовое молчание. Я невольно поежилась и вполголоса обратилась к Андрусу:

— Может быть, стоит отослать и твоего оборотня перед прощанием?

— Он останется, — недовольно бросил капитан, — в конце концов… а, ладно, нет толку тянуть с этим.

Зачем-то оглянувшись на хайянца, он пошарил за пазухой и торопливо сунул мне извлеченное. Я недоуменно посмотрела на блеснувший в лучах солнца предмет, положенный на ладонь: небольшой кулон на ней в виде ольхового листа, в центре которого тускло мерцала капелька желтого агата. Судя по красноватому оттенку металла, из которого был сделан кулон, он был медным.

— Что это? — удивленно спросила я: странен был не сам выбор подарка, а то, что Андрус так внезапно расщедрился.

— Это тебе на память, — раздраженно сказал Войге, — и в знак уважения к моему покойному другу...

— Не лги, — вдруг послышался тихий голос, и Андрус поперхнулся, побагровев от злости. Я изумленно взглянула на оборотня: до этого я ни разу не слышала, чтобы он позволял себе прерывать чей-то разговор.

Хайянец чуть поклонился мне, выставив перед собой горизонтально сложенные ладони, и невозмутимо продолжил:

— Этот кулон хранился у Андруса достаточно давно, и, честно говоря, я не знаю, откуда он его взял. Но, увидев тебя, я понял, что предназначение этой вещи — оберегать твой покой...

— Подожди-подожди, — непонимающе перебила я его, — что значит "предназначение вещи" и "увидев меня"?

В раскосых глазах Акиры не отразилось не единой эмоции, а речь по-прежнему осталась спокойно-размеренной, с заметным хайянским акцентом:

— Мой народ верит, что любая вещь, появляющаяся в жизни, имеет свое предназначение. Желтый агат убережет тебя от злых духов и нечистой силы, дурного глаза и ядовитых укусов… видишь ли, рядом с тобой витает какая-то незримая угроза, которая связана не то с темным колдовством, не то с чьим-то проклятием, и этот амулет станет тебе неплохой защитой.

Я пораженно молчала, глядя на оборотня. При его словах на ум сразу пришла тварь из Лах'Эддина; неужели перед гибелью она успела наградить меня сомнительным сюрпризом в виде какой-нибудь порчи или сглаза? Или же Акира намекает на другой источник опасности? Во всяком случае, от такого подарка, да еще преподнесенного из благих побуждений, отказываться будет невежливо, а выяснение деталей по поводу проклятия можно оставить на потом.

Я сжала пальцы и тепло улыбнулась хайянцу, повторив его поклон:

— Спасибо. А больше ты ничего не чувствуешь… ну… связанного со мной?

Парень покачал головой:

— Мы чуем только влияние злых духов или вмешательство темных сил, но ничего точнее я сказать не могу. Купи медную цепочку и носи амулет, не снимая, на левой руке, уверен, он принесет тебе не только защиту, но и удачу.

— Брехня это все, — неожиданно взорвался Андрус, о котором я успела позабыть, — ну, сама подумай, как какой-то камушек защитит тебя от колдуна? Носи его, как побрякушку, ни на что более он не годится. Журавлика послушать — так эти его духи день-деньской бродят среди нас, ища, кому бы напакостить. Он и мне сегодня с утра все уши пропел, мол, отдай ей эту штуковину, отдай ей эту штуковину...

Войге грязно выругался, сплюнул и умолк.

Лицо Акиры осталось непроницаемым, но в глазах мелькнула жалость. Я только вздохнула: наверное, Андрус не верил в свойства оберегов и амулетов… интересно, как он тогда общается с литанээ?

Пряча подарок в складках юбки, я вдруг вспомнила последние слова Войге и не удержалась от вопроса:

— Почему ты назвал Акиру Журавликом?

— Потому, что я принадлежу клану О'Дзуру, — опередил хайанец капитана с ответом, — наш тотем — журавль[6].

Немного помедлив, он закатал рукав темно-синей рубахи и продемонстрировал мне правую руку. На внутренней стороне локтя красовалась красная татуировка: танцующий журавль, запрокинувший голову с полуоткрытым клювом.

Андрус угрюмо промолчал, а я не стала продолжать расспросы.

Готова была поклясться, что полное имя Акиры было Акира О'Дзуру-тэн[7]. И это объясняло ту легкость, с которой он отправился в морское путешествие.

Потому, что хайянские кланы оборотней весьма неохотно воспитывают своих незаконнорожденных отпрысков.

***

Еще раз сердечно поблагодарив капитана и Акиру за подарок, я легко сбежала о ступенькам капитанского мостика на палубу. Матросы уже разошлись, но Коннар все еще стоял, тяжело привалившись к борту. Морской бриз шевелил его черные волосы, змеями разметавшиеся по широким плечам, и напряженная спина без слов говорила о том, что северянин, как и Андрус, сейчас совершенно не в духе.

Однако моих планов это не отменяло, и я, глубоко вздохнув, подошла к наемнику, встала рядом, облокотившись спиной о борт, и лучезарно улыбнулась.

Коннар медленно повернул голову, еле слышно хмыкнул, отодвинулся и вновь устремил взгляд на бегущие мимо "Крыла Ворона" волны.

— Хороший сегодня денек, правда? — непринужденно сказала я, добавив в голос наибольшее количество веселья, которое только смогла выдавить.

— Чего тебе надо, Кошка? — мрачно пробормотал бывший капитан стражи калифа, показывая всем своим видом, что не разделяет моего веселья.

Я рассмеялась — наверное, чересчур звонко, потому, что Коннар поморщился.

— Почему я не могу просто так подойти и начать разговор? Обижаешь… впрочем, ладно, сознаюсь, — я подняла ладони в знак перемирия, — я пришла поблагодарить тебя за спасение моей жизни от мангора. Удивительно, что на этом корабле оказался лишь один человек, способный на смелый поступок...

Я чувствовала себя мерзко — словно актриса на сцене захудалого балагана, играющая плохую роль. Те слова, которые я произносила, были насквозь надуманными: я не выносила лести и лицемерия, но в данном случае было необходимо смягчить северянина прежде, чем приступить к сути дела.

— Надо думать, — нехорошо усмехнулся наемник, — на этой посудине собралось одно сплошное отребье, не способное даже сделать шаг навстречу опасности.

Я тихо возликовала: похоже, моя лесть подействовала: Коннар разговорился, и это был хороший знак.

— Благодарность принята, — кивнул северянин, — у тебя все?

— Да, пожалуй, — лениво протянула я, откинувшись назад и, полуприкрыв глаза, внимательно наблюдая за собеседником. Черты его лица на мгновение исказило жестокое разочарование, и я поняла, что решающий момент настал.

— Пожалуй, все, — повторила я, придавая голосу крайнюю безразличность, — о чем можно еще говорить, если ты, похоже, твердо передумал сопровождать меня в Алдорию...

Коннар вскинул на меня глаза с такой резкостью, какой позавидует и дикий рогач, перед носом которого помахали букетом аланий[8].

Я спокойно выдержала его горящий взгляд, устало улыбнувшись краешком губ.

— Что это за игры, Кошка? — хрипло спросил наемник, — если не ошибаюсь, первой отказалась от моего предложения ты!

— Каждый имеет право на ошибку, — промурлыкала я, одаривая северянина самым ласковым взглядом, на который только была способна. Внутри бушевала ущемленная гордость, требующая немедленно прекратить этот бездарный спектакль, но я жестко наступила на нее, твердо сказав себе, что моя конечная цель оправдывает любые средства.

Густые черные брови северянина сшиблись на переносице, и он процедил сквозь зубы:

— Любопытно… ты слишком резко изменила свое мнение. Сдается мне, не узнай ты о том, что со мной сделал твой дружок, ты бы и не взглянула на меня. Это так? Отвечай!

Последнее слово он рявкнул так, что я невольно отступила на шаг, но тут же овладела собой.

Я больше не боялась его. То ли это была заслуга Кристиана, то ли осознание беспомощности северянина передо мной добавило храбрости, но я могла безбоязненно смотреть наемнику в глаза, не заботясь о его реакции.

Пожав плечами, я спокойно произнесла, проигнорировав его вопрос:

— Мне показалось, что в моем предприятии мне и впрямь будет одиноко… к тому же, твой последний поступок несколько изменил мое мнение о тебе, почти убедив в том, что я могу доверить тебе свою жизнь.

Это было уже правдой — но безбожно приукрашенной.

Шумно вздохнув, северянин опустил голову и стиснул массивные кулаки.

Установилась тишина. Я терпеливо ждала.

— Ты и впрямь настоящая ведьма, Кошка, — сумрачно выдавил он, наконец, — я не знаю, что ты делаешь со мной, как играешь, будто кошка с мышью, но… Я не могу отступиться от своего слова.

Оттолкнувшись от борта, он порывисто опустился на одно колено передо мной, прижал правую руку со сжатым кулаком к груди и медленно проговорил, пристально глядя мне в лицо:

— Я клянусь защищать и оберегать тебя до тех пор, пока ты сама не освободишь меня от моего слова… или я не паду в бою. Ты принимаешь мою клятву?

Я сдержанно кивнула, не испытывая никакого благоговения: я знала, что это обычная клятва наемников перед их временным господином. Правда, после этого полагалось ударить по рукам, но ввиду определенных обстоятельств, северянин не стал протягивать мне ладонь: очевидно, решил, что это пойдет вразрез с моим желанием.

В этом он не так сильно погрешил бы против истины.

Мы закрепили наше соглашение лишь короткими поклонами: даже без рукопожатия слово наемника было нерушимым, и теперь можно было не опасаться предательства или какой-то хитрости с его стороны.

— Встретимся на палубе, когда "Крыло" подойдет к причалу, — коротко бросила я напоследок и поспешила к своей каюте — собираться в дорогу.

— Не боишься, что чары твоего дружка скоро спадут? — внезапно насмешливо крикнул мне вслед Коннар, — тогда ты никуда от меня не денешься!

Я застыла на месте, будто пораженная молнией: подобная мысль раньше не приходила мне в голову. Однако начало положено, и отступать назад уже поздно… и что-то подсказывало мне, что на Кристиана можно положиться.

— Я думаю, что к этому моменту я буду уже далеко! — расхохоталась я в ответ и, не оборачиваясь, поспешила к каюте.

***

Лиэнн — один из самых отдаленных от столицы южных портов Алдории встретил нас буйством красок, многолюдностью и пестротой цветов, в благоухании которых утопали многоярусные дома, облепившие холмы, начинающиеся невдалеке от побережья.

— Даже не верится, что в такой красоте ведется торговля людьми, — задумчиво пробормотала я, наблюдая, как неумолимо сужается полоска воды между "Крылом Ворона" и причалом.

Коннар, статуей застывший за спиной, сохранил безразличное молчание, а толстый пират, тот самый, что просил меня спеть, миролюбиво заметил, проходя мимо:

— Да ладно тебе, Кошка. В этой жизни всегда так: либо торгуешь ты… либо торгуют тобой.

Загоготав, он прошел дальше, а я, вздрогнув от отвращения, вновь уставилась вперед...

… Когда, спустя час, "Крыло Ворона" пришвартовалось, и на доски причала бросили трап, ко мне подошел Андрус, чье лицо выглядело еще более недовольным и будто бы припухшим. На сей раз, Акиры с ним не было.

— Прощай, Кошка, — пробасил он, источая запах лэя, — не слушай ты, что там нес Журавлик. У их братии вечно какие-то странности на уме… смотри, я буду проходить мимо этих берегов через пару лун[9], если еще будешь здесь, могу прихватить с собой.

— Спасибо, Андрус, — улыбнулась я старому пирату, решив не припоминать ему слова о том, что на борту " Крыла" больше не будет ни одной женщины, — я обязательно буду иметь в виду. Прощай и передай мой поклон Жу… Акире. Как бы то ни было, кулон мне понравился.

Бывший кочевник пробормотал что— то неразборчивое, но я уже спрыгнула на алдорскую землю.

Могучий северянин молчаливой тенью последовал за мной.