Глава 17.

***

Темные своды леса закрывали усыпанное звездами небо зубчатым пологом. Листва еле слышно шелестела под легкими порывами свежего ветерка, и в унисон ночным шорохам протяжно перекликивались невидимые птицы.

Эти звуки и мерное покачивание в седле убаюкивали меня, и я часто вздрагивала, судорожно хватаясь за поводья, чтобы в полудреме не свалиться под тяжелые когти драконида и не опалить факелом лицо.

Впереди маячило желтое пятно факела. Северянин то поднимал его высоко над головой, то поводил им в стороны, выхватывая из обступавшей нас тьмы грозно встопорщившиеся кусты дикого шиповника, поросшие мхом и лишайником валуны и заваленные хвоей холмы муравейников.

— Что ты надеешься увидеть там, капитан? — насмешливо окликнула его я, когда он в очередной раз очертил огненный круг вокруг себя.

— В темноте могут прятаться опасные твари, Кошка, — назидательно сказал Коннар, — лишняя осторожность не помешает.

С его стороны послышалось звяканье поводьев и недовольный храп драконида: наемник остановил своего скакуна и спрыгнул на землю. Я последовала его примеру и нагнулась вперед, чтобы понять причину остановки.

Северянин воткнул факел в землю и, еле слышно выругавшись, принялся оттаскивать с дороги уродливую корягу, преградившую путь.

Я молча наблюдала, как его руки поднимают и отбрасывают в сторону толстые ветви, словно те весят не больше пушинки.

— Я не доверяю темноте, — тем временем проговорил Коннар, — никто не знает, что она таит в себе. Что может кинуться на тебя в следующий момент.

Его голос прозвучал хрипло и низко, выдавая затаенную тревогу, и я невольно подумала: а не сталкивался ли бывший капитан с этим самым "чем-то"?

— Были случаи? — невозмутимо спросила я: пугаться одной только таинственности, явно тщательно нагнетаемой северянином, не хотелось.

— Бывали, — резко бросил Коннар и отшвырнул в придорожные кусты остатки коряги, — когда-нибудь расскажу.

Он запрыгнул в седло и причмокнул, понукая понурившегося драконида. Я пожала плечами: потом так потом, и тронулась следом.

— Кстати, об опасностях, — вдруг вновь заговорил Коннар, прогнав остатки дремы, что начала подкрадываться ко мне, — давно хотел спросить: от кого ты бежишь?

— В каком смысле? — удивилась я.

— Да брось, Кошка, — хмыкнул северянин, — я же не слепой и не дурак. Ты постоянно называешься чужими именами. Придумываешь разные истории о себе. Заметаешь следы, одним словом. Так от кого ты скрываешься?

Я смешалась. В его словах мне почудился непонятный упрек, но ответить мне было нечем.

Ответа я и сама не знала.

Предательство Сокола, жизнь на Аэдагге, в самом сердце гнезда пиратов и головорезов, научили меня не только тому, что нельзя доверять никому, а иногда даже и самой себе.

Я также привыкла быть всегда в тени чужой личины, не давая никому проникнуть за нее.

Коннар не доверял темноте. А я опасалась удара, могущего прилететь в спину откуда угодно.

Все это совершенно не ложилось на язык, да и пускаться в пространные объяснения тоже было не время. Пришлось ограничиться сухим:

— Я не хочу оставлять следов, по которым могут пройти.

— Кто? — жадно спросил наемник, оборачиваясь, чтобы взглянуть мне в глаза.

Я легко улыбнулась ему, но взгляд выдержала. Ответ пришел сам собой.

— Кто угодно. Ты же прошел.

— Шар'ракх!

Наемник сплюнул и отвернулся. Я подумала, что он больше не проронит ни слова, когда услышала его голос вновь:

— Почему ты ни разу не назвала меня по имени?

Я моргнула, повторно застигнутая врасплох. Об этом-то я ни разу не задумывалась, а ведь и впрямь...

Капитан. Только так я обращалась к наемнику, и мне и в голову не приходило назвать его иначе. Посему пришлось ограничиться неопределенным пожатием плеч, хотя Коннар и не мог этого увидеть.

Но у этой глерны было и другое крыло.[1]

— Странно, что ты об этом спрашиваешь, — миролюбиво сказала я, — ведь и ты никогда не упоминал мое имя в разговоре. Один раз даже пиратской подстилкой назвал! — голос непроизвольно дрогнул от прорвавшегося наружу гнева, — может быть, ты позабыл его?

Бывший капитан ничего не ответил. По его спине сложно было что-то понять, и дальнейший путь мы продолжили в молчании.

***

Ожидание опасности сначала пугает, потом заставляет нервничать, а потом и вовсе притупляется, заставляя саму опасность блекнуть в туманной дымке неопределенности.

Дорога ложилась под когти драконидов спокойно и плавно, а окружающий пейзаж будто бы дремал, ничем не выдавая таящейся в нем угрозы.

Угрозы ли?

С каждым мгновением я все больше и больше сомневалась в правдивости слов Донована. Может быть, то, что таили в себе эти леса, горы и разрушенная Омния, давным-давно исчезло? Кануло в небытие? Да и люди, некогда несущие стражу на аванпостах, покинули свои места.

Что ж, тем лучше. По крайней мере, это означает, что до монастыря мы доберемся в срок и без приключений.

Я пощелкала пальцами над плечами, отгоняя сглаз. По телу драконида пробежала легкая дрожь, и он тяжело вздохнул, словно решил полностью покориться судьбе. Я ободряюще похлопала его по шее… едва не задев широкую ладонь, опустившуюся на чешую моего скакуна.

Инстинктивно отдернув руку, я увидела северянина: он придержал своего драконида и теперь ехал наравне со мной. Встретив мой взгляд, наемник дернул верхней губой и убрал ладонь.

— Что-то неладное творится, Кошка, — отрывисто бросил он. — Ты ничего не слышишь?

Я послушно напрягла слух, но в воздухе трепетала тишина. Она приобрела звенящий оттенок: шорохи растворились во тьме ночи, а птицы то ли отправились на ночлег, то ли набирались сил перед новыми трелями.

— Прислушайся хорошенько, — настаивал Коннар, получив от меня отрицательный ответ, — иначе я решу, что спятил.

— Да что такое...

Северянин махнул рукой, призывая меня замолчать, и резко остановил драконида. Я тоже натянула поводья, и оба животных замерли на месте, недоуменно поводя тупыми мордами и порыкивая друг на друга.

Коннар красноречиво взглянул на меня, и я застыла, полностью обратившись в слух.

Ночной воздух сгустился, превратившись в вязкое желе, впитывающее в себя малейшее дуновение ветерка. Время — и то словно застыло на месте, а мир вокруг начал медленно сжиматься до размеров бутылочного горлышка.

Сердце гулко стукнуло в груди.

Я поняла, что имел в виду бывший капитан ранаханнской гвардии.

То, что я сначала приняла за звон в ушах, действительно оказалось тихим позвякиванием. Так побрякивают на ветру хайянские серебряные колокольчики. У меня был такой, с подвеской в виде золотой рыбки из сандалового дерева. Когда налетал порыв соленого ветра, рыбка покрывалась испариной морских брызг и качалась взад-вперед, грустно глядя на меня.

Воспоминание о рыбке царапнуло сердце, пробудив другие — о Соколе, водящем меня по хайянским лавкам, о нежно-розовых лепестках дикой сецалии[2], водопадом осыпающихся на подставленные ладони, о терпком шиповниковом вине...

Прочь!

Я прижала пальцы к глазам и часто заморгала, заставляя так некстати выступившие слезы быстрее высохнуть.

— Услышала наконец-то? — нетерпеливо спросил наемник, который, похоже, ничего не заметил.

Я кивнула.

— Это доносится оттуда, — наемник кивнул вперед, — причем, возникло совсем недавно. Ты уверена, что хочешь продолжать путь?

Вместо ответа я посмотрела на драконидов. Те сохраняли спокойный, даже безмятежный вид, не выказывая никакого беспокойства. Видимо, почувствовав взгляд, мой скакун покосился на меня и широко зевнул. В свете факела тускло блеснули подпиленные драконюхами клыки.

— Вперед, — сказала я с решимостью, которая на самом деле была зыбкой, — если повернем на полпути, то потеряем уйму времени.

Коннар поднял брови, но, вопреки моим ожиданиям, возражать не стал. Он переложил факел в другую руку и поправил меч на боку.

— Как скажешь, госпожа, — в его голосе мне почудился сарказм, — надеюсь, мне под силу будет защитить тебя. Если что.

***

По мере того, как мы приближались к Омнии, настырный звон усиливался и походил на зудение болотного гнуса. Разница заключалась в том, что он не гудел размеренно и ровно, а долетал до нас урывками, словно волна, с шорохом накатывающая на берег.

С каждым шагом драконидов тень, сковывавшая черты северянина, становилась все мрачнее. Он больше не тратил время на освещение придорожных кустов, а держал огонь прямо перед собой. Некоторое время наемник еще держался около меня, но потом, не сказав ни слова, всадил пятки в бока драконида и вырвался вперед.

Вскоре лес поредел, а затем и вовсе отступил. Стало заметно светлее, и мне показалось, что даже воздух посвежел, словно мы вышли из душной комнаты.

Пятно света, источаемого факелом Коннара, дрогнуло и дернулось в сторону: северянин остановил драконида и спрыгнул на землю.

— Дальше дороги нет, — сухо объявил он, — придется идти пешком.

— Как это — дороги нет? — несмотря на огромное нежелание вылезать из седла, я все же спешилась и подошла к наемнику. Тот без лишних слов посторонился и очертил впереди нас широкую огненную дугу. Я последовала его примеру, осветив путь перед собой.

Моим глазам открылось пространство, вдоль и поперек изрытое глубокими котловинами и длинными извилистыми каналами, как лицо старика — морщинами. Дорога, по которой мы следовали, обрывалась в трех шагах от моих ног, повисая пучками жухлой травы на краю неширокого оврага, и дальше ее следов я разглядеть не могла.

Коннар шумно вздохнул, сплюнул и угрюмо пробормотал:

— Здесь порезвился подземный дорг[3], не иначе.

— Здесь порезвилось землетрясение, — тихо поправила я его, — хотя я никогда не слышала о таких сильных, которые могли бы так искорежить землю. Погоди-ка, а это что такое?

Я указала вперед, и северянин послушно поднял факел над головой.

Над изуродованной поверхностью возвышались беспорядочные скопления высоких — в разы выше громадного наемника — конусообразных столбов с бугристой поверхностью. В темноте они походили на гнилые зубы гигантского зверя, но получше их разглядеть не удалось — ближайший к нам находился вне границ круга света.

— Понятия не имею, — проворчал Коннар, опуская факел, — и, знаешь, Кошка, никакого желания проверять это у меня нет. Давай-ка быстрее уберемся отсюда, я шкурой чую что-то неладное.

Возражений у меня не было. Внутри ворочалось тяжелое предвкушение чего-то плохого, которое возникло, стоило мне взглянуть на эти столбы. Предостережения Донована эхом отдавались в ушах, и я вяло удивилась тому, как отчетливо помню его голос.

Несколько утешало то, что настырное позвякивание уже не так действовало на нервы, почти слившись с окружающим фоном.

Мы взяли драконидов под уздцы и принялись осторожно перебираться через овраг. Животные недовольно пофыркивали, но, в отличие от нас, не проявляли заметного беспокойства. Периодически то один, то другой поднимал массивную голову и с шумом втягивал воздух, но этим все и заканчивалось.

— Может, это набийские термиты? — предположила я, когда мы очутились по ту сторону оврага. Преодоление его далось не очень легко — земля скользила, а нога то и дело проваливалась во что-то мягкое и губчатое. Опустив факел, северянин указал мне на бурые грибы размером с его ладонь, волдырями вздувшиеся на стенках оврага. При касании они издавали легкое шипение и выплевывали облако бурого дыма.

— Похоже на них, — согласился Коннар, — но не думаю, что они забрались так далеко на север. Да и я никогда не встречал таких огромных термитников.

Когда на нашем пути вырос первый столб, дракониды принялись артачиться. То один, то второй до предела натягивали поводья, явно намекая, что хотят убраться подальше от этого места. Я начала злиться на ни в чем не повинных животных: преодоление взрытой землетрясением земли и так давалось нелегко, и возня с тяжелой чешуйчатой тушей совсем не облегчала задачу. Северянину было проще: после нескольких попыток вырвать узду, его драконид получил такой шлепок по крупу, что пошатнулся и едва устоял на лапах. После этого наемник обхватил его плоскую морду обеими ладонями и надавил большими пальцами на подушечки под глазами, отчего драконид вздрогнул всем телом и, понурив голову, послушно пошел за хозяином, не делая больше попыток вырваться.

— Какая-то северная хитрость? — спросила я наемника, невольно наблюдая за его манипуляциями.

— Это их самое чувствительное место, — сухо пояснил Коннар, — порой им полезно напоминать, кто здесь главный. Это — самый действенный способ, но продлится его действие недолго. Тебе бы тоже неплохо освоить его, Кошка.

Дрожащее пламя выхватило из темноту его кривую усмешку. Я не успела придумать ответную колкость: как раз в этот момент мой скакун тонко взвизгнул и попытался встать на дыбы, загребая землю передними лапами. Ахнув, я едва не покатилась по земле и только чудом удержалась на ногах, повиснув на поводьях всем телом.

Наемник покачал головой и отобрал у меня узду, вручив взамен факел.

— Держись на небольшом расстоянии, Кошка, — угрюмо ответил он на мои попытки протестовать, — если эти твари взбесятся, я их удержу, но и тебе может достаться.

— Справишься? — зачем-то спросила я вместо благодарности.

— Я участвовал в гладиаторских боях, — безразлично сказал наемник, — порой на арене приходилось сталкиваться с тварями и покрупнее. Не очень хочется ждать, пока они вырвут тебе руки из суставов.

Я пожала плечами и сделала шаг в сторону.

***

Опасения капитана не подтвердились: дракониды больше не предпринимали попыток вырваться. Столбы, мимо которых мы проходили, все еще волновали их, но теперь животные ограничивались только недовольным фырканьем и шипением.

Я держалась на расстоянии двух-трех шагов сбоку от северянина, вытянув факел так, чтобы все мы попадали внутрь пятна света. Рытвины и расщелины стали попадаться все чаще и чаще, и от спусков и подъемов слегка закружилась голова.

Дрожащее пламя потрескивало, несмело разгоняя обступавшую темноту. То и дело из нее выныривали серые бугристые поверхности загадочных столбов, похожие на бородавчатые щеки старика. Я хотела подойти поближе к одному из них, но северянин упреждающе мотнул головой, сведя брови.

— У нас рассказывали байку о любопытной вересковой кошке, — с неодобрительной усмешкой бросил он, — она вечно забиралась туда, куда не следовало, и в результате поплатилась. Хочешь знать, как?

— Не очень, — без энтузиазма пробормотала я. Коннар хмыкнул и продолжил, явно смакуя каждое слово:

— В то время по северным краям бродил колдун, явившийся из-за Первого Океана. По ночам он отправлялся в пещеру на берегу, настрого запретив даже приближаться к ней. Никто и не приближался. Кроме кошки. Ее мучило любопытство: что такого там делает колдун, если из пещеры вырывается зеленоватый свет? Три ночи выжидала она, кружа вокруг и борясь со страхом, пока однажды любопытство не пересилило. Она отправилась вовнутрь...

Северянин сделал паузу и оглянулся на меня с торжествующим видом. Мне не хотелось признаваться, но интерес уже бурлил внутри.

— И что же случилось дальше? — стараясь казаться безразличной, спросила я.

Коннар победоносно ухмыльнулся:

— Наутро колдун обзавелся амулетом из кошачьего черепа, ожерельем из ее когтей и ребер, а над входом его пещеры повисла, подрагивая на ветру, пустая полосатая шкурка.

— Что за ерунда? — не удержавшись, разочарованно фыркнула я, — так что было в пещере?

— Кошка уже не расскажет, — философски заметил северянин, — а коли уж тебе так интересно — доберись до нее и узнай сама.

— Нет уж, спасибо, — отмахнулась я, — да и колдун тот наверняка уже давным-давно развлекает Хэлля.

Бывший капитан раздраженно повел плечом.

— Дело не в колдуне, — сказал он, — просто прежде, чем сунуться куда-нибудь, вспомни о вересковой кошке. Не очень хочется потом собирать твои ошметки по окрестностям.

Это грубоватая забота чуть смутила меня, и я, сама того не ожидая, улыбнулась краешком рта.

— Вересковая кошка просто забыла про осторожность, — промурлыкала я, — но другая Кошка помнит о ней всегда.

***

— Привал, — коротко объявил северянин. Он стянул поводья драконидов тугим узлом и обмотал их головы широкими лентами — останками моей безвременно почившей юбки. Животные засопели, но с места не двинулись, послушно понурив головы.

— Кажется, я уже упоминала про то, что времени у нас в обрез, — сухо сказала я, с отчаянием наблюдая, как наемник опускается на пригорок.

— Мы прошли уже больше половины пути, — сверкнул он глазами, — и я устал, как талан на нересте[4]. Ты считаешь меня горным козлом, который скачет по ухабам? Дай мне немного передохнуть, если хочешь, чтобы я не упал замертво в полусотне шагов от твоего монастыря.

Я заскрипела зубами. Небо над нашими головами оставалось черным, но я чувствовала, что совсем скоро горизонт заалеет лучами восходящего солнца. Счет шел на мгновения, и упускать хотя бы одно из них было кощунством.

Коннар наблюдал за мной, нехорошо прищурившись. Я не отводила глаз, в глубине души не особо веря в его усталость: не мог же такой многоопытный наемник выдохнуться от двух дней пути! С другой стороны, поделать с ним я ничего не могла.

Вполголоса послав бывшего капитана к Хэллю, я перешагнула через трещину в земле и опустилась на кочку напротив него, воткнув факел в землю. Стоило мне это сделать, как ноги налились каменной тяжестью, а колени заныли. Гигантская гора усталости опустилась на мои плечи, и веки неумолимо набрякли.

— Похоже, ты и сама не прочь перевести дух, — насмешливо сказал наемник.

— Хэлль тебя побери… — каждое слово весило, как хороший булыжник, и выталкивать их из глотки удавалось с трудом.

— Плохая примета — часто его поминать, — покачал головой северянин, — так, кажется, у вас говорят?

Я бессильно взглянула на него. Чего он добивается? Зачем каждый раз нарочно злит меня? Находит в этом какое-то извращенное удовольствие?

Не дожидаясь моего ответа, Коннар оглянулся, наклонился ко мне и сказал вполголоса:

— Ладно, Кошка. Не будем препираться. Есть две вещи поважнее.

Сон тут же отступил под натиском лихорадочного возбуждения, подогреваемого интересом.

— Ты поэтому решил остановиться? Какие?

— И поэтому тоже, — уклончиво сказал северянин, — первая — недоросток говорил, что на этом месте был шахтерский поселок, верно?

— Донован, — в который раз поправила я, — да, Омния. И что?

— Когда землетрясение разрушает какое-то поселение, от него обязательно что-то остается. Развороченные дома, колодцы, сторожевые башни — в общем, любые следы, говорящие о том, что на этом месте жили люди. Здесь же, — северянин постучал каблуком сапога по земле, — пусто. За все то время, что мы провели на этом пустыре, я не встретил ни одного, даже самого завалящего, осколка кирпича. Только эти столбы вокруг, но за каким шаррак'хом шахтерам их строить?

Я помолчала, нарочно не торопясь с ответом.

— Ты прав, — неохотно признала я, — я тоже обратила на это внимание. Ну, и что с того? Тебе именно сейчас хочется заниматься изысканиями причины полного исчезновения Омнии? Не ты ли совсем недавно рассказывал мне о кошке, поплатившейся за любопытство?

Наемник откинулся назад, и его лицо поглотила тень.

— Я чую, что без ответа на этот вопрос мы можем не выйти отсюда.

Мрачная уверенность, прозвучавшая в его голосе, больно хлестнула меня по лицу, и в сердце вновь зашевелились потаенные страхи.

— Ты говорил о двух вещах, — стараясь унять дрожь в голосе, сказала я, — какая же вторая?

Северянин не ответил, продолжая сидеть в той же позе. Мне показалось, что он не расслышал меня, когда ответ пришел сам собой.

Звон, что так настырно сопровождал нас почти всю дорогу, прозвучал вновь.

На сей раз совсем рядом.

***

— Что за...

Коннар казался не менее удивленным, чем я. Он вытянул руку с факелом над головой, придирчиво вглядываясь в находку. Я напряженно наблюдала за ним, держась поближе к присмиревшим драконидам.

Ярко-желтые огоньки факела взлетали в безумном танце, бликуя на возвышавшемся прямо перед нами столбе. В их отсветах отчетливо была видна небольшая детская погремушка в виде простого деревянного колесика с привязанными к нему сыромятными ремешками. На конце каждого поблескивали медные горошины бубенцов. Погремушка торчала прямо из столба, на несколько пальцев увязнув в его буграх.

Ремешки покачивались, то подпрыгивая вверх, то бессильно опадая, заставляя бубенцы звенеть — одновременно жалобно и задорно.

— Капитан… — севшим от волнения голосом произнесла я.

— Я знаю, Кошка, — тихо ответил он, не оборачиваясь, — ветра нет.

Словно в насмешку, ремешки замерли в воздухе, а затем вновь взметнулись вверх, путаясь и переплетаясь, как паучьи лапы.

— Уходим, — еле слышно пробормотал Коннар.

"Кажется, теперь поиск причины исчезновения поселка уже не кажется тебе такой уж хорошей идеей, а, капитан?" — с толикой злорадства подумала я, наблюдая, как широкая ладонь северянина опускается на рукоять кинжала. Злорадствовала я, скорее, по инерции: все эмоции перекрывал тягучий страх, медленно ползущий по внутренностям и подбирающийся к сердцу. Коннар начал медленно отступать, не сводя глаз со страшного столба и прикрывая меня собой; подхватив факел, я следовала за ним, чувствуя, как от нарастающей паники немеют ноги.

— Что это за хэллевщина? — прошептала я. Язык с трудом ворочался во рту.

— Это приманка, — резко ответил северянин. Его кинжал с шелестом вынырнул из-за пояса, — нутром чую, что повесили эту дрянь тут не просто так.

— Но кто мог...

Глухой гул, прокатившийся под ногами, заставил меня умолкнуть. В следующий миг земля дрогнула и пришла в движение, а дракониды захлебнулись в страшном крике, переходящем в тонкий визг.

Наемник подскочил к драконидам и резким взмахом рассек узел на поводьях. Белое пятно повязки мягко спланировало на землю, и я услышала глухой звук шлепка: северянин наградил обоих ударами по крупу.

— Пошли, пошли!

Повторять два раза животным не пришлось: испуганно храпя, дракониды сорвались с места в галоп и с цоканьем унеслись в темноту.

Земля дрогнула вновь, и я едва устояла на ногах. Коннар вновь очутился передо мной и отрывисто приказал:

— Давай руку, Кошка! Попробуем убраться отсюда и не переломать костей.

Без лишних раздумий я протянула ему ладонь; крепко схватив меня за запястье, наемник помчался прочь от страшного столба, ловко перемахивая через все препятствия. Я старалась не отставать, отгоняя от себя навязчивую мысль: стоит мне оступиться, как у меня будет либо вывихнуто плечо, либо сломана лодыжка. И это в лучшем случае!

Подземный гул будто бы следовал за нами, периодически заставляя землю вздрагивать и осыпаться с неприятным шелестом. Обернувшись, я увидела, что канава, через которую мы перебрались несколько мгновений назад, поглотила сама себя, обвалившись вовнутрь огромными кусками почвы.

Уточнять, правильное ли наемник выбрал направление, уже не было смысла: впереди замаячило темное пятно леса. До него оставалось не больше трех десятков шагов, когда твердая земля под ногами исчезла.

Я не сразу успела понять, что произошло, как небо над головой резко ушло вверх, а рука северянина разжалась. Все вокруг затопила кромешная темнота, и я упала на колени, больно ударившись обо что-то, похожее на россыпь мелких камней. Глубокий вдох обжег легкие резким запахом прокисшего хлеба; я глубоко закашлялась и провалилась в небытие.

***

Я не хочу, чтобы мои сны возвращались. Не желаю вновь чувствовать тупое лезвие кошмара, вспарывающее подсохшую корку моих ран. Почему бы всем этим кошмарам, темным видениям и призракам прошлого не остаться там, где им самое место — в дремотной трясине, именуемой Междумирьем?

Да только меня никто не спрашивал о моих желаниях.

Удар сердца, больно отозвавшийся в подреберье, отогнал вязкую муть, обволакивавшую меня, и заставил широко открыть глаза.

На сей раз я не ощутила ни удивления, ни страха. Лишь обреченность, граничащую с крупицами интереса.

Это место было до зуда в скулах знакомо мне — и незнакомо одновременно.

Черный жесткий песок, перемешанный с хлопьями сажи и золы, обволакивающий босые ноги. Сизые волны моря, в беззвучной ярости бросающиеся на берег. Уродливый дольмен, возвышавшийся по правую руку от меня, облепленный черными жуками так густо, что кажется, будто он шевелится, поблескивая в тусклом свете, льющемся из ниоткуда. Ветхая роба, накинутая на голое тело, истрепанная до прозрачности, будто с последнего моего визита сюда минули столетия.

А, может быть, здесь и время течет по-другому? В Коннемаре по ту сторону Междумирья?

Я медленно побрела вдоль берега, внутренне содрогаясь каждый раз, когда нога проваливалась в вязкий песок. Отчего-то чудилось, что пальцы вот-вот нащупают чей-нибудь жесткий панцирь, замершие в ожидании клешни или жадно раззявленную слюнявую пасть.

Отгоняя эти жуткие образы, я тряхнула волосами и беспомощно огляделась.

Туман, поглотивший остров, стал гуще и плотнее с прошлого раза. Теперь я могла разглядеть только одинокие скалы, гнилыми зубами торчащие из песка, да каменистую почву, обрывающуюся во мгле шагах в пяти от меня.

Ветра не было, но воздух едва заметно колыхался, обдавая кожу ледяным дыханием или запуская мерзлые щупальца под лохмотья.

Зачем я здесь?

Пожалуй, только один… Только одно существо может дать ответ.

Я остановилась, подняла голову и громко, что было сил, прокричала:

— Синеглазый!

Вокруг не шелохнулось ни песчинки. Лишь волны продолжали яростно грызть берег.

Я сжала кулаки и крикнула еще раз:

— Синеглазый! Отзовись, Хэлль тебя побери! Я знаю, что ты здесь, ты всегда оказываешься рядом, когда я проваливаюсь в эти кошмары!

И вновь мне ответом была тишина.

Я медленно опустила руки и замерла, пытаясь уловить хотя бы ничтожный звук.

Тщетно.

Как странно. Почему я так упорно жду его появления, когда я даже не знаю, кто он такой?

Наверное, я уже привыкла к его незримому присутствию и неожиданных появлениях то тут, то там.

Я сделала глубокий вдох, ощутив легкий аромат затхлости, и предприняла последнюю попытку.

— Синеглазый или как там тебя зовут на самом деле!

Связки в горле завибрировали, но своего голоса я не услышала. А еще через мгновение...

По окутывавшему все вокруг туману прошла волна пульсации, заставившая его пласты дрогнуть и сдвинуться — точь-в-точь кислый кисель[5]. Океан вздыбился и отхлынул, обнажив полосу пористого песка, а мощный порыв ветра, возникший из ниоткуда, с гневным свистом пронесся надо мной, почти сбив с ног. Я инстинктивно вцепилась в лохмотья, показавшиеся едва ли не родными: ветер шипел и рвал их, как обезумевший любовник.

Я даже не успела толком удивиться стремительной перемене погоды.

Все вокруг стало светлым, как в ночь на изломе лета. Небо словно съежилось и посерело, затем окрасилось в ярко-алый, закатный цвет.

Я замерла, чувствуя, что в горле встает преграда, мешающая сделать вдох. Под ребрами потянуло и закололо: что-то подсказывало мне, что вот-вот произойдет нечто жуткое.

Комок в горле лопнул, и воздух ворвался в легкие, отозвавшись покалыванием в висках. Небо над головой вспыхнуло и расцвело десятками обжигающе ярких солнц. Меня опалила волна огня, ринувшегося на землю, и я упала навзничь, прикрыв голову руками. Конечно, я сделала это, повинуясь слепому инстинкту: при таком пекле я сгорю через удар сердца!

Тем не менее, я осталась цела. Прокатившись по земле безжалостной лавиной, огонь исчез, не оставив на моей коже даже волдырей. Подарив на прощание яркую вспышку, солнца в небе сгинули так же стремительно, как и появились, оставив меня в кромешной тьме.

Отдышавшись, я села на колени, утирая лицо от налипшего песка. Руки дрожали, а сердце отплясывало лихой кракадан[6] после пережитого.

— Что это за хэллевщина? — пробормотала я, обращаясь в пустоту: очень хотелось услышать звук собственного голоса и окончательно убедиться в том, что я жива. На сей раз у меня это получилось, правда, из горла вырвался лишь беспомощный сип.

Погибнув в Междумирье, гибнешь и по ту сторону. В этом я прекрасно убедилась на примере лах'эддинца.

Дыхание перехватило вновь. Повинуясь внезапной догадке, я подняла голову к небу и не ошиблась: вокруг опять посветлело. На этот раз обошлось без вспышек: пришел черед острова.

Стоило мне моргнуть, как местность вокруг кардинально изменилась. Море испарилось, а песок приобрел оттенок белого золота; такой яркий, что из глаз немедленно покатились слезы. Я очутилась в пустыне, с торчащими то там, то сям черными скалами, угрожающе скалящимися острыми вершинами в небо.

Сначала мне показалось, что пустыня бугрится небольшими округлыми кочками, но потом поняла: это человеческие черепа!

Вокруг меня были разбросаны сотни выбеленных временем костей, черепов и позвонков. Где-то наверху мельтешило что-то черное.

Воздух, набившийся в легкие, стал жарким и жестким, как пемза, и я скорчилась, пытаясь откашляться.

Вдох. Внутренности стискивает невидимая когтистая лапа.

Небо стало темно-алым, как свернувшаяся кровь. Из-под земли взметнулись странные, скрученные в рог тура, деревья, меж которых замерцали продолговатые лиловые и зеленые огни.

Вдох.

Голубое, стремительно темнеющее небо, в котором пульсирует, то расширяясь, то сжимаясь, абсолютно черное солнце, окруженное белым нимбом.

"Спящее солнце", — шепчет кто-то мне на ухо, но рядом никого нет...

Вдох.

Меня захлестывает зеленоватая волна со светящейся пеной. Твердая земля исчезла, и я проваливаюсь под ледяную воду, молотя руками изо всех сил, чтобы вынырнуть.

Вдоха не получается: легкие полны вязкой, горькой воды.

Бег миров вокруг меня начинает ускоряться, заключив меня в центр гигантского калейдоскопа. Обессилев, я упала на землю, не в состоянии даже запоминать то, что представало глазам лишь на мгновение, на долю мгновения, чтобы затем кануть в небытие. Все это казалось все более и более фантомным.

И только боль, пронзившая правую руку, была реальной.

***

Чувство реальности, ворвавшееся в сознание вместе с глотком воздуха, показавшегося упоительно сладким, затуманило разум. Однако у меня не было избытка времени, чтобы оценить всю прелесть возвращения из небытия. К тому же, рука болела все сильнее, а тело отчего-то отказывалось повиноваться, сколько я бы не пыталась пошевелиться.

Когда я открыла глаза, меня поджидал неприятный сюрприз.

Кто-то вытащил меня из расщелины, и я оказалась распластанной по одному из "конусов". Первые лучи солнца, робко пробившиеся из-под горизонта, скользнули по темно-серой вязкой массе, покрывшей все тело до шеи и полностью обездвижившей меня.

Из-за мутной консистенции этой дряни я не могла рассмотреть свою многострадальную руку, в которой, по ощущениям, поселился целый выводок ос, беспощадно жаливших кожу изнутри.

— Что за...

С трудом повернув голову, я обнаружила северянина, в точно таком же жалком положении, на соседнем столбе. Его голова беспомощно повисла, и спутанные черные пряди колыхались на ветру. Похоже, Коннар был без сознания. Ему повезло чуть больше, чем мне: кокон, поглотивший его, имел прореху слева, и я видела запястье и кисть руки наемника.

Самообладание стало покидать меня, отступая перед густой волной страха, ползущей вверх по позвоночнику. В такую передрягу я еще не попадала, и на сей раз понимание ничтожности своих шансов выбраться из нее было ужасающе ясным.

Звон погремушки, преследовавший нас всю дорогу, утих. Царила глухая тишина, и я слабо порадовалась тому, что есть хотя бы возможность сконцентрироваться и придумать, как избавиться от этой мерзости на теле.

Изо всех сил напрягая мышцы, я начала отчаянно пытаться пошевелить хотя бы мизинцем. Мои усилия оказались напрасными: все, что я ощущала, была шероховатая внутренняя поверхность серой мерзости, нагретая моим телом.

— Я так просто не сдамся, — прохрипела я, до боли дергая суставы, — не знаю, какое хэллево отродье это со мной проделало, но без боя оно меня не получит! Да еще и пожалеет!

Шанс осуществить свои угрозы не преминул представиться. Пока я тратила силы на тщетные попытки если не высвободиться, то хотя бы двинуть мизинцем, за спиной раздался низкий, утробный клекот, переходящий в шипящий рык.

Я окаменела и инстинктивно вжалась в столб. Интуиция подсказала мне: вот он, тот, кто заключил тебя в этот кокон. Готова встретиться с ним лицом к лицу?

Праздновать труса совсем не хотелось, и все же я с великой неохотой признала: абсолютно не готова. Скованная по рукам и ногам, я была отличной добычей для любого монстра. И все же, отдавать свою жизнь без боя я не думала ни на мгновение!

Собрав остатки мужества, я высоко подняла голову, сделав глубокий вдох. Неизвестность всегда пугает больше, чем сама опасность, и чудовище вполне может оказаться не таким уж страшным в реальности...

… Спустя несколько ударов сердца я прокляла и свою глупую самоуверенность, и интуицию.

Существо, появившееся из-за "моего" столба, нельзя было назвать жутким. Давным-давно почивший в забвении лахэддинец мигом показался милым котенком по сравнению с тем, кто появился передо мной.

Таких тварей мне еще никогда не доводилось видеть. Она будто бы вся состояла из ломаных линий и уродливых острых конечностей. Костлявое тело, короткое, как обрубок, топорщилось четырьмя длинными тонкими лапами с вывернутыми, как у кузнечика, суставами. Между ними, отрицая существование шеи, сидела плоская голова, похожая на щит дзирана, поставленный боком. Все это покрывала пепельная кожа — точь-в-точь кокон, в котором мы с наемником находились.

Я беспомощно наблюдала, как существо неспешно выползает из-за колонны, волоча за собой длинный крысиный хвост. Время от времени оно задирало свою отвратительную голову и клекотало, то ли насмехаясь над моей неудачливостью, то ли торжествуя победу.

— Гадость какая, — вслух подумала я, — и что ты собираешься с нами делать?

Существо замерло и резко развернулось на звук голоса. Его движения были отрывистыми — вылитая ящерица на раскаленном песке. До меня донесся клокочущий звук, и ребро плоской головы нацелилось в мою сторону. Наверное, чудище разглядывало меня; я говорю "наверное" потому, что глаза у него отсутствовали. Вместо них по обеим бокам "щита" топорщились овальные наросты, наглухо заросшие чешуйчатой кожей.

Клокотание утихло. Тварь застыла на месте, чуть покачиваясь. Можно было подумать, что я здорово удивила ее тем, что осмелилась очнуться.

Покачивание продолжалось около ста ударов сердца. За это время мне удалось-таки немного выпростать мизинец и безымянный палец левой руки, но порадоваться этому я не успела. Оболочка кокона издала легкое шипение и сжалась, тисками сдавив тело.

— Капитан! — прошипела я, чувствуя себя курицей, приготовленной для потрошения, — чтоб тебя демоны драли в этой твоей Амальганне! Это так ты выполняешь свою клятву защищать и оберегать меня?

Мне показалось, что голова Коннара шевельнулась, но это было иллюзией. Лишь ветер продолжал безмятежно раскачивать его черные волосы.

Меж тем раскачивания чудища прекратились, и оно припало к земле, как кошка, приготовившаяся к атаке.

— Катись к сыновьям Хэлля, поганый сатайред! — заорала я, почуяв близость смерти.

Отчаяние и гнев придали мне сил. Прикусив губу, я дернула левую руку, рискуя лишиться ее насовсем.

Бесполезно. Чуда не произошло, зато плечо сдавило так, что я услышала треск костей.

Существо торжествующе рыкнуло и взметнулось в воздух.

Наблюдать за его плавным полетом сквозь будто бы загустившийся воздух было некогда. В меня словно вселился демон, и я предприняла еще одну попытку, всем существом ощущая ее ничтожность.

Что-то заскрежетало, и я не сразу поняла, что это рвется, не выдержав, мерзкая оболочка. По левому боку пролегла глубокая трещина, и чувство свободы с левой стороны мгновенно напитало меня безумной надеждой.

Я выбросила руку из образовавшейся щели и встретила ничего не подозревавшую тварь в воздухе. Похоже, голубка Гвиленны[7] села на мое плечо, ибо ладонь встретила сухую чешую, покрывавшую грудь чудища. От толчка рука могла запросто сломаться, но этого не произошло. Собрав остатки сил, я отшвырнула мерзкую тварь, и та, явно не ожидая такого сопротивления, кулем повалилась на спину, беспомощно хватаясь за воздух острыми, загнутыми как ранаханнские ятаганы, когтями.

У меня не было времени и желания дожидаться, пока это чучело придет в себя для следующего прыжка. Нужно было с умом использовать те крупицы времени, что попали в мое распоряжение.

Свободная рука саднила так, словно вместе с серой массой я сорвала кусочки кожи. Мельком взглянув на нее, я убедилась, что это не так, и она лишь сильно покраснела и распухла. Ну, да ничего, главное — она меня слушается!

Я начала остервенело обдирать кокон на груди. На землю полетели темно-серые хлопья; отвратительная масса намертво пристыла к коже, однако там, где тело было прикрыто одеждой, она поддавалась без особых усилий.

Я стремилась добраться до кинжала, висевшего на груди. В его наличии сомневаться не приходилось — я кожей ощущала тяжесть клинка. Оставалось только добраться до него прежде, чем кузнечикообразное чудище доберется до меня.

Оно тоже не теряло времени. Для того, чтобы оправиться после падения и перетечь в прежнее положение, потребовалось не более двадцати ударов сердца, и оно снова припало к поверхности, готовясь к следующей атаке. Тонкая веревка хвоста беспорядочно извивалась среди пыли, а плоскую морду прорезала горизонтальная полоска, превратившаяся в оскаленную пасть, усеянную мелкими зубами.

На землю тягуче капнула желтая слюна.

Пальцы заплясали, но я продолжала рвать кокон, стараясь сосредоточиться только на этом. Я знала: если поддамся страху или панике — тут же окажусь в желудке этой мерзости.

В тот момент, когда рука коснулась кинжала, тварь взмыла в воздух. Не встретив на этот раз никакого сопротивления с моей стороны, она вцепилась в камень всеми лапами. Ее голова оказалась прямо над моей макушкой, а подрагивающее тело — перед лицом.

На меня дохнуло жаром, пахнущим прокисшим тестом. Теперь, когда зверь был совсем близко, я могла разглядеть складки, избороздившие его тело так, что оно казалось усеянным тысячей ртов.

Я вытянула шею, запрокидывая голову, насколько хватало сил, попутно нащупывая выпуклости на боковинах кинжала. Не хотелось бы лишиться головы за удар сердца до освобождения!

Чудище словно прочитало мои мысли. В горле у него послышалось уже знакомое мне клокотание, заставившее складку на груди мелко подергиваться, и оно плотно прижалось ко мне, вдавив в волнистую поверхность столба. Я ощутила, как по его телу прошла волна дрожи, и чешуйчатая кожа пришла в движение. Я не могла видеть, что происходит, но ясно чувствовала, как складки на его теле раздаются, выделяя что-то липкое и отвратительно пахнущее.

Больше медлить было нельзя, но и торопиться — тоже. Малейшее неверное движение — и единственный мой ключ к спасению полетит на землю.

Кинжал удобно лег в руку, и я потащила его, отчаянно борясь с массивной тушей и нехваткой воздуха в груди. Однако в том, чтобы вытянуть рукоять со спрятанным внутри лезвием, было только полдела. Приставить его к телу моего тюремщика, орудуя одной рукой, да еще и вслепую — вот, где скрывалась настоящая проблема.

Потерпев несколько неудач и едва не обронив кинжал, я, наконец, нашла выход. Не спуская глаз с чудища, я принялась раскачивать свое орудие верх и вниз, одновременно подтягивая его к себе. Дело пошло на лад; рукоять туго, но все же поддавалась.

Тем временем липкая жидкость, капающая на меня, судя по ощущениям, начала деревенеть. Это подстегнуло меня, и я сделала резкий рывок. Рукоять подскочила вверх, окунув меня в беспросветный ужас, но вовремя остановилась так, как и было надо: упираясь задней частью мне в грудь, а прорезью — в тушу чудища.

Кажется, оно почуяло что-то неладное. Маятник плоской головы качнулся надо мной, и взгляду опять предстали ряды игольчатых зубов.

— Жаль, что у тебя нет глаз, — доверительно сообщила я ему, — мне ужасно хочется их выцарапать!

Не думаю, что оно поняло мои слова. Издав глухой клекот, мой захватчик сделал выпад. Одновременно с ним я надавила на выступы рукояти.

Пальцы ушли внутрь, встретив несильное, но тугое сопротивление. Я не увидела, но почувствовала, как лезвие выскочило с легким щелчком, отдавшись скачком в ладони.

Клекот захлебнулся. Туша пришла в движение: чудовище резко отпрянуло от столба. Я вцепилась в кинжал, чтобы не упустить, и вспорола кожу, как старый пергамент.

Тонкий визг затопил уши с запозданием. Наверное, чудище не ожидало сопротивления, но было уже поздно.

В лицо прыснула бурая кровь. Зажмурившись, я почувствовала, как по мне потекли горячие струи, однако атаку не прекратила. Пусть и в полной дезориентации, я продолжала вслепую наносить удары, каждый удар сердца ожидая, как на моей шее сомкнутся острые зубы. Откуда-то взялись силы, и зародившаяся в сердце злость на себя, на Коннара, на окружающий мир, подпитывала их, заставляя бить все яростнее и яростнее.

Говорят, так ведут себя иссерки[8] на поле боя. Похоже, мне довелось понять, что они чувствуют.

Через некоторое время я вдруг поняла, что больше не слышу визга и не чувствую присутствия монстра рядом с собой. Несмело отведя руку, я утерла лицо тыльной стороной кисти и открыла глаза.

Сквозь бурую пелену, больно обжигающую веки, я увидела безымянное чудовище лежащим на земле. Серповидные когти все еще вздрагивали, шаря по воздуху, но вывалившийся из пасти сиреневый раздвоенный язык уже утонул в луже крови, расползающейся под телом.

— Я не знаю, что ты такое, — сказала я, обращаясь к трупу. На меня вдруг напало неудержимое желание поболтать, — но так уж вышло, что сегодня один из нас оказался более удачливым, чем другой. Надеюсь, ты не держишь на меня зла, и уже отправился в какой-нибудь ваш Небесный Чертог. Хотя, наверное, тебя туда не пустят, если ты так любишь ловить каждого встречного!

Это показалось мне до безумия смешным, и я расхохоталась, прижав к себе спасший кинжал. Смех сам вырывался из горла, и я ничего не могла поделать с разбушевавшейся истерикой.

Чуть успокоившись, я занялась освобождением. Липкая дрянь, которую я чувствовала все это время, оказалась той самой темно-серой субстанцией, что поглотила мое тело. На воздухе она быстро закостеневала и уже была похожа на твердый тутор, слегка пружинящий под пальцами.

Процесс очищения от этой мерзости затянулся. Я не очень привыкла орудовать левой рукой, и приходилось действовать медленнее, чем хотелось бы, дабы не распрощаться с драгоценным клинком. Это было несложно; навык приобрелся быстро. Гораздо труднее было справиться с зудом нетерпения и страха: я не знала, сколько еще тощих тварей бродит по округе. Второго же нападения я могла и не пережить.

Наконец последние остатки кокона спланировали на землю. Не удержавшись на столбе, я упала вслед за ними: затекшее тело плохо слушалось, и противные мелкие иголки сразу вонзились в конечности, стоило пошевелиться.

Неуклюже перевалившись на спину, я взглянула на свое временное пристанище, едва не превратившееся в могилу. Оболочка столба, такая же темно-серая, как и кокон, поистерлась в месте соприкосновения с моей спиной. В образовавшемся просвете виднелся грязно-желтый узор в виде трех параллельных, чуть закругленных линий. Стоило мне посмотреть на них, как по позвоночнику пробежала морозная дрожь. Я торопливо отвела глаза, хотя причину собственного испуга так и не поняла.

Зуд в правой руке был невыносим; казалось, что проще отрезать себе кисть, чем избавиться от него. Еле переборов это опасное желание, я внимательно осмотрела руку, пытаясь отыскать его причину. Это удалось не сразу: снаружи конечность была совершенно здоровой, если не считать покраснения и легкой припухлости; лишь приглядевшись, я заметила три крохотные дырочки у самого основания ладони, прямо над запястьем.

— Это ты мне оставил, а? — мрачно спросила я у чудовища, — чтобы запомнила тебя покрепче?

Конечно, на ответ я не надеялась, и все же замерла на несколько мгновений. Почему-то подумалось: если оно сейчас поднимет голову и заговорит со мной, то я ничуть не удивлюсь.

Эта мысль испугала меня, пожалуй, еще больше, чем схватка с чудищем.

— Успокойся, Кошка, — строго сказала я самой себе, неловко поднимаясь. Ноги дрожали, а колени ходили ходуном, — дорога в безумие отклоняется от жизненного пути сначала всего лишь на один ноготь...

Потирая ноющую руку, я заковыляла к бесчувственному северянину, повиснувшему на столбе, шепча про себя:

— Уверена, что ты еще дышишь, капитан. Такие, как ты, не умирают в глуши от когтей тощих чудищ, не сдержав своих обещаний!

***

Обрывки кокона осыпали меня, как черный снег, ложась вокруг ног неровным кругом. Не обращая внимания на зуд, раздирающий кожу; на панический страх, терзающий сердце, я сосредоточенно работала лезвием, шаг за шагом освобождая Коннара от мерзких объятий иссушенной серой мерзости.

Это был уже второй кинжал в нашей с наемником истории. Первым я — правда, косвенно — едва не убила бывшего капитана. Теперь же я спасаю его, пользуясь вторым. Забавно, верно?

Недаром в Алдории говорят, что на трех лицах богини судьбы Намуты застыли иронические улыбки.

Когда из-под отвратительной оболочки появилась широкая смуглая грудь северянина, я прижалась к ней и облегченно вздохнула: сердце билось, а грудная клетка еле заметно поднималась в такт слабому дыханию.

— Попробовал бы ты умереть, — саркастическим тоном сказала я наемнику, вновь берясь за клинок, — я разыскала бы тебя на полях Междумирья и расцарапала тебе лицо!

Эти слова, вырвавшиеся помимо воли, заставили меня поджать губы и прислушаться к себе. Что за нелепость? Почему я, совсем недавно проклиная наемника, теперь искренне переживаю за него?

— Потому, что он может здорово облегчить мне задачу поиска флейты! — процедила я сквозь зубы.

Надеюсь, северянин никогда не узнает об этих мыслях.

Наконец пришел миг, когда массивное тело Коннара накренилось и повалилось прямо на меня. Отбросив кинжал, я повернулась спиной и подхватила бесчувственного наемника.

— Ох-х-х!

Плечи заныли от невыносимой тяжести, а я почувствовала себя портовым грузчиком, взвалившим на себя мешок с камнями. Ноги не выдержали, и я опустилась на колени, поддерживая северянина. На то, чтобы переложить его спиной на землю, ушло еще немало усилий, и я в изнемождении уселась рядом с ним, утирая пот, градом катившийся по лицу. Кожа под ладонями почему-то показалась шершавой и неровной, но я не обратила на это внимания.

— Капитан, — слабым голосом позвала я, — очнись, капитан. Или я зря проделала эту хэллеву работу?

Коннар лежал безмолвно и неподвижно, склонив голову в черном озере волос к левому плечу.

Внутри вспыхнула дикая ярость, багряным пламенем слизнувшая здравый смысл.

Шипя от злости, я встала на колени и, размахнувшись, отвесила наемнику пощечину.

— Значит, все впустую?! Значит, мне придется тащить тебя и дальше на своих плечах?! И кто тогда из нас слабый и беспомощный?!

Его веки даже не дрогнули, и это подхлестнуло меня еще больше.

— Не прощу! — прорычала я, занося руку для следующего удара, — ничего не прощу! Сначала чуть не надругался, а теперь бросаешь в этой обители Хэлля!

Звуки от ударов разрывали звонкую тишину. Я вошла в раж и затряслась от истерического хохота, перемешанного со слезами отчаяния.

— Думаешь, я потащу тебя отсюда? Много чести! Брошу тут, и пусть эти тощие твари решают твою судьбу!

— Другого я от тебя и не ожидал.

Слабый, на грани шепота, но все же принадлежащий Коннару голос застиг меня врасплох. Я застыла с поднятой для очередной пощечины рукой, беззвучно вздрагивая от колотивших тело эмоций.

Под дрогнувшими веками северянина прорезалась быстро растущая белая полоска. Было заметно, что ему стоит немалых усилий открыть глаза.

— Неужели ты добровольно дотронулась до меня? — хрипло хмыкнул северянин, медленно садясь и яростно растирая глаза, — вот Хэлль… Все тело будто дерьмом мангора набили. Что произошло?

— По дороге расскажу, — пробормотала я, чувствуя себя абсолютно обессилевшей. Истерика отхлынула, обнажив сосущую пустоту в груди, и я бесстрастно взирала на спасенного мной наемника, — давай убираться отсюда. Можешь встать?

— Дай мне пару мгновений, — усмехнулся Коннар. Отняв ладони от лица, он тряхнул головой и часто заморгал, — глаза горят.

Он поднял взгляд на меня, щурясь и морщась, будто от сильной боли. Я невольно отвела глаза, когда его вскрик заставил меня вздрогнуть.

— Шар'ракх! Кошка, что случилось с твоим лицом?!